Настоящий полковник

13

Эвелин разбудила жара.

Она почувствовала себя отдохнувшей, головная боль утихла. Она приподнялась и села, глядя на ослепительный раскаленный пейзаж, расстилавшийся перед ней в дрожащих волнах палящего зноя. В каждом оттенке — многообразие красных, желтых, коричневых, песочных цветов. Крошечными зелеными вкраплениями давала о себе знать скудная пустынная растительность.

Возможно, что где-то в этой пустыне нашел свою смерть Фил Роджерс. Несмотря на все, что он сделал, при мысли о нем Эвелин чувствовала лишь скорбь. Ведь он не хотел причинить им вреда. Да, он изменник, но не убийца, хотя его действия могли повлечь за собой чью-то смерть. Бедняга Фил!

Она вытерла лицо краем футболки. Если бы не эта ниша в скале, жара была бы невыносима. Эвелин коснулась ладонью каменной стены — она была прохладной. Но если бы солнечные лучи достали и ее, то можно было бы смело жарить яичницу на этой каменной сковородке.

Тома не было рядом, но Эвелин не чувствовала тревоги. Она смутно помнила, что он лежал возле нее, об этом же говорил и отпечаток на песке. Может быть, он потревожил ее, когда вставал, и это позволило жаре окончательно разбудить ее?

С трудом она поднялась на ноги, поеживаясь от боли во всем теле, и сразу же увидела Тома. Он стоял, подпирая спиной скалу, и выглядел таким уверенным. В его пронзительных глазах читалась спокойная сила, даже одежда казалась не такой грязной, как у нее. Естественно, джинсы и рубашка цвета хаки оказались куда более практичными, чем белые брюки и свободная белая футболка! Почувствовав себя жалкой и беспомощной, старательно избегая взгляда Тома, Эвелин опять влезла в нишу и уселась в тени. Том стиснул зубы. Ему казалось, что он уже вполне справился с собой, но сейчас он опять был близок к срыву. Она сторонится его! Это же просто невыносимо!

Том выровнял дыхание, заставил расслабиться руки и разжал зубы. Эвелин играет с огнем, не подозревая, что подошла слишком близко к тому, чтобы сполна отведать его гнева.

— Нам нужно найти воду, — прорычал он. — Пошли!

Она моментально поднялась, не проронив ни слова, и поплелась вслед за ним.

Им не пришлось далеко идти, потому что Том заранее приглядел место, где может быть вода. Подойдя к зарослям колючего кустарника и опустившись на колени, он начал разбрасывать руками песок, становящийся все более влажным. Вынув нож из ботинка, он стал копать глубже — до тех пор, пока грязная вода не начала скапливаться в вырытой им ямке. Затем Том достал платок, расстелил его над лужицей, чтобы отфильтровать влагу, и небрежно бросил Эвелин:

— Пей!

Эвелин сделала вид, что не обратила внимания на его раздраженный тон. Он добыл воду, а это сейчас главное. Ей было плевать на то, что придется встать на четвереньки, по-собачьи лакать грязную воду. Вода сейчас — самое ценное. Ради нее Эвелин с удовольствием встала бы на голову.

Она с жадностью хлебала тепловатую жидкость, и это было восхитительно. Наконец она заставила себя остановиться, гораздо раньше, чем ее жажда была утолена.

Она оторвалась от крошечной лужицы и кивнула Тому:

— Твоя очередь.

Ведь она не знает, сколько здесь воды, возможно, ее едва хватит всего на несколько глотков для каждого.

Вытянувшись на песке во весь рост, Томас припал к лужице. А так гораздо удобнее, подумала Эвелин. Могла и сама додуматься до этого, но раньше ей никогда не приходилось пить из лужи. Что ж, учтем на будущее…

Наконец он поднялся с земли:

— Ты хочешь еще пить?

— О! Да, спасибо!

На этот раз она растянулась на песке и припала к лужице. Она лакала воду, пока не почувствовала, что больше не может.

— Ты напился или будешь еще? — спросила она, оторвавшись.

