Настоящий полковник

8

Эвелин с головой погрузилась в море чувственности, и это длилось до конца уик-энда. Две комнаты безликого стандартного номера стали обжитыми и домашними, наполненными интимнейшей аурой. Они с Томом так ни разу и не вышли из номера, переложив на персонал отеля задачу своевременного снабжения их пищей, ни разу не оделись, разве что в халаты.

Как любовник Том Уиклоу полностью соответствовал силе ее страсти. Эвелин никогда ничего не делала вполсилы — она была неистова в своей девственности, а теперь с тем же неистовством отдавала себя мужчине. А Том, никогда раньше не дававший воли своим безудержным желаниям, только с Эвелин, впервые мог позволить себе все. Он брал ее, любил, насыщался и не мог насытиться. Безумное желание обладать этой необыкновенной женщиной возвращалось к нему снова и снова.

Больше не существовало никаких границ. Сильный, земной, могущественный Том увлекал Эвелин за собой, он показывал ей самые разнообразные способы, приемы и позиции, которых оказалось гораздо больше, чем Эвелин могла себе даже представить. Ни разу в жизни Эвелин не была так надолго и так полно связана с другим человеком — настолько, чтобы забыть обо всем на свете. Она не думала о работе, она ни разу не вспомнила о книжке, которую зачем-то взяла с собой… Она наслаждалась.

Утром в воскресенье, когда первоначальный безумный голод был наконец утолен, их игры стали более неторопливыми, у обоих появилось терпение, чтобы сдерживать возбуждение и как можно дольше продлевать наслаждение.

После того как час изысканных чувственных игр на какое-то время успокоил их обоих, Том заказал ланч. А потом они сидели в гостиной, забравшись с ногами в кресла и расслабленно слушая теленовости. Эвелин откинулась на спинку кресла и умиротворенно прикрыла глаза.

Том приподнял светлую прядь ее волос и отвел назад — солнечный луч вспыхнул в золотых нитях, заискрился сверкающими брызгами…

— Где твои родители? — рассеянно спросил он, хотя сейчас его гораздо больше занимала игра солнечного света в ее золотистых прядях, чем ответ на собственный вопрос.

— Вообще, или конкретно сейчас? — Ее голос был таким же лениво-расслабленным.

— И то и другое.

— Вообще они живут в Южной Каролине, там, где преподают. А сейчас уехали в Италию, в летнее турне, вернутся где-то в конце сентября.

— Ты была очень одинока в детстве?

— Я тогда не понимала этого. Я очень хотела учиться, — пояснила она, — и никогда не могла насытиться знаниями… Как я сейчас понимаю, такой ребенок тоже не подарок для родителей. Если бы у меня была другая семья, я бы наверное совершенно свихнулась, но папа с мамой помогли мне — они никогда не ограничивали мою жадность к знаниям.

— Ты была ужасным ребенком, — равнодушно обронил Том.

— Возможно, — согласилась Эвелин. — Ну а ты?

Он помедлил с ответом, и крошечное тревожное облачко бросило тень на ее умиротворенное спокойствие. Том охотно говорил с ней о работе, о самолетах, но строго охранял свою личную жизнь от постороннего вмешательства. Лишь однажды он ненадолго приоткрыл броню, когда рассказал о своем происхождении, о том, что дома у него двое братьев и сестренка… И все. Том не рассказывал ей ничего о детстве, он не позволял ей ни на шаг приблизиться к своей душе. Эвелин прекрасно понимала сложность взаимоотношений, ведь в принципе они совсем не знают друг друга, они знакомы меньше недели. Скорость развития событий вскружила ей голову, ей уже стало казаться, что целая вечность прошла с того дня, когда она впервые увидела Тома.

— Нет, я не был ужасным ребенком, — помолчав, ответил Томас.

Эвелин ясно почувствовала отчуждение в его голосе.

— А твои братья и сестры?

Сидя вплотную к нему, она сразу почувствовала, как он внутренне расслабился.

