Не знаю, каким чудом мы смогли провести утро и половину дня на вокзале, не напоровшись ни на местных солдат, ни на возможную погоню, но, вероятно, Дайс оказался прав — нас просто не искали. И это могло измениться в любой момент.
Да, нам пришлось пройти мимо охраны, но и та смотрела лишь на наличие черных узоров на коже. Зараженных на вокзал не пускали: еще пытались не позволить этой дряни разбрестись по стране. Похвально. Но если все, что я знала о черной болезни, было верным, то таких мер хватит ненадолго.
Так или иначе, мы никого не заинтересовали. В брюках, длинной рубашке и плаще я чувствовала себя на удивление комфортно, хотя раньше, наоборот, предпочитала выделяться из толпы яркими цветами и провокационными нарядами. Артефакты пришлось снять, так что и волосы вернулись к родному черному, и кожа стала такой болезненно-бледной, что никто в своем уме и не стал бы ко мне подходить, особенно с учетом начинающейся эпидемии. Я оставила лишь один особенный кулон, остальное упаковала в сумку.
Шейн же и вовсе обладал удивительной способностью сливаться с любым окружением и везде казаться своим.
Дайс оставил нас почти сразу. Не прощаясь. Только махнул рукой и ушел. Со стороны можно было подумать, что и жест предназначался вовсе не нам. Впрочем, так оно лучше, ведь он тоже весьма известная личность. Слишком легко связать наш побег с местом и временем, когда Дайс был здесь, а там и до подробностей недалеко.
Только когда мы оказались в нужном поезде, а Шейн запер дверь купе, я вздохнула с облегчением. Плюхнулась на диванчик, отделанный дорогой тканью, прислонилась к спинке и прикрыла глаза.
Судя по звукам, Шейн проверял, насколько быстро открывается окно. И оно вообще не поддавалось.
— Думаешь, понадобится? — спросила я, не размыкая веки.
— Надеюсь, что нет, — честно ответил он.
Я почувствовала, как меня принялись раздевать, но не возражала, только податливо приподнималась, следуя приказам его рук. Пропал плащ, сапоги с носочками, потом и брюки. Последнее меня особенно порадовало — они давили. На мне оказалось одеяло, и я завернулась в него, так и не открыв глаза.
Поезд тронулся, а мерное покачивание так хорошо убаюкивало, что не мешал даже шум и стук колес. Тревоги разом оставили меня, а может, вовсе не успели появиться. То, что я видела в трущобах, было несомненно ужасным, но еще не отложилось в сознании. Будто и не происходило на самом деле. Будто я лишь посмотрела мерзкий сон или услышала еще более мерзкую шутку, рассказанную во всех подробностях. Для всего требовалось время. Даже для сочувствия.
Меня трясло. Я промерзла на вокзале. Погода середины ноября давала о себе знать, а человеческое обличие у меня было довольно хрупким, включая и все минусы, свойственные их виду: я легко мерзла, запросто простужалась и ощущала себя слабой, если не пользоваться частичной трансформацией и не тянуться к Тьме.
На вокзале я еще не чувствовала холода, а сейчас, стоило избавиться от промокших сапожек, как в ледяные ноги впились тысячи мелких иголок.
Впрочем, ни попытаться заснуть, ни страдать в одиночестве мне не дали. Шейн опустился рядом на диванчик, а я сдвинулась, повернулась спиной к окну, чтобы оставить побольше места.
Шейн бесцеремонно спихнул с меня одеяло, а его горячие пальцы скользнули по щиколоткам. Показалось, что я не сразу ощутила само прикосновение — только обжигающее тепло. Изо рта едва не вырвался тихий стон.
Оценив мою реакцию, Шейн вдруг потянул обе мои ноги к себе, а затем я поняла, что упираюсь подошвами в его живот под задранной рубашкой.
— Ты что?! — возмутилась я, наконец распахнув глаза. — Отморозишь вообще… все!
— Это вряд ли, — отмахнулся он, но я-то замечала, что и ему внезапная забота показалась приятной.
Вместо того, чтобы послушаться, Шейн провел руками вверх от моих лодыжек, и я отметила, что там-то прикосновения хорошо ощущались, да еще как. Он погладил под коленками, поднимаясь все дальше. Но ничего неприличного не произошло, вызвав у меня легкое разочарование. Шейн поймал мои руки, почти такие же холодные, как и ноги. Принялся поглаживать пальчики. Чуть наклонился, чтобы согреть их своим дыханием. Оно обжигало. Чуть меньше, чем когда их коснулись губы.
Сонливость окончательно испарилась, уступая место игривому интересу.
— Надо было попросить его закончить церемонию, — пожалела я, сквозь ресницы посматривая на Шейна, который взглядом оценивал мою рубашку. Всего-то пять маленьких пуговиц, а затем можно погреть и там. Я сглотнула, живо представив его руки на своей груди.
— Кого? — неспешно уточнил он, хотя мне уже показалось, что вопрос остался незамеченным.
— Дайса. Он же военный генерал. Значит, может заключать браки…
— На поле боя, — хмыкнул Шейн.
— Ах, а мы не на нем? — уточнила я. — Ощущается так же.
— Жрец из Дайса вышел бы так себе, — оценил Шейн, наконец представив то, что я имела в виду.
Я засмеялась, а последний уголок одеяла исчез с моего живота. Впрочем, он и так почти ничего больше не прикрывал. Ноги разъехались, а Шейн оказался между ними, нависая надо мной. По мне скользнул плотоядный взгляд.
Присутствие Шейна я ощущала гораздо ярче, чем все ужасы столицы, которые мы оставили позади. Потому что оно было мне в тысячу раз важнее. Только сейчас я поняла, как на самом деле испугалась, что потеряю его. Там, в шоке и попытках выяснить хоть что-то, я еще не понимала всего происходящего. Мне просто требовалось двигаться, делать что-то, но вместе с тем я была уверена, что Шейн сейчас вернется и все решит.
И он ведь решил…
Я, сколько хватило места, откинула голову, открывая шею для поцелуя. И тот не заставил себя ждать.
— Я любил тебя без всяких церемоний, Мышка, — прошептал мне на ухо Шейн, отчего мурашки с затылка добежали до пальчиков на ногах. — И буду любить всегда.