Не-единственная в Академии

Глава 6.

Удар, удар, молниеносное движение, которое я не вижу, а только чувствую, перехватывает дыхание, и я уже лежу. Лежу на спине, а надо мной, почти перед самым моим носом возвышается нос орлиный. Дыхание наше смешивается — и я, и владелец носа дышим тяжело. Но только мне тяжелее — я снизу. Это мои плечи придавлены к мягкому покрытию пола так, будто на каждом по рыцарю в полном боевом доспехе старых времен, это моя спина ноет от удара об пол, какое бы мягкое покрытие не было на нём.

— Адептка Канпе, что у вас с братьями Марун? — говорит он немного хрипло. И я замечаю, что когда он произносит слова, кончик его носа едва уловимо шевелится. Кончик орлиного носа…

— А кто такие братья Марун? — мой голос не просто немного хриплый, я еле разговариваю.

Хараевский откатился и спружинил, мгновенно выпрямился. И вот он уже на ногах и подал мне руку, чтобы подняться. Я вежливо киваю.

Наверное, это очень забавно — кивок из положения лёжа, но декан не улыбается. Не смешно ему, наверное. А может, я произвожу очень выгодное впечатление в таком положении. И ничего, что волосы большей частью слиплись, а вся я просто лоснюсь от пота. Уж про запах вообще не стоит вспоминать.

Я взялась за предложенную руку и тоже встала. Только не пружинисто, и не так быстро — я слишком устала, чтобы пускать пыль в глаза и демонстрировать свою ловкость. Нужно позволять себе маленькие слабости — уставать после тренировки вполне вписывается в этот список. Поэтому я кряхтела, когда разгибалась, смотрела с укором на ловкого боевика, пытаясь вызвать в нем если не жалость, то хотя бы сочувствие к своей избытой персоне.

— Что с вашей магией, адептка?! — он рявкнул так, что я неожиданно распрямилась во весь рост и боль во всем теле куда-то исчезла. — Почему до сих пор она не стабилизировалась?!

Я замерла с видом испуганного кролика и во все глаза уставилась на Хараевского.

— Почему я смог вас уложить?!

«Ну и вопросы у вас, декан вы наш драгоценный!» — подумала, но промолчала. На всякий случай.

— Мастер, разрешите вопрос, — молчание и взгляд исподлобья я расценила как согласие и продолжила: — Какая связь между моей магией, борьбой и упомянутыми братьями?

Декан перестал гневно трепетать ноздрями и сложил руки на груди. А после заметной паузы объяснил. Ну, как объяснил? Высказался совершенно не понятно:

— В бою нужно применять магию, а ваша магия до сих пор вам не покорилась.

Я наклонила голову, показывая, что внимательно слушаю. Прямо вот вся внимание. Но он молчал, глаза недовольно сощурены, губы поджаты.

— А как братья связаны с боями и магией?

Одна бровь приподнялась, орлиный нос заострился из-за раздувшихся ноздрей:

— Самое непосредственное, — и его взгляд медленно-медленно прошелся по моим губам, мазнул по шее и спустился на грудь, где довольно долго задержался, а потом стал спускаться ниже…

Меня бросило в жар, и я невольно сложила на груди руки также как у моего визави и повернулась боком в попытке отгородиться от подобных взглядов. Ну!.. Ну просто слов нет!

Неужели Ариша была права, и декан боевиков действительно неравнодушен ко мне? Я окинула его фигуру совсем другим оценивающим взглядом, посмотрела на его нос и поняла — нет. Ни за что! Даже если не думать о количестве его поклонниц…

Хотя как же о них не думать? Они же везде, повсюду, в каждом уголке Академии. И они не оставят меня в покое, если вдруг что. Вот в комнате со мной живут аж пятеро таких. При воспоминании о их выразительных взглядах, жестах и движениях, когда речь заходила о «самом красивом и мужественном мужчине нашей Академии» мои руки сжимались в кулаки, поднимались в стратегически-оборонительную позицию, а голова вжималась в плечи. Нет, я неплохой боец. Вон, даже мастеру по лицу настучала (вспомнив об этом, я не смогла сдержать улыбки), от парней, что посильнее меня, с большим или меньшим успехом отбиваюсь. Но это один на один, в учебных условиях, на мягком полу тренировочного зала. И то на меня жалуются, что дерусь не по правилам.

