Не-единственная в Академии

Глава 3.

— Профессор, к вам можно?

Вежливый стук в дверь, и Тэкэра Тошайовна улыбается приветливо, гостеприимно поводит рукой, приглашая входить.

— Здравствуйте, дорогой Ильяс Ниирванович! — ректор лучилась радушием и радостью встречи. Щелкнула ногтем по настольному переговорнику, и стало слышно, как в приемной чем-то зашуршал и зазвякал чашками секретарь. — Проходи, рассказывай!

— Здравствуйте, Тэкэра Тошайовна!

Декан Хараевский с удовольствием уселся на стул — ректор уважала своих посетителей и гостевые стулья у неё всегда были мягкие, со спинками и очень удобные. Шустрый ректорский секретарь уже принёс черный лаковый разнос, на котором была полная сервировка к чаю — чайник, стаканы в подстаканниках, тонкое хрустящее печенье, кусковой сахар. Вся посуда — серебряная, вплоть до щипчиков в сахарнице. Да, ректор всегда подчеркивала свое уважение к гостям, пусть они были и коллеги.

И когда дверь за секретарём была крепко прикрыта, ароматный чай источал приятный аромат, а первое печенье ласково похрустывало на зубах тонкими своими лепестками, Хараевский с довольным выражением лица вежливо задал свой вопрос:

— Тэкэра, дорогая, что с адепткой Канпе не так?

Госпожа ректор всё так же улыбалась, щуря и так свои узкие раскосые глаза, пила чай и рассматривала тонкое печенее на свет.

— А что не так, дорогой?

— Всё не так! — Тэкэра поощрительно кивала, слушая декана-боевика, и продолжала улыбаться. — Почему шум из-за пропавшей принцессы совпал с её появлением в Академии? Как девочка на домашнем обучении может показывать такое странное знакомство с приемами боя, которых не встретишь на просторах Бенестарии? Почему её источник такой слабый, а магией она владеет как десятилетний ребёнок?

Госпожа ректор удивленно приподняла брови:

— Так хорошо владеет?

— Тэкэра! — укоризненно протянул Хараевский.

— Не нервничай, дорогой Ильяс, — успокаивающе подняла она маленькую ладонь с изящными пальчиками, так не вязавшуюся с её массивной приземистой фигурой. — Девочка — дочь моей землячки, почти родственницы. Я выполняю посмертную волю женщины, почти завещание, дорогой. Мать Рады, умирая, просила меня взять её на обучение. Понимаешь?

Орлиный нос Хараевского высокомерно дернулся — он не любил кумовства, и особенно вот этого, восточного, что иногда позволяла себе госпожа ректор. Особенно неприятно его удивляло то, что именно иногда, когда, когда хитрой толстой азиатке это было удобно. Она свою родину, по идее, должна была бы забыть, коль скоро четыре пятых своей немалой жизни провела в Бенестарии. Что уж говорить про обычаи и порядки…

— Но почему у неё такая аура? Что с источником? Зачем было настаивать на зачислении девчонки на второй курс? — декан не заметил, что начал понемногу злиться и повышать голос. Но Тэкэра Тошайовна умиротворяющее улыбалась и покачивала легонько головой в такт своим словам:

— Она хорошая девочка, Ильяс! Очень старательная! А мать её давно уже просила, а сама готовила дочь, как могла. Я даже место для девочки держала с первого курса! А её источник я распечатала вот только недавно!

— Почему он был запечатан?! И как же тогда девчонку готовили к обучению в Академии?

— Запечатан, да не совсем, дорогой Ильяс. У девочки какая-то незначительная капля оставалась в распоряжении. А почему — не знаю. Её матушка была очень странным человеком, — Тэкэра покрутила своими изящными пальчиками в попытке показать насколько же странной была матушка Канпе.

— Тогда почему мы приняли её сразу на второй курс?

— Дорогой, ты же сам согласился с тем, что она справится?

Хараевский желал точных ответов на свои вопросы, и потому всё больше и больше кипятился:

— Тэкэра! Ты же сама настояла на этом! Мы все, каждый в комиссии, лишь согласились с тобой! Меня тревожит другое!

Улыбка ректора всё больше теряла широту и естественность.

— И что же тебя тревожит, Ильяс?

Хараевский встал и прошелся по кабинету. Потом стал напротив ректора и, опершись о стол ладонями, наклонился к ней:

— Почему, скажи на милость, всё же приём Канпе совпал с побегом иностранной принцессы? Почему раньше нельзя было принять на обучение эту адептку?

