(Не) курортный роман (СИ)

Глава 34. Вторник

Стеф

— Я умер, — бубнит Сережа лицом в подушку.

— Нет, ты не умер, — рушу все его надежды.

— Жаль. Мне так херово, что легче было бы сдохнуть.

— Увы. Не могу проникнуться твоим горем. Ты мне пока нужен тут.

С тяжелым стоном Сережа переворачивается на спину. Раскидывает руки звездочкой и открывает один глаз. Морщится, щурится, вздыхает. Очевидно, расстроенный, что этот похмельный день прожить все-таки придется. Смерть для слабаков. Открывает второй глаз. Смотрит на меня. Такой сильно сонный, мило помятый и страшно взъерошенный. Хочется его зацеловать и затискать. Как пупсика!

Я заползаю на него верхом и улыбаюсь. Нагорный корчится и стонет.

Пою соловьем:

— Доброе утречко!

— Ты ведь знаешь, что бесишь такой счастливой улыбкой, Ростовцева? — бурчит.

— Знаю, — киваю и улыбаюсь еще шире. — Но ты такой лохматый, что сложно удержаться, — ерошу его буйные кудри, растрепавшиеся на макушке.

Парень жмурится довольным котом, едва не мурлыкая.

— Сколько сейчас времени?

— Всего лишь десять утра.

— Боже! — растирает ладонями лицо Сережа. — А в отель мы вернулись во сколько?

— В начале пятого. Кажется…

— И почему ты такая бодрая и свежая? — звучит обиженное.

— Потому что у меня организм натренирован, — хохочу, укладываясь сверху на горячее, слегка помятое после сна мужское тело. — Ну, и еще потому, что я пила шампанское, а не мешала виски с коньяком, запивая пивом. Как чувствуешь себя? Сильно плохо?

— Клуб вчера был лишним.

— Зато как ты там отжигал, у-у-у!

Сначала активно сопротивлялся. Потом активно глушил виски. А уже через полтора часа вместе со всеми топтал танцпол, выдавая такие па, что Дружинину и не снилось. Танцующий Сережа — это нечто! Король грации и пластики очаровал там девяносто девять процентов женщин. Примерно половина, уверена, мысленно уже увели его в ЗАГС. А другая — прихлопнула меня за соседним углом. Потому что в порыве танца Нагорный все время обнимал, целовал, лапал и трогал меня и только меня. Всем своим видом обозначая “свою” территорию.

В целом же — мы нахохотались до колик в животе. Натанцевались до упаду. Самую малость подебоширили, поругавшись. Разбили пару тарелок. А затем бурно помирились в темном углу женского туалета. Потом кто-то из нашей компании предложил пойти гулять. Идея была хреновая, с учетом того, что к этому моменту наши тела на пятьдесят процентов состояли из алкоголя. Но хреновая идея для нетрезвой компании — равно шикарная идея. И мы пошли. Очнулись на моменте, когда мы с девчонками залезали в фонтан. Потом жевали хот-доги на набережной, запивая спасительной минералочкой. И во всю глотку орали песни на пустом пляже при отеле. В унисон с нашими мужчинами.

Итого, за эту ночь минус одна туфля и плюс вагон впечатлений, с десятком компрометирующих Сережу видосиков. Надеюсь, он не скоро заглянет в социальные сети. Его телефон уже с самого утра разрывается. Народ жаждет подробностей. Вот как раз упала очередная очередь из смс.

— Только не говори, что кто-то это безобразие снимал!

— Ладно. Не буду. Если тебе так будет легче.

— Сте-е-еф! — жмурится Сережа. — Твою ма-а-ать…

— Что такое?

— Мы обеспечили прессу сплетнями на ближайшие пару месяцев.

— Да ладно тебе. Пусть завидуют. Двигаешься ты круто. Непристойностей не вытворял. Голую задницу не показывал. Все было классно!

— Говорит человек, который не знает, что такое, когда твое имя полощут во всех бульварных газетенках. И это все ты виновата, Ростовцева, — беззлобно злится мой мужчина. — Надеюсь, тебе стыдно.

— Ни капли. Но, хочешь, я заглажу свою вину? — улыбаюсь и ползу пальчиками по его груди. — Я могу. М? — обвожу ноготком темный сосок и кусаю в щетинистый подбородок.

