Габриэлла
Кингстон сказал мне прийти пораньше, так как никому из нас не нужно было работать, и упомянул, что подготовка к свиданию — это целое событие, что бы это ни значило.
Я приняла душ, побрилась в нужных местах и засунула свою косметику и средства для волос в сумку вместе с моим самым сексуальным нижним бельем и несколькими вариантами обуви.
Было уже почти четыре часа, когда такси останавливается перед зданием Ленокс-Хилл. Швейцар приветствует меня по имени, как и лифтер.
— Он ожидает вас, мисс Габриэлла, — говорит седовласый мужчина с легким поклоном.
Я выхожу на верхнем этаже, который ведет в небольшой вестибюль и заканчивается большими двойными дверями. Прежде чем успеваю поднять кулак, чтобы постучать, одна из дверей открывается, и передо мной появляется улыбающийся Кингстон, одетый только в спортивные штаны и тапочки.
— Твою мать, — выдыхаю я и пытаюсь прикрыть рот, который отказывается слушать команду «заткнись».
— Привет, красавица, — протягивает он и жестом приглашает меня войти.
— Ой… привет. Ты… — Я с трудом сглатываю. — Где твоя рубашка?
Парень прищуривает взгляд, и жар вспыхивает у меня на шее.
— Тебя беспокоит моя обнаженная грудь?
— Нет?
Улыбка медленно растягивает его губы.
— Уверена?
— Нет… Я имею в виду, да. Да, я уверена.
— Я только что вышел из душа. — Он закрывает за мной дверь. — Я все еще горяч после тренировки.
«Да, это так. Он горяч».
Я не могу смотреть на него, не тараща глаза, поэтому переключаю свое внимание на его апартаменты. О человеке можно многое рассказать по его дому. И современный дизайн, наполненный мягкими диванами и яркими произведениями искусства, — это именно то сочетание красоты и комфорта, которое я ожидала от этого парня. Стильный, гладкий, мужественный с оттенком женственности и наполненный светом.
— Я возьму это. — Он касается своими теплыми пальцами моих и забирает мои сумки и платье. Вешает чехол в шкаф для одежды и ставит сумки рядом. Затем встает передо мной во весь рост. Я дрожу от его близости. — Ты нервничаешь?
Я облизываю нижнюю губу в надежде, что это уберет легкое покалывание, которое чувствую там.
— Ты просто… — Я сглатываю. — Ты действительно хорошо выглядишь без рубашки.
— Хм… — Он подходит ближе, его голос становится едва слышным. — Это мило, но я имел в виду, нервничаешь ли ты из-за сегодняшнего вечера.
Мои щеки превращаются в факелы, и я прижимаю кончики пальцев к разгоряченной плоти.
— О, эм, нет, не совсем. Я знаю Эвана некоторое время.
В глазах Кингстона появляется хищный блеск.
— Эван.
— Да, ты, э-э… вы встречались с ним… в ту ночь, когда ты был в отключке.
Парень моргает, как будто роется в своем банке памяти.
— Ты, наверное, не помнишь. Ведь был совершенно не в себе. Эван помог мне затащить тебя в постель.
Кингстон хмыкает, а затем направляется на кухню.
— Выпьешь?
— Нет, эм… нет, спасибо.
Парень достает бутылку шампанского «Круг Розе» из своего холодильника у окна, а затем бокалы.
— Тебе следует выпить чего-нибудь, пока готовишься. — Он открывает пробку, затем разливает розовую жидкость с пузырьками. — Это поможет успокоить нервы.
Наверное, это хорошая идея. Если он не наденет рубашку, а я не успокоюсь, то вполне могу спросить — можно ли потрогать его пупок или вздремнуть на его груди. Поэтому беру бокал и жадно делаю два больших глотка.
Парень сияет довольной, почти самодовольной улыбкой и указывает на свой диван.
— Садись. У тебя еще есть немного времени.
Я сбрасываю сандалии и забираюсь с ногами на диван. Кингстон расспрашивает меня об Эване: откуда я его знаю, как долго и какой он. Он слушает без особого отклика, если не считать случайного подергивания его щек и напряжения мышц. Или, может быть, я слишком пристально смотрю на его мускулы.
— Ты упомянула, что давно не была на свидании. — Кингстон произносит это не как вопрос, но я все равно отвечаю.
Рассказываю ему о последних двух свиданиях, на которые ходила, а он качает головой и бормочет ругательства.
