Неудержимый мужчина (Кирилл) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 2)

Я смотрела в его сверкающие глаза.

Затем мои губы прошептали:

— Твоя работа довольно напряженная, Слим.

Он в упор смотрел мне в глаза. Затем искры исчезли, разлилось тепло, он перекатился на бок, прислонился к спинке дивана, потянув меня за собой, его руки крепко обняли меня, ноги переплелись с моими.

— Да, детка, так и есть. И это трахает тебе мозги. Вот почему, когда я встретил женщину, чей дом всегда пахнет тортом в духовке, которая крепко держится за меня, прижимая свои сиськи к моей спине, когда мы мчимся на байке, которая смотрит на меня так, будто я могу заставить остальной мир растаять для нее и останусь только я, я понял, что хочу удержать эту женщину.

И от чувств, от теплоты, брызнувшей из меня, я выпалила:

— Это в моем животе.

И увидела, как он медленно моргнул, прежде чем спросить:

— Что?

— Напряженная, ядовитая змея свернулась калачиком. Он может становиться очень маленькой, такой маленькой, что я забываю о ней. Но когда она раскручивается, увеличивается и становится такой большой, что заполняет меня, пробирается в горло, глубоко в горло, Брок, иногда я думаю, что она меня задушит, когда она начинает раскручиваться, я всегда ужасно боюсь ее удара.

Одна из его рук скользнула по моим волосам, вокруг глаз появились лучики, потом он прошептал:

— Это он оставил в тебе?

— Да, — прошептала я в ответ.

Он вздернул подбородок вверх, его пальцы просеивали мои волосы, затем он наклонил свою голову к моему горлу.

И когда он снова заговорил, его голос был густым, тягучим, я поняла, что это значит, тягууучим, я знала, что это означает для меня, я придвинулась к его длинному, худому телу, он спросил:

— Ты собираешься работать над этим дерьмом?

— Я..., — его рука напряглась у меня в волосах, а мои пальцы сжались на его футболке, потом я прошептала:

— Да.

— Ты разрешишь мне помочь?

Я закрыла глаза.

И шепотом повторила:

— Да.

Его руки сжались, придвигая меня, я напряглась.

— Ты боишься, детка? — Спросил он.

Я не стала повторять свое «да», просто кивнула.

Его руки сжались, а голос стал еще гуще, я почувствовала, как его шея согнулась, а губы сказали мне:

— Не надо. Пугающая, как п*здец и дикая, это просто, обычная неудержимая тварь. Ты только что прицепилась к другой неудержимой твари, Тесс, и я клянусь, детка, клянусь, — его руки сжались, и он закончил: — Я покажу тебе, что это хорошее, безопасное место.

Я глубоко вздохнула, потому что поверила ему.

Затем прошептала:

— Хорошо.

Брок ничего не ответил. Он просто крепко меня обнимал. Он держал меня так долго. Достаточно долго, чтобы я расслабилась в его объятиях. Достаточно долго, чтобы мои пальцы распрямились, а затем опустились расправленные на его теплую, твердую грудь. Достаточно долго, чтобы я поняла, что «Космо» на задней веранде действительно плохом бэби-шауэр с девушками, которые переживали за меня до глубины души и хотели лучшего, не пролили даже малую толику света на то, что у меня происходило на этом диване в этот момент. Единственный, кто знал, что происходит, это была я и Брок.

И после того, как прошло достаточно долго, он толкнулся вверх, схватил свое пиво, прислонился спиной к дивану, головой к моим подушкам, приподняв их на подлокотник, я в основном расположилась на его теле, его бутылка с пивом стояла у него на груди, и когда я подняла голову, чтобы взглянуть на него, увидела его «жидкого серебра» глаза, наблюдающие за мной.

Затем он пробормотал:

— Хорошо, детка, теперь расскажи мне о Кентукки.

Я прикусила губу.

Брок усмехнулся.

Я перестала прикусывать губу и улыбнулась в ответ.

Потом прошептала:

— Я должна снять линзы и надеть очки.

Его взгляд потеплел, губы расплылись в улыбке, рука ослабла, и он тихо произнес в ответ:

— Хорошо, дорогая, я буду здесь.

Это заставило меня снова улыбнуться.

Потом я вскочила, чтобы снять линзы и надеть очки.

Недостаток аннулирован

— Черт, — пробормотала я, открыв глаза и увидев перед собой грудь Брока в футболке.

Мы спорили на диване и очевидно заснули, потому что раннее утреннее солнце светило через жалюзи.

Я поняла, что было утро, потому что услышала, как Фиона Эппл пела Fast as You Can из моей спальни, а это был рингтон моего будильника.

— Черт, — пробормотала я, перемещаясь и собираясь подняться, выбираясь из-под его колена и руки на подушке, когда внезапно сильные руки схватили меня, и мое расслабленное тело столкнулось с твердым телом Брока, его рука скользнула мне в волосы, и он приблизил мою голову к себе.

Поцеловал долго, сладко, глубоко и влажно.

Мои пальцы свернулись, в животе разлилась теплота, тело расплавилось от него, одна из моих рук скользнула по его шее в волосы, другая обвилась вокруг спины.

Когда он прервал поцелуй, я приподняла голову на дюйм, лениво открыв глаза, и услышала, как Фиона Эппл стала петь громче (но мне было все равно).

— Ты отключилась до того, как мы приступили к веселью, детка, — сказал мне Брок глубоким, сексуальным, сонным, хриплым голосом.

— Правда? — Спросила я.

— Да, — я наблюдала, как его губы растянулись в улыбке, — прямо посреди разговора ты просто провалилась.

Дерьмо.

Неудобно как-то.

Я уставилась в его сексуальные, сонные глаза и прикусила губу.

Брок опустил взгляд на мой рот.

Затем я оказалась на спине на диване, Брок надо мной, он поцеловал меня снова, уже дольше, слаще, глубже, влажнее, и еще чертовски стал действовать руками… много.

Мм. Так приятно просыпаться.

Фиона перестала петь Fast as You Can и перешла к Get Gone на моем непреклонном замысловатом будильнике, туда можно подгрузить MP3, и он начнет будить вас мягкой, приятной музыкой, которая нравится, но чем дольше его игнорировать, тем громче становится музыка.

