Нет правил для любви

7

Осталось два дня. Два дня — это, если подумать, очень много. До самолета — вообще целых шестьдесят часов. Шестьдесят часов — это три тысячи шестьсот минут. За это время можно успеть сказать столько слов, обменяться столькими поцелуями и ласками… Можно ли вместить всю жизнь в три с половиной тысячи минут?

Два дня — это чертовски, непозволительно, бессовестно, беспощадно мало. Это песчинка, которой в объеме целой жизни даже не разглядеть. Джастин ненавидел себя за то, что не научился жить настоящим моментом, «здесь и сейчас». Ненавидел Эдмонда за то, что ему по велению судьбы достались месяцы и годы счастья с Самантой, а ему, Джастину останутся на всю жизнь разве что воспоминания.

Он не мог ненавидеть Саманту, но злился на нее, глухо, подавленно злился — и еще больше ненавидел за эту злость себя.

Виновата ли она в чем-нибудь?

Нет, виноват он один. Виноват был с самого начала, когда согласился на эту поездку, виноват был в тот день, когда… Нет, еще раньше — виноват в том, что ничего не сказал ни Саманте, ни Эду о своих чувствах и не ушел из их жизни, как подобало бы честному человеку.

— Пойдем спать? Поздно уже… — В глазах Саманты плескалась нежность, от которой ему захотелось стиснуть зубы и завыть волком.

— Пойдем. А почему ты дрожишь? Заболела? — испугался Джастин.

— Нет… Это потому что пишу. Со мной всегда так, когда… вдохновение. — Она улыбнулась немного застенчиво и повела плечами. — Я давно так не писала. Мне это подарил ты.

— Ты подарила мне больше.

— Ну не уверена. Но если что — у нас еще есть время… — Она запнулась, верно истолковав промелькнувшую всего на мгновение гримасу боли на его лице.

— Да. Время еще есть, — повторил Джастин больше себе, чем ей. Почему-то ему показалось, что, если «размазать» боль во времени, ощутить частицу ее прямо сейчас, потом будет хоть чуточку легче.

Он ошибся — легче не было. Каждая минута приближала его к концу шестидесятого часа, к концу только что родившегося прекрасного мира, к его личному апокалипсису.

— А на что ты рассчитывал, идиот? — спрашивал Джастин свое угрюмое отражение в зеркале в ванной.

Он уже очень многое получил от жизни. Судьба обошлась с ним неимоверно щедро. Он пережил божественно прекрасные дни. Он узнал то, чего не должен был узнать, — как пахнут волосы Саманты, какая у нее кожа на вкус, как неистова и в то же время нежна она в любви. Он хотел двенадцать дней счастья — пожалуйста, извольте.

С небес очень-очень больно падать на землю. Рай — только до изгнания благо, после изгнания воспоминание о нем — жестокое наказание.

С каждой минутой изгнание становится все ближе.

Джастину казалось, что он очень быстро стареет и что приближается не возвращение в Лондон — его смерть. Он понял, что такое неизбежность. Его дед умирал от рака легких. Диагноз поставили за полгода до смерти. И пообещали именно полгода жизни. Джастину тогда было двадцать два. И он никак не мог понять — как же человек может жить, быть спокойным и добрым, зная, когда умрет. Жизнь, наверное, становится бессмысленной и страшной. А потом подумал — а ведь есть люди, которые умрут через неделю. Завтра. В следующую минуту. И они не знают об этом. Им нечего бояться — но они ничего не подозревают, не успеют, может быть, доделать что-то важное, что-то кому-то сказать…

Он точно знает, сколько ему времени осталось с Самантой. А сделать что-то — немеют руки. Сказать — будто восковая печать на губах. Мертвенная. Что ей сказать? «Люблю, жизни без тебя не представляю, пожалуйста, брось Эдмонда, я сделаю тебя счастливой»?

Сделает ли?

Не важно. Она не бросит Эдмонда накануне свадьбы. Он даже не знает, как она к нему относится! К ним обоим…

Эдмонда она любит. Наверное. Она станет его женой.

Эдмонд не звонит. А может быть, она разговаривает с ним тайком, чтобы Джастин не услышал. Ей неловко, и она не хочет его расстраивать. Надо бы спросить… Но произнести в присутствии Саманты имя Эдмонда ему было невыносимо стыдно. Оно и понятно.

