Наследство с условием

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Томас хотел опробовать своего жеребца. Кроме того, ему нужно подумать, сосредоточиться на том, что вернет его на землю, развеет возникшее в груди томление.

Все изменилось. Секс по договору без обещаний закончился. Прошлой ночью они любили друг друга по-настоящему.

Эти мысли будоражили его сознание, и он повернул коня к дому. Если она беременна и решила остаться, у них будет реальный шанс создать семью…

Томас сделал большой круг по периметру поляны. Там гостей ждал завтрак. Он присоединится к ним, как только примет душ и переоденется. Около спальни его вдруг прошиб пот. Сейчас он снова увидит ее.

Но комната оказалась пустой. Кровать убрана, сумка Энджи исчезла. Жаль!

Господи, он действительно признался, что обладал лишь одной женщиной, своей женой? Раньше он никому об этом не рассказывал.

Недоуменно качая головой, Томас направился к ванной, на ходу снимая рубашку. Он уже потянулся к ручке, когда раздался щелчок.

Дверь открылась, Энджи вскрикнула от испуга и отступила назад. Послышались хриплые извинения. Томас нахмурился.

— За что ты просишь прощение?

— За… — Темные брови сошлись на переносице, рука теребила медальон. — За то, что я еще здесь. За то, что использовала твою ванную.

— Ты спросила разрешения еще вчера вечером.

— Но мне следовало заниматься гостями, завтраком.

Энджи была одета, пальцы, сжимающие сумку, побелели от напряжения. Она намеренно отводила взгляд. И вдруг недостающий квадратик мозаики встал на место.

— Наступили критические дни?

Ее глаза расширились и, к его ужасу, наполнились слезами. Черт, да ему лучше иметь дело с разъяренным быком весом в несколько тонн, чем с женщиной в слезах. Особенно с такой женщиной, как Энджи, чьи слезы редки и всегда значимы.

— Эй, — мягко окликнул он. — Все в порядке.

— Не надо. — Она сделала глубокий вдох, захлебываясь от слез. — Ты делаешь только хуже.

— Делаю хуже?

— Это все чертовы гормоны. — Она всхлипнула и закрыла лицо руками. Тогда он потянулся к ней, положил руки на плечи, и Энджи тут же уткнулась лицом ему в грудь.

Энджи никогда не позволяла себе плакать и жаловаться, уж такой у нее был характер. Она прерывисто дышала, пытаясь успокоиться. Ее плечи приподнялись и застыли, когда он погладил ее по голове.

— Волоски на груди плохо впитывают влагу, — пробормотал он.

— Рубашка бы лучше справилась с задачей.

Он протянул ей свою рубашку.

— Вот, пожалуйста, пользуйся.

Сквозь слезы послышался смешок, Энджи взяла рубашку и вытерла влагу с его груди.

— Теперь ты готова ответить на мой вопрос?

Она уставилась на него распахнутыми, влажными от слез глазами, затем сглотнула и коротко тряхнула головой. Его взгляд скользнул к пальцам, сжимающим рубашку. Она не беременна? Томасу нужно было знать наверняка. Он поднял ее голову за подбородок.

— Скажи мне, Энджи.

— Нет, не готова, — выдавила она, и он почувствовал, как в груди что-то кольнуло. Должно быть, плохие новости.

— К чему слезы?

— Утром я сделала тест. — Энджи честно посмотрела в его глаза. — И он оказался отрицательный.

— Не слишком ли рано для точных ответов?

— Мне следовало сделать его позже дня на два, но я не могла медлить.

— Нетерпеливая, как всегда?

— Я хотела знать.

Слезы блестели на ресницах, голос дрожал от волнения. Она хотела знать, надеялась, что результат окажется положительным.

Глядя в нежное лицо, он вспоминал, как ночью она прижимала ладонь к своему животу, вспомнил, как сам отозвался на ее движение всплеском желаний. Вспомнил, как боролся с вожделением и как чувствовал облегчение, когда она первая отважилась на действия.

— Я так хотела…

Он притронулся большим пальцем к ее губам.

— Терпение, Энджи. Ты сама сказала, что сейчас еще слишком рано. У тебя есть еще тесты?

— Несколько.

— Ты же подождешь пару дней, прежде чем сделать следующий?

Она тихо вздохнула.

— Только два дня, ладно. Я потерплю.

Когда на следующий день Томас собрался уехать по делам на западную ферму, он чуть не пригласил Энджи с собой. Он представлял, как, не выдержав испытания временем, она вскрывает одну упаковку тестов за другой. Томасу уже виделось, как он будет путешествовать с ней, как она разделит с ним дорожные впечатления, номер в отеле, постель…

Он хотел быть рядом, когда она узнает результаты теста и поднимет на него свои темные глаза, сияющие от…

Нет. Томас с остервенением захлопнул ворота. И улетел один, как обычно, как любил, как привык.