И мы позволяли звучать моему будильнику в течение длительного времени, темп Фионы в Get Gone сменился от сладкого и мелодичного к обозленному и возбужденному, заполняя дом, что даже фантастические поцелуи Брока не смогли его заглушить.

И очевидно я тоже не могла заглушить эту музыку от Брока, потому что он отлепил свои губы от моих, и проворчал:

— Черт, детка, прости, но я должен выключить это дерьмо.

— Фиона Эппл — не дерьмо, — ответила я, он стрельнул в меня взглядом и прошмыгнул в мою спальню.

Я смотрела на его задницу, пока он двигался, думая, что было бы не хорошо, если его взгляд означал, что ему не нравится Фиона, потому что я люблю Фиону. Я не слушала ее двадцать четыре на семь, но у нее было много эфирного времени в доме Тесс О'Хара.

Нет, это было не совсем так. Я думала о Броке и Фионе Эппл, но в основном я думала о том, как здорово его задница выглядела в выцветших джинсах.

Как только я перестала думать об этом (примерно, когда он исчез в спальне), я огляделась вокруг в поисках своих очков, заметив их на столике сбоку от дивана, Брок видно снял их и положил туда, я схватила и напялила на нос, встала и отправилась на кухню.

Я стояла у раковины, наполняя кофейник водой, когда он вошел в кухню.

Мне потребовались усилия, чтобы не выронить стеклянный кофейник в свою керамическую раковину, когда увидела обжигающего горячего в помятой одежде, как всегда сексуального, с взъерошенными волосами, теперь еще более сексуальными, непослушными (из-за сна и моих рук, пробегающих по ним), со слипающимися глазами, Брока Лукаса фланирующего в мою кухню.

Ого!

Я никогда не просыпалась с Броком, но смотреть на него утром было почти так же хорошо, как один из его поцелуев.

Почти.

Я выключила воду и перешла к кофеварке, решив скрыть свою реакцию, спросив:

— Тебе не нравится Фиона Эппл?

Его ответ был:

— Это помешает нашим отношениям?

Я открыла верхнюю крышку кофеварки, вылила воду и повернулась к нему, наблюдая, как он собирается открыть холодильник.

И сказала:

— Я буду считать, что это «нет».

Он стоял, обхватив дверную ручку холодильника, и его глаза смотрели на меня.

— Детка, я слушаю «Криденс», «Иглс», Сантану, Стиви Рэя, Воана, Трогуда, дерьмо вроде этого и почти всех стран, если не поют цыпочки. Похож я на человека, которому нравится Фиона Эппл?

— Нет, — ответила я. — Ты похож на человека, который остро нуждается в ускоренном курсе за три десятилетия по музыке. Ребята вернулись из Вьетнама, Брок, последуй за мной в новое тысячелетие.

Он ухмыльнулся и пробормотал:

— Умничаешь, — прежде чем открыл дверь холодильника и засунул в него голову.

Я почувствовала теплый жар в животе из-за его усмешки и одного вида, как его голова застряла в моем холодильнике, когда услышала звонок своего мобильного.

Я засунула кофейник под кофеварку и двинулась к сумочке на кухонном столе, задаваясь вопросом, кто может мне звонить в такой час и зачем. Вытащив свой телефон, посмотрела на экран и увидела, что это Марта.

Черт.

Я нажала кнопку на экране, принимая вызов и приложила трубку к уху.

— Привет, дорогая, — поздоровалась я. — В чем дело?

— Его грязный, ржавый, побитый, отчаянно нуждающийся в продаже грузовик все еще находится перед твоим домом, вот что случилось, — приветствовала Марта, и я перевела взгляд с кухонной дверной рамы к переднему окну, которое все еще было закрыто жалюзи.

И спросила:

— Откуда ты это знаешь?

— Потому что я проехала мимо тебя по дороге на работу, чтобы проверить и посмотреть, насколько сумасшедшей, глупой ты стала с обжигающе горячим парнем, и я обнаружила, что ты превзошла все ожидания, став совсем сумасшедшей, глупой с обжигающе горячим парнем.

— Марта! — Сорвалась я.

— Я ошибаюсь, или его грузовик не завелся прошлой ночью, и он отбыл домой? — спросила она.

Мои глаза перешли на микроволновку, затем на кухонную столешницу.

— Я не верю тебе. Это ты из нас сумасшедшая. Во-первых, ты не ездишь на работу в час и во-вторых, мой дом в тридцати минутах от твоего пути на работу.

— Я выполняю миссию, желая остановить тебя от совершения еще одной очень плохой ошибки, — ответила она.

Я слышала, как захлопнулась дверца холодильника, но мне даже не нужно было слышать, как она захлопнулась, чтобы вспомнить, что Брок был здесь же на кухне и слышал каждое слово.

— Я не могу сейчас говорить об этом, — сказала я ей. — Приходи вечером в пекарню после работы. Мы съедим по кексику и поболтаем.

— Девушка, я одинока, а моя лучшая подруга только что сбросила десять фунтов и сделала прическу за триста долларов. Я ни за что не съем ни один из твоих кексов, потому что съесть один, значит съесть четыре, и мне не нужны эти кексы на моей жирной заднице, когда я с тобой пойду на поиски сексуального парня. Никто и раньше особо на меня не заглядывался, когда я шла с тобой, с твоей великолепной грудью и твоим взглядом, сообщающим всем желающим: «Разве не мило, весь мир похож на Диснейленд!» Я съем твои кексы, которые никогда не осядут на моей заднице, когда стану невидимой.

— Это неправда, — сказала я ей.

— Что именно? — выстрелила она в ответ.

— Все, — мгновенно ответила я.

— Девочка, очнись... проснись.

Я вздохнула. Потом мои глаза передвинулись к Броку, я увидела его бедра напротив столешницы, открытую бутыль молока в руке, и я точно знала, что тосковала по нему, пьющему прямо из бутылки.

Недостаток.

Он ухмыльнулся мне, и я почувствовала сладкий гул в воздухе, заметив, как искрятся смехом его глаза, поняла, что он улыбается, пытаясь не рассмеяться.

Ладно, аннулируем этот недостаток. Он мог пить прямо из бутылки молоко и все, что хотел, пока от него у меня на кухне создалась отличная атмосфера, пока он ухмылялся мне, а я все утро смотрела на обжигающе горячего парня.

— Алло! — крикнула Марта мне в ухо, и я оторвала глаза от Брока.