Тэкэра уже не улыбалась, но была всё ещё вежлива и любезна:

— Совпадение? Какое совпадение? Мало ли в жизни бывает совпадений, Ильяс Ниирванович? Совпало и совпало, всякое бывает в жизни.

Хараевский уставился на ректора совершенно неверяще.

— Тэкэра! — возмущенно взвыл Хараевский.

— Господин Хараевский! Я просто выполнила условия завещания: девочке на момент поступления должно исполниться шестнадцать лет и кроме всего прочего, должно пройти условленное время со дня смерти матери.

Она опять развела руки в стороны и приподняла брови — что тут не понятного? Но теперь оплывшая полная фигура ректора уже не казалась веселым мыльным пузыриком, переливающимся всеми цветами радуги, а была угрожающей глыбой, готовой сорваться на голову первому, кто посмеет тронуть её.

— Господин декан, — тяжело проронила ректор, — что кроме времени, связывает эту девушку с пропавшей принцессой?

— Она сегретто*! У неё фамилия странная, явно придумана.

— Фамилия настоящая, я тебя уверяю, — даже голос у ректора стал ниже от суровости, — это настоящая фамилия её матери.

— Откуда она знает все эти приёмы рукопашного боя?!

Тэкэра Тошайовна смотрела на Хараевского исподлобья. И даже обычно её безэмоциональное лицо, на котором даже любезная улыбка смотрелась немного неправдоподобно, сейчас было хмурым и обещало боевому декану если не бой, то уж неприятности — однозначно.

— Её мать происходит из древнего рода воителей, из очень древнего рода, где искусство рукопашного боя является едва ли не столь же естественной частью жизни как еда и сон. Я не удивляюсь её умениям, это нормально. Ещё вопросы?

— Кто её отец? Почему она не назвала фамилию отца? — горячился декан.

Ректор хоть и мягко встала и отошла к окну, но в каждом её движении было угроза, как в низкая туча, все наплывающей из-за горизонта и закрывающей полнеба. Не глядя на Хараевского, она сказала:

— На моей родине если наследуют дети фамилию матери, то спрашивать об отце не принято.

Хараевский тяжело вздохнул и сказал устало:

— Тэкэра, мы же союзники. Я не понимаю, почему ты её выгораживаешь…

Тэкэра Тошайовна медленно обернулась:

— А я не понимаю другого, уважаемый Ильяс Ниирванович. Потрудитесь объяснить свой столь пристальный интерес к моей протеже!

Декан прямо взвился гадюкой, которой неосторожный охотник наступил на хвост.

— Тэкэра! У неё отличные данные, я хотел бы сам заняться её развитием, но… Если её ищет безопасность Короны, то подумай, чем это нам грозит! Нам, всей Академии!

— Слушайте, Хараевский, — в выражении лица Яцумиры сейчас не было даже намека на мягкость или дружелюбие. — Хочешь заниматься с ней — пожалуйста, хочешь развивать — милости прошу. Но в остальное не лезь! В ней нет даже капли сходства с принцессой, портретами которой забиты все газеты. Рада просто молоденькая испуганная девочка, которая потеряла мать! Не цепляй её, понятно?!

— Понятно. Мне всё с тобой понятно, — процедил Хараевский, вставая из-за стола, на котором нервно качался в стаканах и чайнике остывающий чай.

Когда он ушел, чеканя шаг и проговаривая сквозь сцепленные зубы «старая восточная перечница!», ректор едва слышно выдохнула:

— Вот ведь пристали… Что один — хочу посмотреть в глаза адептам, что другой — она сегретто! А у меня — клятва, между прочим!

Подумала, вызывая секретаря: «Могла ли я не влезать в это?» и, подавив вздох, сама себе ответила: «Нет, не могла! Да и девочку жалко…»

*адепт сегретто — адепт, поступающие в Академию тайно, под вымышленным именем.

Я парила в тепле и комфорте, передо мной была сложная паутина заклятья, переливавшегося малиновым и бордовым. И хоть она вибрировала от количества магии, рвущейся из неё наружу, но сдерживаемой тонкими замысловатыми нитями плетения, и выглядела при этом угрожающе, мне было не страшно. Я созерцала это зрелище восхищённо, впитывая все узоры, пресечения, нитей и расположение узелков, любуясь и одновременно запоминая, пытаясь пальцами приблизительно воспроизвести движения, которыми можно было бы вот такое выплести.

