От лица Михаила
Я просто хотел проучить пигалицу. Я видел страх в её глазах. Искренний. Она верила моим словам, и это забавляло. Ужасно хотелось расхохотаться, но я сдержался. Дикая. Совершенно. Тощая. Неотёсанная. Воробей.
Хотя я сегодня различил в Кате явные, до боли знакомые, такие ненавистные мне черты. И меня обуял гнев. Но разве не я велел преобразить Волкову? Сам же виноват. Но, блять, это нужно мне для дела… Она нужна. Полина…
Проучить надо и не потому, что напоминает мне… её. А чтобы в следующий раз такого не повторилось. В конце концов, это мой дом. Да и я даже подумать не мог, что эта пигалица не спит. Хотя какое мне дело…
А теперь ещё и ускользнула от меня, в последний момент, забежав в комнату.
— Двери в моём доме не замыкаются, — предупредил я и шутя, не в полную силу дёрнул за ручку, — ты можешь перестать быть ребёнком?
— Только если вы перестанете играть роль моего папочки, — ответила Катя.
Её голос дрожал, но девушка крепко держала оборону.
Я усмехнулся. Стоило мне применить хоть немного силы, дверь бы разлетелась в щепки. Это она тоже знала. Как и то, что в контракте мы оба нуждались.
— Я уже объяснила, почему так поступила, — твёрдо, стоя на своём, проговорила девушка.
— И? — подсказал я.
— И? — переспросила Катя, явно не желая сдаваться.
Я потерял всякое терпение.
— Раз ты не хочешь признавать, что виновата, буду наказывать рублём, может, так дойдёт, в конце концов, я ещё и твой работодатель с сегодняшнего, — я посмотрел на часы, — уже со вчерашнего дня.
За дверью стало тихо.
— Вот вы зануда, — раздалось досадливое, но уже не так уверенно.
— Не умеешь признавать свои ошибки, значит, будешь за них отвечать, — уверенный в себе, я ушёл спать.
От лица Кати
Наказание рублём — это очень жестоко. Особенно в моём положении. Надо было что-то делать. Надо открыть эту дверь и извиниться, признать ошибку, расшаркаться, упасть на колени или сразу ниц, завернуть пососать… Ну уж нет. Пусть этот дом и его, но сейчас здесь живу я, а значит, никаких женщин. И не потому что мне что-то нужно от этого деда, а просто потому что… А не чего и точка. И не привыкла я извиняться.
Я решила, что подумаю об этом завтра, и легла в постель, да так и не смогла уснуть. Но извиняться надо было. И едва забрезжил рассвет, умывшись и одевшись, я рванула на кухню, решив проинспектировать холодильник на предмет того, что задумала. Я рассматривала полки в поисках нужных мне продуктов.
— Ты чего это здесь рыскаешь? — раздался женский голос, и я от страха чуть не подпрыгнула на месте.
Галя толкнула дверцу холодильника и она захлопнулась перед моим носом.
— Галя?
— Ну я Галя. Уже пятьдесят лет как Галя. А ты, значит, невеста моего хозяина? — она смерила меня оценивающим взглядом, как кусок говядины на базаре, не меньше, не больше.
— Мне вчера нужна была твоя помощь, — зло прошипела я ей в лицо.
— Э, нет, друзья, Галя такими вещами не занимается. Для тройничка я слишком старомодна. Значит, выгнали грудастую деваху, решили меня вписать в это безобразие? При всём моём неуважении, господа хорошие, я на такое не подписывалась, — женщина подняла руки.
— Вообще-то, вчера это не было игрой, — ответила я.
Галя упреждающе подняла руки над головой.
— Ну-ка, брысь с моей кухни, сколько тут ещё будет девиц, а на кухне царица я, — проворчала женщина и потянулась к холодильнику.
Мне хотелось возразить, но тут меня осенило.
— Мы вчера с Михаилом Алекс… — начала было я, но осеклась, заметив, как брови Гали полезли вверх, — с Мишей повздорили, — поправила я, — и чтобы умаслить его и попросить прощения, не говоря об этом, хочу приготовить ему завтрак. Поможешь?
— То есть правильно ли я поняла, — грозно решила уточнить Галя, — я тебе должна помочь, чтобы ты сама приготовила завтрак на кухне?
