Не любовница

Глава 44

Пока поднимались к Оксане в квартиру и раздевались в коридоре, Михаил ощущал небольшую неловкость и предполагал, что она чувствует то же самое, только сильнее. Всё же ситуация была странная, и они оба это понимали. Ладно ещё, подбросить своего секретаря до дома, чтобы шугануть бывшего мужа, если тот вдруг заявится, но Алмазов ведь откровенно напросился на ужин. И Оксана не возмутилась, не запротестовала, а согласилась, и даже словно была рада. Кажется, её отношение к нему стало гораздо теплее после корпоратива, и это по-настоящему удивляло. Михаил в то утро всё же повёл себя не лучшим образом, оскорбил её. Таня за подобные высказывания точно смертельно обиделась бы, а Оксана…

Нет, разумеется, она обиделась. Но не смертельно. И вообще Алмазову показалось, что она приняла за истину его глупое высказывание и решила, что он имеет право считать её непривлекательной. И такой расклад Михаилу вообще не нравился, хотелось доказать Оксане, что всё не так. Но как тут докажешь? От слов будет только хуже, а уж от действий — тем более.

Алмазов ненадолго заглянул в туалет, вымыл руки, а когда вернулся на кухню, Оксана уже колдовала возле плиты, и не в офисной одежде, а в лосинах и футболке, как в прошлый раз. Только футболка была немного другая, не голубая, а серая, с котёнком мультяшного вида. И сильнее обтягивала тело, оставляя меньше пространства для воображения.

Такая тоненькая… Михаил залюбовался, стоя на пороге кухни, и невольно подумал, что Оксана напоминает ему Дюймовочку. Именно такой всегда рисуют эту девочку-феечку — маленькой и худенькой, с длинными точёными ножками и большими голубыми глазами. Да, кажется, у Оксаны появилось ещё одно прозвище. Птичка-Дюймовочка…

В этот момент она обернулась, явно чтобы что-то у Михаила спросить, и, встретившись с ним взглядами, вздрогнула и порозовела.

— Я тут… ммм… — Она запнулась, вздохнула и продолжила уже решительнее: — Решила не кормить вас тем же самым блюдом. Хочу сделать спагетти с фаршем и томатным соусом… Вы такое едите?

— Я ем практически всё, — улыбнулся Михаил, опускаясь на табуретку. — И не отказался бы от вчерашних ёжиков, они были очень вкусные. Серьёзно, Оксана, не заморачивайся. В следующий раз пусть будут спагетти. А сегодня ёжики.

«В следующий раз»… Услышав эту фразу, секретарь замерла и нервно облизнула губы, заставив Алмазова буквально вспыхнуть от желания. Такой пухлый и влажный рот, а уж розовый язычок…

Эротические фантазии в его голове давно зашкаливали за отметку «норма», и сейчас стрелка спидометра явно пыталась вырваться на свободу. Михаил даже с трудом усидел на месте. Очень хотелось сорваться к Оксане, обнять покрепче, чтобы точно не вырвалась, и попробовать на вкус желанные губы. Они наверняка сладкие и очень нежные…

— Пусть будут ёжики, — пробормотала секретарь, резко и как-то неловко разворачиваясь, из-за чего уронила кулинарную лопатку, которую держала в руке. Чертыхнулась, наклонилась, чтобы её поднять, и Михаил едва не застонал, глядя на Оксанины ягодицы. Чёрт, ну это просто невозможно, у него же сейчас мозг взорвётся и член дымиться начнёт!

Возвёл глаза к потолку, чтобы не пялиться. Да, вот так легче. Главное, чтобы Оксана не заметила, как его колбасит.

Через несколько минут секретарь поставила перед ним всё то же самое, что и вчера — тарелку с гречкой и ёжиками, блюдо с овощами и бокал с морсом. Села напротив, пожелала приятного аппетита и принялась есть, не глядя на Алмазова. А Михаил, наоборот, поглядывал на Оксану, не забывая есть и сам — ему слишком нравилось смотреть на неё. Удивительно, но он вдруг осознал, что нет ни одного человека в этом мире, каждое действие которого казалось бы ему красивым. Кроме Оксаны. Когда-то так было с Таней… или не совсем так? Уже сложно было вспомнить. В любом случае, сейчас жена не вызывала в Михаиле никаких чувств, а вот в Оксане ему нравилось абсолютно всё. Даже её очаровательная нелепость. И как она двигалась, и как говорила, и как смеялась, и как ела, аккуратно собирая с вилки гречку розовыми губами. Абсолютно всё…

— Вы обещали объяснить, помните? — сказала Оксана, когда Михаил всё доел и с сожалением отодвинул от себя тарелку. — И… будете чай? Правда, у меня к нему только овсяное печенье. Я не любитель сладкого.

— Буду, — кивнул Алмазов, на секунду ощутив укол угрызений совести — ему бы домой, к детям… Но на самом деле уходить не хотелось, и домой не тянуло, поэтому он быстро отмахнулся от собственной совести и, дождавшись, пока Оксана уберёт грязную посуду, нальёт в кружки чай и поставит на середину стола вазочку с печеньем, поинтересовался: — Ты уверена, что эти объяснения нужны? Я не думаю, что после этого твоё отношение ко мне станет лучше. А вот хуже — возможно.

Оксана чуть поджала губы и упрямо посмотрела на Алмазова. Этот взгляд умилил его до невозможности — такая решительная Птичка!

— Нужны. Я по крайней мере буду понимать… — Она на мгновение замолчала, а затем тихо призналась: — Мне хочется понять вас, Михаил Борисович.