Сережа ерзает на постели. Я чувствую, как у него встает. Ползу ладошкой вниз, но… Этот образец благоразумия перехватывает мое запястье, останавливая. Хрипит:

— Мне надо в души и умыться, Карамелька.

— Давай потом? — целую его кадык. — Я не брезгливая, а ты вчера, после возвращения в отель, ходил в душ, — прокладываю дорожку из поцелуев ниже и ниже.

— Правда?

— Ага.

— Вообще ни черта не помню!

— Я помню.

Целую в рельефные кубики. Один, второй, третий. Косые мышцы живота. Обвожу языком пупок. Сережа начинает дышать чаще и тяжелее. Его ладонь опускается мне на голову. Пальцы путаются в волосах. Я улыбаюсь.

— Стеф… Стеф… стой…

Добираюсь взглядом до темной полоски волос, уходящей вниз, под покрывало. Откидываю его. Облизываю губы. Сглатываю наполнившую рот слюну. Он прямо у меня перед глазами. Такой большой, красивый, возбужденный. Хочу! Никогда так не хотела сделать это, как сейчас. Взгляд Сережи, полный восхищения и удивления, подстегивает.

— А потом еще говоришь, что я ненасытный и сумасшедший, — хрипит мой мужчина, покорно сдавшись на милость моих рук и губ.

— Это заразно, — шепчу, устраиваясь на коленях удобней.

— Сто процент… Р-Р-Ростовцева…

— Значит, у вас полный штиль? — улюлюкает мне в наушник Ксю. — Любовь, морковь и секс без остановки, как у похотливых кроликов?

— Почти, — смеюсь я. — Без остановки. Иногда все же приходится тормозить. У нас по-прежнему командировка, а не медовый месяц, — покачиваю ножкой, лежа на шезлонге на террасе люкса. По небу гуляют пушистые облачка, а с моря тянет легким бризом.

Сережа уже полчаса плещется в холодном душе, приводя себя в порядок. Я уже собрала все документы и жду завтрак, заказанный в номер. Через два часа у нас еще одна рабочая встреча. Времени в обрез.

— От Федора больше ничего не слышно? — презрительно фыркает Ксю. — Надеюсь, этот гремлин отвалился, как пересохший прыщ от задницы?

— Я его кругом заблокировала. Понятия не имею где он, что с ним и как. Теперь меня это мало волнует. И вообще, — качают головой, — неужели я настолько была слепа и глуха?

— Настолько, — “успокаивает” меня подруга. — Но, главное, сейчас вы во всем разобрались. Наконец-то. Вы когда домой?

— Через три недели, если все пойдет по рабочему плану.

— А что дальше?

— В смысле?

— Ну, вы обсуждали, что будет дальше, когда ваш не курортный роман закончится и придется окунуться с головой в суровые московские будни?

— Пока нет, — пожимаю я плечами, — не гони лошадей, подруга. Мы вместе два дня. Рано.

— То есть, ты еще не придумала имена своим детям и не выбрала дату регистрации?

— Ксю! — хохочу я. — Ты же знаешь, что я не из таких!

— Ну-ну! Просто для справки. Вашего первенца должны звать Ксюша. И никак иначе.

— Даже если это будет мальчик?

— А что? Будет парень — Ксюх. Модно и креативно.

— Ксюх Сергеевич Нагорный? — смеюсь я, задирая очки на макушку. — Ну это, как минимум, свежо, — поднимаюсь с шезлонга, накидывая на плечи халат.

В дверь стучат.

— Ксю, созвонимся позже, хорошо? Нам принесли завтрак.

— Давай. И это, не переусердствуйте там. А то глядишь, вернетесь в Москву уже не вдвоем, а втроем. Нет, я, конечно, не против, но…

— С Ксюхом, ага, — улыбаюсь я. — Не переживай, все под контролем.

Под контролем же?

Зависаю на доли секунды. Дрожащими руками открываю на телефоне приложение, где отслеживаю свой цикл. Эти дни “в зоне риска”. Черт. Прокручиваю в голове последние два дня. У меня в момент страсти напрочь вышибает все “предохранители”. Но, если я правильно помню, Сережа всегда использует контрацептивы. Под сомнением у меня только парочка эпизодов. Один из них в туалете кафе. Вчера на встрече с Корольковым. Там мы, кажется, были без…

— Ох! — выдыхаю, оседая обратно на шезлонг.

