Непокорная и обольстительная

Пролог

Конец сентября 1865 года

Медленно пробуждаясь и сбрасывая с себя остатки беспокойного сна, Криста вдруг ощутила на себе чей-то взгляд.

Мужчина был высоким и широкоплечим. Он заслонил своей мощной фигурой вход в вигвам, напоминающий самую обыкновенную походную палатку.

Несколько секунд она пребывала во власти панического ужаса. Тусклые кроваво-красные блики от пламени костра делали его похожим на какого-то древнего, преисполненного жажды мщения языческого бога, сотканного из мускулов и сухожилий. Вероятно, именно такие языческие божества правили когда-то этой древней дикой землей.

Боже праведный! Кто это может быть? Она не очень хорошо видела стоящего в тени человека, но при этом уже знала, что он пришел по ее душу. Должно быть, это Бегущий Бизон, который решил завладеть ее душой и телом. И теперь уже никто не сможет помешать, этому индейцу позабавиться с ней, после чего он, несомненно, снимет с нее скальп. Она уже давно знала, что индейцы племени команчи отличаются необыкновенной жестокостью и часто измываются над своими пленниками, подвергая их нещадным пыткам. Так, например, им ничего не стоит отрезать язык, если несчастный вздумает возопить о помощи среди ночи.

А когда он убьет ее, то снятый с нее скальп с длинными темными локонами будет повешен на длинном шесте в какой-нибудь живописной долине, чтобы этим зрелищем мог насладиться не только он сам, но и все проходящие мимо путники. Совсем недавно она сама собственными глазами видела скальп какой-то блондинки. И жертвой, как удалось определить ее спутникам Роберту Черный Коготь и доктору Уиланду, несомненно, стала молодая женщина.

Боже милостивый, нет! Только не это! Господи Иисусе, сделай так, чтобы она открыла глаза и увидела, что этот человек ушел прочь, оставил ее в покое!

Собравшись с силами, она снова открыла глаза и, к ужасу своему, увидела, что он не ушел. Сердце трепыхалось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется наружу. Он все еще стоял в проеме входа в вигвам и пристально смотрел на нее, слабо освещенный пляшущими языками пламени. Его громадная фигура казалась еще более зловещей на фоне свинцово-темного неба. Она поняла, что у него есть все преимущества для осуществления самых гнусных замыслов и что он непременно воспользуется ими, даже если она попытается оказать сопротивление.

Она судорожно сглотнула и попыталась подавить в себе невыносимое чувство страха. Джереми когда-то сказал, что она обладает редкой способностью подавлять в себе страх и не показывать виду, что боится, и именно это качество всегда вызывало у него восхищение. Они лежали тогда в таком же примерно вигваме при свете звезд, и он вынужден был признать скрепя сердце, что ее трудно назвать плаксивой и изнеженной женщиной, хотя она и старалась изо всех сил играть роль чувствительной дамы. Он произнес эти слова с нескрываемой горечью, но она-то понимала, что он втайне гордится ею. Если бы она была в гуще того памятного сражения с южанами, то генерал Грант вряд ли смог захватить Ричмонд.

Да, она прекрасно знала, как нужно сражаться! Но будет ли у нее возможность продемонстрировать свои бойцовские качества сейчас?

Она почувствовала, что биение сердца слегка замедлилось, а потом снова убыстрилось, грозя разорвать ее изнутри. Сердце стучало с такой силой, что, казалось, даже самые громкие барабаны не смогли бы перекрыть этот громогласный звук.

Мужчина у входа сделал какое-то неясное движение, напоминающее робкий шаг к центру палатки. Когда он освободил проход, она поняла, что гроза уже прекратилась: дождь перестал лить как из ведра и только прохладный ветер напоминал о том, что совсем недавно здесь бушевало ненастье. Невыносимо громкое завывание бури сменилось заунывным стоном ветра, который гулял по всей долине. А в ушах все еще стоял громкий стук сердца, который усиливался с каждым шагом приближающегося к ней человека.

Ночь была дикой и зловещей, как и этот человек.

Она подняла руку ко лбу, чтобы, прикрыв глаза от бликов, лучше разглядеть его. Громкий стук сердца становился все громче, а его неустанный бой звучал так ритмично, будто секунды отбивали свой счет, приближая с каждым ударом момент расплаты.

