Нет правил для любви

12

Джастин смотрел на свое отражение в зеркале. Ему не нравилось то, что он видел, но не потому, что с лицом было что-то не так. Напротив, все было как всегда. Вот только он уже устал наблюдать этого предателя, который неизменно пребывал у него в ванной комнате и в прихожей — других зеркал у Джастина, слава богу, в квартире не было.

— Ты меня достал, — искренне сказал он отражению.

Предатель передразнил его, в точности повторяя движение губ Джастина. Это разозлило его неимоверно. Этот подлый человек не просто копирует его мимику, не просто живет в его доме — он занимает собой его тело, он приводит в движение мускулы его рук, лица, гортани, языка. Он произносит его, Джастина, губами ложь, складывает их в неискреннюю улыбку, протягивает руку для пожатия человеку, которого он настоящий страстно хотел бы поколотить.

В последние три дня Эдмонд не появлялся. Видимо, предпочел в одиночестве пережить крушение своих планов на счастливую семейную жизнь. Есть, правда, небольшая вероятность того, что Саманта вернулась и они усиленно подтверждают примирение, запершись в квартире и отключив телефоны… Но вряд ли. Вовсе не похоже на Саманту.

А слоняться по дому из угла в угол, как тигр в клетке, зажимать себе рот и все скрывать — это похоже на него?

На него прежнего — да, очень!

Но он ведь решил, что больше не будет жить по принципу «так проще». Значит, надо вытаскивать Эдмонда за шкирку из его сладостного, всененавидящего уныния — Джастин не сомневался, что его «друг» пребывает именно в таком состоянии — и говорить с ним начистоту.

А если Саманта захочет вернуться? — пискнул внутренний голос. Что, отрежешь ей все пути к отступлению? Опорочишь ее доброе имя?

— Заткнись, — процедил Джастин сквозь зубы. — Хватит самоустраняться из трусливой деликатности.

Это уже не их, Саманты и Эдмонда, отношения, в которые он не имеет права лезть. Он — третья фигура на этой доске, и пора начать играть по-честному. У него есть на это право: он ее любит.

Эдмонд хорошо смотрелся на фоне барной стойки. Он органично вписался в интерьер: стены цвета вишни с молоком, темный потолок со множеством мелких лампочек, металлически поблескивающие ножки табуретов, черные столешницы, серый от табачного дыма воздух — и красивый молодой мужчина, ссутулившийся над стаканом бренди.

— Привет, Эд. Ну и местечко же ты выбрал.

— А мне нравится.

— Не сомневаюсь.

— Что будешь пить?

— Кофе.

— Эй, бармен, кофе с двойным виски для моего друга!

— Нет, виски не надо.

— А, черт… Нет, ну, может, все-таки выпьешь со мной?

— Нет.

— А зачем тогда звал?

— Поговорить.

— Ну что ж, давай поговорим. Как твои дела?

— По-разному.

— Эй, вы только посмотрите на него! Можно подумать, это твоя любимая девушка слиняла черт знает куда…

На лице Джастина сама собой проступила нехорошая, злая, жгучая улыбка.

Эдмонд явно обратил на нее внимание — но тут же решил, что она этого внимания недостойна: недоумение на его лице быстро сменилось скорбной миной.

Джастин сел рядом с ним. Нужно было с чего-то начинать — с чего?

— Знаешь, а я ведь, как идиот, четыре года хранил ей верность, — усмехнулся Эдмонд и пригубил бренди.

Джастин почувствовал укол совести. Четыре года — это долгий срок. Это маленькая жизнь. И есть грань, черта, которая отделяет эту маленькую жизнь от новой. Но куда, скажите на милость, отнести ту последнюю неделю, когда они с Самантой стали любовниками?

Если «еще вместе», то это измена.

Если «уже нет», то это просто поворот судьбы.

— Думал: хватит уже случайных женщин, Саманта хороша, незачем подрывать фундамент наших будущих отношений — я ведь почти сразу решил, что когда-нибудь женюсь на ней, помнишь?

Джастин не помнил. Едва не кивнул на автомате — опомнился. Незачем лгать, даже если речь идет о лжи жестом. Но Эдмонд, по-видимому, не очень нуждался в каких-то подтверждениях. Он смотрел в стакан и продолжал монолог:

— А тут, когда она уехала, я будто с цепи сорвался. Понесло, понимаешь?