Мне было очень уютно, пока неясный шум извне не выдернул меня в мир, где заклятье было лишь плоской картинкой на развороте огромной книги, что лежала передо мной на столе. Стол, обычный стол в читальном зале, рядом что-то торопливо писала Ариша, заглядывая как птичка — одним глазом — в толстую книгу. И шум… Откуда в библиотеке шум? Я оглянулась адепты толпятся у окон, и даже библиотекари смотрят во двор. Что происходит?

— Дева, долго ещё сидеть тут будешь? — вскочила Ариша, поставив наконец последнюю точку, и тоже устремилась к окну.

Не обнаружив меня рядом, обернулась и бурно стала жестикулировать, а потом и шепотом закричала: «И так почти ничего не видно! Иди скорее!»

Я, удивляясь тому, насколько же подруга энергична, подошла. Ариша тем же шепотом стала объяснять, не глядя на меня и вытягивая шею в попытке рассмотреть что-то за окном:

— Это каждый год бывает. К нам он тоже в прошлом году приходил. Когда мы первокурсниками были. А ты же пропустила, так вот смотри! И вообще, считай, нам повезло — мы оказались в библиотеке в это время, а библиотека в главном корпусе, а окна читальных залов выходят как раз на двор перед входом, где он всегда собирает первогодок.

Из нашего окна был виден строй из спин стоящих в каре адептов, а перед ними… Я замерла и медленно сделала шаг в сторону, за спину Ариши. И даже чуточку присела, чтобы спрятаться за ней. Это было глупо, я знаю. Вряд ли человек, стоявший перед строем мог бы меня увидеть в окне второго этажа, за несколькими рядами любопытных, но сделать ничего с собой я не могла, реакция была совершенно рефлекторной.

Мужчина, невысокий, коротко стриженный блондин с пронзительными карими глазами, что-то вещал адептам, стоявшим перед ним. Он говорил веско, спокойно, с достоинством, осанка выдавала в нем происхождение и образ жизни. А взгляд… Я каждый раз пугалась этого взгляда, хотя он никогда ничем плохим мне не угрожал. А сейчас… Сейчас он смотрел на каждого в строю так внимательно, так пристально, будто просвечивал насквозь.

Ну, здравствуй мой недоубитый мной кошмарный сон! Я нервно сглотнула, а лицо будто покрылось ледяной коркой — кровь отлила так резко, а сердце запрыгало, что я едва устояла. Не дайте немилосердные боги оказаться перед этим взглядом… Значит, меня ищут.

Но почему здесь? Как он догадался искать здесь? Я ничем не выдала своего интереса к Академии, ни ему, ни отцовским шакалам. Всё внутри тряслось от ужаса, и, казалось, было слышно, как печень стучит в диафрагму, а желудок норовит выкарабкаться через рот.

А что, если обе своры, ищущих меня, действуют заодно?.. И меня захлестнула паника: хотелось с криком ужаса куда-то бежать, прорываться, драться, но я закусила губу и огромным усилием заставила себя стоять на месте и не двигаться. Дыхание восстановить не удавалось, а сердце билось так быстро, что нужно было что-то делать, двигаться, как-то сбрасывать напряжение. В ушах звенело, и я только заворожено наблюдала, как внимательно рассматривает адептов знакомый серьёзный мужчина и как шевелятся его четко очерченные губы, явно живущие на лице своей какой-то отдельной жизнью.

Я закусила пучок коротких волос зубами и сдавила, что было сил. Разжала зубы и снова сдавила. Мама всегда говорила: не можешь спрятаться — затаись, бежит только жертва. «Я — не жертва!» — хотелось мне кричать. И бежать хотелось, и желательно побыстрее, но я снова и снова закусывала волосы и не двигалась с места.

И лишь немного утихомирив дыхание, я вспомнила, что меня в самом деле попробуй теперь узнай! Я чуть успокоилась и наконец стала улавливать звуки внешнего мира.

— …мне не нравится! Волосы у принцев должны быть длинными!

— Смотри, Савваторский в строю самый длинный! Да он, наверное, не только на первом курсе самый длинный, а во всей Академии! То-то принцу неловко на такую оглоблю смотреть снизу вверх!

Я закусила губу, соображая.

— Ариша, — спросила, наклонившись к самому её уху, — это перед кем сейчас вот… вот этот гость Академии выступает? Отстающих, что ли, стыдит?

Ариша не отводя завороженного взгляда от окна, сказала:

— Нет, это не отстающие, это первый курс. Принц сколько лет уже курирует Академию, всегда вот так рассказывает будущим магам на первом курсе, как Корона заинтересована в них, и как важно хорошо учиться, ну и так далее.

— М, — многозначительно потянула я. — И только первокурсникам так везет?

