У меня никогда не было любимого цвета, но если бы пришлось выбирать, это было бы то сочетание оттенков, которое создает насыщенный рыжий цвет волос Скарлетт.
Множество тонов коричневого, рыжего и даже капелька блонда смешиваются, создавая ржаво-медный цвет, несомненно заставляющий поворачивать головы, когда она входит в помещение. За прошедшие два дня мне не раз хотелось зарыться пальцами в кудрявую гриву и отыскать в ней пряди каждого отдельного цвета.
Конечно, я этого не сделал. Не только потому, что это глупая идея, но и прежде всего это жуткая дичь для мужчины, который старше на десять лет. Увы, подобные факты не мешают моим навязчивым мыслям.
Я дважды моргаю, подношу стаканчик к губам и делаю большой глоток горячего кофе в надежде вернуть себя в реальность. Скарлетт отпивает из своего стаканчика, и я стараюсь не морщиться. Мне никогда не нравился вкус черного кофе. Слишком горький, резкий. Я предпочитаю послаще. Полная противоположность женщине, стоящей передо мной.
Сегодня утром Скарлетт снова приехала к комплексу раньше меня, и по ее напряженной, настороженной позе было понятно, что она предпочла бы находиться в другом месте. Я ее не виню. Я четко обозначил ей, на чем мы сегодня сосредоточимся. Неудивительно, что она не в восторге от того, что ее самую большую слабость будет щупать и тыкать едва знакомый мужик.
Тем не менее она приняла купленный кофе, коротко поблагодарила и последовала за мной внутрь. Мы проходим мимо катка и направляемся прямиком в кабинет терапии.
Здесь Скарлетт усаживается на высокую кушетку. Я отставляю кофе на маленький столик за спиной и с мягкой улыбкой протягиваю ей руку. Она быстро сует мне свой стаканчик, как будто спешит избавиться от него. Я понимаю, что она нервничает. Очень нервничает.
– Я не собираюсь осуждать тебя, Скарлетт. Даю слово. Я только хочу проверить твое состояние, чтобы мы понимали, что делать дальше.
Она напряженно кивает, глядя, как я ставлю ее стаканчик рядом со своим.
– Я знаю.
– Если будет больно – скажи, и мы остановимся, – успокаиваю я. Последнее, чего я хочу, это давить на нее слишком сильно.
Я и сам нервничаю, поскольку уже некоторое время не занимался физиотерапией с клиентами. Я уверен в том, что делаю, – в противном случае я бы не вызвался помогать Скарлетт – но невольно чувствую себя слегка потерявшим хватку. Может быть, следовало привлечь Куинна, нашего нынешнего физиотерапевта?
– Ну, хуже вряд ли будет. Если только ты не совсем криворукий.
Я запинаюсь.
– Это шутка?
– Очевидно, неудачная, – прячет глаза она.
– Нет. – Я улыбаюсь так широко, что горят щеки. – Просто ты меня удивила.
Судя по выражению лица Скарлетт, она мне не верит, но не развивает тему. Вместо этого она осматривает кабинет. Ее взгляд натыкается на мою фотографию с Леонардом Орло, сделанную на следующий день после того, как он закончил физиотерапию и вновь в полную силу вышел на лед. Это был длинный и сложный путь, как обычно и бывает с профессиональными спортсменами. Потребность вернуться в игру чрезвычайно сложно игнорировать.
– Лео рассказывал, что это ты помог ему с коленом.
Стена увешана фотографиями, на которых я и мои сотрудники запечатлены с нашими клиентами, но Скарлетт выделила именно эту. Меня съедает любопытство от возможности узнать больше о ней и ее жизни, поэтому я не успеваю тормознуть себя.
– Вы с Лео близки?
Она отрывает взгляд от фотографии и переводит его на меня.
– Да. Это он убедил меня попробовать.
– Значит, я должен сказать ему спасибо.
У нее на секунду перехватывает дыхание, но это единственная реакция. Она игнорирует мой комментарий, и я сглатываю, чтобы не спросить почему.
– Лео – последний травмированный спортсмен, которому ты помогал? – спрашивает она.
– Нет. Последним был Оукли Хаттон. – Мои мышцы напрягаются. – Когда он восстанавливался после травмы ключицы.
– Той, которая закончила его карьеру?
Я резко втягиваю воздух от ее прямолинейного вопроса.
– Эта травма не грозила концом карьеры, хотя была близка к этому. Он принял решение уйти по другим причинам.
Скарлетт протяжно хмыкает, как будто обдумывает что-то слишком сложное для озвучивания. Кажется, проходит вечность, прежде чем она отвечает. И когда это происходит, мне требуется усилие, чтобы скрыть степень своего удивления.
