Не-единственная в Академии

Глава 2.

— Адепты, внимательно следите за схемой!

Я любовалась, тем как ловко преподаватель ловко выделывал пальцами пассы, и на белую доску ложилась красивая вязь заклинания густого синего цвета в центре и сильно светлеющего к краям. Хотелось подбежать и обнять этого человека, который может делать такую красоту. И у которого я научусь, чего бы мне это ни стоило, творить такое же. Закончив со схемой, немолодой уже мужчина отряхнул ладони и скрипучим голосом стал диктовать:

— Ядро требует максимального вливания магии и минимальной структуризации. Это хорошо заметно на схеме — цент схемы графически не заполнен, но насыщен силой.

«…силой» — старательно выводила я одну идеальную букву за другой. Как ама радовалась бы, знай она, что наша с ней общая места начала осуществляться! Я изящно удерживая перо в пальцах, так как меня учила мама и не смог отучить учитель сводных братьев, ругая меня криворукой ошибкой природы. Мне ужасно нравилось вот так обмакивать перо в чернильницу настолько, чтобы чернил было достаточно, но не получилась клякса — я ужасно не любила клякс. Их и так хватало в моей жизни, чтобы оставлять ещё и на бумаге.

А ещё мне ужасно нравилось писать красивые аккуратные буковки, чтобы одна к одной, кругленькие, ровненькие. Нравилось слушать преподавателя, восхищаться его мастерством и количеством знаний. Мне всё нравилось, абсолютно!

И здание Академии, и общежитие, и библиотека, и эти большие наклонные аудитории, и даже то, что все вокруг было переполнено — и в комнате, и в учебных помещениях, и на полигонах. И совсем не смущало то, что приходилось ходить на дополнительные занятия к преподавателям, учить, а потом и сдавать те предметы, по которым у меня выявили недостаток знаний.

Но хоть недостаток и выявили, но всё же взяли на второй курс. Это тоже казалось чудом! Меня, никогда толком не обучавшуюся магии, да просто девчонку с запечатанной магией, меня приняли в Академию и сразу на второй курс!

Ещё тогда, когда я только попала в Академию, прямо на следующее утро, я стояла в пустой огромной классной комнате, где от самого тихого слова по огромному амфитеатру аудитории шло эхо, отражаясь от высоких стен и потолков, а передо мной сидели за длинным столом преподаватели, я чувствовала себя маленькой крошкой, была полная уверенность, что меня не возьмут.

— Болевые точки на теле человека? — резко спрашивал внимательно щурящий глаза мужчина тонким орлиным носом и крупными губами, которые он, замолкая, сжимал в жесткую точку.

Я нервно сглатывала и начинала перечислять в том случайном порядке, в котором они мне вспоминались. Получалось сумбурно, я спешила, боясь, что меня оборвут грубым «Ты не знаешь! Достаточно!», и я нервничала всё сильнее.

— Какие знаешь плетения защиты? — и я вспоминала всё, что мне когда-то показывала мама — и те, что совсем хорошо помнила, что специально учила, и те, что случайно видела совсем малышкой, когда сидела в уголке зала для тренировок, когда мама тренировалась сама и обучала других. И я рассказывала, рассказывала, рассказывала, пока не слышала «достаточно!».

— Что ты знаешь о Кодексе магов? — и я цитировала по памяти книгу, которую долгие годы не понимала, но читала и прятала от отцовских псов, которых он называл стражами, а я — надсмотрщиками. Я говорила, а в голове всплывали воспоминания о том, как я сначала тайком читала ту единственную книгу, что осталась от матери, и которую мне чудом удалось спрятать, как потом убегала в своё ненадёжное убежище и снова и снова перечитывала потёртые страницы, в какой-то момент заметила, что многое помню. Следующим воспоминанием всплыл тот жуткий день, когда меня всё же нашли — нетрудно это было сделать на полупустом сеновале конюшни ранней весной, — и мне пришлось удирать с книгой. Я бежала по жидкой весенней грязи двора, чувствовала, как немеют от холода босые ступни, слышала противное чавканье, с которым они отлипали от черной вонючей жижи. Я бежала на кухню, где меня, конечно, спасти не могли. Но могли, я знал это точно, остановить отцовских псов. А ещё, и это было, наверное, самое главное, — там был очаг.

Я бежала, и слёзы катились из глаза. Я почти ничего не видела впереди себя, но не боялась упасть. Я боялась, что догонят. И потому бежала, плохо видя, что там у меня под ногами, бежала и плакала — я знала, что эту книгу несу на сожжение, на казнь, на верную смерть, что больше её никогда не увижу, но выбора не было. И влетев в кухню, одним быстрым движением швырнула в огонь последнюю память о маме, испытывая такую боль, будто это не старую бумагу прилежно стал лизать огонь, а это я сама сгораю заживо.