— Что такое?

— Я… — в дверь снова стучат. Да так громко, что я вздрагиваю и напрочь забываю, что хотела сказать. Бросаю:

— Потом, окей? Перезвоню. Побежала открывать.

— Давай, на связи, детка!

— На связи. Обнимаю, — сбрасываю вызов. Вытаскиваю наушник из уха, оставляя его на столике, рядом с телефоном. И топаю открывать. По дороге накидываю халат и запахиваю полы, прихватывая поясом. На подходе кричу у двери в ванную:

— Сереж, нам принесли завтрак!

Распахиваю входную дверь, а там… нет. Это не наш горячий завтрак прямиком из ресторана. Это парень в зеленой униформе знакомой флористической сети. И стоит он на пороге с заискивающей улыбкой и букетом в бумажной обертке:

— Доброе утро, девушка.

— Д-доброе…

— Доставка цветов. Могу я увидеть Стефанию Ростовцеву?

— Да, эм… можете… — отчего-то теряюсь. — Это я.

— Отлично. Значит, это вам, — вручает мне букет парнишка, — распишитесь за получение.

Я, все так же пребывая в растерянности, чиркаю свою закорючку. Спрашиваю, как бы мимоходом:

— Подскажите, а который сейчас час?

Парень удивленно заламывает бровь, но косится на наручные часы и сообщает:

— Одиннадцать пятьдесят.

— А день недели какой?

— Ну… вторник, — еще больше удивляется моему вопросу курьер. — Девушка, у вас все хорошо?

— Да-да, — киваю я. — Просто я часы… кхм, потеряла.

И календарь, очевидно, тоже.

Курьер кивает и улыбается:

— Хорошего вам дня!

— И вам того же.

Я закрываю за ним дверь. Долгие пару мгновений таращусь во все глаза на бумажную обертку и срываю ее. Уже и так догадываюсь, какие цветы я там увижу. По запаху.

Это сирень. Пышные, ароматные веточки сирени! Яркие, свежие, как будто только что с куста. Как и всегда. Как и все последние двенадцать месяцев. Сорок восемь недель. Не пропуская ни одну!

Утыкаюсь в цветы носом. На глаза наворачиваются слезы. Целый год. Из недели в неделю. Каждый вторник, как по часам. Да быть того не может! Я терялась в догадках. Перебирала тысячи самых невероятных вариантов, едва ли не припоминая бывших одногруппников. А оказывается… Но почему? Почему молча? Ни слова ни сказал! Ни взглядом не намекнул! Ни разу не спросил и никаким жестом не дал понять, что причастен. Сережа…

Я прикусываю губу, она начинает предательски дрожать. Когда дверь в ванную открывается и на пороге появляется Нагорный в одном полотенце на бедрах, меня прорывает, и я начинаю плакать. Стою посреди этого дурацкого коридора прижимая к себе сирень. Реву, содрогаясь всем телом.

— Карамелька? — оглядывается он и зависает на мне взглядом. — Эй, — звучит испуганное, — ты рыдаешь, что ли? Стеф?

— Нет, — сиплю, — я не рыдаю-ю-ю!

Я вою белугой!

— Ну, ты чего? — подходит ко мне, обнимая за плечи.

Я, будто только этого и ждала, начинаю плакать с новой силой. Уткнувшись носом в мужское плечо, хватаясь за букет, как за спасительную соломинку. Обнимая и прижимая к груди. Растворяюсь в крепких мужских объятиях.

Сережа гладит меня по спине и волосам. Я приговариваю, заикаясь:

— Это ты…

— Я.

— Ты их слал мне…

Он смеется. По-доброму так. Мягко и успокаивающе. Обхватывает ладонями мои щеки, заставляя посмотреть ему в глаза. Стирает подушечками больших пальцев слезы. Спрашивает с улыбкой:

— Допустим. Ну, и чего ты рыдаешь-то?

— Оби-и-идно.

— Что тебе обидно?

— За тебя обидно, — шмыгаю носом.

— Стеф…

— И за себя обидно! И за нас обидно. Я такая ду-у-ура! Столько букетов. Я ни за один не сказала спасибо. А ты ни разу не оставил даже маленькой записки или намека. Ни разу не дал понять, что это ты. Почему?

