Джулия
Ложь, ложь, уходи…
Забери все грехи.
Мы пытались убежать, ты пыталась нас нагнать.
Победа за тобой,
От нас остались лишь руины.
Рамка со щелчком встает на место, я поворачиваю ее в руках и улыбаюсь. Выпрямляю спину, держа в руках тяжелую серебряную рамку. Я не собираюсь выставлять ее на всеобщее обозрение. Это действительно глупо, но я хотела, чтобы фотография была в рамке.
Задеваю своим помолвочным кольцом серебряную рамку, пока любуюсь ей, солнечный свет из большого эркера в доме Мейсона, теперь нашем доме, отражается от стекла, когда я читаю слова, выгравированные на ней:
Новая любовь и новое начало.
Это наша фотография из первой статьи о нас, которая появилась в газетах. Тогда я даже не могла представить нас вместе. Я была преисполнена чувства вины и боли и не вполне понимала, что происходит вокруг, но ненавидела то, что о нас писали в газетах.
Но мне очень понравилась откровенная фотография.
На днях я случайно наткнулась на нее в интернете, и когда прочитала статью, расстроилась. Мейсону пришлось войти и выяснить, почему я рыдаю. Он всегда беспокоится, что я могу сломаться. Мне бы хотелось, чтобы он меньше волновался обо мне. Да, я эмоциональна, но знаю, чего хочу. А я хочу его. Подобная статья не должна вызывать у меня таких эмоций, тем более что половина фактов даже не соответствует действительности. Но мне нравится, что у нашей истории есть начало, которое было зафиксировано. Мне нравится, что о нас знают.
Ночь, когда две потерянные души встретились и поняли, что нуждаются друг в друге, даже если на тот момент мы были слишком слепы или упрямы, чтобы осознать, но мы все равно это почувствовали.
— Наконец-то, — говорю я.
Фотография в рамке выглядит просто идеально. Именно так, как я хотела.
Я слышу грубый смешок Мейсона, когда он входит на кухню и обнимает меня за бедра, а затем целует в плечо.
Мне приходится закрыть глаза, когда он мурлычет и кладет руку мне на низ живота. Он хочет ребенка. Сама мысль об этом согревает мое сердце. Я откидываю голову на его широкую грудь. Но сначала будет свадьба. Я хочу все это с ним.
— Что это? — спрашивает Мейсон, беря рамку в руки и читая статью, оставленную на стойке, откуда я вырезала фотографию. Я наблюдаю, как он выгибает бровь, когда читает первые несколько строк, и вопросительно смотрит на меня.
— Я собиралась поставить ее на свою тумбочку, — тихо говорю я, ожидая его реакции.
Все еще чувствую себя не совсем комфортно после переезда. Я никогда не продам свой семейный дом, но здесь я счастливее, вдали от всех напоминаний о прошлом.
Не говоря ни слова, он ставит рамку и снова целует меня. Поцелуй нежный и сладкий. Мое сердце переполняется радостью каждый раз, когда он целует меня вот так. Когда Мейсон отстраняется, я вижу улыбку на его лице. Этот дерзкий человек, который дает мне понять, что думает, будто связал меня по рукам и ногам. Хотя так оно и есть.
— Почему именно эта? — спрашивает он.
Честно говоря, я не уверена, что хочу озвучить ему истинную причину, почему я хочу видеть ее на своей тумбочке. Поэтому просто пожимаю плечами.
— Просто хочу, — произношу я, и он улыбается.
— Ну, если ты этого хочешь, то все, что угодно.
Вот именно поэтому было так легко влюбиться в этого мужчину. Это просто и естественно. Без всякой причины. Просто так кажется правильно.
Я ставлю рамку на стойку. В эти выходные мне не удастся отдохнуть. Я должна писать, как сумасшедшая, чтобы сдать рукопись до крайнего срока, но я делаю все возможное, чтобы отложить ее на потом.
— Хочешь выпить? — предлагает Мейсон, его голос наполнен сексуальностью. У него обворожительная улыбка, и я знаю, что сегодня вечером он хочет остаться дома и делать плохие вещи.
Не могу устоять перед ним, поэтому киваю головой, и его улыбка становится шире, наполняя меня теплом. Я никогда не смогу насытиться им и тем, что он заставляет меня чувствовать.
Беру самый верхний конверт из сегодняшней почты, пока Мейсон направляется к холодильнику. Конверт легко рвется, и из него выскальзывает написанное от руки письмо.