Ариша даже скривилась от сожаления:

— Ну да! Он же принц! Со всеми разве поговорит? Жаль, конечно. Он вроде не женат, и ищет себе жену. Вот было бы здорово стать женой принца! — мечтательно улыбалась, глядя в окошко, Ариша.

Я подавилась воздухом и даже пару раз кашлянула, но придавила свой неуместный в эту минуту рефлекс — нечего привлекать к себе внимание.

— А сейчас, когда принцессу Суэллу убили, ему нужно срочно жениться.

— Что?! — я почти закричала, закрыла себе рот ладонью, но всё же некоторые недовольно обернулись и подарили мне взгляды, полные обещания кровавой расправы. Я жалко улыбнулась, всё ещё прикрывая рот ладонью. Всем своим видом я постаралась показать, что очень сожалею, что отвлекла людей от такого зрелища и искренне желаю самых приятных впечатлений.

Потом зажмурилась и попыталась прийти в себя. В голове пульсировало, пальцы на руках и ногах были ледяными.

— Принцессу Суэллу убили? — еле пролепетала похолодевшими губами.

Ариша мельком взглянула на меня и вновь уставилась на самого завидного жениха этого королевства:

— Ты газеты хоть иногда читаешь, дева? Крику было ещё неделю назад. Иностранная принцесса, говорят, это сделала. Да только вряд ли просто так она это сделала, не иначе принц Лев ей приглянулся. Хотя тут все как-то странно — убить соперницу. Может, у них там, в Оландезии женщины и дерутся за мужчин, не знаю. Они там все дикари и ненормальные.

Мне хотелось сказать, что не все, не дикари и не ненормальные, но слова застряли в горле. И тут ко мне пришла убийственная по своей сути мысль: меня считают убийцей принцессы Суэллы? А я ведь даже не знаю, что там произошло во дворце.

И мне вспомнился первые мои часы в Академии: ректор, которая не стала допытываться о моём настоящем имени, не задала ни единого вопроса об отце, напряженная, как натянутая струна до самой моей клятвы. Хотя увидеть струну в кругленькой женщине было трудно…

— Повторяй за мной, дочка: клянусь, что поступаю в Академию для того, чтобы учиться, чтобы стать магом…

— …стать магом! — от всей души говорю я.

— … что прячусь в стенах Королевской Академии Магии от противящихся моему желанию учиться…

— …учиться! — вторю я и чувствую, как слёзы подкрадываются близко-близко.

— …я не совершала преступлений… — узкие глаза ректора смотрят на меня так, что я чувствую их, как острые копья на своём лице!

— не совершила преступлений… — вторила я, пытаясь загнать слёзы вглубь.

— ни против человека, ни против Короны…

— … ни против Короны… — предательские слёзы всё же покатились из глаз, а я думала о том, какое это счастье, что всё таки смогла избежать страшной участи, которую готовил мне отец и его шакалы. И от чистого сердца горячо добавила: — И пусть я погибну, если меня будут к этому принуждать!

Узкие глаза Тэкэры Тошайовны на мгновенье широко раскрылись, но тут же вернулись к привычному виду узких щелок.

И она выдохнула. Я не могла ошибиться — это был явный вздох облегчения. Всё же ректор не полностью доверяла моему рассказу. Я бы, пожалуй, тоже не доверяла…

Я думала, что теперь-то она станет меня расспрашивать, почему я такие слова добавила к клятве, какие обстоятельства и что за люди, и почему же я всё-таки решила прятаться в Академии. Но ничего подобного не произошло.

О чем Тэкэра Тошайовна спрашивала, так о моей матери. Собеседницу интересовали её судьба и смерть. Оказывается, госпожа ректор немного знала о роде моей матушки, о роде Канпе, она сама была откуда-то из тех же краёв, хоть знакома и не была лично ни с одним моим родственником. Потому дотошно расспрашивала меня ещё и о том, как мама учила меня, что рассказывала о магии, какие книги давала читать. А вот отцом абсолютно не интересовалась. Зато спросила то, от чего я онемела:

— Дочка, как и когда твоя матушка предполагала распечатать твой дар?

Я, только-только затолкавшая слёзы поглубже, ошарашено уставилась на Тэкэру Тошайовну и только смогла выдавить:

— Распечатать?!

Узкие черные глаза стали ещё уже, а госпожа ректор посмотрела на меня долгим-долгим взглядом.

— Ты не знала, что у тебя есть магический дар?