— Мне хватит, — ответил Томас.

Эвелин хорошенько намочила платок и протерла раны.

— Мы подождем в скалах до заката, — объявил Томас.

Эвелин послушно кивнула. Не говоря ни слова, она повернулась и пошла обратно.

Проклятье, она относится к нему, как к случайному прохожему! Нет, еще хуже, для незнакомца у нее нашлось бы несколько слов! Она даже не смотрит на него…

Стиснув руки в кулаки, Том двинулся следом за Эвелин. Пришло время поговорить начистоту. Когда он залез в пещеру, Эвелин сидела на земле, обхватив руками колени. Том подполз к ней так близко, что его колени уперлись в ее туфли, но Эвелин безучастно продолжала буравить глазами землю.

— Какого черта ты не позвонила мне прошлой ночью, вместо того чтобы в одиночку идти выводить Роджерса на чистую воду? — тихо и спокойно спросил он. Так спокойно, что только очень чуткое ухо различило бы тихую ярость, с которой он выговаривал каждое слово. Эвелин прекрасно поняла его состояние, но только равнодушно пожала плечами.

— Я не подумала об этом. Да и вообще — с какой стати?!

— Я бы сам разобрался с ним! А ты избежала бы смертельной опасности.

— Я в тот момент не думала об опасности. Кстати, а как ты оказался в лаборатории?

— Я шел за тобой.

— Ах вот оно что! — Она язвительно улыбнулась. — Хотел застигнуть меня на месте преступления, угадала? И какой неприятный сюрприз — шпионом оказался кое-кто другой!

— Черт возьми, Эвелин, я никак не ожидал подобной глупости от такой разумницы, как ты. Ты должна была позвонить мне сразу, как только заподозрила Роджерса.

— Ну да, как же! Стоило тратить время, — презрительно фыркнула она. — Я уже успела убедиться в том, как ты мне доверяешь. Да я скорее позвонила бы Брюсу Хопкинсу, чем тебе, а он, да будет тебе известно, до смерти ненавидит меня!

Воздух со свистом вырвался сквозь стиснутые зубы Томаса, он грубо схватил Эвелин за запястья.

— Если тебе когда-нибудь впредь понадобиться помощь, — проговорил он, еще тщательнее выговаривая каждое слово, — ты позвонишь только мне. Моя женщина не может обращаться к кому-то еще!

Эвелин рванулась, пытаясь освободить руки, но Том лишь крепче стиснул ее запястья.

— Весьма занятно, — огрызнулась она. — Сперва найди ее, эту свою женщину, а потом приказывай ей!

Багровый туман поплыл перед глазами Томаса.

— Не смей отталкивать меня, — донесся до него его собственный хриплый голос. — Ты моя, что бы ты ни говорила. Только моя!

Она снова попыталась освободиться, ее зеленые глаза метали яростные молнии. Если ему кажется, что, причинив ей боль, он успокоит ее, то глубоко заблуждается! Эвелин хотела заорать на него, но сдержалась и лишь ядовито заметила:

— Мы с тобой провели пылкий уик-энд в постели — и что с того? Это не дает тебе никаких прав на меня! Я прекрасно знала, что ты не любишь меня, но даже и не предполагала, что сможешь поверить, будто я способна на предательство! Что ж, это был хороший урок и теперь…

— Замолчи! — сдавленно крикнул он.

— Не смей затыкать мне рот! — в бешенстве заорала Эвелин. — В следующий раз, когда я лягу в постель с мужчиной, я сначала…

— Ты никогда не ляжешь в постель ни с кем, кроме меня!

Он тряс ее за плечи — так сильно, что голова Эвелин болталась из стороны в сторону. Мысль о том, что она может лечь в постель с другим мужчиной, взорвала последние остатки его самообладания, и бешенство выплеснулось наружу, как лава — раскаленная и расплавленная. Эвелин принадлежит только ему, и он никогда не отпустит ее от себя!