— Пожалуй, это можно сказать о сестренке… Не то, чтобы она была очень вредная или избалованная, просто она слишком стремится идти по жизни своим путем…

По его голосу Эвелин поняла, как сильно он любит свою семью. Она ласково погладила его по щеке, пытаясь заставить его продолжать.

— А сколько лет твоим младшим? И как их зовут?

— Питеру восемнадцать. Он только что закончил высшую школу, и через месяц поступает в колледж. Он всерьез увлечен скотоводством, возможно, после окончания колледжа откроет свое дело. Джонатану шестнадцать, он самый добрый малый в семье, но настоящий сорви-голова — точно такой же, как я в его годы. Черт возьми, парень надумал стать морским летчиком! Ну и наконец Диана. Ей всего одиннадцать, но эти одиннадцать стоят ста! Маленькая для своего возраста, хрупкая — ветром носит, но она обладает несокрушимой волей и характером.

— А что представляет из себя твоя мачеха?

— Глэдис… Она еще ниже тебя!

Эвелин резко выпрямилась.

— Не такая уж я маленькая! — Она воинственно вздернула подбородок.

— Ну, скажем, не слишком высокая. Ниже среднего роста, я ведь на добрых тридцать сантиметров выше тебя. — Он прижал ее к спинке дивана и поцеловал. — Ты будешь слушать про Глэдис?

— Продолжай, — недовольно буркнула Эвелин, и Томас успокаивающе коснулся ее лба.

— Глэдис — женщина что надо! Добрая, искренняя, преисполненная любви ко всему на свете. Если уж она вобьет что-нибудь себе в голову, — ее ничем не остановишь. Это она натаскивала меня перед Академией — так что своим зачислением я полностью обязан ей.

— Значит, ты не возражал, когда твой отец женился второй раз?

— Возражал?! — Он рассмеялся. — Да я просто лез из кожи вон, чтобы свести их вместе. Это было непросто… Отец вел себя с ней, как робкий юнец.

— А твой отец? Какой он?

— Довольно суровый. Лучший в мире отец. Когда я был мальчишкой, я твердо знал — отец будет защитой и опорой всегда, до самой смерти.

Весьма странная характеристика любимого отца, подумала Эвелин, хотя, глядя на Тома, нетрудно поверить в то, что его отец действительно суровый… Наверное, отец и сын были очень похожи друг на друга.

— Ну, довольно обо мне, — заявил Том, хотя все это время он меньше всего говорил о себе. Эвелин опять почувствовала его отчуждение, как будто слегка приоткрывшаяся тяжелая дверь, охранявшая самые сокровенные мысли и чувства этого человека, вновь с грохотом захлопнулась перед ней.

Он усадил ее к себе на колени, распахнул полы ее пушистого халата и положил руки на обнаженную грудь.

— Теперь я хочу узнать тебя.

Слегка вздрагивая, Эвелин опустила глаза, глядя на сильные бронзовые руки, накрывшие мягкие белоснежные холмики.

— Все это уже не ново для тебя…

— Возможно. — Голубизна его глаз сменилась синевой. Нетерпеливая рука скользнула вниз, к мягкой складочке между стройных ног.

— Это так, но теперь ты волнуешь меня еще больше, чем раньше. Раньше я только представлял себе твой вкус, а теперь… — Эвелин задрожала от острого, горячего наслаждения.

Том распахнул свой халат… Сейчас он был похож на возбужденного жеребца, ноздри его раздувались, вдыхая аромат женщины. Не убирая руки с ее лона, он развернул Эвелин к себе лицом и устроился поудобнее. Она опустилась на него с диким, сдавленным криком.

— Теперь я знаю, какая ты сладкая, — шептал он, — и как славно ты дрожишь подо мной, и как чудесно ты ласкаешь меня своими нежными руками…

Она начала двигаться, сгорая от желания, стремясь к освобождению, которое было уже совсем близко… Руки Тома стиснули ее бедра, как если бы он хотел задержать ее движения, Эвелин жалобно всхлипнула, и вдруг он вцепился в ее ягодицы и принялся поднимать и опускать на себя нежное женское тело.