— Д-да, — осторожно подтвердила я её слова.
— При этом я буду освобождена от готовки еды? И могу поспать ещё часок-другой?
— Угу, — подтвердила я.
Губы Гали расплылись в довольной улыбке.
— Отлично! Что тебе нужно для этого? — спросила та.
— Картошка, лук, чеснок, соль и сливочное масло, — бодро проговорила я.
— Что ты будешь готовить? — с любопытством спросила экономка.
— Моя прабабушка говорила, что ни один мужчина не может устоять перед жареной картошкой.
Галя едва не подпрыгнула от радости на месте и быстро объяснила оторопевшей мне почему:
— Я как знала! Акулов как-то велел мне выкинуть все старые сковороды, вместо неё закупить эти новомодные, с антипригарным покрытием… Тьфу! — в сердцах Галя чуть не плюнула мне в лицо, я на неё не обиделась, это было настолько искренне, что я улыбнулась. — Но как знала! — Галя смотрела на меня как на спасителя мира. — Я как знала! Одну не выкинула! — она наклонилась вниз, к ящикам и вытащила чугунную сковороду, — только она способна пожарить картошку идеально, — и вручила посуду мне как будто была сенсеем и передавала ученику сакральное оружие.
Затем показала, где лежат овощи и, сонно почёсывая бок, удалилась. Я же начала творить.
От лица Михаила
Я проснулся от запаха. Ароматного. И такого знакомого. Я вскочил с кровати, натянул на торс футболку и спустился вниз, уже гадая, что такого недиетического решила приготовить себе моя домработница, пока я спал. Недиетического, вредного, но такого ароматного, что сейчас слюни из ушей польются. Как когда-то давно. Когда не надо было думать о диете, еда была простой и… На кухне я застал Катю.
— Волкова! — удивлённо произнёс я, почесав затылок.
Девушка улыбнулась, проворно взяла тарелку и начала выкладывать в неё из чугунного безобразия вкусно-ароматное, дымящееся, мягкое чудо, затем поставила блюдо перед растерянным мной и сунула в руку вилку.
— Что это? — спросил я.
Я знал, что это! Это — жареная картошка, которую я не ел, бог знает, сколько лет, потому что это вредно и немодно. Это же не руколо или кофе на миндальном молоке… Помимо воли втянул носом запах.
По лицу девушки пробежала тень.
— Что-то не так? — искренняя обида в голосе.
Хотелось до одури, зная, что каждый кусочек картошки отложится на торсе слоем жирка. Взял покрепче в руку вилку, нацепил на неё рассыпчатую картошку и положил в рот, почувствовав, что та растеклась по моим вкусовым рецепторам ярким взрывом вкуса. Волкова села напротив.
— Чего это? — спросил я, прожевав.
— Жареная картошка, — проговорила девушка шёлковым голоском.
— Подлизываешься что ли? — усмехнулся.
— Нет, — гордо повернула голову в сторону.
— Ну хорошо, тогда объяснись, — решил допытаться я.
— Картошка — это жест доброй воли и, чтобы поднять вам настроение… после вчерашнего…
— Погоди, Волкова, ты так извиняешься что ли? — хохотнул.
Девушка промолчала, из чего заключил, что оказался прав. Отодвинул пустую тарелку.
— Признаюсь, что удивлён и… — сделал театральную паузу, — и ты прощена.
Волкова вся вспыхнула от возмущения.
— Прощена?! Так-то нигде в условиях контракта не обозначено про то, что моё поведение как-то наказуемо, так что ваша угроза наказать меня рублём не имеет под собой оснований, — выдала девушка, явно гордая собой, чем снова взбесила меня.
— Зато в трудовом договоре есть последствия про недобросовестное выполнение трудовых обязанностей, — напомнил я.
— Но ведь я ещё даже не приступала, — резонно возразила Волкова.
Я откинулся назад на стуле. Довольный и сытый.
— Наше агентство заключило договор на организацию одной вечеринки для взрослых. Люди очень серьёзные, и всё должно быть на самом высоком уровне, — откинул салфетку от себя, вставая из-за стола, — ты, Волкова, организатор и ответственная за то, чтобы клиенты писались от восторга и просили ещё, — затем на выходе из кухни, обернулся и договорил, — не будет вау-эффекта, ты вылетаешь из агентства.