— Я думала… Он всегда был такой маленький… И кое-кто очень сожалел, что дар мне не передался от матери… Что я такая… — тут проклятые слёзы опять стали наполнять глаза, — ни к чему не способная…

Я закусила губу, чтобы позорно не разрыдаться. А Тэкэра Тошайовна сделала брови домиком, и на её губах мелькнула едва заметная улыбка:

— Дочка, тот тонкий ручеёк, что есть сейчас у тебя — как пар, который паровозу нужно стравливать, чтобы не взорвался котёл. Магия — субстанция почти живая, и запереть её без последствий не получается, поэтому ей оставили небольшой выход. Но это лишь крохи твоего настоящего дара. Поэтому я и спрашиваю о том, как и когда планировалось снять печать. Подумай, вспомни.

— Мама мне ничего не говорила, — я задумалась, анализируя свои воспоминания. Мама никогда не учила меня нарочно. Она будто играла. И так было всегда. Даже когда я была уже большая, лет десяти, наверное, помню, сердилась на неё, просила просто рассказать или показать, а не играть в эти детские игры. Она только смеялась и говорила, что пока я ребенок — только игры, только так. «Ты вырастешь большая, мы с тобой уедем далеко-далеко отсюда, тогда придет твоё время, и мы перестанем играть, а будем заниматься серьёзно», — вот, кажется, и всё.

— Мама ничего не говорила… Разве только… Что надо уехать, а вот там…

— Что-то ещё?

— Ну, ещё мы мечтали, что я выучусь на мага.

Тэкэра Тошайовна поджала свои пухлые губы, вышла из-за стола и подошла ко мне, потянула меня со стула, чтобы я встала.

— Ты далеко от того места, где мать говорила тебе об этом?

Я кивнула.

— Значит, будем распечатывать. С тем, что есть, ты не сможешь стать магом, — и резко надавила мне кулаком в живот.

У меня перехватило дыхание и глаза стали большие-пребольшие, наверное, как у испуганной совы. Хорошо бы, организм не среагировал как у перепуганной птички… Вторая маленькая ладошка легла мне на лоб. Мир начал искажаться, меняя пропорции предметов, звуков, цветов, запахов.

— Стой, не двигайся! — приказала мне… радужный яркий шар, размером с полкомнаты. Его голос чуть булькал и будто переливался. И мир взорвался…

Я стояла в центре красочного извержения чего-то, вокруг яркими разноцветными бликами вспыхивали и неслись обрывки неясных субстанций, завывали и свистели вихри, грохотали и щекотали кожу потоки, глаза видели и не видели одновременно, а воспринимала я всю эту свистопляску, казалось, не кожей, ушами и глазами, а чем-то ещё, какими-то новыми органами чувств, которых раньше у себя не знала.

Постепенно всё улеглось, и я снова увидела кабинет ректора и её саму. Она смотрела на меня внимательно и спокойно.

— Как себя чувствуешь? — спросила.

Я прислушалась к себе — внутри и будто бы снаружи одновременно что-то огромное клокотало и бурлило.

— Во мне штормит море и извергается вулкан, — примерно описала я то, со мной происходило. Ну как описала? Попробовала — язык меня слушался плохо, в глазах то и дело вспыхивали фейерверки, уши то закладывало, то с явственным щелчком снова возвращалась слышимость.

Тэкэра Тошайовна улыбнулась и усадила меня обратно на мягкий стул:

— Посиди немного.

Я присела, на ощупь нашарив спинку стула, ощущая себя в центре мощнейшей бури, бьющей мною о что-то хоть и не твёрдое, но вполне таки травмирующее. Я не сразу это поняла, но волны становились всё слабее. И в какой-то момент смогла соображать и заволновалась:

— Госпожа ректор! А какой у меня теперь уровень магии? — и её лицо только что вполне отчётливо видимое вдруг стало расплываться под тонкой радужной плёнкой. Она помолчала там, за этой пульсирующей радугой размером со всё моё поле зрения, а потом явно улыбаясь сказала:

— Знаешь, на что это похоже? На то, будто мы сейчас в спокойное озеро сбросили с огромной высоты скалу, и вода озера теперь волнуется. Нужно дождаться, когда всё успокоится, и после этого уже оценивать твой уровень, силу и склонности. Поэтому пока я ставлю тебе печать, — я почувствовала, как она взяла меня за кисть и прижала что-то к ладони, — она — напоминание о том, что у тебя сейчас магический карантин.

— Карантин? Как это? — зрение снова вернулось ко мне. Госпожа ректор сидела за своим столом и едва заметно улыбалась.

— Примерно неделю пользоваться магией тебе не стоит, чтобы твой источник успокоился, а ещё неделю после этого нужно, чтобы твой организм привык и приспособился к твоим новым возможностям.