Это прозвучало очень интимно, даже слишком интимно, и Оксана, кажется тоже это поняла, потому что отвела глаза и, сев на табуретку, поёрзала на ней, а потом сложила руки перед собой, словно школьница, готовая слушать учителя на уроке.

— Да там нечего особо понимать, — усмехнулся Алмазов, вновь ощущая неловкость. Тысячу лет уже не чувствовал себя подобным образом, думал, что вырос давно из этого чувства. Но перед Оксаной, такой чистой и искренней, не хотелось выставлять на обозрение грязь, в которой он давно и откровенно измазан. — Три месяца — максимальный срок, при котором женщина выдерживает так называемые отношения без обязательств.

— Да-а? — протянула секретарь, удивлённо округлив глаза. — Правда?

— Абсолютная.

— А вам не нужны… — Она запнулась, и он вздохнул. Захотелось самому себе дать по бедовой башке. Зачем обещал объяснить? Надо было отнекиваться, отшучиваться. А теперь у Оксаны начнётся новый виток неприязни к нему.

— Не нужны. Обязательства у меня в другом месте, перед детьми и на работе. — Оксана вновь начала отводить глаза, и Михаил, подавшись вперёд, схватил её за руку в каком-то порыве отчаяния. — Я тебя прошу, не надо думать обо мне хуже, чем я есть. Я никого не обманывал, все эти девушки были в курсе моего статуса с самого начала.

Рука у Оксаны была маленькой, тёплой и очень мягкой, она тонула в ладони Михаила, легко дрожа, и он, даже не заметив этого, переплёл вместе их пальцы.

— А… жена? — выдохнула Оксана, не пытаясь отнять руку. — Её ведь вы обманываете…

— Нет, — возразил Алмазов спокойно, накрывая их переплетённые ладони второй рукой. — Не обманываю.

Оксана наконец вновь посмотрела на него, и в её глазах плескался шок от услышанного. Но прежде, чем она успела задать очередной неприятный вопрос, Михаил решительно пресёк это, по-прежнему сжимая её руку:

— Хватит, Оксан. Дурацкая тема для разговора, ты только расстраиваешься, а мне не по себе. Давай лучше о чём-нибудь другом. Например… ты говорила, что делаешь кукол. Покажешь мне их?

Ему показалось, что Оксана даже испытала облегчение от смены темы, настолько резко изменилось её лицо, расслабившись и став более мягким.

— Конечно, покажу.

И уже после того, как Михаил допил чай и прошёл в комнату, чтобы посмотреть расставленных на спинке дивана вальдорфских кукол — всего семь штук — Оксана вдруг вспомнила о том, что объяснять ему хотелось ещё меньше, чем смену любовниц.

— А вы, между прочим, говорили, что расскажете, почему произнесли «Пти», когда вышли сегодня из кабинета. — Она оживилась, явно предвкушая что-то интересное. — Если я вас ужином накормлю. Я накормила, так что давайте.

И Михаилу ничего не оставалось, как признаться:

— Пти — это ты. Птичка. Я тебя так называю.

Настолько изумлённого лица он у Оксаны никогда не видел. Даже засмеялся, когда она что-то промычала и открыла рот, подняв руку и запустив пальцы в волосы на затылке, из-за чего её причёска немного растрепалась.

— Не обижайся только, — сказал он мягко, глядя на Оксану с улыбкой. — И пойдём в коридор уже, одеваться буду, пора мне.

— Я не обижаюсь, — пробормотала она, следуя за Алмазовым, как сомнамбула. — Это не обидно…

Михаил быстро переобулся, периодически косясь на озадаченную Оксану, и, надевая пальто, поинтересовался, продолжая лукаво улыбаться и надеясь, что от растерянности она ответит правду:

— Ну, а ты? Неужели никак меня не называешь? Наверняка дала какое-нибудь прозвище.

— Дала, — она кивнула, — «человек-антресоль»…

Алмазов расхохотался, громко и заливисто, и Оксана тоже хихикнула, наконец расплываясь в благодушной, но немного дурной улыбке.

И он не выдержал. Шагнул вперёд, опасаясь, что она отшатнётся, но нет — Оксана продолжала стоять на месте, — и вытащил из её волос заколку, заставив их рассыпаться по плечам и спине пышной кудрявой копной. И запустил туда ладонь, пальцами перебирая тёмные и мягкие пряди…

— Давно хотел это сделать, — произнёс Михаил негромко, балдея от удовольствия, и едва не застонал, когда Оксана прикрыла глаза, словно тоже наслаждалась его прикосновениями. — Нравятся твои кудряшки, Птичка.

Она улыбнулась, не открывая глаз, и у Михаила от этой улыбки зашлось сердце. Безумно захотелось поцеловать её, спуститься к подбородку и шее, стянуть с Оксаны футболку, накрыть губами нежную грудь…

Опя-я-ять. Опять эти сумасшедшие фантазии до боли в паху! И участившееся дыхание, причём — не только его, но и…

Неужели она тоже?..

— Пойду, — прохрипел Михаил, срочно отстраняясь, пока не натворил дел. — До завтра, Оксан.

Она вздрогнула, открыла глаза и посмотрела на него со смятением.

— Да… До завтра, Михаил Борисович.

Через несколько минут Алмазов уже шёл по двору к машине, чувствуя себя очень странно, потому что он вроде бы уходил из чужой квартиры в свою, но…

Ощущалось всё совсем наоборот.