У Джастина что-то оледенело внутри. Казалось, гортань и язык должны покрыться инеем. Он во все глаза смотрел на Эдмонда.

— Я встретил на улице Барбару Уоткинс, помнишь, мы вместе учились в старших классах?

— Рыженькая? С которой у тебя был первый раз?

— Да, теперь, кстати, блондинка… У нее и тогда была лучшая фигура в параллели, а теперь — вообще отпад. Мы поужинали вместе, вспомнили школьные деньки, а потом я повез ее домой, зашел… Ну ты понимаешь.

— Понимаю.

— Все было великолепно, все-таки с одной женщиной, как бы она ни была хороша, постепенно теряешь вкус.

— Это если любви нет, — вырвалось у Джастина.

Эдмонд проигнорировал его реплику.

— Мы встречались каждый вечер, не могли насытиться друг другом. Я сразу ей сказал, что собираюсь жениться, что это все вроде каникул…

— А зачем? Зачем ты так поступил?

Эдмонд пожал плечами:

— Была возможность. К тому же я пока не женат, после свадьбы я бы поостерегся угрызений совести.

Джастин покачал головой:

— Нет, не поостерегся бы. Потому что свидетельство о браке и кольцо на пальце ничего не меняют. Если изначально не чувствуешь долга перед человеком, то ничто тебя с ним не свяжет.

— Слушай, для чего ты мне это говоришь? Как будто никогда не был на моем месте.

— Не был.

Или все-таки был?

Нет. Он никогда не изменил ни одной женщине. Разве что свои чувства к Саманте раньше предавал.

— Значит, святой. Ладно, я это все к чему: если бы Саманта узнала, она бы точно закатила грандиозный скандал, я бы понял и ее бегство, и нежелание разговаривать. Но она ничего не могла даже заподозрить… Почему она так поступила?

Эта идиотская фраза вывела Джастина из ступора, рассмешила своей нелепостью и разозлила. И в этой веселой злости он почувствовал, что руки развязаны, да и кляпа во рту уже нет.

— Эд, а чего ты так убиваешься?

Эдмонд посмотрел на него, как будто услышал нечто святотатственное. Впрочем, он был из не очень религиозной семьи…

— Что ты хочешь сказать?

— Что сказал. Из-за чего ты впал в уныние и всем своим видом демонстрируешь, как жестока к тебе жизнь? «Боже, как мне больно» написано у тебя на лбу, на спине…

— Джей, ты в порядке? Головой не бился? Таблеток не принимал? Моя девушка от меня сбежала.

— И что? Ты легко найдешь себе какую-нибудь теплую куклу в постель. А Саманту ты не любишь.

— И что? То есть… тебе откуда знать?

— Я вообще тебя очень давно знаю. Успел изучить.

— Слушай, а что ты почувствовал, когда Элли тебя бросила?

— Если ты хотел этим вопросом поставить меня на место или сделать мне больно, тебе не удалось. Когда Элли ушла, я почувствовал досаду, недоумение, может быть, обиду. Но я не таскался по барам с убитым видом. Повод, конечно, был, но не было причины.

— Да, черт подери, мне тоже обидно!

— Это не причина так себя жалеть.

— Я не понимаю… Ты вообще на моей стороне? А, дружище? — Его глаза, до того затуманено-тусклые, вспыхнули злым огнем.

— Нет, — честно ответил Джастин.

Эдмонд потрясенно замолчал. Потом выдавил из себя:

— Почему?!

— Потому что я ее люблю.

— Джей… Это не смешная шутка.

— Это вообще не шутка.

— Ты точно не пил и не бился головой о стену?

— Тебе легче поверить в то, что я не в своем уме, чем в то, что я люблю Саманту? Почему? Потому что ты не веришь, что ее можно по-настоящему любить? Или потому, что ты вообще не знаешь, что такое любовь?

— Так, значит, это из-за тебя? Из-за тебя она ушла?! Ха-ха-ха! Хочешь, чтобы я в это поверил? Издеваешься? Где ты ее прячешь?