— Эй, там, в ванной! — В дверь нетерпеливо постучали. — Я тоже хочу в душ! Имей совесть!

Ее веселый голос вывел его из оцепенения. Джастин выключил воду и вышел. В дверях стиснул Саманту в объятиях — неудачно, случайно заломив ей руку.

— Ай!..

— Прости.

— Ничего.

Я даже в мелочах причиняю ей боль, с тоской подумал Джастин. Нет, это уже паранойя, возразил здравый смысл. Просто неловкое движение и все. Никакой это не знак.

Этой ночью они просто лежали рядом под одним одеялом. Саманта слушала ровное дыхание Джастина. За окном пошел дождь, а ей все равно не спалось.

Все так запуталось, стало невообразимо сложно… Оно и раньше-то не было просто, но сейчас казалось, что ее желания и жизненные обстоятельства — дремучий лес, из которого не выбраться.

Джастин замечательный. Джастин самый лучший. С ним она познала такие тонкости отношений между мужчиной и женщиной, такие оттенки отношений, о существовании которых даже помыслить не могла. Он ее понимает и уважает.

Но будущего у них нет. А настоящее закончится через два дня.

Саманта расплакалась. Что будет, когда они вернутся в Лондон? Там ждет Эдмонд. Хлопочет о свадьбе. Как ей смотреть ему в глаза?

Да никак. Он ей не нужен.

Уйти к другу жениха — это пошло. Это двойное предательство. Эдмонд, конечно, сам хорош, но такого он не заслужил. Наверняка озлобится и станет просто невыносим. Навсегда возненавидит их обоих. И они с Джастином будут в этом виноваты. На осколках чужой жизни своей не построишь. У них с Эдмондом не было счастья, чего уж там говорить. Но у них была жизнь, будущее…

Жизнь без счастья не имеет смысла. Такого будущего ей не надо, не хочется, и все! За последние дни она поняла, что жить, наслаждаясь каждой минутой, — можно. Стоит ли стабильность с Эдмондом — стабильность, полная размолвок, холода и шпилек — свободы, возможности быть счастливой… с кем-то другим?

Нет, не стоит.

Можно уйти не к другу жениха. Можно ведь просто уйти. Да, пускай будет трудно, пускай будет одиноко — это не навсегда. Точно не навсегда. А даже если и так… Значит, такова судьба.

Саманта перекатывала это решение в мозгу, как леденец на языке. Горьковато, но вкус все равно ей нравился — как у хорошего тоника.

И куда только подевались все страхи? Затаились, что ли?

Кажется, Джастин дал ей сил.

Она прислушалась к его дыханию и подумала, что ему, должно быть, снится что-то хорошее. Она повернулась к нему лицом и обняла одной рукой. Спи, нежданное-негаданное и такое непрочное счастье… Главное ведь, что ты вообще — есть, и какая разница, что будет потом? Нам осталось еще два дня до изгнания из рая.

От этой мысли защемило сердце. Саманта постаралась заснуть как можно скорее, чтобы избавиться от внезапной тоски.

— Я бы хотела остаться здесь навсегда, — сказала Саманта на следующее утро, задумчиво нарезая хлеб для тостов.

— Я тоже, — серьезно ответил Джастин.

Саманта улыбнулась.

— Мы бы выкупили этот дом. Завели коров…

— Коров?!

— Да, непременно. По-моему, здесь самые удивительные коровы в мире. Спокойные, сытые и счастливые. Я бы хотела жить рядом с таким существом… у которого все хорошо.

— А что еще? — улыбнулся Джастин. Он присел на краешек стола — просто чтобы побыть с ней, посмотреть, как споро и плавно движутся ее руки.

— Камин топили бы каждый день. Непременно. Даже в самые теплые дни лета. У меня была бы большая библиотека в высоких книжных шкафах. И собаки — пара гончих. Мне нравятся гончие, они такие азартные, спортивные. Я бы работала в местной школе. А ты…

— А я?

— А ты рисовал бы иллюстрации к книгам. Или фотографировал бы. Или оборудовал маленькую студию в задней комнате и рисовал бы мультфильмы. Свои собственные. А я бы писала для тебя сценарии. Хотя нет, в задней комнате была бы детская…

Саманта бросила на него взгляд и замолчала. У Джастина было лицо человека, которому в сердце вогнали гвоздь.