— Я здесь, — произнесла я.

— О боже, он там морочит тебе голову, — пробормотала она.

В этом она не ошибалась.

Пришло время для серьезных отношений.

— Марта, правда, дорогая, нам нужно поговорить.

— Дерьмо. — Все еще бормотала она.

— Это важно, — прошептала я и почувствовала, как веселая атмосфера Брока меняется, наполняя кухню теплом.

Марта услышала мой тон, осознала и сразу же сдалась.

— Хорошо, но мы не будем встречаться в пекарне за кексиками. Ты приходишь, а я готовлю салат.

Я моргнула, глядя на столешницу.

— Ты готовишь салат?!

— Я собираюсь приготовить салат.

— Дорогая, последний раз, когда я ужинала у тебя дома, ты жарила сельдерей.

Тепло в комнате зависло, но гул вернулся, и он исходил от корчившегося от смеха Брока.

Я зыркнула на него, но он проигнорировал мой намек, продолжая смеяться, вернее ржать, покачивая головой.

— Слышу, ему это кажется смешным, — раздраженно заметила Марта.

Я отвернулась от Брока и заявила:

— Марта, детка, ты жарила сельдерей. Любому это покажется смешным.

— Я опытный шеф-повар, — ответила она.

Это было правдой. Но она не была такой уж успешной.

Я снова вздохнула.

Затем предложила:

— Как насчет того, чтобы ты пришла ко мне, и я сделаю салаты.

— А этот обжигающе горячий парень тоже будет?

— Его зовут Брок, — прошептала я.

— А этот обжигающе горячий парень Брок тоже будет, который тебе не подходит? — внесла она поправки.

— Я не знаю, — честно ответила я. — Но, должна сказать, не стоит затягивать, и он знает, о чем я хочу с тобой поговорить, так что, если он будет, тебе придется иметь дело с ним. Если его не будет, тогда не будет. А?

Тишина.

Затем.

— Так это не связано с ним?

— Нет. Это связано с тем, что я должна была уже давно тебе сказать, но не сказала, и мне нужно..., — мои глаза скользнули к Броку, и я увидела, что он внимательно смотрит на меня, направляясь ко мне. Он добрался до меня. Его рука обвилась вокруг моего живота, он ударился грудью о мою спину, я почувствовала его тепло, его голова уткнулась мне в шею. Только тогда я продолжила: — Мне нужно избавиться от этого, так что пришло время тебе рассказать.

С места в карьер она прошептала свое предположение:

— Дэмиан.

Вот когда я поняла, что она уже знала, или может, на самом деле, не знала, но чувствовала глубокие личные проблемы, стоящие у меня на повестке дня, но она отступила, давая мне возможность разобраться с ними, а когда я настояла и, наконец, избавилась от моего бывшего мужа, не погружаясь в глубины отчаяния, она выдала мне это.

— Да, — прошептала я в ответ.

Рука Брока сжалась вокруг меня.

Я закрыла глаза.

— Хорошо, детка, я буду в семь часов.

— Марта? — Позвала я.

— Да, Тесс, — ответила она.

— Люблю тебя, дорогая.

— Я тоже тебя люблю, детка.

— Но, ты продолжаешь следить за мной, твоя любовь убивает, — предупредила я, поддразнивая ее.

— Неважно, — пробормотала она, зная, что я ее поддразниваю, потом она отключилась.

Я провела по экрану, закончив вызов, и положила телефон на столешницу. Брок развернул меня к себе, мы стояли лицом к лицу, и обе его руки были вокруг меня.

— Не самая моя большая поклонница, — пробормотал он, но он даже не казался расстроенным.

— Если ты хочешь зависать со мной, возможно тебе следует провести некую работу в этом направлении, — предположила я.

— Точно, — ответил он, — нет, детка. Я скажу тебе, нравлюсь ли я ей или не нравлюсь, мне пох*й.

Хм. Еще один недостаток.

— Она моя лучшая подруга, — напомнила я ему.

— Если это так, она увидит, что будет хорошо для тебя, и она разберется со своим дерьмом. Если она не такая женщина, она не будет с этим разбираться. Вместо этого она будет видеть только мистификацию и не поймет, что мужчины не хотят королевы драмы, требующую к себе повышенного внимания, так как они управляют курсом, и пока она не уберет это дерьмо из своей жизни, будет одинокой. В отличие от ее подруги, которая видит, что ее мужчина пьет молоко из бутылки, но скорее всего маловероятно, она будет отучивать его от этой привычки, если учесть, что ему сорок пять лет, и пьет так молоко с тех самых пор, как был ребенком, и его женщина не реагирует и не зацикливается об этом ни на секунду, вместо того, чтобы начать говниться, что по существу ничего не даст, только пустая трата сил, оставив в обоих случаях ощущение вылитых помой.

Ну, должна признать, все это было интересно, проницательно и по-взрослому.

Пока.

— Раз мы затронули эту тему, несколько негигиенично пить из бутылки молоко.

— Детка, сегодня утром я десять минут держал язык у тебя во рту. Чем это отличается?

Я наклонила голову в сторону, раздумывая над его замечанием.

Затем поделилась:

— Твоя точка зрения заслуживает внимания.

Он расхохотался и уткнулся лицом мне в шею, когда он закончил хохотать, поцеловал меня.

Было приятно, в хорошем смысле.

Он постоянно так делал.

И мне этого не хватало.

Затем он поднял голову, его глаза остановились на мне.

— Ты не против, если я запрыгну в душ перед тем, как уйти?

Брок голый в моем душе и все восхитительные видения, которые только можно себе представить, прорвались на свободу через мои мысли, сорвав резьбу.

Ух…

Агаа!

— Конечно, — ответила я.

Его губы приподнялись с одной стороны, и мне это тоже понравилось.

Затем его полуулыбка исчезла, он сжал руки и спросил:

— Ты хочешь, чтобы я пришел к салату?

— Ты хочешь прийти к салату? — Переспросила я.

— Я хочу, чтобы ты мне сказала, чего хочешь ты, — ответил он.

Я об этом тоже подумала.

Затем я нерешительно произнесла:

— Наверное, нет.

— Хорошо, — пробормотал он.

— Дело не в том, что я... — поспешила добавить, но он остановил меня, сжав руку, и наклонился к моему лицу ближе.

— Детка, все в порядке. Я покажусь сегодня примерно в то же время, что вчера. Хорошо?