Но долго погоревать мне в тот раз не дали — кухарка уже лупила меня подвернувшейся ей под руку мокрой тряпкой и причитала о грязи на моих ногах, испортивших её чистый пол. А я подставляла под хлёсткие удары спину, прикрывая лицо локтем. Потому что уже знала — мокрой тряпкой по глазам намного больнее, чем по спине. Ну и кроме того, из-под руки мне было легче бросать взгляды в печь, где корчилась и сгорала последняя память о матери — книга с гордым названием «Кодекс магов».

Когда в кухню влетели стражники, я зажимала горевшее огнём и распухавшее ухо, которое неудачно попало под удар тряпки. И тут кухарка взвыла раненым медведем, потому что на детской паре босых ног куда меньше грязи, чем на сапогах четверых здоровенных мужиков. Одним воем этих парней было не остановить — здесь наши с кухаркой соображения чудесным образом совпали, — и она схватилась за самый большой ухват.

Ухо, казалось, стало размером с голову, болело и пульсировало, но это была ничтожная цена, которая меня устраивала — книгу не получили, а злорадство от вида отступающих под напором вооруженной ухватом кухарки отцовских подлых псов было целебным. Вот только книги больше не было, моей любимой, ставшей понятной только когда я выросла, книги с гордым названием «Кодекс магов».

— Почему вы плачете, Рада Канпе? — спросила меня Тэкэра Тошайовна.

И только теперь я заметила, что все члены комиссии внимательно смотрят на меня. Кто-то наклонился вперёд, как немолодая женщина с пышной, длинной и совершенно седой косой, а кто-то, как тот мужчина с орлиным лицом, — откинувшись на спинку стула и сложив на груди руки.

— Я не плачу, госпожа ректор, — ответила я с поклоном и взяла себя в руки. — Просто… трудно вспоминать.

Профессор Яцумира осталась единственной, кто сохранил бесстрастное выражение на лице в тот момент. Ну а может мне только казалось, что остальные преподаватели смотрели снисходительно на проявившую слабость адептку.

— Ну хорошо, Рада. Подожди, пожалуйста, за дверью, мы тебя позовём, когда решим, как с тобой быть.

Я кивнула и, смотря строго себе под ноги, вышла за дверь. Высокая тяжелая створка с ручкой, отполированной тысячами прикосновений человеческих рук, закрылась за мной. Я перевела дух и закусила губу — кажется, я провалилась. Нельзя мне вспоминать о маме, ох нельзя! Я тысячи раз окончательно решалась на это и снова и снова возвращалась к воспоминаниям. И сейчас я не смогла отогнать образ матери, какой она сохранилась в моей памяти — немного шальной, с растрепавшимися волосами, в мятой камизе и немного вкривь одетых панталонах, жадно выпившей ковшик воды, отчего по её подбородку и шее текла вода.

— Радость моя! Иди ко мне! — я обнимала её, присевшую мне навстречу, пахнущую чужим, каким-то грубым запахом чужого пота. — Ты будешь жить лучше чем, я! Обещай мне!

Я кивала и смотрела в её лицо, уставшее, хоть и было ранее утро, с темными кругами, с покрасневшими глазами, гладила её по щекам.

— Да, мамочка, конечно!

— Обещай, что будешь счастливой!

— Обещаю, мамочка!

И теперь, стоя под высокой дверью в огромную классную комнату, где полукругом возвышались парты, ряд за рядом, где от самого тихого слова шло эхо, отражаясь от высоких стен и потолков, где передо мной минутой раньше сидела комиссия, решавшая брать меня на учёбу или нет, я понимала, что теперь решается моя судьба. И куда она решится, я вовсе не была уверена. Я даже очень сомневалась, что наша с мамой мечта может сбыться, а я выполню своё обещание жить лучше, чем моя мама, и стать счастливой.

Я точно знала, что к отцу не вернусь, а вот куда подамся, если в Академию не возьмут, не думала. Не хотела пока думать. Смотрела с тоской на редких в такой ранний час адептов, на высокие потолки светлых коридоров, на окон в два человеческих роста, на соседние здания Академии, что видны были за ними, и просто ждала, ни на что не надеясь. Дверь распахнулась сама, и изнутри послышалось:

— Адептка Канпе, зайдите!

Я уже шагнула в аудиторию, и только потом поняла, что меня назвали адепткой. Пришлось призвать привычную маску ледяной холодности, чтобы не разреветься как маленькая прямо здесь. Госпожа ректор смотрела на меня совершенно ничего не выражающим взглядом и повторила:

— Адептака Канпе! Вы зачислены на второй курс Академии по направлению общей магии.