— А как насчет тебя? — спрашиваю я, когда он наполняет мой бокал шампанским во второй раз. — Какие-нибудь интересные свидания в последнее время?
— В последнее время? Нет. Но был кое-кто, — говорит он и возвращается на свое место через несколько подушек от меня. — Это было очень давно.
— Во Франции?
— Нет. — Его улыбка застенчивая, но демонстрирует все его белые зубы. — Здесь, в Нью-Йорке.
— Расскажи мне о нем.
Выражение его лица меняется, и парень прочищает горло.
— Вообще-то, о ней. Мы познакомились через общих друзей. Она не хотела иметь со мной ничего общего.
Какая идиотка. Я делаю глоток шампанского.
— Ее потеря.
Он смотрит вдаль, в никуда.
— Нет, она была умной. Чертовски умной. Я тогда был таким придурком.
— Так что же произошло?
Его карие глаза становятся темными, затравленными.
— Ничего не вышло.
Кингстон не уточняет, и, я чувствую, что ему неудобно делиться чем-то большим, поэтому не спрашиваю. Предполагаю, что тот понял, что гей, и не смог увлечься ей. Или, может быть, она отпустила его, чтобы парень мог быть счастлив?
— Есть ли кто-нибудь, в ком ты сейчас заинтересован?
— Не совсем, — говорит он, не сводя с меня глаз. — Никого, кого я мог бы преследовать.
— Потому что он не гей?
— Что-то в этом роде, да.
Я протягиваю руку и участливо провожу по его бедру, притворяясь, что твердые мышцы под мягкой тканью не заставляют мое сердце биться немного быстрее.
— Это отстой. Мне очень жаль.
Он наблюдает за моей рукой, как я двигаю ладонью вверх и вниз, снова вверх и обратно.
— Мне тоже.
— Надежда еще есть. — Я сжимаю его бедро. — Мы должны пойти в один из этих гей-клубов.
Кингстон хмурится, отрицательно качает головой и встает.
— Хватит обо мне. Давай спланируем твою ночь.
Я залпом выпиваю полбокала шампанского, потому что это действительно помогает моим нервам.
— Я взволнована. — Делаю еще один глоток. — У меня не было секса много лет…
Позади меня слышится звон бьющегося стекла, и я оборачиваюсь и вижу Кингстона, уставившегося на разбитый бокал для шампанского.
— Позволь мне помочь тебе. — Я спешу к нему.
— Не надо. Там стекло…
— Ой! — Я хватаюсь за островок и поднимаю ногу. Осколок стекла торчит из кровоточащей раны чуть ниже моего большого пальца.
Парень подходит, хватает меня за плечи и поднимает так, будто я ничего не вешу. Кингстон усаживает меня на островок и опускается на корточки у моих ног. Его длинные, изящные пальцы нежны, когда он осматривает мою рану и…
— Ай! Черт!
— Прости. — Он бросает окровавленный осколок на пол к остальным, затем хватает кухонное полотенце со стойки.
Я поднимаю ногу.
— Не надо. Не хочу испортить твое кухонное полотенце.
Парень качает головой, отводит мою ногу назад и заворачивает ее в теплый хлопок.
— Плевать на полотенце.
Кингстон хватает мой бокал с шампанским, наполняет до краев, затем протягивает его мне и говорит оставаться на месте, пока он убирает беспорядок. Как только пол снова становится безопасным, я двигаюсь, чтобы соскользнуть с острова, но парень подхватывает меня на руки. Его обнаженная грудь твердая и покрыта самой совершенной россыпью светло-каштановых волос. Он теплый, от него восхитительно пахнет, и когда тот несет меня по коридору, я позволяю своему разуму представить, что он относит меня в свою постель, как любовницу.
Кингстон проходит мимо зеркала, и я мельком вижу свое отражение и бледно-серебристый шрам, который пересекает все мое лицо. Вспоминаю, что в мире моей мечты, где Кингстону нравятся женщины, он никогда бы не выбрал женщину, похожую на меня. У него есть выбор из супермоделей или голливудских актрис с гарвардским образованием. От олимпийских спортсменок до самых желанных светских львиц в мире. У такой женщины, как я, никогда не было бы ни единого шанса.
Все, что у меня когда-либо будет — это его дружба. Его забота. Но не влечение. Мне лучше не забывать об этом.