Так я хоть знаю эти самые правила и то, что нарушаю их, тоже знаю. А девчонки? Они ни правил не знают, ни что их нарушать нельзя не знают. И главное — их же много, девчонок. Если прикинуть так, совсем грубо, без уточнений, мне хватит даже этих пяти, чтобы погибнуть так и не начав жить. А в стенах Академии влюблённых в «самого красивого и мужественного мужчину» больше пяти будет, пожалуй.

Но даже не это самое печальное. Женские драки не мужские, конечно, но даже они заканчиваются. Печалит вот этот вот нос… Куда деть его? Куда? Можно предположить, что на близком расстоянии он начнёт расплываться. Хорошо, если так, а если нет? А если на близком расстоянии он станет только больше, что более вероятно?

А вот эти глаза? Они же просто прокалывают меня, как мыльный пузырёк! Я же букашка для него! Не верится мне, что на симпатичного человека можно вот так смотреть!

Да и просто… Старый он. Не хочу. И то, что этот носатый боевик в отличной физической форме, ничего не меняет. Старый он. Старый, носатый любимец женщин и богов. Всех немилосердных богов.

И все его поступки в отношении меня… Если подумать как Ариша, то и увидишь только то, что видит Ариша — внимание к моей персоне. Вот только не все как Ариша смотрят. Я, например. Я смотрю по-другому.

И у меня присутствуют глубокие сомнения, самые глубокие! о происхождении этого внимания. Чем оно вызвано? Да мало ли. Я хоть и сильно расслабилась здесь, в безопасности Академии, но годами взращенное недоверие к людям, анализ потенциальной опасности от каждого никуда не делись. И Хараевского, кроме того, что он «самый красивый и мужественный мужчина Академии», воспринимаю как ещё и очень опасного противник. И что там у него на уме, не известно. Может, он агент отца? Хотя это вряд ли, он точно не северянин, но бывали же случаи подкупов?

Не важно это. Я очень осторожно к нему отношусь, даже скорее настороженно. Таких людей лучше всегда держать в поле зрения и не поворачиваться к ним спиной. На всякий случай.

И если вот эти слова и взгляды, эти намёки я поняла правильно, то… То что?

— Вы можете совладать со своей магией и другим путём, — и уголок губ Хараевского приподнялся. У меня всё внутри похолодело от этой усмешки. Я судорожно сглотнула и мысленно стал готовиться дорого продать если не свою жизнь, то уж честь — точно.

Да, невероятно странное впечатление производил на меня этот мужчина. Я же уже давно подписала смертный приговор своей чести. Почему же мне страшно даже подумать, что палачом ей может стать этот человек? Самый, между прочим, красивый и мужественный мужчина Академии.

А этот самый красивый и мужественный, смотрел на меня исподлобья, тянул один уголок губ вверх и что-то явно делал. Я не поняла сразу. Подумала — магичит может, но потом присмотрелась, оценила положение корпуса, постановку ног и поворот плеч и чуть не рассмеялась. Хорошо, что удержалась, он бы не понял, точно не понял.

Он пытался произвести на меня впечатление. Ой, боги немилосердные! Он играл мышцами груди! У меня что-то запрыгало в горле, не иначе смех, которому хода наружу не было. А тут думаю: магичит или нападение готовит. А он мышцами поигрывает! Ха-ха-ха!

Если братья Марун это те самые братья, что после последнего разбора боёв несколько дней никак не выходят у меня из головы, то я рассмотрю вариант, на который так намекает декан и который так мне в целом интересен. Да, в целом интересен, но вот если присмотреться к нему в деталях…

— Я поняла вас, мастер, — я сделала ритуальный поклон, означающий благодарность и прощанье. — Я буду думать над этим вариантом.

И постаралась прошмыгнуть из зала, где мы так неудачно, в который уже раз, пытались сегодня овладеть моей магией. Быстро развернулась и уже почти шагнула за порог, как чья-то (понятно чья, чего уж тут лукавить!) рука схватила меня за локоть. Я так и замерла, боясь упасть и пошевелиться.

— Если вы влюблены в реджи, то знайте, что он уже нашел свою единственную, и это точно не вы!

Я бросила взгляд через плечо и закусила губу — от близости его нос действительно стал ещё крупнее. И я так была испугана его прикосновением, что вместо того, чтобы вырваться и сбежать, повернулась к нему, к этому великолепному напоминанию об орлах и прочих пернатых хищниках, и улыбаясь лучшей из улыбок Ариши-на-встерче-с-прицем сказала:

— Как здорово, что вы мне об этом сообщили. Я ведь не знала!