Профессора Яцумиру перебил мужчина с орлиным носом, глядя так строго, что в груди у меня похолодело:

— Прошу уточнить: с возможностью перевестись на боевое отделение в случае, если будут показаны отличные результаты в учебе.

Я глянула на ректора. Она медленно кивнула. А орлиноносый добавил:

— И зайдите через две недели ко мне на факультет, я вам назначу время, чтобы вы могли продемонстрировать уровень владения рукопашным боем.

От удивления у меня дернулась бровь, но как следует погрузиться в пучину этого чувства мне не дала женщина с седой косой. Она строго завила, для убедительности крепко припечатав ладонью по столу:

— Но вам придется досдать академразницу!

— Досдать… что? — переспросила я, всё ещё не веря в то, что слышу — зачислена! Сразу на второй курс! Так не бывает…

— Милая девушка, где вы учились до того, как попали сюда? — скепсис на лице седокосой магини был более чем очевиден. Мне стало стыдно за свою безграмотность и отсталость. Я набрала воздуха, чтобы ответить, но поймала взгляд Тэкэры Тошайовны, вмиг ставший тяжелым, словно могильная плита. И воздух тут же выпустила. Пробормотала:

— Это было… домашнее обучение.

Ректор едва заметно согласно моргнула, и взгляд её стал мягче.

— Тем более! — строго сказала женщина и посмотрела направо и налево. Сидящие по обе стороны от неё коллеги покивали головами.

— Я согласна! — сказала я и поклонилась: — Благодарю за честь!

Госпожа ректор дернула щекой, кажется, это было недовольство, и сделала едва заметный жест рукой — хватит, остановись. Я тут же замолчала. Такэра Тошайвна произнесла с виду грозно, но я точно знала, что она рада моему поступлению:

— Зайдешь завтра утром в канцелярию, возьмёшь расписание пересдач своих хвостов.

Я чуть не спросила что такое «хвосты», но опять споткнулась о взгляд ректора и промолчала. Ещё раз поклонилась и вышла. Вслед мне послышалось:

— Подожди меня в приёмной!

Я пишу буква к букве, потому что я счастлива. Я счастлива от того, что пишу, и мне никто не запрещает этого, я учусь, и для этого мне не приходится прятаться, меня учат разным наукам, и мне не только можно, но даже нужно учиться!

— Мамочка! Как ты и просила — я счастлива! Как мы с тобой и мечтали — я учусь на мага, и даже могу стать боевым магом! Мамочка, ты могла бы мною гордиться!

И синее плетение, светлеющее к краям мне кажется не просто интересным, но и очень симпатичным и даже милым, а профессор Бурковский, который полностью оправдывает свою фамилию постоянным брюзжанием, что «из такого материала ни мага не получится!», и ни одному адепту не нравится, мне кажется сейчас просто душкой.

С тем преподавателем с орлиным носом, который так испугал меня на вступительной беседе, мне пришлось встретиться позже. Я всё ещё опасалась его, и наверное, не пошла бы на его факультет, но на следующий день после приёма в Академию в канцелярии мне вручили не только довольно длинный список предметов, которые нужно было досдать, но и записку от декана боевого факультета, которая больше была похожа на распоряжение военного министра. Там в приказном тоне сообщалось, что мне следует прибыть через пять дней после последней лекции в аудиторию со странным номером 0012F.

— Ариша! — уже поздно вечером я добралась наконец до бумаг, полученных в канцелярии и, прочтя записку от неизвестного мне декана, я затеребила подругу. — Я не понимаю, как номер класса может начинаться с нуля, если первая цифра это этаж?

Мы лежали каждая в своей кровати на третьем ярусе и готовились к завтрашним занятиям. Хорошо, что всё письменное мы сделали в библиотеке — наши соседки снова находились в хаотическом движении и занимали все свободное пространство нашей тесной комнаты. Для нас с Аришей оставалось только пространство между нашим лежбищем и потолком. Как в таких условиях адепты умудрялись учиться, меня просто поражало.

Ариша оторвалась от конспекта и протянула руку через проход. Я отдала ей записку в надежде, что она сейчас скажет что-то вроде: «Какая-то глупость! Нет такой аудитории в Академии!». Но подруга удивила — прочла записку и резко поднялась, стукнувшись головой о потолок. Досадливое шипение, потирание ушибленной макушки и даже сморщенное от боли лицо вовсе не помешало ей выдать удивившее меня больше, чем её внезапное соприкосновенье с потолком:

— Тебя вызывает сам Хараевский?!

В комнате стало тихо — хаотичное движение соседок, сопровождаемое хаотичными же звуками неожиданно прекратилось. Я осторожно глянула вниз. На меня смотрели четыре пары потрясённых глаз. Я же в ответ не менее потрясённо смотрела на эти четыре пары. Потом перевела взгляд на Аришу.