Тридцать шесть часов спустя он возвратился.

Теперь она уже должна знать наверняка. Он не позволял себе суетиться, бегать и разыскивать ее, чтобы узнать новости. К тому моменту, как Томас добрался до пруда, от напряжения стало сводить плечи и спину, но он держал их абсолютно прямо.

— Мо подсказала, где тебя найти. — Подходящее место для разговора. Именно здесь она впервые сказала, что хочет от него ребенка.

Сегодня же ее взгляд не отрывался от поверхности водяной глади, блестевшей золотом в лучах дневного солнца.

— Она сказала тебе о Рэйфе?

— О его свадьбе? Да, я в курсе.

Томас присел на корточки рядом с Энджи, и она бросила на него настороженный взгляд.

— Алекс женится на следующей неделе, теперь еще свадьба Рэйфа. Ты свободен от обязательств.

Томас застыл.

— Что скажешь, Энджи? Да или нет?

— Я не знаю. Критические дни все еще не настали, но второй тест тоже дал отрицательный результат.

Томас тихо выругался.

— Эти домашние тесты надежные?

— Не знаю. У меня не было причин использовать их раньше.

Он пристально изучал ее, стараясь отгадать, что у нее на уме.

— Что теперь? — спросил он.

— Полагаю, необходима консультация врача.

— Что-то ты не радуешься такому повороту событий. — Голос Энджи звучал уныло, и плохое настроение передалось ему. — Может, что-то пошло не правильно? Ты говорила, у тебя очень четкие периоды. — Его глаза сузились. — Или преувеличивала?

— Ты только об этом хочешь знать?

— Нет. — Томас вздохнул. — Нет, не только. Но ты разговариваешь так… неохотно.

Энджи услышала в его голосе волнение и смягчилась.

— Со мной все хорошо. Правда.

— У тебя в Сиднее есть доктор?

— Нет, но…

— Я позвоню Алексу сегодня вечером. У него есть кое-кто на примете.

— Думаешь, Алекс посещает гинеколога?

Не время для шуток, решила Энджи, увидев, как вытянулись его губы. Впрочем, сейчас все средства хороши — даже черный юмор, лишь бы унять тупую боль в груди и не думать о будущем.

Хорошо. Без шуток и уклончивых ответов. Наступает момент истины, сестренка.

Осторожно выдохнув, Энджи повернула голову и посмотрела ему в глаза. Прямо, спокойно.

— Я с неохотой думаю о враче, но я хочу знать, что со мной происходит. Хочу знать.

— Тогда в чем проблема?

— Я не уверена, что готова уехать отсюда.

— Но мы же договорились, Энджи.

Что она уедет, когда все закончится. Да, но… У нее нет ничего, что можно потерять там, на большой земле. Все, за что она отчаянно боролась последние несколько недель, оставалось здесь, в Камеруке.

— Да, мы договорились, — тихо продолжала она, — но наш договор случился до того, как мы занимались любовью в последний раз.

Его глаза вспыхнули прежде, чем рот вытянулся в упрямую тонкую линию. Но минутной реакции было достаточно для Энджи. О, нет, Томас Карлайл. Пришла пора раскрыть карты. Время сказать, что ты на самом деле думаешь.

— По крайней мере, так я чувствую. Я занимаюсь с тобой любовью всем моим телом, душой, всем сердцем. — Сомнение внезапно мелькнуло в его глазах. Энджи наклонилась ближе и накрыла ладонями его руки. — Мне жаль, если ты не 13, 3 хочешь это слышать, но мне нужно высказаться. Я не могу больше молчать.

— Я ничего не обещал, — скованно ответил он.

— Знаю. Когда я влюбилась в тебя, ты мне тоже ничего не обещал, но меня это не остановило.

— Мы были детьми.

— Я была восемнадцатилетней девушкой, достаточно взрослой, чтобы осознавать свои желания. Томас, ничего не изменилось. Я любила тебя долгое время — возможно, всегда. Ваша встреча с Брук стала для меня настоящим ударом.

Томас крепче сжал челюсти. Теперь, когда она начала говорить, ее не остановить, пока не выскажется до конца.

— Моя подруга получила то, что я жаждала иметь всю свою жизнь. Я чувствовала, что теряю мужчину своей мечты, и вдобавок теряю тебя как друга, потому что мое мнение тебя больше не интересовало.

— Я никогда от тебя не отказывался, Энджи.

— Знаю, но со временем я почувствовала себя ненужной. — Печально улыбаясь, она покачала головой. — Ты был таким очумелым от счастья, постоянно летал в город на свидания, и когда я увидела вас вместе, мне казалось, сердце мое разорвется. Я боялась, что наговорю вам гадостей, тебе и Брук.

— Помню, что-то подобное ты все же сделала.