Это совсем не было похоже на предыдущие нежные игры, это было быстрое, грубое и жадное соитие. В поисках равновесия Эвелин ухватилась за бронзовые от загара плечи Тома — и тут сладкая судорога сотрясла ее тело. Он отстал от нее всего на мгновение…

Восстановление сил заняло гораздо больше времени, чем их яростная отдача. Эвелин обессиленно затихла на груди Тома. Бережно убрав спутанные пряди волос с ее лица, он крепко прижал к себе свою женщину.

— Я не слишком-то забочусь о тебе, — тихо шепнул он. — Это уже второй раз.

— В чем дело? — пробормотала она.

— Я опять взял тебя, не предохраняясь.

— Но я ведь сама так хотела. Я хотела знать, хотела чувствовать только тебя.

— В первый раз да. Но сейчас я обязан был вспомнить. Нет никакого оправдания тому, что это произошло во второй раз!

Почувствовав резкость в его тоне, Эвелин села и прямо посмотрела в лицо Тома.

— Я не ребенок и не идиотка. Я не хуже тебя представляю себе степень риска — и ровно половина ответственности за него лежит на мне. Я ведь могла сказать, — нет, но не сказала. Не стоит преувеличивать опасность. В детстве и ранней юности я интересовалась практически всем, в том числе и этим. Я знаю все о циклах и безопасных днях и уверяю тебя — у нас нет никаких оснований для тревоги.

— Все это не дает стопроцентной гарантии, Эвелин.

— Тебя это действительно так беспокоит? — спокойно спросила она.

— А тебя нет?

— Нисколько, — голос ее был спокоен и тверд.

Том пытливо оглядел ее. Эвелин ждала, что он спросит почему, но вместо этого он сказал:

— Я требую, чтобы ты немедленно сообщила мне, если у тебя будет задержка хотя бы на один день.

Это был явный приказ, поэтому, лихо отсалютовав, Эвелин выпалила:

— Есть, сэр!

Иногда он был слишком уж военным…

Том рассмеялся и легонько шлепнул ее по мягкому месту, ссаживая с колен. Эвелин встала и запахнулась в халат.

— Когда мы уезжаем?

— Я договорился, что мы оставим номер попозже. Около шести.

Итак, им осталось провести здесь, в замкнутом пространстве гостиничного уединения, точно отсчитанное и неумолимо уменьшающееся количество часов. Поразительно, как быстро она привыкла к этому номеру. Возможно, это уединение стало бы утомительным, продлись оно, скажем, неделю, но как бы она хотела провести такую неделю… Только ее никогда не будет. Завтра они оба вернутся к работе, она на земле, он — в небе. Завтра ей предстоит вновь пройти через страх, потому что ее любимый мужчина будет опять совершать свою опасную работу, чему она не сможет помешать, чего не сможет предотвратить. Бесполезно даже пытаться… Есть мужчины орлиной породы, и Том Уиклоу был одним из них — только смерть или старость вернут его на землю. Эвелин с радостью разделила бы с ним его судьбу, если бы только он позволил ей это.

Впрочем, что бы ни ждало ее в будущем, сейчас она не хотела терять ни минуты счастья. Бог знает, что значил этот уик-энд для Томаса Уиклоу, может быть, очередное развлечение, но для Эвелин часы, проведенные с ним, перевернули все ее представления о жизни, выпустили на свободу необузданную страстность ее натуры.

Эвелин чувствовала себя полностью переродившейся, освобожденной, уверенной в себе. Как будто до этого она смотрела на жизнь сквозь тусклую серую вуаль, но вот пелена отброшена прочь, и мир засверкал перед ее глазами переливами радужных красок. И Эвелин не была больше лишней в этом мире — она стала его частью. Пришел конец ее одиночеству, одиночеству, длившемуся с того самого момента, когда рано проснувшаяся тяга к знаниям отделила ее от толпы сверстников.