Почему так громко стучат барабаны и что означает их нервный и настойчивый ритм? Ей вдруг ужасно захотелось узнать, не так ли громко и отчаянно стучали они в момент принесения жертвы языческим богам. Неужели она сама стала одной из жертв? Может, каждый удар барабана напоминал о ее обреченности?

Джереми мог бы без особого труда разгадать тайный смысл этих звуков. Он прекрасно знал все обычаи и обряды команчей, как, впрочем, знал и традиции других индейских племен – апачей, шайеннов, пауни, юта и всех тех, кто населял дикие территории вдоль узких и опасных проходов на запад. Многие солдаты считали всех этих индейцев жуткими и неисправимыми дикарями – все на одно лицо. Но Джереми знал все особенности и потратил на изучение их обычаев немало времени. Именно поэтому он так часто предупреждал ее о том, что команчи могут быть очень опасными и вести себя как самые настоящие дикари. Правда, он всегда добавлял, что при этом они необъяснимо горды и чрезвычайно независимы в своих поступках.

Только сейчас она поняла, что в вигваме достаточно тепло, несмотря на недавний проливной дождь и сильные порывы ветра. Эти команчи очень хорошо приспособились к условиям жизни и прекрасно устроили свои походные жилища, которые надежно укрывали их от ветра и дождя. Словом, они знали, как можно выжить на этой не очень гостеприимной земле. А самое ужасное – они были хорошими знатоками по части издевательств над своими пленниками.

От этой мысли по ее телу пробежал холодок и пробила мелкая дрожь. Он был от нее на расстоянии нескольких футов и возвышался как гранитная скала. Еще секунда – и он приблизится к ней вплотную. А потом она увидит над собой его краснокожее лицо, блестящие от красноватого света костра глаза и наконец-то узнает, зачем он сюда явился.

– Ты! – вскрикнула она от неожиданности, подняв голову.

Он медленно подошел к огню, а она, онемев, уставилась на него, боясь пошевелиться и не веря своим глазам. Тусклый огонь слегка осветил его лицо, еще больше подчеркнув гигантский рост и необыкновенную мощь мускулистых плеч. А в его глазах блеснули яркие изумрудные искорки. Она поняла, что этого человека обуревают эмоции, но пока еще не могла определить, какие именно.

Пока она продолжала недоуменно таращить на него глаза, он подошел поближе, протянул руки и поймал ее запястья. Затем он легко приподнял ее, поставил на ноги и притянул к себе.

– Завтра, мадам, я, может быть, умру за вас, – тихо сказал он глубоким и необыкновенно богатым обертонами голосом, тщательно выговаривая каждое слово.

В этот момент ей почудилось, что сильное эмоциональное напряжение, которое она уже успела заметить в его глазах, тут же передалось на кончики его пальцев, державших ее руки стальным захватом.

– Завтра я могу умереть, – продолжал он шептать, обдавая ее теплом своего дыхания и осыпая жаркими поцелуями ее лицо. – А сегодня ночью…

– Господи! – взмолилась она, когда ее губы на мгновение оказались свободными.

Жар страсти уже вовсю полыхал в ее теле, и оно конвульсивно подергивалось, как будто под ударами тока. Он проникал во все поры, во все потаенные углы, оставляя после себя выжженную пустыню. Она одержимо пожирала его глазами, не в силах отвести их в сторону.

Он все-таки пришел за ней.

Не долго думая, она обвила руками его широченные плечи и прильнула к мускулистой груди. Он погрузил ладони в ее пышные волосы и немного отстранил от себя, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Жизнь и смерть. Сделай так, чтобы они были достойны друг друга, – задумчиво произнес он, с трудом сдерживая свой страстный порыв.

Она долго смотрела на него, как будто раздумывая над его словами, а он, не дождавшись ответа, обхватил ее руками и повалил на шкуру бизона.

– Отдайся мне! – почти приказал он осипшим голосом.

Какое-то мгновение она смотрела на его красивое лицо и даже хотела прикоснуться к нему рукой, но силы, казалось, окончательно покинули ее. А он тем временем лихорадочно стаскивал с себя рубашку, затем швырнул в сторону брюки и улегся рядом с ней, прижавшись всем телом. Он был огромным и совершенно фантастическим в тусклом мерцании слабого огня, напоминая древнюю статую из золота. Его руки ловко скользили по ее телу и вскоре освободили ее от одежды, которую так любезно дали ей женщины из племени.