— И что тут такого?

В комнате повисла пауза. Вниз я уже смотреть не решалась, а Ариша внимательно так приглядывалась ко мне, будто подозревала меня в чем-то очень серьёзном.

— Ты шутишь, дева? — спросила она всё так же неверяще.

Я пожала плечами, показывая, что не понимаю совершенно что она имеет в виду.

— Он? Вызывает тебя? Простую адептку?

— Да кто он такой? — я не выдержала этих загадочных гляделок, тем более, что снизу так и не раздалось ни звука. И это носило дополнительную нервирующую ноту в атмосферу нашей комнаты.

— Это декан боевого факультета! Один из самых знаменитых воинов современности, сильный маг да и просто… — Ариша опустила взгляд мигом ставший застенчивым, — очень симпатичный холостой мужчина.

Снизу послышался согласный вздох, а затем звуки хаотичного движения возобновились. Сначала тихо, а потом стали почти такими же громкими, как и раньше. Причем тут семейное положение декана боевиков, мне было совершенно не понятно, но я не стала уточнять, а вот вопрос свой повторила. Даже оба вопроса:

— Так почему же он не может меня вызывать? И где же всё таки находится странная аудитория, номер которой начинает на ноль?

Ариша сжала рот в строгую негодующую точку и нахмурила брови, а потом всё-таки ответила:

— Он никогда никого не вызывает. К нему сами идут и просятся. Все мечтают быть боевыми магами. Особенно парни. Девчонки тоже не возражали бы…

Внизу согласно упала на пол книга, столь же согласно звякнула ложечка в чашке и не менее согласно скрипнула кровать. Я глянула вниз — четвертая соседка согласилась, молча сложив на груди руки и глядя на меня своими голубыми. Я быстро подняла взгляд от суровой блондинки Юльци. Ариша покивала и мечтательно вздохнула:

— Девчонки тоже не возражали бы — там самые шикарные парни учатся. Но чтобы девушке туда попасть, нужно уметь драться голыми ногам, стоя на голове.

Четыре тяжелых вздоха снизу подтвердили слова Ариши. Судя по тяжести вздохов снизу — и про парней, и про девушек.

— Сама понимаешь, что этого никто не умеет, — сокрушенно продолжила она.

— Ну, значит, я не столкнусь больше с тем мужчиной с орлиным носом, ведь я не умею драться голыми ногами стоя на голове, — я облегченно вздохнула. — Он мне сразу не понравился — страшный он какой-то, носатый…

Ариша опять подскочила на своей полке и опять стукнулась макушкой о потолок, а её круглые возмущенные глаза уставились на меня, как две шпаги. Внизу снова стало тихо. Я выглянула одним глазом, уже зная, что там увижу. И не ошиблась — четыре пары осуждающих глаз смотрели на меня с безмолвных лиц моих соседок-старшекурсниц. Я быстро спряталась, а подруга с кровати напротив с глубочайшим осуждением сказала:

— Ты разговаривала с самим Хараевским и ничего мне… — она глянула вниз, откуда так и не раздалось ни звука, и поправилась: — нам не сказала?!

— А что надо было сказать? Что на беседе присутствовали разные мужчины, и один из них, похожий на орла здоровенным носом, чуть не испепелил меня своим хищным взглядом?

— Ты не понимаешь! — проникновенно воскликнула Ариша, приподнявшись на локте (я облегченно передохнула — голова в этот раз обошлась без травм, а то как — то жалко бедняжку, бьющуюся об потолок из-за всякой ерунды) и очень выразительно размахивая моей бумажкой перед моим же носом. — Он — самый красивый и мужественный мужчина нашей Академии!

Снизу послышалось согласное шуршание бумаги, такое же согласное бульканье воды, явно наливаемой из чайника, и очередной подчёркнуто согласный с Аришей скрип кровати. Четвёртая соседка опять согласилась молча, но так выразительно молчала, что я поняла всё и без лишних звуков. Что уж тут непонятного?

— Что, правда? А как же орлиный носище? — не смогла я скрыть своего недоумении.

Академия была большая, и людей из-за переполненности каждый день я видела бессчетное количество, и не могу сказать, что никого красивее упомянутого Хараевского не видела. Не то, что я присматривалась специально и сравнивала, нет! Я даже не знала, что тот носатый, оказывается, был самым красивым мужчиной Академии.

Просто здесь и преподавало, и училось такое количество мужчин, что назвать одного-единственного самым красивым было, как мне кажется, довольно опрометчиво. Тем более, что я искренне считала, что большой нос делал декана Хараевского скорее грозным, устрашающим… Возможно, воинственным… Да каким угодно, но только не красивым!

