Несовершенный (ЛП)

Глава 24

Мейсон

Ты пойман между тем, что хочешь иль что знаешь.

Отчаянно желая больше, получишь лишь удар в ответ.

Что ж делать то, что ж делать?

Когда слова разрушат мир, закроется тот рай, останется лишь ад.

Семнадцать. Я звонил ей семнадцать раз. Еще больнее осознавать, что она бросила меня не по той причине, по которой должна была. Я не смог сохранить ее только для себя, так как слишком сильно надавил на нее. Это моя гребаная ошибка.

Но я видел, что могу для нее сделать. Но что я могу ей дать?

И это заставило меня почувствовать… что-то другое. Чертову ненависть, которая закипает внутри меня.

Все должно было закончиться именно так. А чего, черт возьми, я ожидал? Я рассчитывал удержать ее. Чтобы она научилась меня любить. Чтобы между нами было все правильно.

Никакие рассуждения и логика не объясняют, почему я чувствую себя преданным и одиноким. Ни одно чертово объяснение не изменит ощущение, что ситуацию нужно исправлять. В моем стакане звенит лед. Я беру бутылку односолодового виски Macallan. Жидкость плещется в бутылке, когда я читаю этикетку, проводя пальцами по крышке.

Отец подарил мне эту бутылку, когда я основал компанию. Когда я сообщил, что собираюсь заняться собственным бизнесом, и при этом буду заниматься любимым делом. В тот день я так гордился собой. Мое дыхание учащается, и я крепче сжимаю бутылку.

Мне необходимо расслабиться. Скриплю зубами, чувствуя, как по телу пробегает тревожное напряжение.

Джулс должна была стать милым отвлечением; как чертовски иронично это звучит. Она оторвала меня от реальности, заставила почувствовать, будто у меня есть время. Словно у меня появился выбор.

Я бросаю крышку от бутылки на буфет, и, даже не понюхав, сразу наливаю виски в стакан.

Если бы мой отец был здесь, он устроил бы скандал из-за того, что я пью виски со льдом.

— Но этого ублюдка здесь нет, — усмехаюсь я себе под нос. — Никого.

Из-за последней мысли я чувствую пустоту в груди. Делаю большой глоток виски, и оно легко течет по горлу. Тепло растекается по моей груди, идя вниз живота. Я делаю еще один глоток, запрокидываю голову, а потом выпиваю до конца. Холодный лед касается моих губ, но боль так и не удается заглушить. С грохотом ставлю стакан, и жду, когда начнется действие спиртного.

Но это занимает слишком много времени. Я смотрю прямо перед собой на семейную фотографию, стоящую на буфете. Столовая, единственная комната в этом проклятом месте, где есть фотография хоть кого-то.

В остальной части дома вообще нет ничего личного. А что у меня вообще есть личного? Моя клюшка для лакросса и эта гребаная форма остались у родителей, и я уверен, их давно выбросили.

Снова наливаю виски в стакан, чувствуя, как мое дыхание замедляется, когда ощущаю действие спиртного, и вспоминаю день, когда впервые вошел сюда.

Я только купил новую одежду, мебель. Все новое. Этот дом стал началом моей профессиональной версии. В картонной коробке, которую я держал в руках, была лишь горстка компакт-дисков и несколько открыток от моего друга из Германии, с которым я познакомился в колледже. С тех пор мы потеряли связь.

Мой диплом находился в самом низу, хотя у меня не было никаких реальных причин хранить его.

Я делаю глоток, прислушиваясь к стуку льда о стекло. Вкус виски остается у меня на языке, и я прижимаю его к зубам, прежде чем проглотить жидкость. Все мои награды находятся в рамках и расположены вдоль стены в моем рабочем кабинете.

Мой взгляд возвращается к семейной фотографии, где нас трое. Я ни черта не похож на свою мать. Я — вылитая копия отца, который стоит между нами. У мамы мягкая улыбка, глаза блестят. Она была такой выразительной. У нее был тихий голос, но то, что она говорила, было невозможно игнорировать.

Она могла рассмешить всю комнату, заговорив только раз за весь вечер. Я выдыхаю, глядя на твердую руку отца на моем плече на фотографии.

Ему это в ней нравилось. Однажды он сказал мне, что она — идеальная жена. Это было до того, как он поймал ее на измене.

Интересно, любил ли тот мужчина, ради которого она рисковала своим браком, слушать ее разговоры? Интересно, поэтому она это сделала?

Я допиваю виски, отодвигаю старинное кресло у стола и опускаюсь в него, откинув голову на спинку.

Комната чертовски темная, с черными текстурированными обоями на самой длинной стене, остальные три — выкрашены в мягкий серый цвет. Я хотел, чтобы она выглядела мужской. Помню, как говорил об этом дизайнеру. Я сказал ей, что хочу, чтобы она отражала меня.

Справа, в центре комнаты, рядом с буфетом из темного красного дерева находится длинный газовый камин. С темно-черными кристаллами там, где горит пламя, и гладким мрамором вокруг. Еще больше черного. Даже светильник в комнате черный. Круглый маятник, удерживающий свет внутри.

Делаю глубокий вдох и втягиваю в рот кубик льда.

Это отражение меня.

