Глава 3

Америка


— Счастливой годовщины тебе, — запела я, протягивая Эбби открытку и маленькую белую коробочку с голубым бантом.

Она посмотрела на часы и потерла глаза.

— Наша первая годовщина мне понравилась гораздо больше.

— Может, потому что я планировала её, мы были в Сент — Томасе, и все было идеально.

Эбби стрельнула глазами.

— Или потому что Трэвис там все — таки присутствовал, — сказала я, стараясь избегать ненависти в голосе. Трэвис много путешествовал по работе, и, хотя казалось, что Эбби понимала, то я точно нет. Он работал личным тренером на полставки после занятий, но в какой — то момент владелец попросил его путешествовать по вопросам продаж или…. Я не была точно уверена. Это гораздо лучше оплачивалось, но это всегда случалось в последнюю минуту, и он никогда не говорил «нет».

— Не смотри на меня так, Мер. Он сейчас в пути. Он не может ничего поделать, его рейс был задержан.

— Он мог не ездить через полстраны, когда ваша годовщина так скоро. Перестань защищать его. Это раздражает.

— Кого?

— Меня! Единственную, кто должен смотреть, как ты плачешь над своей открыткой в честь годовщины, которую он написал перед отъездом, потому что знал, что была большая вероятность в том, что он пропустит её. Он должен быть здесь!

Эбби фыркнула и вздохнула.

— Он не хотел пропускать её, Мер. Ему плохо от этого. Не делай все еще хуже.

— Отлично, — сказала я. — Но я не оставлю тебя здесь одну. Я останусь, пока он не явится сюда.

Эбби обняла меня, и я опустила подбородок на её плечо, оглядывая мрачную комнату. Она так изменилась с тех пор, как я впервые вошла в дверь в наш первый год. Трэвис настоял, чтобы Эбби обустроила для себя комнату Шепли, когда он съехал вскоре после их свадьбы. Вместо дорожных знаков и постеров с рекламой пива стены были украшены картинами, свадебными фото и семейными фотографиями с Тотошкой. Там было полно ламп, столов и керамических украшений.

Я повернулась, посмотрев на полные холодной еды тарелки на небольшом обеденном столе. Свеча догорела до засохших потеков воска, почти касавшихся обработанного дерева.

— Ужин вкусно пахнет. Я обязательно ему это припомню.

Шепли прислал мне сообщение, и я быстро набрала ответ.

— Шеп? — спросила Эбби.

— Да. Он думал, я уже дома.

— Как дела?

— Он чистый фрик, Эбби. Как ты думаешь, у нас дела? — сказала я с отвращением.

— Вы все были в бешенстве, когда твои родители сказали, что ты не можешь приехать с ним. Вы оба полтора года хандрили в общаге. Наконец, они сдались, а теперь ты ненавидишь это.

— Я не ненавижу. Я боюсь, что он возненавидит меня.

— Уже почти три года, Мер. Если бы Шепли мог чувствовать к тебе что — либо кроме обожания, сомневаюсь, что возненавидел бы тебя из — за пары грязных носков.

Я притянула колени к груди, почти захотев, чтобы это был он в моих объятьях.

Мне часто было интересно, когда моменты, проведённые рядом с Шепли или в мыслях о нем, перестанут вызывать во мне так много чувств, но с течением времени мои чувства становились только сильнее.

— Мы выпускаемся в следующем году, Эбби. Ты можешь в это поверить?

— Нет. Тогда нам и правда придется быть взрослыми.

— Ты стала взрослой еще в детстве.

— Правда.

— Я все думаю, что он сделает мне предложение.

Эбби вскинула бровь.

— Когда он произносит мое имя по — особенному или мы идём в сказочный ресторан, я думаю, что это случится, но он никогда этого не делает.

— Он предлагал тебе, Мер, помнишь? Ты сказала «нет». Дважды.

Я вздрогнула, вспоминая то утро на пляже и несколько месяцев спустя, свет от свечей, блестевший в его глазах, домашнюю пасту и огромное разочарование на его лице.

— Но это было в прошлом году.

— Ты думаешь, что упустила свой шанс, да? Ты думаешь, он больше никогда не наберется мужества, чтобы спросить тебя снова. — Я не отвечала, но она продолжила: — Почему бы тебе не спросить его?

— Потому что я знаю — для него важно, чтобы спросил именно он.

Мысль сделать предложение Шепли приходила мне в голову, но я вспомнила, что он сказал о той новости, когда Эбби предложила Трэвису руку и сердце. Это беспокоило его почти так же сильно, как понимание того, что он был так традиционен в этом вопросе. Шепли считал, что делать предложение было его задачей как мужчины. Я не понимала, что если не буду готова, когда он сделает предложение, то он перестанет спрашивать.