Он отпустил меня с тем выражением на лице, с каким смотрят на уличных шавок, которые норовят хватнуть за ноги прохожих — осторожным и одновременно брезгливым. И я уже не стала теряться, а рванула из тренировочного зала.

Даже переодеваться не стала, схватила в закутке свои вещи в охапку и помчалась наверх, к выходу из корпуса. Никто и не заметит, что я штанах, а мне нужно срочно на воздух. Принц Дамиан нашел свою единственную! Это же хорошо! Это просто замечательно! Только как же?.. Я шла торопливым шагом к общежитию, и не замечала ничего вокруг. Если он нашел, почему до сих пор не женился? Откуда знает Хараевский? И что, он в самом деле поверил, что я влюблена в реджи? Вроде и не мальчик наивный…

Встречные адепты то и дело толкали меня, но я шла как льдина в половодье — не замечала никого, и всё думала, думала, думала.

Уже несколько дней я ходила сама не своя. А всё эти братья. Как там их Хараевский назвал? Марун? Не местные парни, если судить по фамилии. Если не по фамилии — я вспомнила смуглых и чероноволосых Джавада и Зиада — тоже не местные. Эх, Джавад… Вот было бы здорово, если бы он подошел ко мне! Спросил бы что-нибудь, может, улыбнулся бы. А я ему тоже улыбнулась бы. Спросила, как успехи в учёбе, куда он после выпуска собирается. Будет ли отрабатывать учёбу или нет?

Так, всё потом. У Дамиана есть единственная, вот что интересно! И почему-то об этом не трубят на всех углах? Это же событие в стране, когда наследник находит свою пару. Должны были праздновать на широкую ногу, все газеты должны были трещать об этом, да даже воробьи на крыше судачить должны были. Это самая прекрасная новость сегодняшнего дня, да что там! Последних десяти дней, если не больше.

Всё, на этом фронте я уже не боец. Я жива, и уже не боец! Это греет моё сердце. Уже на меня отец не может делать ставку, я не игрок в этой игре! Радость слегка подпортилась мыслями о том, что в этой игре может и не игрок, но ещё не известно, что папаша со своими советниками, побери их черное болото, может придумать для меня. Сразу зачесалась, заныла спина.

Пока я здесь и пока меня не гонят, я сделаю всё, чтобы здесь оставаться и дальше. Матушка всегда говорила, что не стоит с соревноваться с заведомо более сильным противником, если можно залечь и переждать, а потом ударить в тыл. Бить в тыл я не собиралась — не в той я ситуации. А вот залечь, затаится, подождать — это моё. А там, глядишь, что-то вполне может измениться.

И пока я в условной засаде, не стоит терять понапрасну время. Его нужно расходовать с пользой — придумать что-то, чтобы овладеть такой неподатливой магие. Значит, что-то нужно решать с этим, и желательно побыстрее. Способ Хараевского, конечно, имеет право на жизнь, но не преувеличен ли его эффект? И вообще, может декан это всё придумал минуту назад?

Оказалось, нет, не придумал. Способ в самом деле такой есть, но используется нечасто именно потому, что редко встречаются сами по себе такие случаи. А знают о нём много потому… ну потому! Попахивает он, попахивает гм… жареным, потому-то все эти редкие случаи более или менее на слуху.

Узнала я это очень просто — благодаря моей лени. Решила я сэкономить время на библиотеке, ну и задала этот волнующий вопрос Арише.

Я выслушивала семнадцатую или восемнадцатую историю с самых древних времен и до наших дней о том, как дева с поздно открывшимся даром, или юноша, у которого после каких-то потрясений слабый дар «взорвался», легко, просто таки играючи подчиняли свою магию после ночи любви. Выслушивала и жалела о том, что не сообразила — это не та тема, которую без последствий можно обсуждать с подругой.

Но в тоже время, та горячность, с которой она мне рассказывала обо всех этих случаях, давала мне повод радоваться — я сообразительная. Сообразила же спросить наедине, когда других барышень вокруг не было. Иначе страшно становилось, когда представляла насколько увеличилось бы количество этих историй, а эмоции рассказчиц погребли бы меня в своей пучине.

— …и он стал перед ней на колено и сказал, что просто не может прожить без неёи дня! — она говорила так вдохновенно, сияла глазами и жестикулировала, что хотелось её обнять и погладить по голове. Эх, Ариша, Ариша! Романтик ты мой неубитый!