Я кивнула.

— Завтра, никаких планов с твоими девочками. Завтра моя ночь, — заявил он.

Мой живот стал теплым и фонтанирующим, и я снова кивнула.

Он усмехнулся и снова пробормотал:

— Точно.

Затем опустил голову, прикоснулся губами к моим, тихо прошептав:

— Душ.

Острота ощущений заскользила по моему позвоночнику.

Брок отпустил меня и вышел из кухни.

Я уставилась на кофеварку и улыбнулась, когда услышала, как в ванной зажурчала вода.

Потом приготовила кофе.

* * *

Полтора часа спустя я сидела в машине и смотрела в сторону своей пекарни, держа телефон в руке, раздумывая. Я никогда не играла в игры с Броком. Никогда. Даже с самого начала.

Я взглянула на него, и мне очень понравилось то, что я увидела, и в ту минуту, когда он проявил ко мне интерес, я проявила свой и никогда не отклонялась с этого пути.

Я поступила так, потому что, коль скоро я увидела и все время смотрела сцену «Моя большая греческая свадьба», когда Ян попросил Тулу, и она сразу же ответила «Да», не играя, без уловок, демонстрируя свою открытость, она была не только интересна для него, но идея провести с ним время возбуждали ее, я подумала, что это было самое милое, что я когда-либо видела.

И еще я поступила так, потому что была собой.

Я сидела в машине с телефоном в руке и думала о том, что сказал Брок, было правильным. Он и я занимались ерундой и в течение трех месяцев, и эта ерунда была в моей голове.

Но семь месяцев назад, когда он привез меня домой после нашего первого свидания, поцеловав меня в своем пикапе и этот поцелуй длился полчаса (это не шутка) он, наконец, оторвал свой рот от моего, зарылся лицом мне в шею и проворчал: «Черт», своими сильными руками, обвитыми вокруг меня, я поняла, что у нас по-настоящему, началось все хорошо и собирается стать еще лучше.

Как Тула и Ян знали, что все у них будет хорошо в «Моя большая греческая свадьба».

Именно об этом вчера говорил Брок на моей кухне. Именно это он имел в виду, когда сказал, что я пойму в ту же секунду, когда перестану быть той, чье дело он расследует, и стану быть той, кто может что-то значить для него.

И я поняла, и это было именно в ту секунду, когда я поняла.

И вчера вечером он доказал то, что я чувствовала в ту секунду, не было между нами ложью.

И игра в разные игры не вызвала бы во мне такие чувства.

И игры не решили бы саму проблему.

Я решила разобраться с этим, будучи только той, кем я была с ним.

Поэтому я коснулась экрана на своем телефоне, зашла в избранное, и подушечкой пальца нажала на «Слим» (понятно же, я изменила имя).

Потом я приставила телефон к уху.

Раздалось два гудка, прежде чем я услышала:

— Да, детка.

— Привет, — ответила я.

— Все нормально? — Спросил он.

— Эм... мне нужно тебе кое-что сказать, — произнесла я ему.

Наступила пауза.

— Я слушаю, Тесс.

Я прикусила губу.

Потом поделилась:

— Меня, на самом деле, не волнует, что ты пьешь из бутылки молоко не потому, что возможно это спорная нелепая причина, которая не нравится женщинам, когда мужчина пьет из бутылки молоко. А потому что мне все равно, что ты будешь делать — ты мне просто нравишься на моей кухне.

Мои слова были встречены молчанием.

Я задержала дыхание.

Наступила тишина.

Тогда я подумала, может мне не стоило раскрывать всей правды.

Затем я услышала, как Брок спросил:

— Спорно нелепая?

Напряжение в моей груди ушло, и я почувствовала, что мои губы расплываются в улыбке, а глаза закрылись.

Затем я открыла их и произнесла:

— Я гарантирую, когда ты пьешь из бутылки молоко – это не так уж плохо.

Мы же не рассматривали другие варианты, скажем, если ешь печенье или торт и запиваешь из бутылки молоком. Это отвратительно. Никто не захочет потом использовать эту бутылку, на горлышке которой могут остаться крошки торта или печенья, даже несмотря на то, что торт и печенье были вкусными. Здесь мы вступает в сумеречную зону.

Привлекательный, низкий смешок раздался у меня в ухе, через который я услышала:

— Детка.

— Просто говорю, — сказала я.

— Принято, — ответил Брок.

— Хорошо, мне нужно печь торты.

— Хорошо, дорогая, и я понял намек, твоя подруга избегает твоих кексов, но твой мужчина не такой, если ты принесешь их домой сегодня вечером, они не останутся недооцененными.

— Ты будешь пить молоко из стакана, когда будешь их есть?

Прозвучал еще один привлекательный низкий смешок, и я услышала:

— Посмотрим, как все пойдет.

— Точно, — прошептала я.

— Иди печь торты.

— Хорошо, увидимся, дорогой.

— До скорого, детка.

Потом я отключилась.

И улыбнулась

Затем вышла из машины, зашла в пекарню и начала печь торты.

Огромные завитки глазури

Я стояла у входной двери выжидая.

Когда же это произойдет. Марта, наконец, перестала запихивать свое тело на водительское кресло, подняв глаза на открывающуюся крышу автомобиля, к крутому подъему в конце моего двора, в четырех шагах от меня и моей парадной арочной двери.

Она прижала пальцы к губам, протянула их в мою сторону, отправляя мне поцелуй.

У меня запершило в горло, но я послала ей в ответ воздушный поцелуй одними губами.

Она сложила свое миниатюрное тело за рулем, завела машину и укатила.

Я смотрела ей вслед, пока не потеряла из виду ее стоп-сигналы, но все равно продолжая смотреть в темноту.

Моя лучшая подруга Марта Шокли не очень хорошо восприняла новость, что мой бывший муж ударил меня и изнасиловал, несмотря на то, что это произошло более шести лет назад. Она злилась не на меня, она была ужасно подавлена из-за меня. И после таких новостей, она мгновенно рассыпалась на кусочки. Она с ненавистью отнеслась к тому, что произошло со мной, и наблюдая, как она переживала бремя этой информации, я вспомнила почему не рассказывала ей.

Затем она обняла меня и заставила пообещать никогда, и я имею в виду, на самом деле, никогда, больше не скрывать ничего подобного.