Томас накрыл губами ее губы, руки его сомкнулись в шелке волос на ее затылке. Он почувствовал вкус крови на губах — своей или ее, он не знал, — но этот солоноватый привкус пробудил в нем первобытные инстинкты. Он хотел заклеймить эту женщину клеймом собственника, опалить ее плоть своей плотью, чтобы она никогда не смогла освободиться от него. Прилив желания охватил его. Ему захотелось как можно быстрее ощутить под собой это мягкое нежное тело. Он сдернул с нее брюки, затем трусики…

Эвелин лежала неподвижно, зачарованно следя за его действиями. Она всегда чувствовала железный контроль, которым Томас сковал свою душу, она обижалась на него за это, но внезапно плотина прорвалась — сила и ярость его чувств стали почти пугающими. Она видела блеск его глаз, чувствовала несдерживаемую силу его рук, когда они срывали с нее одежду, — и его неистовство разжигало в ней ответную страсть, готовую вот-вот выплеснуться и соединиться с его бешенством. Она услышала свой безумный крик, а потом ее руки запутались в густых черных волосах Тома, изо всех сил прижимая его к себе.

Том рванул молнию джинсов и сильным толчком вошел в нее — и она снова закричала, а потом забросила ноги на бедра Тома, чуть ли не теряя сознание от безумного наслаждения, которое дарил ей этот необыкновенный мужчина.

Он брал ее грубо, полный безумного желания бесповоротно слить их плоти в единое целое. Никогда еще Том не чувствовал себя таким могущественным и диким, он отбросил весь свой самоконтроль, он брал Эвелин как голодный самец, который больше всего на свете хочет сейчас одного — любить свою самку.

Эвелин еще выше подняла бедра, чтобы полностью отдаться его тяжелым толчкам. И вот наслаждение взорвалось в ней, безумное, яростное. Она вцепилась в волосы Тома, ее тело изогнулось, прижимаясь к телу мужчины. Ритмичные волны оргазма сотрясали ее тело и с криком вырвались на свободу…

Она была удовлетворена, теперь настала очередь Тома. Он содрогался всем телом, чувствуя, что уже полностью опустошен, но ощущение блаженства не кончалось, и, казалось, оно будет длиться вечно — такого состояния он не испытывал никогда в жизни.

О, как нужна ему эта женщина, нужна на всю жизнь! Том любил полеты, любил страстно, и эта страсть заглушала интерес к женщинам. Но Эвелин явно не из тех женщин, которую легко выбросить из головы, даже садясь за штурвал. Конечно, она никогда не будет удобной женой, но, черт возьми, ведь если бы он хотел от жизни только комфорта и безмятежности, он не выбрал бы профессию летчика-испытателя.

Ни один самолет не давал ему того, что давала Эвелин. Она дарила наслаждение и одновременно бросала вызов, на силу его страсти отвечала с такой же силой. Томас по своей природе был воином, но и она была так же яростна, как и он, с тем же преобладанием чувств над разумом — и этим все сказано. Живи они во времена их прадедов, Эвелин сражалась бы рядом с ним, плечом к плечу, сжимая в руке рукоятку меча. Том был покорен силой ее духа.

— Я люблю тебя! — Том и сам не понял, откуда взялись эти слова, но они не удивили его. С неизвестно откуда взявшейся силой он приподнялся на локтях и сурово взглянул на Эвелин, слегка прищурив свои блестящие глаза. — Ты моя женщина! Никогда не забывай об этом.

Глаза Эвелин вспыхнули, расширившиеся зрачки превратились в огромные черные круги.

— Что ты сказал? — переспросила она.

— Я сказал, что люблю тебя. И ты моя, Эвелин Лоусон! Навсегда! До самой смерти и за гробом!

— «В болезни и в здравии», — процитировала она шепотом, и внезапно слезы хлынули из ее глаз.

Том бережно сжал ее щеки в своих ладонях и осторожно слизнул эти слезы кончиком языка. Сердце его наполнилось нестерпимой нежностью. Он впервые видел плачущей эту сильную женщину — и это оказалось выше его сил.

— Почему ты плачешь? — пробормотал он, осыпая поцелуями ее лицо и шею. — Я обидел тебя?