— Ты хочешь этого? Чтобы он спросил тебя снова?

— Конечно, хочу. Мы не должны жениться сразу же, правда?

— Правда. А почему ты так спешишь обручиться? — спросила она.

— Я не знаю. Кажется, ему скучно.

— Скучно? С тобой? Не он ли только что написал сообщение, чтобы проверить, как ты?

— Да, но….

— Тебе скучно?

Скучно — это неверное слово. Ему некомфортно. Мы топчемся на месте, и я вижу, что это беспокоит его.

— Может, он ждет от тебя знака, что ты готова?

— Я оставляла их направо и налево, разве что кроме знаменитого «Нет» Америки. У нас негласное соглашение не говорить об этом.

— Может, тебе стоит сказать ему, что ты готова, когда он будет готов снова спросить.

— А если не будет?

Эбби поморщилась.

— Мер, мы говорим о Шепе. Он, вероятно, борется с собой, чтобы не делать тебе предложение каждый день.

Я вздохнула.

— Речь не обо мне. Я здесь ради тебя.

Она нахмурилась.

— Я почти забыла.

Дверная ручка зашевелилась, и дверь распахнулась.

— Гулька? — крикнул Трэвис. Его выражение лица увяло, когда он увидел еду на столе, а потом посмотрел на нас, сидевших вместе на диване.

Глаза Эбби засветились, когда он подбежал к дивану и опустился перед ней на колени, обхватив руками её тело и зарывшись лицом в колени.

Шепли, улыбаясь, стоял в дверном проеме.

Я лучезарно улыбнулась ему.

— Ты подлый.

— Он заказал обратный рейс. Я должен был забрать его из ФПО здесь, в городе. — Он закрыл за собой дверь и ухмыльнулся, скрестив руки. — Я думал, у него сердечный приступ случится до того, как мы приедем сюда.

Нос Эбби сморщился.

— ФПО? Ты имеешь в виду этот крошечный аэропорт сразу за городом? — она посмотрела на Трэвиса. — Чартерный самолет? Сколько это стоило?

Трэвис посмотрел на нее, качая головой.

— Неважно. Я просто должен был добраться сюда, — он посмотрел на меня. — Спасибо, что посидела с ней, Мер.

Я кивнула.

— Конечно. — Я встала, улыбаясь Шепли. — Я провожу тебя домой.

Шепли открыл дверь.

— После тебя, малышка.

Я помахала на прощание Трэвису и Эбби, но они не заметили, потому что он почти вгрызался в её лицо.

Шепли держал меня за руку, когда мы спускались по лестнице к нашим машинам. Чарджер, припаркованный рядом с моей поцарапанной и грязной красной Хондой, сиял как новенький. Он открыл дверь, и запах дыма ударил мне в нос.

Я помахала рукой перед лицом.

— Как отвратительно. Если ты так любишь свою машину, почему разрешаешь Трэвису курить в ней?

Он пожал плечами.

— Я не знаю. Он никогда не спрашивал.

Я ухмыльнулась.

— Что бы сделал Трэвис, если бы однажды ты не позволил ему делать так, как ему все время хочется?

Шепли поцеловал уголок моего рта.

— Я не знаю. Что бы ты сделала?

Я моргнула.

Выражение лица Шепли отразило весь ужас.

— О, дерьмо. Просто вырвалось. Я не имел в виду то, как это прозвучало.

Я схватила свои ключи.

— Все нормально. Увидимся дома.

— Детка, — начал он.

Но я уже была на полпути к Хонде.

Я села на потертое водительское сиденье своего старенького хэтчбека, заводя его, хоть я и хотела посидеть немного и поплакать. Шепли выехал задом, а я последовала за ним.

Я не была уверена, что было хуже — слушать непреднамеренно сказанную правду или видеть ужас в его глазах после того, как он это сказал. Шепли чувствовал себя тряпкой по отношению ко всем, кого любил, включая меня.


Шепли


Я въехал на закрытую парковку рядом с Хондой Америки и вздохнул. Рулевое колесо скрипело, когда я сжимал и разжимал руки с побелевшими костяшками. Выражение лица Америки, когда я ляпнул не подумав, было таким, каким я его еще никогда не видел. Если я сказал что — то глупое, в её глазах был бы виден гнев. Но я не разозлил её. Это было что — то похуже. Не желая этого, я обидел её, глубоко задел.

Мы жили в трех домах от Трэвиса и Эбби. В нашем здании было меньше студентов и больше молодых пар и семей. Парковка была полна, остальные жильцы уже были дома и спали.