Но если же отбросить всё лишнее — романтику, чувства, эмоции и концы счастливых и несчастливых этих историй — то получалось, что после потери девственности человеком, чья магия не подчинялась, она становилась послушной, словно комнатная собачонка. Объяснить, как это происходит и почему, Ариша не смогла. Ну, вот это и понятно: тут романтики нет, и это ей уже не интересно.

Пришлось мне всё же заглянуть в библиотеку — у меня была мысль искусственно создать такие условия, в которых можно овладеть своей магией. Подруга к моему величайшему изумлению знала название нескольких трактатов, в которых излагались все эти и похожие на них истории.

К сожалению, оказалось, что и в библиотеке я также напрасно потратила время: ни в одной книге ничего о причинах влияния на магию всего этого ммм… процесса написано не было. Получалось, что как бы ни исследовали это явление, объяснить не смогли. Но в целом Аришины рассказы и слова Хараевского подтвердились. А значит, способ этот верный, и самое главное — быстрый.

Вопрос был в другом. вопрос во мне был. Как мне на такое решиться? Это если бы Джавад проявил внимание, если бы хоть цветок подарил, хоть бы один цветочек… Не вешаться же ему на шею, в самом деле. Да и о чем я вообще?

Последние три дня, после того злополучного разбора боёв, происходило что-то странное. Я постоянно прокручивала в голове его слова о том, что я смотрю на него влюблённо, возмущалась и снова думала об этих его словах.

Мало того. Так он же ещё несколько раз встретился мне — то в едальне, то в библиотеке, то на пути в корпус Эффе. И каждый раз улыбался во все зубы, как родной, сверкал своей ямочкой на щеке, заговаривал, как со старой знакомой, но так, на общие темы: куда идёшь? как дела? какие новости? И называл снова и снова меня так странно: говорил вроде моё имя, Рада, а потом добавлял «сть». Получалось «Радость». И так это звучало, так звучало… будто и не называл он меня радостью, но все равно получалось так, как он хотел.

Я же запретила! Я же сказала, что не позволяю! Из-за этого готова была вцепиться ему в лицо. И так повторялось при каждой нашей встрече. Это и ещё одно.

Каждый наш короткий разговор при очередной встрече он заканчивал какой-нибудь шпилькой вроде «Ну что же ты так всегда краснеешь в моём присутствии?». А вчера вот, оглядев меня с ног до головы, сказал: «Красивая причёска! Приятно видеть, что ты готовилась к нашей встрече, прихорашивалась» и провел по моему лицу рукой, убирая волосы, выбившиеся из маленького низкого хвоста, что я носила, как когда-то моя мама.

А у меня не было никакой причёски! И не прихорашивалась я для него! И только я открыла рот, чтобы высказать своё возмущение, как он просто развернулся и ушел. Просто ушёл! Ушёл, когда мне было, что ему сказать, и не только сказать, но даже было что проорать!

Конечно, я что с ним не преставая потом говорила в своих мыслях день за днём. Каких только убийственных слов и оскорблений не придумывала, чтобы стереть эту его улыбку, чтобы запихнуть все эти его словечки обратно ему в горло, чтобы он заткнулся и больше не лез ко мне со своими глупостями!

А вот вчера мы, я и Ариша, столкнулись с их большой и тёплой компанией. Зиад как и всегда был центром всей этой немалой, как по мне, компании. Ребят вокруг братьев было человека четыре-пять, и все они что-то бурно обсуждали. Джавад как всегда шел молча, и был задумчив. Зиад тоже не улыбался. Это было необычно и даже удивительно. Он внимательно слушал, поворачивался то к одному, то к другому из говоривших, что-то переспрашивал, хмурил брови.

Я, увидев их издали, сразу вся напружинилась, готовясь отбивать словесные атаки, вести пикировки и прочие военно-словесные действия. Но ребята прошли мимо. Джавад, заметив меня, кивнул и неожиданно улыбнулся, а Зиад… Зиад просто прошел мимо, мазнул по мне взглядом и отвернулся к говорившему в это время приятелю. Просто отвернулся, будто и не видел меня!

Это было так, будто идешь куда-то, и вдруг у тебя под ногой проваливается пол. Ты мгновенно оказываешься внизу, с синяками и ссадинами, болью и досадой, что не усмотрела, не среагировала вовремя, не смогла удержаться, и вот сидишь в какой-то яме, и у тебя явная и очень крупная неприятность. Совершенно неожиданная и при этом невероятно неприятная.

После этой встречи меня полдня трясло. Я не могла понять в чем причина, но меня потряхивало даже так, что заметила даже Ариша.

— Что с тобой, Радка? Ты будто родного похоронила. Что-то случилось?