Как раз к этому времени печать окончательно исчезнет с руки, и это станет для тебя знаком, что можно приступать к занятиям магией.

Я выдохнула от избытка чувств. Значит, меня всё же могут зачислить в Академию? Если уже во мне много магии?

— А… что с поступлением на учёбу? — спросила я боясь на всякий случай услышать отказ.

— Сейчас уже слишком поздно, да и хватит с тебя на сегодня, — я тут же кивнула, чувствуя, что опять зрение вспыхивает радугами. — А завтра утром я соберу комиссию, мы оценим твой уровень знаний и решим, как с тобой быть.

Первую ночь в Академии я провела на узковатом диванчике в приёмной ректора.

Теперь я поняла, что пока ректор распечатывала мой дар, пока меня принимали в Академию, пока я устраивалась, знакомилась, привыкала к новому месту и получала удовольствие от учёбы, дела во дворце не стояли на месте. О том, что существуют газеты, из которых я действительно могла бы что-то узнать, я подумала только после слова Ариши, а о том, что совсем расслабилась и потеряла бдительность — когда увидела за окном невысокого кареглазого блондина с королевской осанкой.

Нужно уходить из библиотеки — слишком близко к реджи. Но куда идти, чтобы не встретиться с ним даже случайно? Я немного плохо соображала от волнения, но стала тащить Аришу к выходу.

— Пойдём, Ариш, а то опоздаем!

— Дева, успокойся! Ужин ещё не скоро, — она никак не могла отрваться от вида за окном.

— У меня… э… — я пыталась придумать надёжную причину, чтобы уйти, — у меня… я забыла в комнате… Одним словом, мне нужно в общежитие!

Надеюсь, в женском общежитии лицам королевских кровей делать нечего?

— Ну хорошо, сейчас пойдём, немножко только досмотрю, — Аришу невозможно было оторвать от окна, и я махнула рукой на это безнадёжное занятие. Быстро забрала свои листы с записями и отдала книгу библиотекарю, и пользуясь относительной малочисленностью коридоров поспешила к черному ходу. Уже сворачивая к лестнице на первый этаж услышала:

— Адептака Канпе!

Закусила губу и стал медленно поворачиваться.

— Адептка Канпе!

Я сделала книксен, хотя хотелось сбежать.

— Благоденствия, мастер.

Хараевский с нахмуренными бровями и сжатым ртом смотрел на меня строго. Он явно шел из крыла, где располагался кабинет ректора. Как же он некстати!

— Хорошо, что я вас встретил, — но выглядел он при этом так, будто вовсе ничего хорошего и не было в нашей встрече, по крайней мере для него. Хотя я была твёрдо уверена, что для меня. — Вот ваше расписание дополнительных занятий.

И Хараевский из воздуха достал бумагу и протянул мне.

— Рада! — послышалось из другого коридора, от того, что вел от библиотеки. — Подожди!

На нас вылетела Ариша, и увидев «знаменитого воина, сильного маг да и просто очень симпатичного холостого мужчину» растерялась, зарделась и захлопала ртом. Но «очень симпатичного холостого мужчину» лишь бросил на неё короткий взгляд и опять обратил всё внимание на меня. Бумажку я забрала и заглянула в неё исключительно из-за того, чтобы не смотреть на него.

— Со следующей недели прошу быть! — голос такой же суровый как выражение лица. А это что?

— Мастер! — я подняла на декана боевиков удивленные глаза. — Вы будете меня тренировать?!

Сказать, что я удивилась — ничего не сказать. Тренировать меня — и кто? Декан? Сам «знаменитый воин, сильный маг, да и просто очень симпатичный холостой мужчина»?

— Да! — я подняла на него глаза. Слишком много чего такого было в этом «да». И я поняла, что действительно да. Да, я попала. И попала не только со «знаменитым воином, сильным магом, да и просто очень симпатичным холостым мужчиной», но намного, намного хуже — по лестнице, прямо к нам, поднимался принц Дамиан.

От этой встречи я по привычке ожидала неприятностей и сразу же замерла, застыла, закаменела, как только сделала шаг к стене — освободить проход представителю королевской династии, следуя элементарной вежливости, выразить почтение поклоном с приседанием. Здесь так принято, почему бы и нет? Заодно и воспользоваться возможностью за кого-нибудь спрятаться, по крайней мере, отойти чуть в глубь коридора, в тень.