Америка вышла. Дверца машины скрипнула, когда она резко закрыла её. Она пошла к тротуару безо всяких эмоций на лице. Я научился оставаться спокойным во время споров, но Америка была эмоциональной, и любая её попытка спрятать эмоции никогда не удавалась.

Жизнь с моими двоюродными братьями отлично научила меня обращаться с такими упертыми людьми, как Америка, но влюбленность в самоуверенную и сильную женщину иногда заставляла меня бороться с моей собственной неуверенностью и слабостями.

Она подождала, пока я выйду из Чарджера, а потом мы вместе пошли к нашей квартире внизу. Она молчала, и одно лишь это уже заставляло меня нервничать еще больше.

— У меня не было времени приготовить что — нибудь до того, как я ушла к Эбби, — сказала она, заходя на кухню. Она обошла барную стойку и замерла.

— Я приготовил, прежде чем забрал Трэвиса.

Она не обернулась.

— Но я сказала, что все сделаю.

Дерьмо.

— Все хорошо, малышка. Это не заняло много времени.

— Тогда я думаю, мне следовало бы найти время приготовить, прежде чем я ушла.

Дерьмо!

— Я не это имел в виду. Я был не против.

— Я тоже, вот почему я сказала, что приготовлю. — Она швырнула сумочку на стойку и исчезла в коридоре.

Я слышал её шаги, как она зашла в комнату, и как хлопнула дверь ванной.

Я сел на диван, закрыв лицо руками. Наши отношения не были такими уж прекрасными в последние несколько месяцев. Я не знал точно, было ли это потому что она была несчастна, живя со мной, или она была несчастна со мной. В любом случае, это не сулило ничего хорошего для нашего будущего. Ничто не пугало меня больше, чем это.

— Шеп? — позвал тихий голос из коридора.

Я повернулся, увидев Америку, выходящую из темноты в тускло освещенную гостиную.

— Ты прав. Я слишком властная, и я жду, что ты всегда будешь мне уступать. Если нет, то я закатываю истерику. Я не могу продолжать поступать так с тобой.

Кровь застыла у меня в жилах. Когда она села рядом со мной, я инстинктивно отклонился, боясь боли, которую она могла причинить мне, сказав слова, которых я больше всего боялся.

— Мер, я люблю тебя. Что бы ты ни думала, перестань.

— Прости, — начала она.

— Стоп, черт возьми.

— Я стану лучше, — сказала она, и слезы заблестели в её глазах. — Ты не заслуживаешь этого.

— Подожди. Чего?

— Ты слышал меня, — сказала она, казавшись смущенной.

Она снова исчезла в коридоре, и я встал, следуя за ней. Я открыл дверь в нашу темную спальню. Лишь луч света просачивался из ванной, освещая заправленную кровать и тумбочки с грудой журналов, учебников и нашими черно — белыми снимками.

Америка стягивала с себя одежду, по одной вещи, оставляя на полу словно дорожку в душ, а потом включила воду.

Я представил её, стоящую у занавески, встающую под душ, мягкие изгибы её тела медленно покачиваются с каждым движением. Джинсы на моей промежности мгновенно натянулись из — за выпуклости под денимом. Я нагнулся и поправил её, затем пошел к двери, освещенной резким флюоресцентным светом по краям. Дверь скрипнула, когда я открыл её. Америка уже зашла за занавеску, но я слышал, как вода стекала с нее, громко ударяясь о пол кабины.

— Мерик? — сказал я. Мой член умолял меня раздеться и зайти в душ за ней, но я знал, что она не в настроении. — Я не хотел. То, что я сказал раньше, просто вырвалось. Ты не тиран. Ты упрямая, прямолинейная и волевая, и я люблю все это. Это часть того, что делает тебя тобой.

— Это другое, — её голос едва доносился через занавеску и воющий звук воды, бегущей по трубам.

— Что другое? — спросил я, сразу подумав, был ли это секс. Потом я проклял голос шестнадцатилетки в моей голове, который сморозил такую инфантильную глупость.

— Ты другой. Мы другие.

Я вздохнул, опустив голову. Становилось все хуже, а не лучше.

— Это плохо?

— Похоже, что так.

— Как я могу это исправить?

Америка посмотрела на меня из — за занавески, и только её красивые изумрудные глаза были видны.

Вода текла по её лбу и носу, капая упала с его кончика.

— Мы съехались.

Я сглотнул.

— Ты несчастлива?

Она покачала головой, но это только частично смягчило мое беспокойство.

— Ты несчастлив.

— Мер, — выдохнул я. — Нет, это не так. Ничто в том, чтобы быть с тобой, не может сделать меня несчастным, никогда.

Её взгляд мгновенно смягчился, и она закрыла глаза, из которых по её лицу потекли соленые слезы, смешанные с водопроводной водой. — Я это замечаю. Я это вижу. Я только не знаю, почему.