– Что ж, если Оукли Хаттон тебе доверяет, полагаю, и я могу.
– Так просто? – недоверчиво спрашиваю я, ожидая большего сопротивления.
Она снова смотрит на меня – на этот раз с вызовом – и поднимает темную бровь.
– А ты ждал, что я закачу истерику и буду топать ногами, как ребенок? Я, может, и молодая, но не незрелая.
– Я не это имел в виду. – Верно же? Верно. Но в одном она права. Она молода. – Не пойми меня неправильно, я в восторге от твоего полного согласия – это облегчит мне работу. Но раньше ты выглядела крайне недоверчивой. Поэтому сейчас ты просто удивила меня.
– Похоже, я часто это делаю.
– Есть такое, – соглашаюсь я, тщетно стараясь сдержать улыбку. Что тут скажешь? Это называется «держать в тонусе».
В кармане спортивных штанов пиликает телефон, и я достаю его, хмуро глядя на время. «ЛКУ» открывается через пятнадцать минут, а мы даже не приступили к тому, что я запланировал. Я просматриваю сообщение, чтобы убедиться, что оно не от Купера и не из его школы, и убираю телефон.
– Ладно, хватит отвлекаться. Давай разберемся, в каком состоянии твое плечо.
Скарлетт заметно сглатывает, и я, очень стараясь успокоить ее мягкой улыбкой, делаю шаг вперед. Сегодня на ней майка, и мне прекрасно видны рельефные, несмотря на месяцы без тренировок, бицепсы.
– Расскажи, что вы делали с прошлым терапевтом?
– Мы много занимались растяжкой с эластичными лентами. Амплитуда моих движений становилась лучше.
– Хорошо. Начнем с растяжки, а потом попробуем эластичную ленту. Упрись левым предплечьем в дверную раму и…
– Поворачивать тело от нее? – перебивает она.
– Да, именно.
Похоже, это ее устраивает, поскольку она без колебаний делает, как я сказал. С минуту я смотрю, как она растягивается, после чего останавливаю и прошу сделать еще несколько базовых растяжений.
Когда она заканчивает, я разворачиваюсь и подхожу к корзине с разноцветными эластичными лентами. Вынимаю тонкую ленту с самым сильным сопротивлением и протягиваю ее Скарлетт со словами:
– Наступи на один конец и возьмись за другой.
Она делает, как я говорю, наклоняется и кладет один конец красной резинки под кроссовку, а второй крепко сжимает в кулаке. Не успеваю я сказать, что делать дальше, как она выпрямляется, вытягивает руку вдоль бока и, не сгибая ее, поднимает резинку к потолку.
Скрестив руки на груди, я откидываюсь назад.
– Десять повторов. Постарайся поднимать кулак на уровень плеча.
Сведя брови, она слегка кивает, сосредоточившись на упражнении. Меня сразу впечатляет амплитуда ее движений. Она не полная, но лучше, чем я предполагал.
К пятому повтору Скарлетт фыркает от досады, поскольку не может поднять руку выше, а до прямой линии с плечом не хватает около дюйма.
– Очень хорошо, Скарлетт, – подбадриваю я. – Лучше, чем я ожидал.
– Недостаточно хорошо, – хмурится она. – Несколько месяцев назад я могла лучше.
«До того, как бросила».
– Откаты случаются. Ты сможешь снова.
Меньше чем через минуту она завершает десять повторов и роняет руку, как будто та весит тысячу фунтов.
– Я хочу сделать еще одно упражнение, пока каток не открылся. Остальное оставим на завтрашнее утро, – говорю я.
– Завтрашнее утро?
Моя слабая улыбка медленно расползается в полноценную усмешку.
– Да, завтрашнее утро. И послезавтрашнее. Я хочу, чтобы каждое утро перед работой ты занималась своим плечом. Это проблема?
Скарлетт выглядит обеспокоенной, но с неохотой соглашается.
– Нет, не проблема.
– Также завтра ты познакомишься с Уиллоу. Она придет в десять утра.
– Полагаю, у тебя есть план, которому я должна следовать?
– Есть. Мы разберем его сегодня днем.
Обычно это ответственность тренера – разрабатывать для своего клиента тренировочный план, направленный на нужный или запрошенный результат, но в данном случае обстоятельства несколько другие. Так что пока она воспользуется моим планом. Кроме того, у меня сильное подозрение, что после первого занятия с Уиллоу Скарлетт все равно захочет составить собственный.
Я делаю шаг назад и цокаю языком.
– Давай продолжим, пока снова не отвлеклись. Можешь бросить ленту на кушетку. Сегодня она нам больше не понадобится.
Скарлетт слушается, но бросает на меня любопытный взгляд, который я пытаюсь игнорировать. Я уверен, что она выполнит все растяжки и упражнения, которые я запланировал на сегодня, но это не значит, что они будут легкими. Возвращать силу мышце, которая много месяцев почти не работала, нелегко.