Возмущенное сопение в пять носов внизу и прямо перед мной затылок отвернувшейся от глупой меня стали мне ответом. Вот как?

— Ладно. Просто скажи, где мне помещение это искать? — спросила я хмуро у Аришиного затылка.

Она независимо шмыгнула носом и повернулась ко мне, всем видом демонстрируя глубину своего несогласия с моим мнением относительно канонов мужской красоты.

— Это в подвале, с центрального входа в корпус Эффе, там же в конце номера стоит буква, — с укором ответила сердитая подруга, возвращая мне бумажку.

Я пересчитала по буквам алфавита, получилось, что Эффе — это шестой корпус. Я там ещё не была, освоив лишь корпуса А, Би и Чи. Да и те заставили меня задуматься о логике строителей, которые такой сложной наукой, как логика, похоже, вовсе не владели. Заметив мои сомненья, Ариша торопливо предложила:

— Я тебя провожу!

Снизу раздалось завистливое пыхтенье, сопенье, шмыганье и цыканье зубом. Посмотреть вниз, на недовольных и завидующих счастливой сопровождающей, я не решилась.

— Ну… хорошо, — неуверенно согласилась я. Как это будет смотреться? Всё же я не ребёнок, чтобы сопровождающих с собой водить. Но сё же согласилась и тяжело вздохнула — идея сделать вид, что я просто не нашла таинственную аудиторию, провалилась. Ну и ладно. Может, меня сочтут слишком уж несерьёзной, если меня приведет подруга?

Когда твоя подруга — Ариша Солунская, поклонница декана факультета боевой магии, не скрывающая своих симпатий, не то, что не найти класс, даже опоздать к назначенному времени не получилось бы. Поэтому я даже и не пыталась. Более того, мне пришлось сдерживать резвую подругу от побега со второго часа последней пары.

— Слушай, Рада! — сказала она заговорщическим шепотом на маленьком перерыве между часами лекции. — А давай сбежим прямо сейчас! Придем пораньше на боевой, а?

Я скептически подняла бровь и посмотрела на Аришу.

— А что? — правильно поняла она меня. — Это хорошо будет нас рекомендовать, как пунктуальных адептов.

Я добавила скепсиса во взгляд и Ариша пристыжено отвела взгляд.

— Нет, ну а что? — стала она оправдываться. — Придти заранее, найти аудиторию…

— Там ещё наверняка идут занятия, Ариша, — сказала я с жалостью.

— Можно было бы походить по корпусу… — она уже явно мечтала, гладя куда-то вверх и нежно улыбаясь.

— А можно дослушать лекцию и потом прийти, как было назначено.

— Ну тебя, никакой в тебе романтики!

Да уж, какая тут романтика? Корпус Эффе был поновее тех, что я уже видела, но теснота присутствовала и тут. Особенно это было заметно именно сейчас, когда адепты валили густой толпой с занятий. Ариша ловила взгляды парней, скромно опускала глаза, но довольная улыбка не сходила с её губ, а ресницы то и тело приподнимались, чтобы можно было разглядеть проходящих мимо парней.

Когда мы наконец протиснулись в здание, Ариша глянула на меня и сказала с упрёком:

— Ну и зачем строить из себя ледяную глыбу?

Я попыталась посмотреть на себя Аришиными глазами, и поняла, что вновь надела на себя непроницаемую маску спокойствия и отрешенности. Та самая маска, что была как вторая кожа и сама возникала на лице, чуть только становилось трудно, страшно или опасно.

Новая подружка уже несколько раз говорила мне, что не стоит делать такое лицо, оно отпугивает людей. Я только хмыкала — эта маска очень удобная вещь, не однажды выручала меня, а иногда даже спасала, и избавляться от неё только потому, что кого-то отпугиваю, я не собиралась. Здесь не маленькие нежные девочки воспитываются, наверное, не умрут от страха.

— Сюда, — Ариша потянула меня на узкую боковую лестницу. И мы поспешили в подвальный этаж. Подруга сияла как магический светлячок, компенсируя недостаток освещения в темноте коридора.

Дверь в аудиторию была закрыта, но отступить и тут мне не дали — Ариша любопытно сопела, словно ёж, за спиной и также настойчиво толкала меня в спину. Пришлось потянуть дверь на себя. С некоторым усилием она открылась в небольшой зал, весь пол которого был застлан чем-то вроде гладкого ковра. Орлиноносый декан сидел в углу, сложив ноги под себя и закрыв глаза. За моей спиной восхищенно выдохнула Ариша. Не открывая глаз, господин Хараевский сказал:

— Адептка Канпе, разминайтесь! Посторонние — выйдите и закройте за собой дверь!