— Всегда ты была рядом со мной в трудную минуту, Тесс, я не могу смириться с мыслью, что я не была с тобой в такую минуту, — прошептала она. — Я устала отступать, надеясь, что ты сама разберешься со своими мыслями, дорогая. Ты должна позволить мне быть рядом с тобой и с этого момента, я чувствую тоже что-то неправильное происходит, и я сделаю все, чтобы ты позволила мне быть рядом.

Я прижала ее к себе и пообещала.

Серьезно, а что еще я могла сделать?

Разумеется, салат не очень хорошая еда под исповедь, поэтому Марта съела четыре дюжины кексов, которые я принесла домой для Брока.

И не смотря на новость, Марта не сменила свое амплуа, когда появился Брок, продолжая смотреть на него ястребом, выжидая, что он каким-то образом облажается, и она смогла бы тут же наброситься на него, постоянно прищуриваясь, следя за ним, я даже побоялась, что она заработает себе мигрень.

Брок был тем, кем он всегда был (даже когда я называла его Джейком). Он был Броком.

И поняв, что он не собирается облажаться при первых же трудностях и разоблачить скрываемого в себе мудака, Марта, наконец, сдалась и ушла.

Что подводило меня к настоящему моменту.

Я закрыла дверь, заперла и повернулась к гостиной.

Мне повезло. Четыре года назад, после того, как пекарня прижилась в городе и жизнь стала налаживаться, становясь не такой уж страшной, я отправилась на охоту за домом, и второй дом, который я осматривала, был этот.

Пара, которая купила его, потратила годы, чтобы довести до ума и перестроить так, как они хотели. Муж получил повышение и его перевели, буквально за несколько недель до того, как были сделаны последние штрихи с последней любовью (и кучей денег), когда они установили новую кухню.

Они были опустошены тем, что им придется съехать.

Я же была в восторге (хотя мне их жаль чисто по-человечески).

Были переделаны все полы в темное дерево. Стены были перекрашены. Ванные комнаты обновлены и просто сказочные. Подвал был переоборудован в огромную гостиную, где у меня стоял телевизор. Внизу была дамская комната, прачечная и комната для гостей, в которой была своя ванная. Котел был заменен. Крыша перекрыта. Двор благоустроен. И был установлен испарительный охладитель.

А кухня была, словно сделанная для меня. Кухня была феноменальной. Обилие белых настенных шкафов, все с стеклянным фасадом, с орнаментом ручной работой в углах и местах, которые были трудно заполнить. Синевато-серого цвета полы. Потрясающая черно-белая плитка на кухонной зоне. Огромный кухонный островок посередине. Блестящие мраморные столешницы. Оборудование из нержавеющей стали ресторанного качества, включая узкий, но изысканный винный холодильник. Инкрустированный держатель для поваренной книги. Встроенная микроволновая печь и двойная духовка, один вентилятор.

Мечта пекаря.

Моя мечта.

Пятьдесят тысяч долларов сверх бюджета, но я купила, потому что решила, что это того стоит.

С тех пор, несмотря на то, что первый год был тяжелым, я ни разу не пожалела об этом.

И проходя через переднюю гостиную, от которой отходили две спальни и ванная, к двойной двери на кухню, я думала то же самое.

И когда я попала на кухню и увидела Брока, привалившегося бедром в потертых джинсах к ребру стойки, впивающегося зубами в кекс, наполовину состоящего из огромного серебряного завитка в бледно-лиловой глазури, посыпанного синим красителем, с засахаренным конфетти, скрывающегося за его полными губами, я приняла мгновенное решение, что мне необходимо порыться в моих документах, найти дату, когда я поставила свою подпись над пунктирной линией, отчего этот дом стал моим домом и начать праздновать этот день огромной, шумной вечеринкой каждый гребаный год.

— Она уехала, — сказала я ему, остановившись на другой стороне островка и положив руки на столешницу.

Я не могла оторвать глаз, наблюдая, как он слизывал глазурь со своих губ, проглотив, а затем спросил:

— Сколько времени ей нужно, чтобы добраться до дома?

— Двадцать минут, — ответила я.

Он не отрываясь смотрел мне в глаза, тихо сказав:

— Тебе нужно позвонить ей через двадцать пять минут, детка.

Я продолжала удерживать его взгляд, теплый фонтан ударил внизу моего живота, понимая, что он считал настроение Марты и понял, что она была очень расстроена, он хотел, чтобы я проверила ее.

— Хорошо, — прошептала я.

Он изучал выражение моего лица, я не отворачивалась.

Затем все еще тихо спросил:

— Как ты?

— Рассказывать об этом было не весело, — призналась я.

— Могу догадаться, Тесс, — сказал он мне все также тихо.

Я кивнула и глубоко вздохнула. А затем добавила:

— Я рада, что сделала это, жаль, что не рассказала ей все раньше, но сейчас рада, что она все знает, и также рада, что мне больше не придется снова ей все рассказывать. Пока это все, что я смогла сделать.

— Верно, — прошептал он.

Затем он засунул остаток кекса в рот. Я смотрела, как он прожевал и глотал.

А потом он спросил:

— Тебя не будет бесить прямо сейчас, если я задам вопрос, тебе не интересно, пришел ли я сюда вчера, потому что скучал по Тесс или потому что скучал по ее кексам?

Я ухмыльнулась ему.

И ответила:

— Нет, потому что я и есть мои кексы.

И меня так поразила эта мысль, вот оказывается кем я была. Для всех я могла быть в футболках, джинсах, шлепанцах или юбках-карандаш, замысловатых дизайнерских блузках и босоножках на высоком каблуке или в чем-то еще, я могла быть в чем угодно. Но внутри я была создана вся из огромных завитков, напоминающих пики гор, нежной цветной глазури, присыпанной конфетти, съедобной волшебной присыпкой на вершине богатого, влажного торта.

И когда я это полностью осознала, почувствовала распространившееся тепло по телу и некую сентиментальность.

— Иди сюда, детка, — пробормотал он, я ощутила, как комната наполнилась эмоциями, глядя на выражение его лица, я не стала медлить, обогнула кухонный остров и направилась к нему.

Я подошла близко, он обнял меня и прижал к себе. Потом опустил голову и поцеловал сладким, вкусным, длинным, глубоким кексным поцелуем.

Когда он закончил, прижавшись ко рту, я прошептала:

— Ты очень вкусный.