Отдавая себя Тому, она приобретала гораздо больше, чем теряла, — ведь теперь этого нового, полученного от него, у нее уже никто никогда не отнимет. Том подарил ей воспоминания, он вооружил ее опытом… опытом исступленной страсти. А еще… Это было невероятно, нелепо, это противоречило здравому смыслу, но Эвелин чувствовала, что очень хочет, чтобы календарь подвел ее, чтобы она зачала ребенка… ребенка Тома.

— В чем дело? — он вопросительно приподнял черную бровь.

Черт возьми, оказывается, она так погрузилась в собственные мысли, что позабыла обо всем, даже о том, что стоит тут, как столб, и пялится на Тома черт знает сколько времени! Лукавая улыбка осветила ее лицо.

— Я просто подумала, — серьезно поделилась она, — сколько женщин можно было бы завербовать в наши доблестные вооруженные силы, если бы ты согласился позировать для рекламы плакатов в обнаженном виде.

В первую секунду Том озадаченно смотрел на нее, потом громко расхохотался, вскочил с дивана и поймал Эвелин за длинную полу халата.

— Так значит, ты готова делить меня с сотней-другой американских женщин?

— Ни за что на свете!

Юркнув под его полураскрытый халат, Эвелин крепко прижалась к обнаженному телу Тома.

Ее рука скользнула вниз, к его паху, и Том снова почувствовал прилив желания, несмотря на только что опустошившую их любовную схватку.

— Даю тебе два дня на то, чтобы взять себя в руки, а потом вызываю полицию.

— У нас нет двух дней, — уточнила Эвелин, взглянув на часы. В нашем распоряжении осталось всего восемь часов.

— Ну раз так, то черт меня возьми, если я упущу хоть минуту! — поклялся Том, подхватывая се на руки. Он решил, что для долгой игры сейчас лучше всего подойдет постель. Когда он проносил ее через дверь спальни, Эвелин еще крепче прижалась к его мускулистой груди, мечтая о том, чтобы время остановило свой бег.

Как ни странно и непривычно было вылезать на свет из этого интимного кокона, но уже в шесть тридцать они пустились в обратный путь на базу. Эвелин молча сидела на своем месте, пытаясь заставить себя смириться с неизбежным окончанием их уик-энда. Она будет спать одна сегодня и завтра, и все последующие ночи до следующих выходных.

Если, впрочем, Том захочет продолжения. Он ничего не сказал даже о завтрашнем вечере, не говоря уж об уик-энде.

Она посмотрела на Тома. Перемена была едва уловима, но чем ближе они подъезжали к базе, тем меньше он был ее мужчиной, тем больше превращался в полковника Уиклоу. Он думал о «Дальнем прицеле», о своих «Крошках», гладких, смертоносных и прекрасных, о том, как они, наверное, стосковались по его умелым рукам.

Возможно, он любит «Крошек» гораздо больше, чем ее. Они летали с ним, дарили ему такую скорость и такую высоту, которую она не способна ему дать… Ну и пусть, она готова смириться с этим, и хочет лишь одного — чтобы стальные птицы сберегли ее возлюбленного и невредимым вернули его к ней…

Уиклоу проводил Эвелин до двери гораздо раньше, чем она была готова расстаться с ним. Он возвышался над ней, пожирая ее жадными очами.

— Сегодня я не буду целовать тебя на прощание, — сказал он. — Боюсь, не сумею остановиться. Я слишком привык обладать тобою.

— Тогда… спокойной ночи.

Она хотела подать ему руку, но внезапно резко отдернула ее и спрятала за спину. Нет, она не сможет просто пожать ему руку. Это будет слишком тяжело после безумной близости этих дней, слишком возбуждающе… Лишь грубо напомнит о том, что сегодня они будут спать отдельно.