Барабаня пальцами по бедру, я иду в дальний угол комнаты. Вдоль стены разложены три гимнастических коврика, а рядом набор гантелей, гимнастические мячи и балансировочные доски. Я показываю на коврики, одновременно беру балансировочную доску, а ногой легко подталкиваю гимнастический мяч.
– Тебе без разницы, какой коврик использовать?
Скарлетт кивает и идет к ближайшему коврику, крайнему. Я кладу балансировочную доску на край коврика, глядя, как та покачивается на маленьком круглом основании, и пока откладываю мяч в сторону.
– Хорошо, ты опускаешься на пол, ставишь ладони на доску на ширине плеч и стараешься держать ее ровно. Если нужно, пока можешь опираться на колени. Мы не торопимся. Я хочу, чтобы тебе было комфортно, – заверяю я.
Скарлетт медленно выдыхает, и ее плечи слегка расслабляются. Я понимаю, что дискомфорт меня тоже понемногу отпускает. Я напряжен сильнее обычного и не могу отрицать, что очень стараюсь ничего не испортить, когда дело касается этой женщины.
Единственный звук в кабинете – шорох кроссовок по холодному кафельному полу, когда она встает коленями на коврик и наклоняется к доске. Яркие рыжие пряди падают ей на лицо, несмотря на стягивающую их резинку, и у меня чешутся пальцы потянуть за одну и проверить, действительно ли они такие же пружинистые и мягкие, как выглядят. Я встряхиваю головой, прогоняя эту мысль, пока она не укоренилась.
Скарлетт ставит ладони на доску именно так, как я велел, но секунд через тридцать быстро отрывает колени от коврика и встает в планку. Я посмеиваюсь, совершенно не удивляясь тому, как она владеет своим телом.
Меня прошибает зарядом восхищения, когда она поднимает голову и смотрит мне в глаза с молчаливым вызовом. Который я принимаю.
– Двигай доску по кругу, – приказываю я, и, клянусь, ее губы дергаются.
Я вижу, как сокращаются мышцы, когда она переносит вес, заставляя доску двигаться по часовой стрелке. Горловина майки свисает, открывая темно-синий спортивный лифчик, и я резко перевожу взгляд на ее естественные, ненакрашенные ногти.
– Еще что-нибудь, босс? Или я прошла проверку? – спрашивает она с гонором. Гонором, который меня больше веселит, чем раздражает.
– Что-нибудь болит?
Она смотрит на меня, будто я задал самый тупой вопрос.
– Я держу планку на балансировочной доске уже как минимум две минуты.
– Я про плечо, – закатываю я глаза.
– Немножко. Хотя по ощущениям это больше слабость, чем боль.
Я киваю:
– Давай остановимся на сегодня. Можем продолжить завтра утром.
Скарлетт опускается коленями на коврик, а затем откидывается на пятки. Ее лоб слегка влажный, а щеки бледно-розовые, но в остальном она выглядит свежей, спокойной и собранной.
– Это все?
Она выглядит озадаченной, что в свою очередь озадачивает меня.
– Ты надеялась на большее?
– Не совсем. Просто ты более расслаблен, чем я ожидала, – признает она, поднимаясь на ноги.
Уперев руки в бока, она склоняет голову набок и поводит плечом. Я высматриваю первые признаки боли, но вижу только облегчение, когда она потягивается.
– Это комплимент, да?
Она моргает:
– Да. Наверное.
– Приятно знать, что ты способна на них. А то я начал волноваться.
– Не привыкай.
Я хитро улыбаюсь:
– Я постараюсь, Суровая Специя[6].
Стоит мне произнести эти слова, как глаза Скарлетт превращаются в щелочки. Я сдерживаю смех.
– Нет, – только и произносит она.
Я выгибаю бровь:
– Нет? Что «нет»?
Судя по убийственному взгляду, который она посылает мне, можно сказать, что прозвище ей не понравилось.
– Не называй меня так.
– Не любишь «Спайс Герлз»[7]?
Она раздраженно фыркает, чем только раззадоривает меня. Я всегда любил сложные вызовы, и заставить Скарлетт расслабиться может стать моим любимым занятием.
– Тебе не понравилось, потому что ты не знаешь, кто такие «Спайс Герлз»?
Я давлюсь от смеха, когда она сердито зыркает на меня.
– Я не ребенок. Я знаю, кто такие «Спайс Герлз».
– Тогда ты полюбишь прозвище, – дразню я.
– Уверена, что нет.
Я провожу пятерней по отросшим прядям на макушке и ухмыляюсь. Она понятия не имеет, как сильно ошибается.