— Я просто хотел, чтобы ты улыбалась, Ростовцева.

— Я улыбалась!

— Пусть всего раз в неделю, по вторникам. Но мне было приятно думать, что ты ждешь эти букеты…

— Каждый!

— А от кого они… да какая разница?

— Большая! Огромная! Я должна была знать! — дую губы.

Сережа смеется. Обнимает меня. Целует в щеки. Чмокает в нос и добирается до губ. Прижимается своими губами так нежно и ненавязчиво, что у меня сердце заходиться в трепетном волнении. Целует раз. Второй. Шепчет:

— Всему свое время, Карамелька.

— А почему вторник?

Сережа пожимает плечами и улыбается:

— Не знаю. Просто вторник. Просто день. Согласись — понедельник был бы банален.

— Нет, ты точно ненормальный!

— С тобой — да.

— Целый год! Сколько же у тебя терпения?

— Доставка букетов не была коварным, далеко идущим планом. Это был душевный порыв. Так что, будь спокойна, я не ждал от тебя особых “спасибо”.

— Но? — улыбаюсь я. — Я чувствую, что оно тут есть.

— Но теперь понимаю, что я все-таки себе наврал, — коварно тянет уголок губ вверх. — Я не настолько благородный.

— И что это значит? — подозрительно щурюсь я.

— Что я готов принять все твои “спасибо”, и желательно побольше, — подмигивает Сережа. И, не успеваю даже сообразить, как закидывает себе на плечо и тащит в сторону спальни, припечатав по попе легкий шлепок.

Я возмущенно дергаюсь:

— Еще полтора часа назад ты страшно болел с похмелья!

— Целительная сила любви, Ростовцева.

— У нас через два часа важная встреча!

— Мы все успеем…

— Сережа-а-а!

Не успели. Только дошли до спальни. Только завалились на кровать в хитросплетении рук и ног, как в дверь раздался новый стук. Громкий и требовательный.

— Это точно завтрак! — подскакиваю я, обратно запахивая халат.

— Может, ну его? — звучит разочарованное мне в спину. — Стеф!

— Я голодная, Сережа!

— Так я тоже!

Я хмурюсь.

Нагорный сдается:

— Ладно, пойду открою. Твоя взяла.

— А я решу вопрос с вазой, — подхватываю букет и топаю к телефону.

Пока парень разбирается с нашим завтраком, я набираю номер ресепшена. Ответа нет. Со второй попытки — та же история. Только длинные гудки. Куда пропали все администраторы?

Пока я терзаю кнопки стационарного телефона, Нагорный успевает забрать наши каши с блинчиками и накрыть на террасе стол. По люксу тут же разносятся слюновыделительные ароматы свежесваренного кофе.

— Карамелька, стол накрыт. Завтрак стынет.

— Я спущусь на ресепшн, — говорю, вешая трубку телефона на место. — Не могу им дозвониться. Жалко букет. Завянет.

— В халате пойдешь? — появляется на пороге парень, когда я запрыгиваю в босоножки.

— Могу без. 3f2879

— Я тебе покажу “без”. Давай лучше я?

— В полотенце на голое тело? — скептически заламывая бровь. — Нет уж. Я сама. Я быстро! — посылаю воздушный поцелуй и выскакиваю за дверь, пока меня не остановили.

Шуршу тапками в сторону лифта. Счастливая, довольная, наревевшаяся и раскрасневшаяся, спускаюсь в холл первого этажа. Решительно, как бригантина, плыву к стойке ресепшена, улыбаясь всем вокруг. И на подходе чуть не теряю тапки от неожиданности, когда перед глазами начинает маячить знакомая рыжеволосая макушка.

Серьезно? Да нет! Это шутка какая-то?

Мой шаг сбивается. Скорость падает. Обладатель этой “макушки” оборачивается с паспортом в руках. Заметив меня, улыбается и дергается вперед. Дает шаг со словами:

— Стеф, малышка, я так соскучился!

Я вскидываю руки, тормозя Федора в тот момент, когда его губы вскользь мажут по моей щеке. Отталкиваю. Упираю руки в бока и рычу:

— Ты какого черта тут делаешь?!