Было слышно, как Ариша обижено засопела, резко развернулась и вышла. Хорошо, что ей хватило выдержи прикрыть дверь тихо и аккуратно, а не хлопнуть изо всех сил. Я же сделала ритуальный поклон — меня не могла обмануть его прикрытые веки — и обратилась к сидевшему преподавателю:

— Мастер, я не брала формы для занятий.

В тот же день, когда я стала адепткой Королевской Академии Магии, у меня появилась форма, в комплекте которой была и форма для физической подготовки, включавшая широкие шаровары, больше похожие на юбку, но позволявшие активно двигаться и не оголять ног.

И вот теперь, стоя на пороге этого зала для тренировок (ничем другим он просто не мог бы быть), я поняла, что немного не на том сосредоточилась. Я глубоко пожалела, что за всеми этими плясками влюбленных девчонок не подумала, что декан вряд ли на простую беседу меня вызывал. И потому добавила:

— Извините. Я сожалею.

Хараевский, всё так же неподвижным изваянием сидевший на полу, шевельнул пальцами. С той стороны на стене неожиданно открылась дверца (я бы не нашла её, даже если бы знала, что она там есть), и оттуда прямо в меня полетело что-то черное. Я успела перехватить летевшую с немалой скоростью вещь. Это оказались шаровары — чистенькие, отутюженные, хоть и не новые.

— Одевайтесь. Быстро.

Я на мгновенье замерла, окуталась в непроницаемый кокон безэмоциональности и повернулась к нему спиной, одевая под юбку штаны. Хорошо, что форма предусматривала не платье, и юбку можно было снять без особых трудностей, оставшись в рубашке и жилете.

Когда я повернулась к преподавателю, он уже стоял передо мной, да так близко, что я чуть не дернулась от неожиданности. Но тренировки не прошли даром и я осталась непоколебима. Проверяет, что ли?

— Разминка! — приказал мужчина и отступил на шаг. Я приступила к упражнениям. Теперь уже я прикрыла глаза, и проводя движение за движением, могла наблюдать за орлиноносым объектом обожания моих соседок. Он стоял, глядел исподлобья; руки сложены на груди, босые жилистые ступни упирались в ковер. Выражение лица больше подошло бы палачу, который очень любит свою работу.

В какое-то мгновенье, когда я выпустила из поля зрения декана, вдруг почувствовала его за своей спиной и почувствовала его горячее дыхание на своей щеке. Приём провела молниеносно, даже не включив сознание. Декан отлетел на короткое расстояние и один его глаз прищурился. Кажется, он был рад — какой-то задор блеснул в его глазах. Вот только чему он так обрадовался? Скорости моей реакции или моей реакции вообще?

Следующие несколько минут мы танцевали странный танец — он нападал, а я уходила от ударов. Атаковать больше не получилось ни разу, не то что отшвырнуть его от себя. Мы то сближались, то расходились. У меня заметно сбилось дыхание и взмок лоб, у Хараевский даже не стал чаще дышать.

Когда я устала и готова уже была признать, что полностью обессилена, мужчина вдруг спеленал меня магией так, что я стояла как статуя какого-то очень послушного адепта — ноги вместе, руки по швам. А он стал напротив, опять сложил на груди руки и едва заметно улыбался.

— Адептка, почему не пользуетесь магией? У вас отличный источник, хоть и не раскачан резерв. Так почему? — и глаза такие любопытные-любопытные!

Вообще-то после такого действа, где думать не получалось, а приходилось действовать почти на инстинктах. И лишь проведя приём, я вспоминала, что видела, как такое делала матушка или кто-то из её подопечных, но, не успев порадоваться ни своей ловкости, ни даже хорошей памяти, приходилось реагировать на выпады соперника, снова и снова ставить блоки и пытаться пробить защиту этого опытного, как я теперь понимаю, воина.

И вот теперь, когда очень хотелось упасть и не двигать даже ресницами, приходилось стоять навытяжку перед преподавателем, ещё и отвечать на его не вполне тактичные, а я бы даже сказала дурацкие, вопросы.

— Это личное, — смогла выдавить я.

Он наклонил голову к плечу и взгляд из любопытного стал заинтересованным. Я приуныла — трудно от такого взгляда что-то спрятать. А потом тревогой застучало в груди — а почему он интересуется?

— Насколько личное?

— Очень, — выдавила я.

И вдруг путы пали, и я почти расслабилась, ощутив, как притягивает меня такой мягкий и симпатичный пол. Но резкий рывок, сильная мужская рука, сжимающая в кулаке мою рубаху в кулак прямо у самого моего подбородка и его прищуренные глаза, в которых не осталось ни капли мягкости, смотрят мне прямо в душу:

— А не помешает ли это личное твоей учёбе?