Я так глубоко погрузилась в мысли о том, почему братья так резко изменили ко мне отношение, что даже немного легкомысленная подруга заметила это.

Что я могла ей ответить? Я думаю о парнях? Она бы меня не поняла. А всё размышляла, крутила в голове произошедшее и так, и эдак.

Почему всегда спокойный и даже слегка хмурый Джавад сегодня мне улыбнулся, а Зиад, такой обычно жизнерадостный, улыбчивый и несдержанный на язык сегодня меня не заметил? Почему? Почему один улыбнулся, а другой не заметил? Почему они будто поменялись ролями? Они что-то обо мне узнали? Но что? Здесь хоть что-то, но очень и очень мало, обо мне знает только ректор. И она вряд ли стала бы делиться своей скудной информацией с простыми адептами. Тогда что? Почему?

Когда в голове кроме этих вопросов ничего нет, а они бурлят как горная река в половодье, то там ничего больше не помещается. Ни учиться не хотелось, ни есть, ни спать не могла.

— Ничего, Ариш. Не переживай, это я всё про магию свою думаю: как же с ней совладать?

— Ааа, — многозначительно протянула подруга, но в глазах её остался вопрос. — Это как-то связано с этими парнями, что мы сегодня встретили?

Я неопределённо пожала плечом — рассказывать не хотелось, тем более что и рассказывать особенно было нечего. Ну понравился парень, ну его брат сказал мне несколько слов, ну повозмущалась. Что тут обсуждать?

— А то смотри, могу узнать про них, кто они и что они такое.

Я в ответ не более определенно скривилась. Вряд ли что-то изменится, если я буду знать о них больше.

— Как зовут знаешь?

Я кивнула:

— Джвад и Зиад.

— На каком факультете учатся?

— Не знаю, — я опять равнодушно подвигала плечом, — знаю только, что старшие курсы.

Когда за последним гостем закрылась дверь, и хозяева остались вдвоём, один, тот, что был пониже ростом, младший, сказал другому:

— Брат, я хотел тебе сказать о том случае, днём… Зачем девочке голову морочишь, а? Оставь её, слышишь?

Тот, что повыше, старший, внезапно схватил первого за грудки и впечатал спиной в стену:

— Это ты мне, брат, скажи, — от гнева у старшего заострились черты лица, а темные влажные глаза засверкали опасным блеском, — зачем улыбался ей?

Еще раз впечатал в стену младшего, и всё крепче сжимал в кулаках его одежду, смотрел в глаза и играл желваками:

— Брат, не переходи мне дорогу, слышишь? Не смей ей улыбаться! Это моё! Слышишь, да?

Тот, что был ниже ростом, выслушал все эти гневные слова спокойно и аккуратно взял брата за запястья, без особого труда мягким движением высвободил свою одежду из хватки, и ответил:

— Брат, у нас одна кровь, но ты старший, ты — мой вождь. Как могу я переходить дорогу тебе? Это одно, брат. Но ты забыл и о другом.

Тот, что был выше и тоньше, стал успокаиваться: глаза уже так бешено не сверкали, а на щеках не бегали желваки. Хотя что-то звериное всё ещё проступало на лице, всё ещё трепетали ноздри тонкого носа, дрожали веки и дыхание ещё не было спокойным. Младший продолжал:

— Ты забыл: у меня есть невеста, она ждёт меня уже давно. И мы поженимся не только выполняя волю наших отцов, не только по велению долга, но и по любви.

Тот, что был выше, выдохнул, опустил взгляд, его плечи слегка поникли. Когда он поднял на брата глаза, то уже был прежним собой:

— Прости, брат, я был неправ. Я в самом деле забыл. И про общую нашу кровь, и про твою невесту, — тяжело вздохнул, покачал головой и продолжил: — Я не могу быть вождём, я слаб ещё, раз не смог сдержать своего гнева и забыл о важном. Прости, брат. Моя вина.

Он ещё несколько мгновений помолчал, а потом с болью воскликнул:

— Но скажи мне, скажи, брат, почему сегодня ты подарил ей улыбку, почему, а?!

— Брат! Ты разве не почувствовал, что сделал ей больно? А я лишь хотел поддержать её, сгладить эту боль. Всего лишь, брат, всего лишь поддержать…

И улыбнулся понимающе. Старший отвернулся, сделал шаг в сторону.

— Не лезь, брат, к ней ни с дружбой, ни с утешениями. Не надо. Я хочу, и я добьюсь.

Младший только вздохнул.