На что он ответил:

— Я знаю.

Я улыбнулась, прижавшись к его губам, и он ответил тем же.

Затем приподнял на дюйм голову, сжал меня в руках и мягко сказал:

— Я хочу провести у тебя ночь.

Живот ухнул, я почувствовала судорогу между ног.

Ответила:

— Хорошо.

Его веки отяжелели, руки сжались сильнее, мои руки обвились вокруг него, он наклонил голову и поцеловал меня снова, на этот раз дольше, глубже, слаще и еще более вкуснее.

Так мы и стояли какое-то время. Достаточно долгое, я запустила пальцы в его волосы. Достаточно долгое, Брок приподнял одной рукой мою футболку, а другой крепко сжал мою задницу. Достаточно долгое, мои соски набухли и между ног стало мокро. Достаточно долгое, я подумала, что спальня слишком далеко, и порадовалась, что кухонный пол был вымыт, потому что я хотела, чтобы он взял меня здесь, на полу.

Но, к сожалению, не достаточно долгое время, потому что мы все еще целовались, стоя на кухне, не голые и не полуобнаженные, не находясь в точке невозврата, когда раздался стук во входную дверь.

Голова Брока поднялась с низким, коротким, разъяренном рыком, взгляд устремился к входной двери поверх моей головы. Я моргнула от такого нежелательного поворота событий и повернула голову к входной двери.

Время было около десяти. Слишком поздно для незваного гостя. Если только незваным гостем не была Марта, которая что-то забыла, а Марта была именно той девушкой, которая постоянно что-то забывала, где бы она не находилась, например, кошелек, кредитку и другие похожие вещи.

Еще один стук пришелся в дверь, и я почувствовала, как руки Брока сжались, отчего его пальцы приятно впились мне в задницу. Это было так приятно, так великолепно, что я забыла о том, что кто-то стоит за дверью и повернула голову, чтобы посмотреть на Брока.

О мой Бог.

Он все еще был возбужден.

И скажем так, выражение его лица было милым.

— Запомни эту мысль и, черт возьми, что бы ты не делала, сохрани этот взгляд, — прорычал он, прежде чем отпустить меня, я пошатнулась, но сумела устоять на ногах, повернувшись за ним.

Я сделала несколько шагов до кухонного островка и положила руки на поверхность, он открыл входную дверь.

Я посмотрела вниз.

На углу моего кухонного островка стоял белый, керамический подиум с подставками для торта со стеклянным колпаком.

Широкие линии. Простой и элегантный. Он стоил целое состояние, но мне было все равно. Я пекла торты. Мне нужны были сказочные подставки для тортов. На этот момент моей жизни у меня их было семь (в моем доме, в пекарне у меня было на тонну больше). Все они были фантастическими, большинство из них дорогие. Они занимали главное место на острове в зависимости от моего настроения.

На одной сейчас лежало шесть кексов с огромными завитками глазури, сверкающей съедобной волшебной присыпкой и синим конфетти. Два в мятно-зеленой глазури, два в бледно-розовой, два в голубой.

Это означало, что Брок съел кекс, пока я прощалась с Мартой, прежде чем я добралась до кухни, он ел уже второй.

Я почувствовала, как мое лицо смягчилось, вспомнив, как скучала на этому. У него было великолепное тело, своего рода такое тело, которому можно позавидовать в любом возрасте, особенно в сорок пять, над которым он усердно трудился. Он не был выборочным в еде, любил пиво или бурбон. Он проживал свою жизнь, явно не лишая себя удовольствий. Но он все равно заботился о себе. Я звонила ему не один раз, когда он отвечал из спортзала или говорил, что только вернулся с пробежки, я знала, что это правда.

Но у него была слабость к моим кексам. Моим пирожным и тортам. И моим печенькам. На самом деле, ко всему, что выходило из моей духовки, он напрямую заявлял, что они ему по вкусу, он пристрастился к ним больше всего на свете, и я заметила, что они ему нравятся, хотя он не осыпал меня витиеватыми комплиментами. Он просто поглощал все с радостью.

И в тот момент я поняла, что мне нравится.

При этой мысли я услышала, как Брок огрызнулся у двери:

— Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — отчего я вздернула голову вверх.

— Кто ты такой?

От звука знакомого голоса, задавшего вопрос, мои руки сами собой скользнули по прилавку, крепко взявшись в край, грудь сжалась так сильно, будто меня раздавили.

Дэмиан.

— Не имеет значения, кто я такой. Важно то, что тебя здесь не должно быть. Тебя здесь не должно быть никогда. Ты никогда не должен подходить к этому, мать твою, дому, мать твою, пекарне Тесс или самой Тесс. Если я увижу или услышу, что ты не делаешь этого, клянусь, х*й с тобой, Богом, я разберусь с тобой, и ты не захочешь, чтобы я это сделал.

Брок все еще рычал, злобно огрызался, я чувствовала его настроение через всю гостиную, во всей кухне. Его раздражение наполняло дом, помимо его искр злости, было грубым и шершавым, забивая мне кожу.

— Прошу прощения, пожалуйста. — Произнес Дэмиан.

О нет. Боже. О нет.

Дэмиан был, по крайней мере, на три дюйма ниже Брока. Дэмиан был на двадцать фунтов легче, если не больше. Дэмиан был худой, в смысле тощий и не мускулистый, не объемный. Он был в форме, но в нем не было той силы, как у Брока. В физической драке Брок легко бы его уложил.

Но Дэмиану на все было наплевать. Дэмиан большую часть времени мочился в углу. Дэмиан не любил, когда ему угрожали, поэтому хорошо угрозу не воспримет.

Ни за что.

Я начала передвигаться по островку, пытаясь их как-то остановить, глядя на спину Брока, он загораживал собой дверь, стоя между ней и дверным косяком, за его широкой спиной Дэмиан не мог меня увидеть.

Тем не менее, он поднял руку позади себя, как будто у него были глаза на затылке, как только я начала двигаться к ним, и гаркнул:

— Тесс, не двигайся.

Я остановилась в конце острова.

— Если Тесс там, я хотел бы поговорить с ней, — попросил Дэмиан, негромко.

— Ты не слышал меня десять, мать твою, секунд назад? — Спросил Брок.

— Кто ты такой? – потребовал Дэмиан.