«Рада, тебя сейчас никто не может узнать! Успокойся!» — твердила я себе, окидывая взглядом расположение людей на лестничной клетке и в ближайших к ней коридорах. Нужно было оценить перспективы, в том смысле, где сторона, противоположная направлению движения принца и, следовательно, куда мне двигаться дальше, чтобы стать от него дальше, и с какой стеной мне лучше слиться, если он будет идти мимо.

Ариша, случайно попавшая в поле моего зрения, будто вытянулась навстречу реджи и демонстрировала восхищенье, почтение, радость лицом, фигурой, даже позой. Демонстрировала она и кое-что ещё, о чем сама, пожалуй, будет не рада узнать. Хараевский вытянулся по стойке смирно — сразу видно бравого вояку. Я бы даже посмеялась над каждым из этих двоих, если бы меня не колотила паника. Судя по всему, принц направлялся в сторону ректорского кабинета, и значит, он минует нас и мы быстро останемся у него за спиной.

Я присела в почтительном поклоне, как и Ариша, когда Дамиан, проходил мимо коридора, из которого мы так неудачно почти вышли. В этом присяде боролась с телом, с жутко паникующим и так некстати подводящим меня телом. Оно, моё невероятно непослушное тело, норовило ринуться в забег, а я мучительным усилием воли заставляла себя стоять на месте. Я орала себе во всю силу души: «Рада! Тебя сейчас никто не может узнать! Успокойся!», но то ли тихо орала и сама себя не слышала, то ли орала что-то не то, то ли тело моё не понимало слов… И вот результат — в глазах опять мигнуло, и всё вокруг расплылось радужными, очень красивыми пятнами. И если бы не обстоятельства, я бы даже полюбовалась ими, до того паршивцы были хороши.

Из-за этих пятен я плохо видела, что происходит передо мной. Но для подстраховки и ради конспирации попыталась изобразить на лице такое же выражение, какое только что видела у Ариши — восхищение, почтение, радость, ну и то, чему сама Ариша не обрадовалась, пойми кого я сейчас копирую — немалую толику придури от вида самого принца!

Реджи кивнул Хараевскому (это выглядело как качнувшаяся одна навстречу другой радуга), мазнул по нам взглядом (это я ощутила как молнию, резанувшую меня по сводящим с ума глазам) и прошел в другой коридор. Я чуть не выдохнула от облегчения, чувствуя, что радужное нечто начало удаляться от нас.

Но, во-первых, оно, это радужное, почему-то остановилась, а во-вторых, очень резко, до рези в голове, стало принцем Дамианом, который снова бросил на нас взгляд. Извини, Ариша, что невольно вступила с тобой в соревнование, но сегодня я должна быть первой по уроню придури, и поэтому ещё сильнее растянула губы в самой широкой, какую только мог выдержать мой рот, улыбке. Непоколебимый как всегда принц отвернулся и прошел дальше, в сторону кабинета ректора. Сопровождающие, поигрывая нарядными, хоть и слабыми отблесками радуг, последовали за ним.

Не узнал… Немилосердные боги, не узнал! Я возликовала в душе и даже готова была рассмеяться в голос. Ну, ещё бы! Когда мы встречались раньше, я не улыбалась. Да что там! Тогда о моё лицо можно было бить орехи! Ни в какое сравнение не годится с тем дурноватым выражением, что сейчас на мне надето. Аура, надеюсь, меня не выдаст. Гм… Хотя да, о чем я вообще? Вот это безобразие, что сейчас пыталось отключить меня от моих же органов чувств, совсем не то, что принц Дамиан когда-то видел как мою ауру. Поводов для ликования стало больше.

Я всё же выдохнула с облегчением.

Не узнал! Меня спасла неустойчивая аура. Внешность я и вовсе не беру во внимание: без того жуткого оландезийского макияжа, с тёмными короткими волосами, с длинной челкой на пол-лица я сама вздрагивала, если приводилось случайно словить в зеркале своё отражение. Да ещё эта улыбкой влюблённой крокодилицы…

Улыбка эта оказалась контрольным ударом в висок принцу Дамиану. Упаси немилосердные боги, не в прямом, а самом что ни на есть переносном смысле — в королевском дворце мне было не до улыбок, и потому под маской влюблённой дурочки, увидевшей своего кумира, меня не смог бы узнать ни один безопасник Бенестарии. Я глянула на Аришу. Не смог бы узнать вообще никто, особенно рядом с ней, моей милой мечтающей стать женой принца подругой. Мы так гармонично смотрелись рядом — эти улыбки, эти взгляды, эти склоненные головы…

Выдохнуть-то я выдохнула, но опять кое-чего не учла. Вернее кое-кого. Хараевского. Когда принц с сопровождающими скрылся, а я уже могла попробовать ещё разок свободно вздохнуть, опять услышала голос. Тот самый голос, от которого мне захотелось взвыть:

— Адептка Канпе, вы что, влюблены в реджи?