— Делай, как знаешь, брат. Одно только скажу, и буду возвращаться к этому — не стоит так начинать, она может всё понять, и не простит.

— Я услышал тебя, брат, и довольно об этом.

Ариша решила сделать мне подарок. Для этого не рассказывала того, что по крупицам собирала о Джаваде и Зиаде. С каждой её отлучкой куда-то, видимо, по знакомым, взгляд становился всё более таинственным и загадочным, улыбки — всё более многозначительными.

И пока она там собирала информацию по знакомым, я сидела в библиотеке, и собирала информацию об этом странном способе овладения магией. Читала и размышляя о том, что этот способ ещё по одной, исключительно для меня важной причине мне подойдёт. И то, что Джавад мне улыбнулся, пожалуй, может кое-что означать. Например, что мне не будет противно.

Когда я осознала, о чем думаю, меня бросило в жар. Ну и мысли! Немилосердные боги! Похоже, я решилась?

Уже вечером, когда мы с Аришей прятались от тесноты в постелях, на своих верхних полках, она все же не выдержала и, с нетерпением натянув полог тишины, стала рассказывать о братьях Зиаде и Джаваде. Хорошо, что уже научилась ставить такой, пусть и слабенький. Потому что было у меня подозрение, что фамилия братьев вызовет тот же эффект, что и фамилия нашего боевого декана, то есть, конечно же, декана боевиков, Хараевского. Ну не мог такой красавчик, как Зиад, остаться без женского внимания. Ни за что не поверю. Но, как ни странно, подруга начала рассказ совсем с другого: с того, что братья Марун родом откуда-то из далёкой и жаркой южной страны. Но никто не знает точно откуда, они хоть и очень общительные, но всё же эту тему всегда обходят стороной.

И если это соединить с их туманным происхождением, о котором они тоже помалкивают, то тут явно скрывается что-то таинственное и интересное!

Таинственное и интересное, говоришь? Я попыталась вспомнить карту, которую как раз недавно изучала, чтобы сдать географию магических и безмагических зон. Зоны я запомнила хорошо, потому и карту смогла восстановить в памяти. Далёкие, значит, и жаркие?

Да, было несколько стран, вернее, княжеств на юге — в пустынях и в горах. Там и зоны были с магическими аномалиями, но вот безмагических не было. И княжества эти… Ну такие себе небольшие государства, в принципе не закрытые, но в силу жаркого климата и преимущественно кочевого образа жизни большинства народов, что там проживали, не очень хорошо известные здесь, в Бенестарии. Может потому братья и не болтают много о своей родине, что особенно похвалиться нечем? Учатся здесь, а не у себя. Может, у них там развитие низкое, кто знает? Чем тут хвастаться?

Ходят слухи, что их отец богат и, скорее всего, какая-то значительная персона, но это скорее домыслы, потому как кроме дорогих вещей, больше ничего эти сведения не подтверждало. Я даже повеселилась немного — богатый человек из горячих песков. Песок продаёт не иначе, хаха! Наверное, самый успешный торговец пустынным песком.

Ещё Ариша рассказала, что братья учатся на факультете менталистики, причем Джавад ещё и посещает Военную Академию. То, что братья менталисты, как-то совсем прошло мимо меня, потому что я снова удивилась тому, что уравновешенный, спокойный Джавад младший. Это красавчик и балагур Зиад выглядел несолидно и серьёзно, особенно на фоне своего брата, и именно его хотелось «назначить» младшим. Хотя…

Я вспомнила своих сводных братьев, и старшего, Варгена, который Фойга, и второго, Вентенса, который Андра. Даже не удержалась от усмешки — ситуация примерно такая же, только Зиад милое, невинное дитя по сравнению с Варгеном. А этому наследовать за отцом.

Меня опять передернуло от воспоминаний о братце, и опять запекла спина, где-то вдалеке послышался его свистящий шепот, и я усилием воли сосредоточилась на рассказе подруги.

То, что Джавад ещё и учится в Военной Академию объясняло более редкие, чем с его братом, встречи — он просто реже бывал в нашей Академии.

А ещё Ариша рассказала, что братья учатся уже на последнем курсе, после выпуска уедут к себе на родину. И это меня несказанно обрадовало. Если что-то и случиться у нас с Джавадом, то недолго придётся прятаться: я не планировала долгих отношений, это было бы не целесообразно, мне вполне хватит одного раза. А как он — не очень понятно.