— Не слушай меня, я глупости говорю.

— Почему же глупости? — выдавил из себя Джастин.

Саманта промолчала.

— Потому что «невозможности»?

Она снова промолчала.

Джастин посидел рядом еще немного — и вышел. Саманта порезала палец — неудачно острый нож попался ей сегодня. Надо было держать язык за зубами и все. Так просто. Мало ли кому чего хочется…

Его, может быть, тоже гложет тоска по чему-то несбыточному. Перед завтраком Джастин поцеловал ее в щеку и попросил прощения. Саманта тоже извинилась. Ей стоило титанических усилий не разреветься. Она плакала чаще, чем ей хотелось бы, и знала, что никому от этого легче не становится — но все равно плакала.

Что ж, пришло время становиться сильной и удерживать слезы. Хорошее умение, никогда не повредит.

После завтрака она ушла в спальню и взялась за блокнот — тот самый, с единорогом на обложке, большого формата. Книжечка с самым сокровенным.

Когда через полчаса Джастин вошел в комнату, Саманта стояла на коленях возле кровати и лихорадочно что-то записывала в блокнот. Он пожалел, что не может видеть ее лица — оно было занавешено упавшими волосами.

— Ты занята?

Молчание.

— Прости.

— Эй, погоди! Я сейчас… допишу… еще пару строк!

Она подняла на него глаза, и Джастин увидел, что они нехорошо, подозрительно блестят — от слез, но не от слез ярчайшего вдохновения, а от слез печали.

— Читать — даже не проси! — заявила она в ответ на его немой вопрос и еще несколько раз скрипнула карандашом по бумаге. Потом решительно захлопнула блокнот и сунула его в сумку. — Все, готова.

— Хочешь погулять?

— Нет, хочу прокатиться до города за продуктами. А то нам уже грозит голодная смерть.

Джастин усмехнулся:

— Отлично. Тогда я тебя спасу.

— Здорово. Все детство мечтала, чтобы меня спас какой-нибудь принц.

— Только я не принц.

— Ты спаси, а дальше разберемся, — улыбнулась Саманта какой-то странной, рассеянной улыбкой.

Но Джастин чувствовал себя никак не спасителем благородных кровей — скорее уж чудовищем, посягнувшим на божественную красоту принцессы. Но он вел машину, как от него и требовалось, и старался не думать, что Эдмонд как раз отлично подходит на роль принца: у него имидж соответствующий, и происхождение очень даже подходит.

И вообще, во всей этой истории Эдмонд — единственная абсолютно пострадавшая сторона.

Образ Великой Жертвы и Эдмонда, в принципе, тоже не очень вязался в его сознании.

За окном мелькала яркая, сочная, напоенная прохладными дождями зелень. Саманта мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Джастина это насторожило: он никогда не слышал, чтобы она пела, зато слышал, как она говорила, что очень немузыкальна. Ей что, очень легко и весело? Или она, напротив, бодрится изо всех сил?

Джастин не знал даже, что из этого было бы ему более неприятно.

До Клифдена они добрались черепашьим шагом минут за сорок пять и направились в первый попавшийся супермаркет.

Зайдя внутрь, Саманта заметно поколебалась, прежде чем взять Джастина за руку. Оно и понятно. Одно дело — ласки за закрытыми дверьми и плотно задернутыми шторами. И совсем другое — на людях. Тем более когда это уже не игра.

Но любовь втихомолку и тайные свидания — удел любовников-воров. И нет в этом никакой романтической прелести, хоть убейся…

Впрочем, разве они не есть пара преступников, которые украли друг друга у этого мира, у других судеб, у настоящей жизни?

С каждой минутой на душе у Джастина делалось все мрачнее и мрачнее — так бывает в горах перед грозой.

Саманта косилась на него, но впрямую ничего не говорила. Джастин видел, что ей неприятно его состояние, но взять себя в руки все равно не мог. Саманта была красива в своей спокойной сосредоточенности. Джастин понял, что значит красота обыденности. Ему хотелось бы всегда видеть, как она выбирает рыбу, овощи и хлеб.