Я морщу лоб, пока разворачиваю толстый кремовый пергамент. Кто посылает такое письмо в обычном конверте? Прежде чем прочитать его, еще раз осматриваю конверт. На нем только мое имя.
Дорогая Джулия!
Мне больно говорить тебе об этом, но не могу смотреть издалека, как ты попадаешь в ловушку. Твоего мужа убили. Я знаю, что эта новость шокирует тебя, но у меня есть доказательства. Ты можешь мне не верить, но я молю, поверь мне. Мейсон Тэтчер убил его. Не доверяй ему. Не давай ему понять, что ты знаешь. Если он узнает, ты будешь в опасности.
У меня кровь стынет в жилах, пока я стою у стойки, сердце бешено бьется. Там написано что-то еще, но я уже не могу прочесть. По моему телу пробегает дрожь, и все начинает расплываться перед глазами.
Это не может быть правдой. Невозможно. Но мои пальцы дрожат, а взгляд перемещается с письма на обвиняемого, стоящего всего в нескольких футах от меня.
Я не отрываю глаз от спины Мейсона, пока он роется в холодильнике, а затем возвращаюсь к бумаге.
Сердце готово вырваться из груди.
Убит. Джейс не был убит. Я отрицаю этот факт, судорожно сглатывая. Перечитываю письмо, моргая и пытаясь понять, что там написано. Мои губы шевелятся в такт словам, я не могу дышать, не могу сосредоточиться. Кажется, они сливаются в облако недоверия. Я словно теряю зрение, и у меня чертовски кружится голова.
Медленно отступаю, отталкиваясь от острова и позволяя ножкам табурета царапнуть плитку. Мейсон поднимает глаза на шум, я еле держусь на ногах, когда хватаюсь за табурет, бумага шуршит в руке, босые ноги ощущают холодный пол.
Я в отрицании качаю головой. Это неправда. Все это неправда. Это просто не может быть правдой.
— Джулс?
В голосе Мейсона слышится беспокойство и что-то еще. То, чего я никогда раньше не замечала, но теперь я это слышу. Я вижу это на его лице, когда я едва дышу и смотрю на него снизу вверх.
— Это…
Не могу заставить себя признаться в том, что я только что прочитала. Это ложь. Написанное должно быть ложью. Какая это жестокая ложь. Но действия Мейсона сбивают меня с толку.
Он осторожно ставит бутылку пива на стойку, расправляет плечи, все веселье исчезает с его лица, и словно кто-то другой появляется на его месте.
— Мейсон, — я с трудом выговариваю его имя.
— В чем дело? — спрашивает он таким угрожающим тоном, что страх начинает окутывать меня своими щупальцами. Нет. Я качаю головой.
— Мейсон, нет, — говорю я срывающимся голосом, в горле все пересохло.
Он ничего не сделал. Он даже не знал Джейса. Это не по-настоящему. Крепче сжимаю табурет, изо всех сил стараясь отреагировать. Это просто кошмар. Должно быть.
Я разрываюсь между потребностью бежать куда-нибудь, где я могу думать, и потребностью знать правду. Мне нужна правда. Больше никакой лжи, никаких секретов.
Он обещал.
Он любит меня.
Есть только один путь.
— Ты сделал это?
Слова срываются с моих губ, и в одно мгновение все встает на свои места. Как будто он прекрасно понимает, о чем я говорю. Как будто он ждал этого вопроса.
Нет. Мое тело превращается в лед, я забываю, как дышать. Не могу поверить, что это происходит на самом деле. Это не может быть правдой.
Мейсон делает шаг вперед, огибает остров, и это приводит меня в чувство.
В голове раздается сигнал бежать, естественный инстинкт, который берет верх. Табурет тяжело падает, грохнувшись на кафельный пол, когда я отрываюсь от него, но Мейсон оказывается быстрее, хватая меня за талию и заставляя дернуться назад. Я кричу от страха, и он отпускает меня, только для того, чтобы я упала на пол. Его крупная фигура возвышается надо мной, руки подняты, как будто он приближается к дикому животному. Я чувствую, что сейчас я такая и есть. Мои глаза широко распахнуты, сердце колотится в груди. Тук, тук, тук.
— Сделал что? — спрашивает он, его глаза сужены и наполнены холодностью, которой я раньше не видела. Это не тот человек, которого я знаю.
Моя нижняя губа дрожит, силы покидают тело, когда я впитываю в себя грубую правду.
— Ты убил моего мужа?
Продолжение следует