Ну то ж, я была благодарна подружке за все эти сведения, и даже готова была поблагодарить, как она с совершенно невинным, ну настолько невинным, что хотелось ей погрозить пальцем, видом спросила:

— Думаю, Зиад лучше!

Я даже сказать ничего не смогла, просто уставилась ан неё удивленно.

— Он красивый! — вид при этих словах у Ариши был таким довольным, что хотелось, я не удержалась:

— К чему ты это вдруг?

— Ты разве не для того спрашивала, чтобы с кем-то из них… ну магией своей овладеть? Зиад красивый!

Я повернулась на бок, подперла голову рукой, ещё раз проверила полог и выразительно посмотрела на Аришу:

— Ты всем, с кем общалась, рассказывала это?

Она мгновенно помрачнела и поджала губы.

— Ты меня, Рада, удивляешь. Если ты строишь из себя принцессу, то это не значит, что мы тут все невоспитанные и не понимаем, что такое деликатность и чувство такта. Я никому, ни единому человеку, вообще ничего не сказала. Я лишь умело наводила разговоры на нужные мне темы.

И она отвернула от меня голову. Я опять вздохнула:

— Аришка, прости. Ты не знаешь всего, у меня был в жизни случай… Плохой случай, понимаешь? Мне трудно с мужчинами, — она вмиг повернула ко мне лицо, и столько там сочувствия отразилось, столько сопереживания, что в моих глазах набежала слеза. — Этот способ… он… вряд ли подойдёт. Я не знаю, смогу ли…

И закусила губу. Спина горела огнём и жутко чесалась. И я перевернулась, придавила её к кровати, чтобы не чувствовать.

— Мне очень жаль, — тихо проговорила Ариша. — Я не знала.

Я покивала и сказала со вздохом, не поворачивая головы:

— Всё обошлось, ты не думай плохого. Но… мне теперь трудно.

Ариша молчала долго. А потом стала запальчиво говорить, перебивая саму себя, торопясь, с такими интонациями, будто утешала умирающего. Я уже не слушала, я думала: как же решиться?

За меня решил случай.

На следующий день вместо первого занятия всех адептов собрали перед входом в главный корпус, и Тэкэра Тошайовна объявила потрясшую всех новость — Академия начинает разделение. Все занятия ещё несколько дней будут вестись в прежнем режиме, а затем все, кто может быть задействован в трансформации, как красиво ректор обозвала то, что должно произойти, будут переброшены на новое место, вся деятельность переходит в стадию магических практических испытаний. Это касается двух старших курсов. Он практически в полном составе будут переброшены к новому месту размещения, и вся их деятельность будет засчитана как практика кому профессиональная, кому — как преддипломная.

Большинству выпускников будут изменены темы дипломных работ. Кому-то сильнее, кому-то меньше, но так или иначе, тематика большей части дипломных работ будет направлена на реализацию той или иной задачи трансформации.

Младшие курсы так же будут участвовать, только с меньшей мере — простые, рутинные работы, требующие большого расхода магии и мало умений. таких работ тоже будет много.

Расписание новых занятий будет дано через эти самые несколько дней, график выходных и каникул будет скользящим, и у всех есть несколько дней предупредить родных или пересмотреть свои дела и планы, чтобы спокойно заниматься делами Академии.

С этого собрания все разошлись взбудораженные, шумно обсуждая новости: кого-то переполнял энтузиазм, кто-то воспринял трансформацию в штыки. А я и когда стояла, высматривала и, когда уже все стали расходиться, высматривала в огромной толпе знакомые лица. Да всё никак не могла высмотреть. Я напряженно думала — у меня всего несколько дней, всего несколько, похоже, на колебания и сомнения времени уже не осталось. Мне нужно успеть…

Это было каким-то сумасшествием! В темноте, когда я не видела себя и его, не было ничего кроме чувств, ничего кроме голых чувств и ощущений. И ощущала я… Ощущала что-то тёплое, пушистое, будто в руках у меня тот котёнок, что мне давала когда-то поиграть кухарка. Помню ещё как он мурлыкал будто у него что-то музыкально дребезжало в горлышке, жмурил от удовольствия глазки и мял своими мягкими лапками с тонкими прозрачными коготками мою ногу, на которой сидел.

Нет, не в руках я держала котёнка, я этим котёнком себя и ощущала! Мне хотелось мурчать, вот так тихонечко тарахтеть чем-нибудь в горле (жаль, было нечем), подставлять под горячие нежные руки свои бока, спину и… ну и всё остальное; жмуриться от удовольствия и тереться об этого мужчину и обнимать его всего; мне хотелось впускать и выпускать когти, но я боялась сделать больно; мне хотелось хватать зубами его пальцы и плечи, и снова, и снова тереться о его руки. Я плакала от счастья, когда разобрала: «Девочка моя! Какая ты горячая! Какая ты жгучая! О, девочка моя нежная!».