Кингстон кладет меня на свою кровать и направляется в ванную. Я отодвигаюсь назад, чтобы сесть, прислонившись к обитой кожей спинке, размером с его двойные входные двери. Его спальня оформлена в темных оттенках по сравнению с остальной частью квартиры — стены угольного цвета, выцветший кожаный диван и кресло, а кровать, я готова поклясться, больше, чем стандартная двуспальная кровать. Пол из темного дерева елочкой, и хотя здесь есть панорамные окна от пола до потолка, они закрыты роскошными шторами, которые блокируют свет. Я не удивлена, увидев, что его гардеробная выглядит как вторая спальня, заполненная одеждой и обувью, и там даже есть свой собственный остров.
— Дай мне еще раз взглянуть на твою ногу. — Он неторопливо подходит к кровати, а я смотрю на эти мускулы, которые исчезают в передней части его спортивных штанов, напрягаясь с каждым шагом.
Парень садится у моих ног.
— Я не хочу заляпать кровью твою кровать.
Кингстон скользит взглядом по моим ногам.
— Я не против небольшого количества крови на моей кровати, Габриэлла. — Его голос низкий и вибрирует в воздухе между нами.
Я прикусываю губу, все мои внутренности сжимаются. Кажется, парень замечает это, и из его груди вырывается тихий смешок. Черт возьми, мне, должно быть, действительно нужно заняться сексом.
Но с Эваном?
Это осложнит рабочую атмосферу.
Что, если мы займемся сексом, и это будет ужасно? Что, если мы займемся сексом, и это будет здорово? В любом случае, как я снова встречусь с ним на работе после того, как он увидит меня голой? Притормози, сегодня никто не будет заниматься сексом. Но я уверена, что он попытается поцеловать меня. Что, если Эван поцелует меня?
Просто скажу ему, что не целуюсь на первом свидании.
Но я хочу поцеловать его. Не столько его, сколько кого-нибудь. Я не растворялась в хорошем поцелуе уже… А, разве я когда-нибудь растворялась? Помню ли вообще, как это делается?
Кингстон намазывает мне ногу какой-то мазью, затем наклеивает два лейкопластыря. Закончив, легонько сжимает мою лодыжку.
— Как ты себя чувствуешь?
— Довольно хорошо, благодаря этому. — Я поднимаю бокал с шампанским.
Парень выпрямляется во весь рост и скользит взглядом карих глаз от моих ног к моему лицу.
— Ты сегодня на каблуках?
Я киваю.
— Хм. Нога может беспокоить.
— Со мной все будет в порядке.
— Ты всегда можешь все отменить. Перенеси на то время, когда твоей ноге станет лучше.
— Нет, я хочу пойти. — Судя по тому, что чувствую к Кингстону, я должна быстро потушить пожар. Если это случится с Эваном, то так тому и быть.
Кингстон
Габриэлла уже час находится в моей ванной, внося последние штрихи в свой образ. За это время я проглотил несколько глотков скотча в надежде заглушить собственническую боль, которая вспыхивает, когда она рядом. Мне не терпится выломать дверь и привязать девушку к своей кровати. Чтобы удержать ее от свидания с Эваном. Придурком, который ее не заслуживает. Не ценит.
Не так, как я.
Но Габриэлла слишком хороша для меня. Я больше подхожу для того типа женщин, которые не копают слишком глубоко и лишь довольствуются роскошным образом жизни, а не какой-либо реальной, значимой связью.
Связь? Господи, Габриэлла, кажется, проникает в мою душу каждый раз, когда смотрит мне в глаза. Как будто действительно видит меня. Может ли она видеть мой позор? Секреты? Все эти чертовы сожаления?
Я вскакиваю, чтобы налить себе еще выпить, как раз в тот момент, когда щелкает замок на двери моей ванной. Подошвы моих тапочек от Гуччи приклеиваются к полу, когда Габриэлла входит в спальню.
Я уже видел ее в этом платье раньше, и представлял, как она будет выглядеть, когда подготовиться к выходу, но даже мои самые яркие фантазии не подготовили меня к потрясающей женщине, стоящей передо мной. Дымчатый макияж глаз, полные красные губы, короткая юбка и высокие каблуки, из-за которых эти ноги кажутся длиной в милю.
— Плохо? — Она складывает руки на животе и неловко переминается с ноги на ногу.
— Нет… — хриплю я и откашливаюсь, чтобы прочистить горло. Сглатываю и пробую еще раз. — Неплохо. Совсем неплохо. — Она выглядит… — Хорошо. — Что? Нет, нехорошо. — Я имею в виду… — Еще раз сглатываю. — Действительно очень хорошо.