— Ты злишься на меня? — спросила она, когда они садились в машину.

— Нет.

— А почему тогда так смотришь?

— Думаю.

— О чем? — в тон ему отрывисто спросила Саманта.

— О том, что всего этого мы не съедим до отъезда, и о том, что кто-то приедет после нас и найдет в холодильнике нашу еду…

— И выбросит ее на помойку, потому что она наверняка будет уже испорчена! — вспылила Саманта.

Его настроение бесило ее все больше и больше. Джастин, всегда веселый и спокойный, стал мрачнее тучи. Саманта была в одном шаге от того, чтобы пожалеть о произошедшем.

Раньше у нее были Эдмонд и Джастин. Теперь, кажется, она потеряла их обоих. С Эдмондом ей совершенно искренне больше не хочется быть, она это поняла. Лучше разорвать все сейчас, чем потом каждый день и час чувствовать, что виновата перед ним по гроб жизни, впасть в депрессию, довести невроз до апогея и закончить в клинике для душевнобольных. Да, в дорогой клинике, Эдмонд не поскупился бы для своей благоверной… нет, совсем даже не верной, непорядочной жены.

Лучше быть здоровой, бодрой и порядочной. Хотя бы в будущем.

Кто-то из мудрых писал: прошлого уже нет, будущее еще не наступило — живи настоящим. У Саманты же было чувство, что в ее микрокосме все перемешалось и наверняка в нем не работают уже ни законы физики, ни общеизвестная диалектика. Она доживала последние дни прошлого. Впереди — на расстоянии вытянутой руки или нескольких дней — ее ждало будущее.

Настоящего не было.

И если вчера ей еще казалось, что оно есть и имеет какую-то великую ценность — что ж, человеку свойственно ошибаться.

Вот, например, Джастин. Само обаяние Джастин. Уверенный, мудрый, независимый Джастин, на которого ей иногда так хотелось равняться — куда он делся? Вместо него рядом с ней сидит замкнутый, удрученный, озлобленный мужчина. Быть не может, чтобы несколько половых актов производили с человеком такие метаморфозы!

Саманте сделалось тошно от собственных мыслей, в частности оттого, что она в сердцах обозвала самое прекрасное, что с ней когда-либо происходило, грубым термином из учебника по зоологии.

Ладно, осталось потерпеть совсем немного. Половинку сегодня — и еще завтра. А потом все закончится. И потом она подумает, как жить новую жизнь, которая зависла над ней, как зависает на секунду цунами над островом — прежде чем накрыть его своим огромным, страшным телом.

Вечер прошел более-менее спокойно. Саманте не хотелось возиться с ужином. Проснувшаяся было тяга к созданию уюта улеглась спать обратно, причем в растрепанных чувствах. Разогрели пиццу. Разговаривали мало — между ними, как тяжелая завеса дождя, висело слишком много всего недосказанного.

Спать ложились, не обнимаясь. Саманту это Так задело, что она твердо решила на следующий день устроить Джастину какую-нибудь пакость. Некстати вспомнились слова Мэри — там было что-то о том, как важно в отношениях умение откровенно разговаривать.

Может быть, потом она откровенно скажет ему, в чем дело.

А может быть, и нет.

Однако Саманте даже придумывать ничего не пришлось. Тем более что по зрелом размышлении идея мстить человеку за то, что он не обнял тебя, засыпая, показалась ей сущим бредом. Тем более что Джастин обнял и поцеловал ее, проснувшись.

Но в этот самый момент позвонил Эдмонд. Саманта смотрела на дисплей телефона в полнейшем смятении. Ее драгоценный жених по некой иронии судьбы дал ей несколько дней покоя, в течение которых и завертелось все то безумие — и вот он снова здесь. Настолько близко, что ему даже не нужно кричать, чтобы она его услышала.

Соблазн не ответить был слишком велик. Но кому от этого станет легче? Джастину? Нет, вот он, с полуприкрытыми глазами и желваками, гуляющими по скулам.

— Алло…

— Привет, соня! — Голос Эдмонда звучал совсем неестественно, чуждо.

Это повергло Саманту в шок. Как же быстро рвутся связи, невидимые нити, что стягивают нас друг с другом. Они становятся то свободнее, то короче, то с треском рвутся, то просто испаряются, будто полосы тумана.