В те минуты я чувствовала себя счастливой, любимой и очень-очень нужной просто потому, что существую. И когда, казалось, мир подошел к последней своей точке и готов был взорваться, Зиад вдруг остановился.

— Рада-сть, — тихо прошептал он и куда-то потянулся, стал что-то делать в темноте, прерывисто дыша. Что-то щелкнуло, зашуршала ткань, послышался лёгкий звон, от которого я вздрогнула, но погрузиться в плохие воспоминания о звякающих серьгах-следилках не успела — меня удивили прозвучавшие слова: — Это мой подарок.

И он, потный, дрожащий, стоящий на грани взрыва, что-то зашептал горячечно и гортанно, я почувствовала, как мою руку обвивала то ли цепочка, то ли веревочка, в темноте не было видно. Затем почувствовала, как Зиад приподнял мою руку и ладонью коснулся своего лба, а затем груди, поцеловал моё запястье, обмотанное чем-то тонким и невесомым, и всё таки сделал те несколько последних резких движений внутри меня.

И мир обрушился — он застонал, замер и содрогнулся. Постепенно его дыхание стало выравниваться. Мне всё ещё хотелось его обнимать и гладить, мурчать и тереться о него, а он какое-то время просто лежал и не шевелился. И я тоже притихла. Лежала и просто впитывала это ощущение — ощущение близости такого теплого, такого большого и сильного, такого родного человека рядом.

Наконец Зиад пошевелился, и тусклый, едва разгоняющий тьму светлячок засветился где-то в изголовье кровати. Его лицо едва-едва выступило из тьмы, а я глянула на свою руку — было любопытно. На ней несколькими витками лежала цепочка с маленькой подвеской с камнем.

— Зачем это? — тихо спросила я.

— Так нужно, Рада-сть, — тихо прошептал он и поцеловал меня в висок.

— Я не ношу украшений. Они мне мешают, — не рассказывать же о том, что нет привычки носить всякие побрякушки.

— Это не будет мешать.

— А если я потеряю?

Он тонкими невесомыми движениями стал поправлять мне волосы, что липли к влажному лбу и лезли в лицо. И столько нежности было в этих движениях, что я снова потянулась, чтобы потереться о его руку.

— Рада-сть, — сказал он тихо, и столько в этом простом слове было чувства, что я вгляделась в его глаза, сейчас скрытые в тени, пытаясь понять, что это было за чувство, — она не потеряется. Это же гвели. Даже если ты её снимешь и выбросишь, он снова вернётся к тебе. Такова её магия.

И он снова нежно поцеловал меня в лоб. Потом поцеловал брови, глаза, губы, щеки, шею.

— Ты прекрасна, моя девочка, — услышала я его шепот в перерывах между поцелуями.

Мне тоже хотелось трогать его и целовать, и я повернулась на бок и подпёрла голову одной рукой, чтобы пальцами другой провести по его лицу. У него действительно была удивительная кожа — нежная, гладкая и теплая. Хотелось ощущать её снова и снова, и я обвела пальцем контур его губ. Он словил мою руку и поцеловал ладонь. Я заметила, как блеснули в темноте его зубы — он улыбался. И я не сдержалась и, высвободив ладонь, потрогала ямочку на его щеке.

Зиад притянул меня к себе, и пока я увлеченно изучала его лицо, гладил мою спину.

— Что это у тебя? — спросил он. Я не сразу поняла, о чем он, потому что пыталась губами исследовать ямочку на его щеке. А когда поняла…

— Ничего такого, — резко перевернулась на спину. Сердце забилось, и я прикусила губу.

— Не бойся, скажи. Что это за рубцы? — он не улыбался и готов был выслушать. Вот только мне не нравилась эта тема, и я не хотела ничего говорить. Совсем не хотела, до спазма в горле. — Похоже на плеть. Да?

Я молчала, закусив губу.

— Кто это сделал? Рада-сть, скажи, — зашептал мне в самые губы. Я отвернулась. Не хочу говорить, не буду!

Но воспоминания горели, будто это было вчера. «Ты будешь знать, как липнуть к благородным юношам!» — и свист плети, и обжигающая боль на спине. Но сильнее этой боли была боль другая — в душе.