Нарисованные шрамы

Глава 17

Прошло четыре дня с тех пор, как Нина уехала, и я медленно схожу с ума. Мужчины, которые работают в ее охране, отмечаются в конце каждой смены и сообщают мне о ее состоянии, что с ней все в порядке. Черт возьми, хочу, чтобы она была здесь.

Сначала я думал, что она поедет к родителям, проведет ночь и вернется утром. Но когда ребята сообщили, что она уехала к себе, я понял, что на следующий день она не вернется. Я надеялся, что она позвонит — может быть, через день или два. Она не звонила. Я не хочу звонить ей сам, пока не узнаю, что она готова к разговору.

Я облажался. Понял это сразу, как только увидел, что она стоит у двери с выражением ужаса и шока на лице, но я не ожидал, что она уйдет.

Не в силах больше ждать, беру телефон со стола и звоню ей. Она обрывает звонок после второго гудка, не отвечая. Я звоню снова, но в ответ получаю лишь отрывистый ответ.

— Мы закончили, Роман.

Она не может так поступить. Я этого не допущу. Я беру свои костыли и направляюсь к двери.

— К Нине, — рявкаю я Коле и ныряю в машину.

Когда мы подъезжаем к дому Нины, беру телефон и пишу ей сообщение.

«Я на улице.»

Смотрю на телефон в руке, жду, когда он зазвонит. Но не звонит. Вместо этого приходит сообщение.

«МЫ. ЗАКОНЧИЛИ.»

«УХОДИ.»

Что, мне с этим делать? Выломать ее дверь и заставить Нину выслушать меня? И что я скажу? Невозможно вернуть то, что было сделано.

Я остаюсь в машине перед ее домом. Уже глубокой ночью я, наконец, говорю Коле, чтобы он отвез меня домой. Еще слишком рано. Я дам ей еще несколько дней, чтобы остыть. Потом мы поговорим.

* * *

Через два дня приходит посылка. Большой прямоугольный предмет, завернутый в коричневую бумагу, и на нем написано мое имя беспорядочным почерком Нины. Я кладу его на свой стол, обвожу пальцем буквы, которые она написала, и начинаю разрывать бумагу.

Это картина.

Обнаженная женщина стоит на коленях посреди поля из мусора и пепла, ее спина выгнута дугой назад, руки слегка подняты над головой к грозовому небу. Черные волосы развеваются на ветру, часть их закрывает лицо. Длинное черное копье воткнуто в середину ее груди, и толстый слой красной краски стекает с раны по ее обнаженному телу. На другом конце копья сидит одинокий стервятник, словно в ожидании.

Автопортрет, который она мне обещала.

Я встаю и смотрю на лужайку за окном до захода солнца, затем возвращаюсь к столу. Положив локти на деревянную поверхность, я зарываю руки в волосы и смотрю на картину, замечая мелкие детали, которые пропустил в начале. Как выделяются вены на шее женщины, словно она напрягается. Красные слезы, падающие по ее щекам. Черные трещины на коже ее груди, где копье пронзило ее — толще вокруг раны и все тоньше по мере того, как они расходятся, как будто само ее тело начало распадаться на части.

Она не вернется.