Я почувствовала даже запах его дыхания, настолько он был близко. Запах, кстати, был приятный — мятный. Реакция меня немного подвела, всё же я здорово устала, и ответить ему я не смогла столь же резко, но вывернуться из захвата всё же удалось. И я отскочила подальше, с трудом переводя дыхание:

— Не помешает, а резерв я раскачаю.

Он опять улыбался уголком рта, а руки сложил на груди. Тень от носа легла на щёку, когда он наклонил голову набок, рассматривая меня.

— Да? — и прямо вот издёвка послышалась в его голосе, ехидство совсем такое не маленькое.

Я сделала шаг назад и ещё на подрагивающих ногах (надеюсь, дрожь не была видна из-за широких штанин) и наконец оперлась спиной о стену. Так спокойнее. Не хотелось связываться с этим орлиноносым, он мне и раньше не нравился, а сейчас вот даже пугал. Что он знает? Я закусила губу. Что можно рассказать? И стоит ли что-то рассказывать? Не примет ли он любые мои слова сейчас как оправдание? Но подстраховаться стоило:

— Всё, что вас интересует, спрашивайте у Тэкэры Тошайовны. Она всё знает.

Этот, с носом, понимающе кивнул, хоть насмешка не ушла из его взгляда. Ну и ладно, пусть насмехается. Мне его слова, что слону зубочистка. Я сложила руки в ритуальном жесте и поклонилась:

— Я могу идти, мастер?

— Что, и не спросишь о своих перспективах?

— А нужно спросить? — я так и стояла, слегка склонившись и держа руки вместе. Очень удобно — он не видел моего лица. Хотя и столь же неудобно — его я видела только до пояса, среагировать на любое его движение я, конечно, успею, но вот что там на его носатом лице отражается — нет. Короткий смех и:

— Даже страшно представить, насколько домашним было твое образование, — стало мне ответом. — Посмотри на меня.

Пришлось распрямиться, хотя лучше бы я так и стояла в наклоне — его ехидный взгляд вновь впился в моё лицо, и я почувствовала себя бабочкой, пришпиленной к доске. И даже, о немилосердные боги, мне показалось, что я вижу через увеличительное стекло, как огромный глаз исследователя рассматривает меня-бабочку. Одна его рука оперлась о стену у моей головы, а в другой он перебирал какой-то браслет, взгляд был тяжелым и совсем без улыбки.

— У тебя есть данные, девочка. И ты мне нравишься. Но много пробелов. Техники почти никакой, хотя то, что есть очень непривычно и потому дает интересные возможности для развития. Мне нужно подумать над твоим феноменом.

— Над моим… чем?

Он коротко хохотнул, оттолкнулся от стены рукой, которая своей близостью заставляла меня нервничать, чего уж там — дрожать заставляла, не просто нервничать, и отошел на полшага назад.

— Потрясающий уровень образования! Но не важно. Мне нужно подумать…

Я вновь сложила руки в ритуальном жесте и повторила вопрос:

— Так я могу идти? — и не удержав сарказма добавила, надеясь, добавила совсем чуть-чуть, только самой себе чтобы было заметно, — пока вы будете думать?

— Думать я буду долго, — сказал он и отошел, повернулся ко мне спиной, а я стала потихоньку перемещаться. Орлиноносый декан резко повернулся и вонзил в меня палец. Ну как вонзил? Почти вонзил. Или вонзил бы. Если бы я загодя тактически не отступила вплотную к двери. Совсем вплотную — лопатки прямо ощущали рельеф дверного полотна.

— А пока я буду думать, ты будешь ходить на дополнительные занятия по рукопашному бою. Понятно?! И резерв будешь раскачивать под моим контролем.

Я сглотнула. Я опять была пришпиленной бабочкой под увеличительным стеклом. Ох уж эти глаза острее стали, ох уж этот нос крупнее клюва!

— Да, мастер! — я вывалилась в дверь, которая подозрительно легко подалась под моей спиной. Но я так спешила, что задумываться об этом не стала. Даже на ритуальный поклон меня уже не хватило.

Я спешила по полутёмному коридору к лестнице, что вела наверх. Вокруг сновали адепты, у которых, видимо, начинались вечерние занятия — и здесь переполненность Академии сказывалась на расписании, и я спешила выбраться из толкотни, не обращая внимание на взгляды, свист, словечки, что некоторые несдержанные парни отпускали в мой адрес. Кто-то сзади дёрнул меня за рукав, и я резко повернулась, ожидая кого угодно, но… Это оказалась Ариша. Она испугано уставилась на меня, а я облегченно выдохнула.

— Рада! А где твоя юбка?

Я глянула на свои ноги и обреченно вздохнула — юбка осталась в том зале, где и носатый декан. Опять туда идти? О, немилосердные боги!