— Ты не слышал меня десять, мать твою, секунд назад, — делая вывод, произнес Брок.

— Хорошо, я вежливо попрошу. Пожалуйста, отойдите, чтобы я мог поговорить с Тесс, — попросил Дэмиан.

На это Брок заявил:

— Через пять секунд я закрываю дверь. Если через шестьдесят секунд ты не залезаешь в свой «Эскалайдер» и не уберёшься отсюда, я звоню копам. Без шуток, без задержек. Понятно? — Затем, как он и обещал, Брок сделал шаг от двери, закрыл ее перед Дэмианом и запер на ключ.

Я стояла все там же, в конце кухонного островка.

Брок подошел к окну и сильно дернул за шнур жалюзи, открыв.

Затем он встал перед окном, скрестив руки на груди и расставив ноги на ширину плеч.

Я облизала губы.

Брок и пальцем не пошевелил.

Я поднесла руку к столешнице, чтобы ухватиться за нее.

Брок даже не шелохнулся.

Я сосчитала до десяти. Потом до двадцати.

Брок подался в сторону, дернул за шнур, и жалюзи с грохотом закрылись.

Затем он повернулся и направился через гостиную в мою сторону, засунув руку в задний карман. В руке он держал телефон, когда остановился в шаге от меня.

Я затаила дыхание, увидев выражение его лица вблизи.

— Дорогой… — прошептала я и тут же замолчала, как только он резко поднял руку.

Я напряглась от его взмаха рукой, но тихо, как шепотом и невероятно нежно его кончики пальцев скользнули по моей щеке, потом погрузились в мои волосы, он обхватил меня за затылок, и потянул поближе к себе.

Я потянулась, потому что у меня не было выбора и потому что мне хотелось. Как только приблизилась, положила руки ему на пресс.

— Настроение испорчено, милая, — пробормотал он. — Мне нужно сделать несколько звонков. Если ты устала, иди готовься ко сну, если нет, позвони своей подруге. Я буду через минуту, и мы будем спать. Да?

— Он уехал? – Спросила я.

— Да.

Я сглотнула.

Его рука сжалась, а я наблюдала, как поблескивают его глаза.

Затем он спросил:

— Он не остановится, не так ли?

Я отрицательно покачала головой.

Отчего он поджал губы.

И мягко произнес:

— Дай мне минутку сделать несколько звонков, детка.

Я кивнула. Его рука еще раз сжалась, а затем он просеял мои волосы сквозь пальцы.

И я отправилась в спальню.

Ладно, можно с уверенностью сказать, что я не хихикала от волнения девять месяцев назад, когда мой жестокий бывший муж, изнасиловавший меня, связался со мной впервые за четыре года, полностью разрушив иллюзию, которую я лелеяла, что была в безопасности от него. И можно с уверенностью сказать, что я долго размышляла, стоит ли с ним идти на ланч.

Но мне нравился его отец.

Дональд Хеллер был хорошим человеком, он честно обожал меня, но это быстро закончилось, потому что, чтобы стереть Дэмиана из своей жизни, мне пришлось разорвать отношения со всем, кто имел какое-либо отношение к Дэмиану, включая и его отца. Дональд пытался поддерживать со мной контакт, но я не стала поощрять его к этому, и он вскоре перестал пытаться. И новость, что он был нездоров, ранила мое сердце, вызвав чувство вины, как Дэмиан и предполагал, побудила меня пойти с ним на ланч.

Это было ошибкой, за которую я поплатилась немногим, как выяснилось. Но этот факт поселил тревогу в моей душе, я опять позволила Дэмиану разыграть себя.

Я ушла от него на следующий день после изнасилования. Я жила с Мартой со своей собакой, потребовалось полтора года, чтобы, наконец, получить развод, только потом я переехала в свою собственную квартиру. И за эти полтора года Дэмиен не предпринял ни единой попытки, чтобы «вернуть меня».

Я не смогу продержаться еще полтора года.

К сожалению, в данном случае для меня было не главным, чтобы найти идеальную ночнушку для первой ночи, которую я собиралась провести с Броком Лукасом. Мы спали вместе дважды, оба раза я засыпала с ним на диване во время просмотра фильма. Нет, вычеркните это, три раза, добавим прошлую ночь.

Но за исключением прошлой ночи, он всегда уходил до того, как я просыпалась, и мы никогда не спали вместе в постели.

Это было знаменательное событие, к которому я должна была морально и, что более важно, стильно подготовиться, но в этот момент моя голова была забита другим.

Я перебирала свой ящик с ночнушками дрожащими руками, к счастью, ко мне вернулась моя неотъемлемая женская сила, пальцы дотронулись до, как сладкая вата, розовой с фиолетово-багряным оттенком, в маленькую дырочку ночнушке с завышенной талией, тонкими бретельками и крошечной оборкой внизу и на лифе. Симпатичная, девчачья, удобная, для любой одинокой ночи, но она оставляла много открытого тела, ноги и намекала, хотя не на мекала, а явно открывала ложбинку между грудью, в общем эта ночнушка могла дать понять, что прилагала усилия для своего мужчины.

Возбуждающе превосходная.

Я схватила ночнушку и очки, отправилась в ванную комнату и начала подготовку к ночи, вымыла лицо, почистила зубы зубной щеткой и зубной нитью, затем переоделась, напялила очки и вышла.

И как только вышла, услышала низкий гул Брока.

Он сказал:

— Никакого дерьма, Калхаун.

Я сжала губы при упоминании этого имени, поспешила в спальню, бросила одежду в корзину для грязного белья, а затем поспешно выскочила в коридор.

Я знала, что он хотел защитить меня, но мне было сорок три года. У меня была неприятная ситуация. Но эта ситуация отличалась от предыдущей. Теперь люди всё знали. Люди переживали за меня. Люди прикрывали меня, и они были готовы прикрыть меня, действуя как щит.

Но пришло время вытащить голову из песка.

Каким-то образом мне удалось выжить. Мне кажется, это чистая случайность, произошедшая только потому, что я слишком долго оставляла свою голову в песке с мужем, который с самого начала мне не подходил, и я знала об этом, просто ничего не предпринимала.

Я решила наладить свою жизнь и покончить с этим дерьмом.

Поэтому я остановилась в дверях кухни, прислонившись к косяку, глядя на Брока Лукаса, который сжал кулак на талии и смотрел на меня.