— Ты чуть не убил меня, — ответила она, — когда не поверил мне.

Она сжала пальцы в кулак и ударила его по голове, месту, до которого могла достать. Это был довольно слабый удар, ведь она не могла вложить в него достаточно силы. Однако Том крякнул от неожиданности — к большому удовольствию Эвелин.

— Какого черта ты это сделала?

— Потому что ты это заслужил! — прошептала она и сморгнула еще одну слезинку.

— Прости меня, — выдохнул Том, целуя уголки ее рта. — Я виноват. Я был слепым тупоголовым ослом. Меня бросила в дрожь одна только мысль о том, что ты могла предать меня… Я как раз шел к тебе, чтобы объясниться, когда увидел, как ты бежишь в сторону вычислительного центра. И это в то время, когда ты должна была сидеть под замком! — Бровь его взлетела вверх и, нахмурившись, он выпалил: — Кстати, как тебе удалось улизнуть из номера?

— Я вытащила стекла из окна спальни…

Том был потрясен.

— Как ты сумела протиснуться в окошко, оно ведь такое узкое?!

— Ха! Я отделалась несколькими царапинами и еще ушибла плечо, когда упала на землю. — Помолчав, Эвелин рассудительно добавила: — Хотя я не думаю, что тебе удалось бы пролезть в это окно, даже если бы ты с ног до головы вымазался вазелином.

— Точно так же, как и любой другой мужчина на базе, — сухо ответил Том.

— Что ж, времена меняются, — заключила Эвелин. — Служба безопасности должна понять, что женщины давно уже стали неотъемлемой частью ВВС, они даже участвуют в боевых вылетах наравне с мужчинами. Так что вам придется считаться с нашим образом мыслей!

Типичная для Эвелин назидательность — ведь не преминула указать на ошибки службы безопасности, позволившие ей ускользнуть. Пусть лучше адресует эти упреки Тимоти Стоуну.

Эвелин очаровательно по-кошачьи зевнула, ее зеленые глаза были сонными.

С минуту Том нежно ласкал ее гибкую спину, но неожиданно рука его напряглась, он приподнял Эвелин и пристально заглянул в ее глаза.

— Ну а ты? — резко спросил он. — Ты-то любишь меня?

— Да, господин полковник, — пробормотала она в ответ на его командирский тон. — Я люблю вас, полковник. Это ужасно глупо, не правда ли, влюбиться в мужчину, который не даст мне ничего, кроме секса, в мужчину, чувства которого закрыты от меня? Ты стал на этой работе фанатиком самоконтроля, — с упреком прошептала наконец Эвелин, чуть не плача.

Кожа на его скулах натянулась, резко обозначив скульптурные черты его лица. Том был явно озадачен ее словами. Неожиданно он рассмеялся.

— Милая, я же летчик-испытатель. Моя жизнь зависит от самоконтроля и выдержки. Так что это не только особенность характера, но и плод усиленных тренировок…

Эвелин уткнулась лицом в его потную грудь.

— Возможно, но я вовсе не собираюсь с этим считаться.

— Вот как? — удивился Том. — Так ты нарочно отпихивала меня, ты хотела, чтобы я сорвался? Что ж, леди, вы добились своего. Довольны? — Его голос был серьезен. — Я мог сделать тебе больно, милая.

Сейчас Эвелин была похожа на кошку, которой наконец-то дали полкило сметаны вместо маленького блюдечка.

— Это было восхитительно, — промурлыкала она. — И я вовсе не испугалась. Ты не можешь сделать мне больно, если действительно любишь меня. Единственная боль, которую ты можешь причинить мне, — это перестать любить меня!

Его руки обвились вокруг ее обнаженной талии еще крепче.

— Тогда ты в полной безопасности до конца своих дней.

Том тесно прижимал ее к себе и чувствовал, как внутри у него что-то расслабилось… Наконец он отпустил ее, наградив ободряющим шлепком по голому заду.

— Одевайся, женщина. Солнце садится, и нам пора идти!