Я отдернул занавеску, а она отошла назад настолько, насколько могла, смотря, как я шаг за шагом захожу, даже хотя я был все еще полностью одет.

— Что ты делаешь? — спросила она.

Я обхватил её руками, чувствуя, как мне на макушку льется вода, пропитывая мою рубашку.

— Где бы ты ни была, я с тобой. Я не хочу быть где — то, где нет тебя.

Я поцеловал её, и она всхлипнула в моих объятиях. То, что она показывала свою мягкую сторону, было не похоже на неё. Обычно, если она была обиженной или грустной, то злилась.

— Я не знаю, почему это было по — другому, но я люблю тебя все так же. Вообще — то, больше.

— Тогда, почему… — замолчала она, теряя самообладание.

— Что почему?

Она покачала головой.

— Прости за ужин.

— Детка, — сказал я, касаясь пальцем её подбородка и нежно поднимая его, пока она не посмотрела на меня. — Черт с ним, с ужином.

Америка подняла мою рубашку, сняла её через голову и уронила на пол со шлепающим звуком. Потом она расстегнула мой пояс, пока её язык скользил по моей шее. Она была уже обнажена, поэтому не оставалось ничего другого, кроме как позволить ей раздеть меня. Это было странно возбуждающе.

Когда молния была расстегнута, Америка встала передо мной на колени, снимая с меня джинсы. Я скинул свои теннисные туфли, и она выкинула их из кабины, проделав то же самое с моими джинсами.

Она потянулась, согнув пальцы так, что они очутились между моей кожей и поясом боксеров, и она стянула их вниз, осторожно опуская с моей эрекции. Когда они упали на плитку за занавеской, Америка взяла всю мою длину в свой рот, и мне пришлось держаться, прижав ладони к стене.

Я застонал, когда её сосущие и сжимающие движения создавали вместе, пожалуй, лучшее ощущение в мире. Её жадный рот был таким теплым и влажным. Только её рот я хотел целовать и трахать одновременно. На мгновение мысль, что она опустилась вниз, чтобы сменить тему, забралась в мою голову, но было сложно спорить с ней в таком случае. Секс с ней был одной из моих любимых тем.

Её свободная рука схватила мои яйца, и это чуть не довело меня до высшей точки.

— Мне нужно быть внутри тебя, — сказал я.

Она не ответила, поэтому я поднял её в положение стоя, а затем подтянул её колено к моему бедру. Она схватила меня за уши и потянула к своему рту, и я принял позу, решив опустить её на мой член — медленно, ведь она почти довела меня до безумия. Я поднял другую её ногу. И когда я подвинулся, чтобы принять позицию, я потерял опору. Америка завизжала, когда я искал, за что бы схватиться, чтобы спасти нас, а потом я приготовился к падению. Нейлоновая занавеска сорвалась с колечек, дав нам лишь полсекунды, прежде чем моя спина шлепнулась об пол.

Я хмыкнул и посмотрел на Америку, чьи волосы были мокрыми, а глаза зажмуренными. Один нефритовый глаз распахнулся, и другой вслед за ним.

— Боже, ты в порядке? — спросил я.

— А ты?

Я выдохнул смешок.

— Думаю, да.

Она закрыла рот рукой и захихикала, заставляя мой смех вырываться из моего горла и раздаваться во всей квартире. Вскоре мы уже вытирали глаза и пытались отдышаться.

Хихиканье утихло, а мы оставались на полу, вода капала с нашей кожи на плитку. На носу Америки образовалась капелька и упала мне на щеку. Она вытерла её, а её глаза скользили туда — сюда, ожидая, словно ей было интересно, что я скажу дальше.

— У нас все будет хорошо, — сказал я мягко. — Я обещаю.

Америка села, и я сделал то же самое.

— Нам не нужно делать то, что делают все остальные, чтобы быть счастливыми, правда? — в её голосе послышалась грусть.

Я проглотил комок, образовавшийся у меня в горле. Не то, чтобы я не хотел делать то, что делали все остальные. Уже долгое время я хотел то, что у них уже было.

— Нет, — сказал я. Впервые с тех пор, как мы встретились, я солгал Америке.

Мне было слишком стыдно признаваться ей, что я хотел этих вещей — колец, клятв, ипотеку и детей. Я хотел всего этого. Но было слишком тяжело сказать неординарной девушке, что я хотел обычной жизни с ней. Мысль, что мы не хотели одного и того же, и что это означало, пугала меня, поэтому я загнал её вглубь своего сознания, туда же, где я хранил воспоминания о маме, плачущей о тете Диане, настолько далеко, что мое сердце не чувствовало этого.

Загрузка...