— Привет, Эд, — спокойно поздоровалась она.

— Я тебя, конечно, разбудил?

— Нет.

— Ну как вы там? Я уже соскучился зверски. А ты?

Ну что за глупая манера: задавать вопросы, которых в принципе не должно быть! Тут либо сразу ответы, от сердца — «мне очень тебя не хватает», либо уж молчание.

— Зачем спрашивать, если знаешь ответ?

— Хочется услышать…

— Провокатор, — констатировала Саманта без улыбки. Она смотрела Джастину в глаза. В глазах Джастина была плохо замаскированная боль.

— Ладно, ты права, к черту лирику. Перейдем к делу. Во сколько вы прилетаете?

— Сейчас посмотрю… — Саманта встала, одернула ночную рубашку, дошла до сумки, порывшись в ней, вытащила билет. — В тринадцать ноль пять.

— Тринадцать ноль пять — мое любимое время. Я даже смогу вас встретить! У меня как раз обед.

— Хорошо.

— Как там старина Джей? Не обижает тебя?

— Ну что ты…

— Считай это тонкой шуткой.

— А-а…

— До завтра, милая! — Эдмонд чмокнул воздух у телефона. Звук получился неприятный и громкий.

— Пока. Милый, — с расстановкой произнесла Саманта.

Отключила сотовый. Подошла к окну, отдернула шторы, раскрыла створку. Вдохнула прохладный, свежий воздух. Повернулась к Джастину:

— Ну что ты на меня так смотришь?!

— Ничего, — плоско сказал Джастин.

Саманта разозлилась:

— Врешь.

— А ты сама как думаешь? Как я должен себя чувствовать, по-твоему?

— У нас с тобой одна вина на двоих, Джастин. — Саманта покачала головой. — Больше я ни в чем перед тобой не виновата.

Было видно, что эти слова попали в него.

— Я устала от твоей напряженности. Устала от невысказанной злости. Я же все чувствую. И мне тоже мерзко, Джастин. Но я ни о чем не жалею. Я получила большой, важный и сложный опыт и намерена жить с ним дальше. А ты? Что будешь делать ты? Окончательно превратишься в отшельника? Возненавидишь себя, меня и Эдмонда? Или только меня и себя, а перед Эдмондом будешь вечно виноватым? Может, хватит страдать?!

— Сэм…

— Ты не хочешь меня слушать? Не хочешь услышать? Тогда заткни уши, потому что я все равно скажу, что думаю! У меня складывается впечатление, что единственное, что тебе нужно в жизни, это страдание! Ты был с Элли — и тебе не было хорошо. Она тебя бросила — ты стал страдать от одиночества. Что, ресурс исчерпан? Тебе понадобился новый повод для мучений? И ты его нашел в лице меня?

Саманта и рада была бы остановиться, но слова рвались из нее как лавина. Она чувствовала, что вместе с этой лавиной уносит и ее, что она сама рискует захлебнуться снегом или свернуть себе шею — но на то стихия и есть стихия, чтобы человек перед ней чувствовал свою беспомощность и ничего не мог ей противопоставить.

Джастин смотрел на нее, потрясенный.

— Знаешь, я против! Потому что ты опошляешь то, что мне очень дорого. Случилось так, как случилось, что теперь? Удавиться? Взявшись за руки, выпрыгнуть из окна? Или бухнуться в ноги Эдмонду прямо в аэропорту?

— Саманта, ты утрируешь, — бесцветным голосом проговорил Джастин.

— Конечно, утрирую! Еще не хватало…

Она расплакалась. Вот что называется — прорвало.

Джастин вскочил с постели и порывисто обнял ее. Но разве это что-то меняет? Она ведь сказала то, что сказала, не для того, чтобы обидеть его. Она и вправду так думает. Даже если это никому из присутствующих (и отсутствующих тоже) не делает чести.

Он молча гладил ее по волосам, а она понемногу успокаивалась.

Говорить правду, оказывается, так просто. И после нее легче.

Саманта прислушалась к себе. Да, безусловно, стало легче, но был какой-то камешек, который никуда не делся и так и продолжал лежать на сердце.

Похоже, полной правды она ему все же не сказала. А в чем она, черт возьми?