Сердце огня, которое никогда не горит. Темное прошлое, имеющее значение только для одного момента времени.

Интересно, знала ли эта сучка-дизайнер, что делает?

Я пинаю ножку антикварного стула из резного обожжённого дерева, стоящего рядом. Темно-коричневая кожа кресел выглядит потертой.

Мне чертовски нравилась эта комната. Мне все в ней понравилось, как только я увидел ее. Единственное, что я добавил, — это серебряная рамка для фотографий, а затем я наполнил бар спиртным.

И слава богу, что я это сделал. Поднимаю стакан к фотографии, хотя он и пуст, если не считать льда.

— За тебя, чертов придурок, — выдыхаю я и беру в рот еще один кубик льда.

Он хрустит под зубами, а я задаюсь вопросом, был ли этот тост за моего отца или за меня.

Толкаю стакан по гладкому столу, за которым почти никогда не сидел, если только ради того, чтобы выпить пару стаканов виски, и достаю сотовый.

Я чертовски хочу Джулс.

Она чиста и нежна, в ней так много того, что я хочу сохранить. Мне действительно не стоило к ней прикасаться. Мне дали больше, чем я заслуживаю.

Я больше не могу.

Экран загорается, когда я слышу, как ее слова эхом отдаются в моей голове. Она не должна была решать, когда все закончится. Только не так. Не из-за чего-то такого чертовски глупого.

Когда мы вместе, мы делаем друг друга счастливыми. Я устал жить такой жизнью, когда мне не за что бороться. Я хочу, чтобы она вернулась.

Вздрагиваю, когда телефон звонит в моей руке. Я бросаю его на стол, от вибрации он слегка двигается.

Я тру глаза, чувствуя, как меня охватывает жар от выпитого и начинает овладевать мной.

— Алло, — я произношу ровно, как мне кажется. Я почти уверен, что мне удалось произнести уверенно.

— Мейсон, нам нужно поговорить, — сразу узнаю голос Лиама.

Я кладу голову на руку и опираюсь локтем о стол, прежде чем потереть переносицу. Нам действительно нужно поговорить. Нам необходимо, черт возьми, серьезно поговорить о том, что я не могу со всем этим справиться.

Деньги потрачены.

Но я не могу продолжать двигаться вперед.

Мне нужно вернуть все отцу и разорвать все связи. Мне нужно его сдать.

Я выдыхаю, и чувствую спазм в желудке. Без его денег мы обанкротимся. Но я не могу больше находиться у него под каблуком.

— Нам нужны инвестиции твоего отца.

Я с грустью усмехаюсь, когда осознаю, что сказал Лиам.

— Нам их уже давали, — говорю я и, пошатываясь, иду к буфету, телефон на громкой связи, а я наливаю себе еще один стакан. Бутылка уже наполовину выпита. — Мы уже потратили их, — произношу я громко и отчетливо, поднося янтарную жидкость к губам.

На этот раз я вдыхаю сладкий аромат. Черт, пахнет так же хорошо, как и на вкус.

— Нам нужно больше. — Я делаю глоток, глядя на телефон. В то время, как Лиам продолжает. — Поместье в Верхнем Ист-Сайде у нас в кармане, и комитет одобрил планы сноса.

Я качаю головой и снова тру переносицу, ставя стакан на стол. Сделав шаг вперед, я начинаю жалеть, что выпил так много. Голова кружится, а тело горит.

— Нет, они не могли этого сделать.

— Я все уладил. Нам все одобрили, Мейсон.

Я слышу счастье в голосе Лиама. Даже гордость. Он хлопает в ладоши на другом конце телефона, его грубый смех наполняет комнату.

— Нам просто нужен последний чек от твоего отца.

— Нам от него ни хрена не нужно, — выдыхаю я и кладу оба локтя на стол.

— Что?

Лиам ждет ответа, а я уже и забыл, что мы говорим по телефону.

— Ты что, пьян? — спрашивает Лиам, едва скрывая гнев, и я не знаю почему.

— Нет, — поспешно отвечаю я, но знаю, что это не так.

— Что с тобой, черт возьми? — спрашивает он. — Что произошло между вами?

— Мы не будем ничего брать у моего отца.

Это все, что я могу сказать.

— Черт. Нам нужны эти средства к понедельнику, — голос Лиама тверд, но в нем слышится паника.

— Мы найдем кого-нибудь другого.

Я прищуриваюсь и стараюсь дышать ровно. И обрести решимость. Я отказываюсь быть обязанным такому человеку, как он. Отказываюсь играть по его правилам.

— К понедельнику? — он повышает голос, Лиам не может в это поверить. — Мейсон, мы не сможем. Мы проиграем сделку. Желающих много. Потребовался почти год, чтобы получить ее.

Лиам начинает нервно перечислять все причины, по которым мой план провалится. Как мы разоримся. Как все вокруг разрушится.

Хотя я уже знаю это и без него.

Я встаю, оставляя стакан на столе, а бутылку виски открытой, беру телефон и выхожу из столовой.

— Мне плевать, — я делаю глубокий вдох, прислушиваясь к тишине на другом конце провода. — Я не возьму у него больше ни цента.

Даже если это убьет меня.