— Она ушла не из-за меня. Наверное, из-за тебя. Или из-за себя. Во всяком случае, я знаю о ее местонахождении не больше, чем ты.

— Ты с ней спал? — прохрипел Эдмонд.

— Не твое дело, — холодно ответил Джастин.

— Не мое дело?! — Эдмонд вскочил. — Она моя…

— Бывшая девушка. А ты ее бывший парень. Это действительно тебя не касается. Особенно после того, как ты изменил ей с первой попавшейся симпатичной коровушкой.

— Ты предатель.

— Больше нет.

— Почему ты молчал?!

— А зачем мне было говорить? Пока она была с тобой, это действительно не имело значения. Теперь все изменилось.

— Какой же я идиот! — Эдмонд рухнул на табурет и залпом опрокинул в себя остатки бренди из стакана.

Джастину показалось, что он услышал, как хрустнул лед на зубах Эдмонда. Он рассеянно наблюдал за уверенными движениями невозмутимого бармена, который взглянул в их сторону не больше двух раз. Замечательная у него профессия. Человек становится невосприимчив ко всему.

— Я думал, что отправляю невесту в путешествие под присмотром старого доброго друга, а оказалось, что я посадил в одну клетку волка и овечку!

— Идиот, — цинично настолько, что даже сам удивился, согласился Джастин. — Только не надо называть Саманту овечкой, она вовсе не такая.

— Овца. Овца, дрянь и потаскушка, — процедил Эдмонд сквозь зубы, глядя Джастину в глаза.

Джастин сам не успел понять, как пальцы правой руки сжались в кулак и как этот кулак вылетел вверх — ощутил только соприкосновение его со скулой Эдмонда, где под тонким слоем кожи и мышц кость.

Увидел, будто в замедленной съемке, как Эдмонд падает назад и опрокидывается табурет. Кто-то где-то взвизгнул, большинство замолчали, бармен посмотрел на них заинтересованно.

Джастин вскочил — ему показалось, что тоже слишком медленно, как будто воздух превратился в воду.

Так же неестественно медленно к ним двигался вышибала — высокий молодой парень с бычьей шеей и угрожающе большими мускулами на руках.

Потом время потекло с нормальной скоростью, не тонкой струйкой, а ручьем.

Джастин не стал слушать, что ему скажут и куда пошлют, — шагнул по направлению к двери.

— Полицию вызову, — сказал охранник ему вдогонку.

Джастин махнул рукой.

А за дверью был поздний августовский вечер, в полную силу светила половинка луны, но тщетно — все равно ярче горели неоновые вывески и фонари. Пахло табачным дымом из бара, бензином от проезжей части и еще какой-то дрянью. Как это все пошло. Зачем жить там, где почти не видно звезд?

Джастину отчаянно захотелось обратно в Ирландию, где под ногами — жесткий вересковый ковер, темно-зеленый с нежным розоватым узором, сверху — звездное небо, а рядом — Саманта.

Позади него хлопнула дверь — оттуда вывалился Эдмонд.

Эдмонд был потрепан, изрядно пьян и жаждал отмщения. Выяснение отношений на кулаках продолжилось. Правда, продолжать им пришлось недолго, потому что приехала полиция: охранник, очевидно, не шутил и не пугал, а честно предупреждал.

На ночь их оставили в участке. Джастин с усмешкой смотрел на Эдмонда, который, видимо, слишком поздно понял, во что вляпался и чем ему это грозит. «Преуспевающий молодой адвокат задержан полицией за хулиганство». Неплохой заголовок. Хотя можно и еще лучше, скажем, «Падение дома Ивенов: пьяный отпрыск благородного семейства затеял драку в баре». Нет, это было бы нечестно по отношению к Эдмонду, он ничего не затевал — затеял Джастин. Первый удар принадлежал ему, а первый удар в этом случае и есть инициатива, и все провокации не в счет. Но ему собственно говоря, даже беспокоиться не о чем, он не светский лев и не отпрыск «благородного семейства». Хотя слева ощутимо ноют ребра, может статься, даже перелом. Но это мелочи, гораздо большая неприятность — разбитый рот и рассеченная бровь, мать, увидев его, испугается.

Эх, надо было Эдмонду разбить губы. Чтоб неповадно было пачкать языком имя Саманты.

