Глава 19


Слова и фразы медленно выходили из его уст, словно сначала они складывались в его мозгу, как клочки разорванной записки. Но все-таки они шли, потому что Лорел никак не реагировала, молчала, не задавая вопросов. Ее руки продолжай гладить бумагу, медленно двигаясь снова и снова со звуком, напоминавшим волну, накатывающую на берег, мерно и успокаивающе.

— Мой кузен… не был создан для войны. Все это было не слишком плохо, пока мы были просто пехотинцами. Мы играли в азартные игры, пили, маршировали, проводили время в компании себе подобных. Блэкли нравилось быть обычным человеком. Однако неизбежно слухи о его титуле и богатстве дошли до офицеров. Возможно, проболтался сам Блэкли. Он всегда, выпив, распускал язык. Какой же лучший способ завоевать доброе отношение маркиза Стрикленда? Разумеется, быстро продвинуть его в чинах. Таким образом, по политическим мотивам Блэкли был назначен командовать отрядом, хотя не был к этому готов.

Джек надолго замолчал.

— Блэкли никогда не был бы готов к этому.

В комнате было тихо. Ни звука, за исключением успокаивающего шуршания бумаги. Джеку хотелось улечься на постель и впитывать покой этой комнатки, но он лишь накличет снова свои ночные кошмары.

Он не думал, что Лорел постарается его утешить. Вспомнив, зачем пришел, он продолжал:

— Он не был трусом, мой кузен, но у него был дурацкий характер. Он был склонен… сломя голову кидаться вперед, не думая о последствиях. Такому человеку не место на командной должности.

Джек поднес руки к лицу и сильно надавил на глаза, хотя давно пролил последние слезы. Вот и сейчас глаза его были сухими и горячими. Он отнял руки от лица и посмотрел на них, словно удивляясь, что на них нет крови.

— Его люди были верны ему и присяге. Я знаю это точно. Я был одним из них. Мы шли за ним, верили ему, давали ему советы… в меру нашего разумения. Блэкли не специально завел нас в долину смерти. Он просто не понял, что ведет нас в пасть смерти, хотя многие из нас это ясно видели. — Джек тяжело вздохнул, словно освобождаясь от черного злого духа… и выговорил: — Так что мы взбунтовались.

Он закрыл глаза, и какое-то время прислушивался к скольжению ее ладоней по бумаге. Он следовал за этим звуком, льнул к нему, старался приспособить к этому ритму свое дыхание. Ему показалось, что так может длиться вечно, как накат моря, неизменный и вечный. До конца своей жизни он мог бы приходить сюда, в эту комнату, и слушать мирный ритм, исходящий от рук Лорел.

— Однако из-за его приказов мы оказались отрезаны. Нас окружили французы. Мы прятались в скалах и ждали, что наш командир спасет нас. Он этого не сделал… или не мог сделать. Этого я до сих пор не знаю. Я возглавил отряд. Я надеялся как-то спасти честь Блэкли, объявить, что он болен и не может командовать по не зависящим от него обстоятельствам. Но он с этим категорически не согласился. Он объявил, что я его предал. Я мог бы спасти его, как спас остальных, но Блэкли не желал отступать. Он вбил себе в голову, что это будет трусостью. Лучше погибнуть от своей ошибки, чем выжить, чтобы драться потом.

Волны продолжали набегать на берег. Джеку хотелось закрыть глаза и отдаться на волю этих волн, заснуть на этой прекрасной груди.

Потом проснуться рядом с чудной женщиной, подкатить ее под себя, сонную, нежную, податливую и влажную…

Насчет податливости есть серьезные сомнения: будет ли она такой, когда узнает всю правду.

— В конце концов, я оставил Блэкли, чтобы вывести остальной отряд сквозь кровавое поле битвы на соединение с главными силами британской армии. Мы прокрались в темноте, как крысы, без всякой гордости и отваги. Это был единственный способ выбраться оттуда живыми.

В комнате по-прежнему стояла тишина. И потолок не обрушился на его злосчастную голову. Самая большая тайна его жизни вышла на свет, и мир не только уцелел, но и Лорел не прекратила свое занятие.

Возможно, все останется таким же, будет идти, как шло. Возможно, если он расскажет всю правду, хоть один раз, сумбур в его мыслях ослабеет, слова в голове выстроятся в разумном порядке и послушно потекут с губ.