Я подняла страдающий взгляд на Аришу, она, похоже, поняла всё правильно: что я забыла эту важную для женской половины человечества часть туалета в зале тренировок, и что я не хочу за ней возвращаться. Но подруга даже обрадовалась вопреки моим ожиданиям. Это её не огорчило, и даже наоборот — просияла как внезапно вспыхнувший магический светлячок. И не менее ярко сверкнув глазами, выпалила:

— Я сбегаю, принесу! — крутанулась на месте и помчалась обратно, ловко обминая адептов. Я отошла к лестнице, в сторонку, где было потемнее и посвободнее.

Что толку в этой юбке, если переодеться всё равно негде. Да и нервно немного — кто знает этого носатого декана, может он ещё не всё сказал, что хотел?

Ариша прибежала быстро. Раскрасневшаяся, счастливая, с улыбкой сияющей и довольной.

— Вот, — протянула свёрток. — А ещё декан Хараевский сказал, что расписание твоих тренировок он передаст в наш деканат!

Мы быстро шли наверх. Восторг плескался в подруге как пенный напиток в кружке пьяного матроса, то есть иногда через край.

— Он сам мне сказал, что бы я тебе передала! Представляешь?

Я кивнула — ещё бы не представить, несколько минут назад сама с ним разговаривала, еле удрала, сердце вон до сих пор ещё частит.

— И ещё так посмотрел многозначительно на меня. Представляешь?

Да куда уж, мне — и не представлять? Даже и вспоминать не хочется носище это его клювообразное.

— А потом вежливо так предложил поспешить за тобой. Представляешь?

Тоже вполне представляю — выставил он Аришу, совершенно откровенно выставил. Хорошо, хоть вежливо. Наверное, поэтому и не поняла подружка, что выставил, ведь вежливо.

— Слушай, а тебе не кажется, что он… ну… того?

— Ненормальный? — я обернулась, чтобы с интересом взглянуть на подругу.

Она состроила такую гневную гримасу, что я поняла — я ошиблась, он не ненормальный. И ещё — я совершенно напрасно ошиблась вслух.

— Он тебе симпатизирует!

Я даже остановилась.

— Что?! — теперь уже я гневно смотрела на Аришу, а она делала невинный вид.

— Ну а что? Он так на тебя смотрел! — и опять её взгляд стал мечтательным и уплыл куда-то в светлые дали, мне совершено не видимые. И тут я вспомнила подозрительно легко открывшуюся дверь и невероятно быстро возникшую у меня аз спиной Аришу, которой будто бы и не должно было уже быть в том коридоре.

И я подозрительно уставилась на подругу, изучая выражение её лица. Вот мелькнуло её любимое «ну а что?», вот удивление, вот смущение, вот решимость и наконец она выдала, отводя взгляд в сторону:

— Я смотрела в щелку… — кто-то толкнул Аришу (мы остановились очень неудачно — в маленьком холле перед входом в корпус Эффе, и на нас то и дело натыкались спешащие на вечерние занятия адепты) и ей пришлось поднять на меня глаза.

— Ты подсматривала?!

И тут она сложила было руки на груди в таком ну просто до боли знакомом жесте… На моё счастье кто-то неизвестный в очередной раз толкнул Аришу, и она почти упала. И упала бы, не освободи на моё счастье руки, восстанавливая равновесие. А то я ещё одной горделивой позы, но уже в её исполнении, не вынесла бы.

— Ладно, давай выйдем отсюда, — и я покрепче прижала к груди своё платье и двинулась навстречу потоку адептов, в основном — парней. Ариша шла позади меня. И только выйдя из переполненного помещения, я поняла, что она ужасно недовольна — это сопение за спиной было очень и очень выразительным.

Мы молчали почти до самой нашей комнаты в общежитии. Уже на этаже, почти у самой двери Арише наконец высказалась:

— Ну, Радочка… Он такой замечательный! Я не могла удержаться!

Я тяжело вздохнула и обернулась.

— Как это выглядело, ты подумала?

— Радочка, а можно я буду с тобой ходить на тренировки? — и такая вселенская просьба светилась в её глазах, так умильно-просительно были сложены её ладошки под подбородком, что я не смогла ответить грубо, но и напрасную надежду не хотела внушать:

— Глупенькая, не будет же сам декан вести тренировки у таких неумех, как я? Выделят какого-нибудь адъюнкта в лучшем случае, если не старшекурсника в наставники, да и всё.

Она так явно огорчилась, что захотелось её погладить как промокшего, голодного котенка, — поникли плечи, погасла улыбка, безвольно опустились руки.

— Думаешь?

— Уверена!

И я в самом деле была в этом уверена!

Но я ошиблась…