Колыхнулась в груди ярость, но тут же утихла. Абсурдно было бы кидаться на бывшего друга с кулаками прямо посреди полицейского участка.

Ярость улеглась, свернулась клубком до поры до времени, оставив только легкую тошноту и дрожь в пальцах.

А вообще Джастин чувствовал удивительную свободу — и пустоту. Свобода — восхитительное, упоительное ощущение, вот только когда с ней в душе соседствует пустота — не по себе, теряешься, что с ней делать. Но Джастин знал, что в данном случае это соседство временное. Пустота скоро перестанет существовать. Свобода, которую она породила, останется. Свобода действовать, двигаться вперед, искать, находить, говорить правду, открыто выражать свои чувства, свобода спорить, ссориться, мириться. Свобода от всех ограничений, которые так долго убивали его. Свобода от нечестной дружбы, от несчастной любви…

Свобода быть собой.

Свобода доверять себе.

Свобода любить.

И быть любимым.

Да, он безумно хотел бы быть любимым. И он знал, что Саманта способна это ему дать.

Воистину, бессонные ночи открывают такие горизонты видения и понимания, какие недоступны в бесконечной рутине. Джастин сидел на жесткой скамье между молодым парнем с дредами и совершенно пустым взглядом и молчаливым, мрачным детиной в татуировках и потертой кожанке. Джастин чувствовал себя… великолепно. Легким и бодрым. Естественным. Без маски. Какое же это счастье, когда не нужно ничего из себя изображать: заботливого друга, сопереживающего товарища, просто доброго парня…

Тело было вялым, оно хотело покоя, и желательно — покоя в горизонтальном положении. Но спать, что удивительно, не хотелось. Наоборот. Джастин чувствовал, что ему обязательно нужно подумать сегодня о некоторых важных вещах, чтобы окончательно что-то понять.

Волчий взгляд Эдмонда он ощущал, но он его почти не раздражал. Да и какая теперь разница? Их пути окончательно разошлись. Жаль, что сейчас, а не раньше. Неприятно приобретать врагов, еще неприятнее — терять друзей, когда друзья становятся врагами — совсем страшно, но Джастин чувствовал, что все, что происходит, закономерно и естественно, и это ощущение справедливой неизбежности наполняло его покоем, как будто восстанавливалось однажды нарушенное равновесие.

Утром Джастин позвонил одному из своих сослуживцев, помощнику режиссера, чтобы тот поручился за него и внес залог. Уильям Блейк, добряк и отец троих детей, едва не получил удар, узнав, что именно произошло. Джастин Мюррей устроил драку?! Да быть такого не может, бросьте!

Наверное, если бы он услышал это не из первых уст, посчитал бы дурацким розыгрышем.

— Ну ты и любитель сюрпризов, — многозначительно покачал он головой, когда Джастин уже сидел рядом с ним в машине. — Нет, даже не любитель — мастер! — добавил Уильям и раскатисто рассмеялся.

Джастин усмехнулся. Надо же, как просто измениться до неузнаваемости: нужно только позволить себе быть собой.

Нет, черт возьми, это непросто — но невероятно приятно.

Он попросил Уильяма высадить его в нескольких кварталах от дома. Хотелось пройтись по утренним улицам.

Джастин любил свой район — надо же, он почти забыл об этом! Похоже, это вообще ему свойственно: плевать на то, что он любит.

Было свойственно.

Надо начать бегать по утрам. Когда-то это доставляло ему радость.

Он улыбнулся молоденькой девушке в спортивном костюме, которая в этот момент как раз пробегала мимо. Она явно превратно истолковала его улыбку и гордо вздернула подбородок. Глупенькая, кажется, она еще не знает, что можно улыбаться человеку просто оттого, что тебе хорошо.

А Джастину было хорошо. По-настоящему. Как не бывало уже давно. Он думал о Саманте.

— Сэм, где бы ты ни была, — прошептал он, — я тебя найду. И у нас все получится, слышишь? Конечно, не слышишь… Ты просто знай это.

Джастин прислушался к себе и понял важную вещь: после того, что в нем изменилось, он вернул себе кое-что, без чего немыслимо жить хоть сколько-нибудь счастливо.

Он вновь обрел право верить самому себе.