Я буквально не нахожу слов. Хотя никогда не теряюсь в словах, особенно в присутствии женщин. Габриэлла переворачивает привычный сценарий и меняет все правила моих игр. Я даже не могу ясно мыслить.
Девушка опускает подбородок и смотрит вниз на свое тело. Ее каштановые волосы спадают вперед, из-за чего трудно разглядеть ее лицо.
— Ты уверен?
— Есть одна вещь. — Я подхожу к ней и перестаю стесняться находиться в ее пространстве. — Можно мне? — прошу разрешения прикоснуться к ней.
Девушка кивает.
Я разворачиваю ее так, чтобы Габриэлла оказалась лицом к зеркалу в полный рост.
Даже когда она на каблуках, я почти на фут выше ее, и отражение меня, стоящего позади нее, без рубашки и немного раскрасневшегося, вызывает в воображении фантазии, которые не приносят пользы всей моей гомосексуальной шараде.
Девушка встречается со мной взглядом в зеркале.
— Что?
Моргаю, потому что о чем, черт возьми, я только думаю? О, точно…
— Думаю, из-за глубокого выреза…
Я подхожу к ней так близко, что ее задница почти касается моих бедер. Сдерживаю стон и отклоняю нижнюю часть тела, чтобы девушка не почувствовала внезапную твердость под моими спортивными штанами. Я разжимаю пальцы и запускаю обе руки в ее длинные шелковистые волосы, в то время как говорю себе не сжимать их в кулак, не откидывать ее голову назад и не погружать свой язык в ее рот.
«Сосредоточься, черт возьми!»
Я оттягиваю пряди назад, вверх, скручиваю и удерживаю. Когда смотрю в зеркало, чтобы увидеть свою работу, то обнаруживаю, что мои губы приоткрыты, а веки полуопущены. Стряхиваю с лица сексуальное выражение и чертовски надеюсь, что она этого не заметила.
— Думаю, тебе стоит поднять волосы наверх, — бормочу я срывающимся голосом.
Ее красивое лицо бледнеет. Уголки губ опускаются вниз, девушка словно становится меньше и отходит от зеркала.
Я заставляю себя оставаться на месте и не гоняться за ней только для того, чтобы снова заполучить ее в свои руки.
— Что не так?
Габриэлла качает головой, занимаясь упаковкой вещей, которые привезла с собой.
— Ничего.
— Ты лжешь.
Ее руки замирают на полпути к тому, чтобы запихнуть пару туфель в сумку.
— Ты тоже.
— О чем, черт возьми, ты говоришь…
Она резко оборачивается.
— Ты ведешь себя так, будто даже не видишь их!
Мне не нужно просить разъяснений. Я знаю, что она говорит о своих шрамах, и прикидываться дурачком было бы жестоко.
— Я вижу их.
— Тогда ты знаешь, почему я не могу просто поднять волосы наверх. Особенно на свидании. — Она обреченно вздыхает, затем возвращается к запихиванию своих вещей в сумку. — Люди смотрят на них так, словно забывают, что к ним привязан целый человек, у которого есть чувства и бьющееся сердце.
Я рискую подойти ближе и сажусь на край кровати рядом с ее сумкой.
Девушка отворачивает лицо ровно настолько, чтобы скрыть свою покрытую шрамами сторону, и задаюсь вопросом, намеренно она делает это или сила привычки.
— Тебе не нужно прятаться. Шрамы — часть тебя, и любой, кто хочет узнать тебя, должен их увидеть.
Девушка издает звук, похожий наполовину на смех, наполовину на слезы.
— Габриэлла, — произношу ее имя, чтобы привлечь внимание, и она смотрит на меня с эмоциями, наполняющими ее глаза. — Я серьезно. С твоим лицом все в порядке.
Ее печаль превращается в жестокий холод.
— Говорит парень с идеальной внешностью.
— Габ…
— Не надо. — Она приближает свое лицо так близко к моему, что я чувствую тепло ее дыхания и запах ее мятной зубной пасты. — Ты понятия не имеешь, каково это — выглядеть так.
Я стискиваю зубы и киваю.
Она права. Мои недостатки не видны невооруженным глазом, но это не значит, что я не знаю, каково это — иметь те части себя, которые я прячу подальше. Части меня, которые нельзя выставлять на свет божий. В этом смысле я полный гребаный лицемер.
— Спасибо за все. — Она перекидывает сумку через плечо. — Я лучше пойду.
С этими словами Габриэлла выходит и захлопывает за собой дверь.