Не успела она опомниться, как оказалась совершенно голой и прижатой к его пышущему жаром телу. Уголки его губ покривила самодовольная ухмылка.

– Не сопротивляйся, Криста! Отдай мне все, что у тебя есть! Все без остатка!

Глядя на него в тусклом свете затухающего костра, она вдруг почувствовала острую боль, – словно он вонзил клинок прямо в сердце.

Она всегда выигрывала все свои сражения и не покорилась даже этому человеку. Более того, она фактически предала его и именно благодаря ее упрямству они оказались на этой Богом забытой земле, в этой глухомани, из которой теперь не знали, как выбраться. И все же он пришел к ней, несмотря ни на что.

Он быстро почти полностью накрыл ее своим бронзовым телом.

– Я отдам тебе все, что ты пожелаешь, – томно выдохнула она и тут же добавила шепотом, как будто опасаясь, что он прервет ее:

– Отдам все и надеюсь, что это вознаградит тебя за столь долгое воздержание!

Он сладострастно застонал, жадно прильнул к ее губам, а ладонью левой руки стал нежно ласкать ее полную, тугую грудь.

Кристой овладело такое блаженство, что она невольно выдохнула, не заметив, как из уст сорвались самые важные для нее слова:

– Я люблю тебя.

«Что толку убеждать его в этом, – с горечью подумала она, – если у нас, возможно, не будет будущего, чтобы доказать свою любовь». Она с неописуемым восторгом ощущала на себе его нежные и тонкие пальцы, которые гладили ее соски, опускались вниз живота, протискивались между ногами, вызывая ни с чем не сравнимое блаженство. А когда они наконец-то нащупали ее трепетную плоть, она вскрикнула и подалась вперед, выгнувшись дугой и открывая себя навстречу его движениям. Все произошло так быстро, что она даже опомниться не успела. Он посмотрел в ее глаза, ярко блестевшие в свете живого огня, а потом тихо прошептал:

– Теперь смерть мне не страшна, любовь моя. Ты действительно вознаградила меня за столь долгое терпение.

Криста встала на колени, прижалась к нему грудью и начала нежно гладить его тело, медленно приближаясь к вожделенной мужской плоти. Он поначалу тихо стонал, а потом не выдержал напряжения и направил ее руку к обезумевшему от страсти средоточию всех земных радостей. Она тоже стонала, ритмично сжимая его огромную мужскую плоть, достигшую невероятного напряжения. Он крепко обхватил ее обеими руками, уложил спиной на мягкую шерстяную подстилку, а потом раздвинул ей ноги, любуясь неописуемой красотой женского тела.

– Господи! – едва слышно прошептал он и жадно набросился на нее всей своей истосковавшейся плотью.

В ту же секунду они слились в одно неразделимое целое, всецело отдаваясь взаимной страсти. Сейчас вокруг них не было ничего, кроме всепожирающего огня любви. Она уже почти плакала от восторга и ничуть не стеснялась своих слез. А он продолжал ритмично взбираться на вершину блаженства, легко увлекая ее за собой. Через несколько секунд и он конвульсивно забился, издав громкий стон, и замер.

Они лежали неподвижно несколько минут, после чего он поднял голову, тяжело вздохнул и прилег рядом с ней, продолжая обнимать ее и поглаживать волосы.

– Я люблю тебя!

Криста хотела ответить ему тем же, но не смогла. Он поднял ее на небеса, и покидать их ей очень не хотелось. И только некоторое время спустя она вернулась на грешную землю.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но он остановил ее.

– Тссс, у нас впереди еще целая ночь.

Ночь. У них есть еще целая ночь. Но при этом, возможно, никакого будущего. Только прошлое. Иногда ей казалось, что их общее прошлое началось бог знает когда, но потом наступал момент, когда оно исчезало, и возникало ощущение, что никакого прошлого у них не было, что все началось несколько минут назад, когда он прискакал к ней на своей быстроходной лошади.

Это был ненавистный ей всадник, облаченный в столь же ненавистную униформу. И именно с этим человеком она заключила дьявольское соглашение.

Это было очень давно…

Война закончилась в самом начале лета.

И сразу после этого началась их личная междоусобная война.