— Я оставил его. — Он сделал глубокий вдох, а потом с силой выдохнул: — Я его убил.

Шорох бумажных волн стих. Он открыл глаза и увидел, что Лорел смотрит на него.

— Его убили французы, — тихо проговорила она. — Он пошел на войну. Не ты стал причиной его смерти.

Он посмотрел в ее ясные синие глаза. Если над морем стоит такое небо, человек может плыть по нему бесконечно.

— Я когда-то читал, что отчаяние… это когда ты больше не можешь выдержать, даже на мгновение, мысль о том, что в конечном итоге все будет хорошо.

Она уронила руки на колени и торжественно кивнула:

— Да, это точное определение.

Милая, серьезная Лорел, вечно подыскивающая точные слова. Как бы он хотел, чтобы она подобрала верные слова для него.

— Причина, по которой я отчаялся, тайна, которая превратила меня в… — он махнул рукой, — заключается в том… что я своими собственными руками убил кузена.

Он прочел в ее глазах отрицание и продолжил, прежде чем она успела заговорить:

Видишь ли, это случилось после отступления. После того как я благополучно вывел людей, по крайней мере, большую их часть, к основной армии, прямо на следующее утро я сбежал и отправился на поле боя, чтобы отыскать Блэкли и убедить его отступить.

Следующая часть истории будет самой тяжкой. Настанет момент, когда ее ясный синий взгляд дрогнет и отвернется от него. Она отвернется и никогда больше не станет ни слушать его, ни говорить с ним.

Она отвернется навсегда. Весь мир отвернулся бы от него, если б узнал…

Так почему же он ей это рассказывает? Почему раскалывает себя, как орех, чтобы она увидела его мерзкую, гнилую сердцевину?

Возможно, потому, что, если она узнает, в каких и во скольких переделках он побывал… она поймет, что он не так уж и виновен в своих действиях против нее. Трус.

Он не должен был принимать то, что она так невинно, так наивно ему предложила. Он не должен был заключать ее в объятия, не должен был искать убежища в ее объятиях, в ее теле. Он был негодяем, вовлекшим ее в свои неурядицы, он был безответственным дураком.

А она… она была ангелом.

Теперь наконец этот ангел увидит, какой демон в нем скрывается.

Он заглянул ей в глаза. Он должен увидеть ее отклик. Он был в долгу перед Блэкли и должен был заплатить за свое преступление ее отвращением.

— Я нашел Блэкли. А потом я его убил.

Лорел сидела неподвижно, уронив руки на колени, ничем не выдавая тревогу, которая пронзила ее. Ну не в самом же деле убил… Скорее, не спас. Наверное.

Он смотрел на нее с безучастным лицом, с которого сошло всякое выражение.

— Ты думаешь, что я виню себя за то, в чем нет моей вины? Ты думаешь, что Блэкли умер от французской пули или упал с коня… но я говорю тебе, что это было не так.

Он вытянул вперед свои руки, словно стремясь показать их ей. Это были большие руки, красивой формы, слегка мозолистые из-за жизни на корабле.

— Я не вижу на твоих руках крови, — спокойно произнесла она, хотя страх ледяным комком свернулся в желудке. Джек, кажется, верил в это всерьёз.

Он сжал пальцы в кулак, потом разжал их и уронил на колени.

— Крови нет, когда вы сжимаете руки вокруг чьего-то горла и выдавливаете из него жизнь.

Потрясение прокатилось по ней, сотрясло, как пустую оболочку. Этого не могло быть! Он бы никогда-никогда…

— Задушил? — Она чуть не подавилась этим словом. Оно, как камень, застряло у нее в горле.

— Это было на удивление легко. — Взгляд Джека на мгновение переместился куда-то вдаль. — У него не было ног. Спасать там было нечего, потому что их раздробило пушечным ядром. Он провел бы остальную жизнь беспомощным, безногим инвалидом, которого слуги носили бы из комнаты в комнату, как ребенка. Он никогда больше не смог бы ни ездить верхом, ни охотиться, ни даже просто гулять по своему поместью.

Лорел отпрянула.