— Спокойной ночи. — Он резко повернулся и зашагал к машине. Эвелин сразу же захлопнула дверь, не желая смотреть, как он отъезжает.

Крошечный номер, кстати, роскошный в сравнении с большинством остальных на этой базе, показался ей тюремной камерой, мрачной и душной. Эвелин включила кондиционер, но ничто не могло заполнить пустоту, поселившуюся в ее душе.

Она очень плохо спала этой ночью. Ей нужен был Том, она тосковала по его мускулистому телу, к которому прижималась две ночи подряд. Ее тело, лишенное чувственных наслаждений, к которым уже успело привыкнуть, изнывало от вожделения.

Проснувшись задолго до рассвета, Эвелин почувствовала, что больше не уснет. Работа всегда была для нее панацеей, возможно, поможет и сегодня. В конце концов, ее пригласили сюда работать, а не крутить роман с руководителем испытаний…

Помогло. Ей удалось отвлечься, погрузившись в подготовку к полетам. Том не появлялся и, как ни странно, Эвелин была благодарна ему за это. Она только-только справилась с собой, но одного его прикосновения будет достаточно, чтобы снова потерять голову… Он-то, наверное, сумел бы совладать с искушением, а вот за себя Эвелин не отвечала.

Как обычно, Фил Роджерс пришел первым.

— Где провела уик-энд? — полюбопытствовал он. — Я пару раз звонил тебе, хотел пригласить в кино.

— В Санта-Фэ, — кратко ответила она. — Провела там два дня…

— Я должен был догадаться. Неплохой городишко, верно?

Рассмеявшись смущенно, Фил налил себе кофе.

— На твоем месте я бы немного поостерегся, — посоветовал он. — Слишком сильные переживания старят.

Если бы это было правдой, она постарела бы лет на сто после уик-энда… Но она никогда еще не чувствовала себя столь мудрой и полной сил.

Когда они вошли в контрольный отсек, Томаса там не было — все пилоты уже сидели в своих машинах. Пилот Джефф Коллинз и Том — на «Дальних прицелах», Энди Уильямс и Питер О'Тул — на R-25.

Все участники испытаний окружили пульты управления и приготовились следить за полетом.

Самолеты поднялись в воздух. Все шло прекрасно, лазеры точно нацеливались на радиоуправляемые самолеты — именно так, как надо. Эвелин с облегчением перевела дух. Конечно, было бы глупо предполагать, что решены уже все проблемы, но по крайней мере здесь все было в порядке. Самолеты продолжили испытания на скорость и дальность полета. Энтони довольно улыбался.

Возвращаясь на базу, О'Тул летел рядом с Томом, а Уильямс шел за ними, перед Джеффом Коллинзом. Эвелин продолжала рассеянно смотреть на свой пульт, когда внезапно вспыхнул сигнал наводки у самолета Коллинза.

— Он включил наводку? — громко спросила она.

Энтони и Брюс повернулись к экрану, на их лицах было недоумение. И тут же на экране появилась красная вспышка, грохот выстрела ворвался из динамиков в контрольный отсек.

— Я сбит, я сбит! — закричал Уильямс.

И тут же раздался вопль Джеффа Коллинза:

— В чем дело?! Почему включилась эта чертова дрянь?!

— Что случилось? — это был голос Тома, ледяной, властный, моментально заставивший всех умолкнуть.

— Контроль потерян, моя гидравлика пробита… Я не в состоянии управлять машиной! — заорал Уильямс.

— Прыгай! — заорал Коллинз. — Выходи из винта, Энди. Ты не сможешь вернуться.

Голоса перекрикивали друг друга, контрольный отсек утонул в реве и грохоте.

Вновь ворвался голос Томаса, проревевший в микрофон:

— Прыгай! Выбрасывайся немедленно!

Железной властности этого голоса Уильямс не мог не подчиниться…

И тут динамики взорвались страшным грохотом — это R-25 с ревом вонзился в землю…