И тут я поняла, что зрители у моего представления были разные. То, что принц воспринял как будничное явление, декан боевого факультета может воспринять совсем, совсем иначе! И я вздохнула. Громко и отчётливо. Но это не было вздохом облегчения. Потому что вздохнула я… томно. И неспешно, чтобы это выглядело естественно, стерла улыбку влюблённой идиотки со своего лица, продолжая смотреть в тот коридор, где скрылся высокий гость Академии.

И вот только потом повернулась к Хараевскому и вздохнула ещё раз, уже с сожалением. И сожаление это было совсем не наигранным. Я сожалела, что этот носатый орёл оказался рядом в такой момент. Хотя объяснила я своё сожаление, конечно, причиной совершенно другой, пусть и не правдивой, но вполне правдоподобной:

— Каждая девушка хоть немного влюблена в прекрасного принца, — я философски пожала плечами и всё ещё немного затуманенным взглядом уставившись на декана боевиков.

Рядом со мной горячо, хоть и совершенно молча, согласилась Ариша: она так яростно кивала головой, подтверждая мои слова, что мне хотелось погладить её по волосам и поцеловать в лоб за эту, такую своевременную и неожиданную поддержку. Хараевский прищурил один глаз, а над другим приподнял в сомнении бровь, и всё так же пронзал меня взглядом, что в сочетании с его незабываемым носом выглядело очень и очень скептически.

Я сделала смущенное лицо и опустила взгляд. Жаль, под длинной юбкой не было видно моего ботинка, ковыряющего пол. Я-то и не ковыряла им ничего — к чему в такой критический момент лишать себя привычной точки опоры? Пусть думает, что хочет, а мне сейчас нужно из этой ситуации как-то выскочить.

— У вас так перекосило сейчас ауру, что я не сомневаюсь в ваших сильных чувствах, — Хараевский знакомым жестом сложил на груди руки и смотрел пронзительно и недоверчиво. Пришлось снова примерять улыбку, которая, по моим ощущениям, вовсе не была радостной.

— Вы нас простите, господин декан, но моя подруга очень спешит, у неё ещё сегодня два занятия. Ещё раз прощу прощенья, нам надо идти, — я вежливо поклонилась, сделала маленький поклон с приседанием, как здесь было принято, и быстро потащила Аришу вниз по лестнице, не дав ей выразить свой протест.

Пришлось немного, почти случайно, прижать её к стене, уворачиваясь от совсем не густого потока адептов. Но как я ещё могла остановить готовую сорваться с Аришиного языка лавину возмущений? Я прекрасно понимала, что оторвала её от «знаменитого воина, сильного мага, да и просто очень симпатичного холостого мужчины», лишила возможности если не пообщаться с ним (станет он общаться с какими-то девчонками, как же!), то хотя бы посмотреть на него вблизи. Но это были ещё не все мои грехи перед ней — я прикрылась не существующей необходимостью, да и сослалась не на кого-нибудь, а на Аришу.

Хараевского не было поблизости — я постаралась на повороте лестницы осмотреться, что там у нас в тылу, и вроде всё было чисто, без надменных прищуров над орлиными носами, и поэтому быстро и тихо заговорила:

— Ариша, сегодня какой-то сумасшедший день! Я потеряла свои записи лекций по материальной магии! Нужно срочно проверить, нет ли их в комнате! Ты же помнишь, что мне ещё за прошлый год нужно будет кое-что досдать по этому предмету.

Возмущенная моим поведением Ариша даже не заметила несуразности моих слов, но зато и свои не смогла произнести. Всё потом: я выслушаю её возмущения и обиды, а сейчас подальше от ректорского крыла, от принцев и деканов. Жаль, что и от библиотеки, — я ведь так и не узнала ничего о смерти принцессы Суэллы и моей роли в этой смерти.

И меня тревожило внимание декана Хараевского. Я здесь немного расслабилась, перестала следить за собой каждую секунду, поверила в то, что я безопасности в стенах Академии. Но вот произошли сразу два случая, и стоит задуматься о дальнейших шагах.

Первое — это, конечно, найти все материалы о смерти Суэллы, а второе — найти парня. Или может ну его, парня? На что он мне пригодится? Ещё от него потом бегай…

Опять знакомый зуд в спине не дал мне не только укрепиться этой мысли, но даже додумать её.