— Ты говоришь о нашей беседе здесь? Да, тогда мне было что сказать. — Она с шумом выдохнула. — Прошло немало лет, хотя я продолжаю задавать один и тот же вопрос: зачем? Что именно подвигло меня предостеречь тебя от женитьбы? Но я ужасно хотела, чтобы ты стал моим, и не могла остановиться.

Энджи ожидала его возражений и нелестных замечаний по поводу своей прямолинейности. Но Томас спросил только:

— Так вот почему ты не пришла на нашу свадьбу?

— Я не могла, — ответила Энджи дрогнувшим от волнения голосом. — Я не могла смотреть на вас, таких счастливых и веселых, притворяться и ловить букет. Господь свидетель, когда священник спросил бы, есть ли препятствия вашему браку, я бы завизжала что есть мочи «да».

Никто из них не улыбнулся. В весеннем воздухе, перед лицом волшебного, клонившегося к горизонту солнца все постепенно вставало на свои места.

— И ты сбежала? — то ли спросил, то ли констатировал Томас.

Энджи кивнула.

— И оставалась за границей так долго, что не могла приехать на похороны Брук. Я знаю, мое признание скажется на моей репутации друга и доброго человека, но это правда.

Томас долго молчал. Несмотря на теплый воздух, девушка потерла плечи, словно защищаясь от леденящего холода его молчания. Томас подобрал несколько камешков с земли и начал перекатывать их в руке. Она не отрывала глаз от медленных движений.

— Я не могу дать тебе то, что ты просишь, Энджи. — От его низкого, взволнованного голоса по коже побежали мурашки.

— Из-за Брук?

— Да. — Некоторое время он изучал камешки в руке, затем бросил их в воду. Энджи наблюдала за расходящимися кругами на гладкой поверхности, пока они не исчезли. Затем посмотрела вверх. Глаза Томаса были похожи на зеркальную серебристо-синюю поверхность. — Ты оказалась права, Энджи.

От неожиданности она сразу не поняла, о чем он говорит.

— В том, что Брук не выживет здесь?

— Она старалась, — продолжил Томас после паузы. — Но когда я уезжал на фермы, на скотные дворы, она страдала. И ненавидела деревню.

Энджи не требовалось объяснений. Брук была городской пташкой, капризной и избалованной.

— Вы не пытались найти компромисс? — осторожно поинтересовалась она. — Работа, которую она могла бы делать здесь…

— Она прошла собеседование. Сказала мне об этом в день гибели. — Томас поднял глаза, его голос звенел от боли. — Я не могу проходить через одно и то же, Энджи. Мне нечего тебе дать.

— А я ничего не прошу.

— Просишь, Энджи. Я вижу просьбу в твоих глазах, слышу ее в твоем голосе.

— Нет. — Девушка наклонилась ближе и заставила его поднять глаза. — Я только хочу тебя.

Некоторое время он разглядывал ее лицо.

— Скажи, что не хочешь стать моей женой.

— Я не могу, — выдохнула Энджи, зная, что ее честность сейчас дорого стоит. Но она ее и погубит.

— А я не могу жениться на тебе.

— Пусть будет так. Я просто хочу остаться и жить здесь, с тобой. — Ее голос дрожал. — Я знаю о неизбежном одиночестве, знаю, как усердно ты работаешь, трудности меня не пугают. Дай мне шанс, Томас, шанс доказать, что Камерука — единственное место, где я хочу жить. Дай мне шанс любить тебя.

— Но я не могу любить тебя, Энджи. Ты заслуживаешь лучшей участи.

Томас договорился о встрече с доктором по рекомендации Алекса. Визит назначили на следующей неделе. Время напряженное, работа на фермах в самом разгаре, но он изменил свое расписание, чтобы поехать в Сидней. Энджи спорила и утверждала, что в его присутствии нет необходимости, но он настаивал.

— Это и мой ребенок тоже. И я поеду с тобой.

— Ты собираешься быть рядом, когда он впервые шевельнется? И когда начнет толкаться? Или когда родится? Его первый день…

В логике Энджи не откажешь, и он уступил. Не может же он, в самом деле, драться с ней? На следующий день Томас улетел в Брисбейн на встречу с японскими покупателями, а когда вернулся, она уже уехала, предусмотрительно оставив записку.

«Я знаю, ты не любишь сюрпризы, поэтому оставляю эту записку. Я хочу посетить доктора одна… Если мне суждено стать матерью-одиночкой, то следует привыкать к этому прямо сейчас. Я дам тебе знать, как только появятся новости. Навеки люблю, Энджи».

Томас пытался не замечать тишины в доме, одиночества за обеденным столом. Каждый раз его сердце подпрыгивало, когда он шел открывать входную дверь, ожидая увидеть ее… Но, увы, случилось неизбежное.

Она все-таки уехала.