— Люди живут и без ног. А богатый человек может позволить себе помощь. — Было слишком страшно представить себе то, что сделал Джек. Какая ужасная, гадкая бессмыслица. — Жизнь может многое предложить человеку, который не умеет ходить. Например, музыку, книги и…

Джек покачал головой;

— Ты говоришь о жизни духовной — жизни, которой могла бы жить ты. У тебя хватит воображения, чтобы создать себе такую жизнь. Но Блэкли был человеком совсем другого сорта. Для него жизнь закончилась. Если бы даже он пережил хирургическое вмешательство, он все равно уже утратил то, что ценил больше всего. — Взгляд Джека вновь сосредоточился на ней, словно он вспомнил, что она присутствует здесь. — Я никому до сих пор не рассказывал, что я убийца.

Лорел не шевелилась, никак не реагировала, даже не моргала, но внутри ее все бурлило от ярости против того спокойного презрения к себе, которое она читала в его глазах.

Бунт и убийство. Ей хотелось найти способ шантажировать его. Теперь она знала, как это сделать. И разумеется, никакого значения не имел тот факт, что сердце ее разрывалось от боли за него и ей пришлось буквально прижать к груди обе ладони, чтобы как-то унять эту боль, возникшую из-за того, что ему пришлось сделать. Такое часто случается с пленниками, спустя какое-то время они перестают различать, где кончаются их чувства и начинаются чувства тюремщика.

И все же та ярость, что давно копилась в ней, наконец нашла себе мишень.

— Блэкли был дураком.

— О да, — почти улыбнулся Джек. — Все так считали даже до того, как он отправился на войну.

— И к тому же дурак себялюбивый. — Она смотрела на Джека, но видела другую картину. — Он ведь заставил тебя сделать это, ведь так?

Джек поднял брови:

— Это было моим решением.

— Ха! — грубо рявкнула она. — Эгоистичный глупец, слишком занятый собой, чтобы подумать о том, что станет с тобой, если ты исполнишь его желание. И он наверняка умолял тебя об этом, говорил, что если бы ты не пошел наперекор ему, этого с ним не случилось бы. Заставил тебя почувствовать себя ответственным за все, а потом избрал этот трусливый выход!

— Он не совершал самоубийства. Его убил я.

— Нет. Он был слишком труслив даже для того, чтобы умереть от собственной руки. Как я понимаю, вокруг него оружия было достаточно… как листьев осенью. Взял ли он в руки хоть одно, чтобы обратить на себя?

— Это была моя ответственность… обязанность, — растерянно моргнул Джек. — Он был мне как брат. Когда он решил нарушить приказ, я должен был его остановить.

— Так я и знала! — Она вскочила на ноги и заметалась по комнате. — Его долгом… его ответственностью было отказаться от командования, если он был слишком глуп, чтобы делать это хорошо! Его долгом было прислушаться к умным советам в бою! Его долгом было вывести людей в безопасное место. Вместо этого тебе пришлось сделать все за него… вплоть до его самоубийства. — Она скрестила руки на груди. — Чертов слабак!

Джек ошеломленно смотрел на нее.

— Я… — Он потряс головой. — Это не меняет дела, я забрал его жизнь. Это не может прогнать память о том ощущении… когда жизнь уходила из него под моими удушающими пальцами.

Больше она не могла этого выносить. В мгновение ока она пересекла комнату и опустилась на колени у его ног.

— Нет! — Она взяла его руки в свои. — Я знаю эти руки. Это не руки убийцы.

Он замер под ее прикосновением.

— Тебе нужно держаться подальше от меня. Мои руки уже сделали то, что не должны были делать. — Он с трудом сглотнул слюну и прохрипел: — Я думаю… что я больше не тот… цивилизованный…

Она увидела, как сильно забилась жилка у него на шее. Ее сердце тоже билось как безумное. Его руки… его большие, умелые, нецивилизованные руки… Она вдруг осознала, какой маленькой выглядит у его ног. Даже сидя он возвышался над ней, его широкие плечи заслоняли косые лучи предзакатного солнца. Такой сильный, мощный мужичина… но его руки дрожали в ее руках. Он слишком близок. Слишком опасен. Но она не смела шевельнуться, не смела стронуть его с места… его и себя.

Момент затаенного дыхания повис в воздухе, как ракета китайского фейерверка в небе. Взрыв был неминуем. Быстрым движением языка она облизнула губы.

И в ту же секунду он накинулся на нее.

Загрузка...