Потом он сделал кое-что прекрасное.

Он продолжил свой разговор, полностью доверяя мне и той возрождающейся силе внутри меня.

— Вы звоните прокурору и говорите ему, чтобы он сообщил адвокатам этого мудака, что если он не прекратит преследование Тесс, его лодка с юридическими проблемами станет дерьмом. Он уже подделал ее гребаную подпись на банковских документах. И у нас уже есть записанные показания и записи телефонных разговоров, которые доказывают, что шесть месяцев он снова лез к ней. И, когда окружной прокурор поговорит с его командой юристов, он должен использовать слова «преследование», «домогательства», «нападение и сексуальное насилие».

Я чувствовала, как вздымается моя грудь, зная, что от внимания Брока это не укрылось, но он продолжал говорить:

— Срок давности на это не распространяется. Ни за что на х*й Тесса О'Хара, которая управляет пекарней и распыляет гребаные конфетти на свои торты, не будет давать показания, описывать тот кошмар, и он не сядет, мне пох*й, что у нас нет физических доказательств. Она заставит присяжных есть из ее рук. Его адвокаты об этом узнают. Сейчас я до сих пор чувствую запах одеколона этого парня, Калхаун, она выдвигает обвинения. Все закончится для нее сегодня. Сделай чертов звонок.

Он слушал около двух секунд, затем хмыкнул:

— Да, — и закрыл телефон.

Я подождала, пока он засунет его обратно в карман, прежде чем тихо спросила:

— Ты в порядке?

— Нет, — резко ответил он. — Впервые за три месяца я засунул язык своей женщине в рот и положил руку ей на задницу. Мне нравится твоя задница. В течение трех месяцев я много времени мечтал о том, как положу руку тебе на задницу. Я совсем не думал о том, что положив руку тебе на задницу, кто-то постучит в твою переднюю дверь, и этот кто-то — твой *баный слизняк-бывший.

Ну вот, пожалуйста.

— С тобой все в порядке? – Спросил он.

— Кентукки становится все более привлекательным.

Он уставился на меня.

Потом усмехнулся.

Затем его глаза оглядели меня полностью и вернулись к лицу, он сказал:

— Отличная ночнушка, детка.

— Спасибо, — ответила я, наклоняя голову в сторону, затем чтобы сменить создавшуюся атмосферу в доме, и видимо, нарушая все правила девчачьей игры, меня бы выгнали из сестер, я поделилась: — Если бы я знала, что ты останешься на ночь, я бы выкроила время, чтобы съездить в торговый центр, купить шелковую сексуальную ночнушку, которая бы больше соответствовала этому случаю, — при этом, я всплеснула руками, потом опустила руки и продолжила: — Хотя эту я тщательно выбирала, поэтому когда ты увидел меня в ней, ты подумал, что я каждую ночь так одеваюсь в постель, но это не так. Но так как я не знала о твоих планах, а мне следовало что-то предпринять, поэтому вот, что получилось. — Для этого я провела рукой по ночнушке, цвета сахарной ваты.

— Я думаю, учитывая крайние обстоятельства, ты все сделала правильно, — отметил он.

— Я рада, — сказала я с улыбкой.

— Так что же ты надеваешь в постель каждую ночь? – Спросил он.

— Ну..., — я подумала об этом, затем закончила: — Различные версии похожей на эту. Хотя предупреждаю тебя, чтобы ты не надеялся, у некоторых нет оборок.

На этот раз он рассмеялся, направляясь ко мне. Он перестал смеяться примерно в полметра от меня.

Затем, опустив голову, тихо сказал:

— Позвони своей подруге, сладкая, а потом давай спать, хорошо?

Я кивнула, но спросила:

— Я чувствую, что наши предыдущее мероприятие переносится на более поздний срок.

Он поднял руку и обвил вокруг моей шеи, опустив свое лицо близко ко мне.

— Отстойно, но да. — Его рука сжалась на моей шеи, он продолжил: — Ты права, это повод, но более важно, что этот придурок, появился здесь и все испортил. Когда снова случится такой повод между нами, будем только ты и я без призрака этого парня, который все испортил.

Мне понравилось. Мне понравилось, что он хотел дать. Нравилось осознавать, что наша связь была такой же важной для него, как и для меня. И мне нравилось, что он хотел сделать ее особенной.

Мне так понравилось, что я сжала пальцы вокруг его запястья на моей шее, поднялась на цыпочки и прикоснулась губами к его губам.

Качнувшись назад, я прошептала:

— Хорошо. Я позвоню Марте и встречусь с тобой в постели.

На дюйм он подался вперед, коснувшись лбом моего лба, потом отстранился назад и опустил руку. Я отпустила его запястье, он обошел меня, направившись в сторону спальни.

Я подошла к сумочке и вытянула телефон. Позвонила Марте. Она была дома. И была очень расстроена, но она только что открыла бутылку красного вина, в попытке взять себя в руки или, на крайний случай, уснуть. Мы болтали, пока ее голос перестал дрожать, я распрощалась.

Пошла в спальню, где обнаружила Брока «Слим» Лукаса с голой грудью в своей кровати, прикрытым одеялом до талии, трущего руками лицо.

Руки исчезли с лица, как только я появилась в комнате не раньше, я вспомнила последний раз, когда он был в моей постели, прижимая ладони ко лбу, его жест был настолько противоречивым, и выражение лица было еще одним доказательством этого, когда он повернул ко мне.

Отчего дурное предчувствие стало корчась скручиваться в животе.

Он повернулся на бок и приподнялся на согнутой в локте руке, спрашивая:

— Детка, ты собираешься спать стоя или ляжешь в постель?

Я направилась к кровати, откинула одеяло и опустилась со скрещенными ногами. Затем сняла очки, положила их на тумбочку, схватила баночку с увлажняющим кремом и начала мазать лицо.

Увлажнив лицо, я набралась смелости спросить:

— Когда я вошла, о чем ты думал?

К моему удивлению, он без колебаний ответил:

— Я думал, Калхаун руководил расследованием по делу Хеллера. Калхаун хороший человек. Преданный. Он и многие ребята потратили три года на подготовку этой операции. Они сделали двенадцать арестов при налете, и десять из этих двенадцати — главные игроки в бизнесе Хеллера. Это задержание было существенным. Спланировано и с режиссировано с точностью, человеко-часы за ним стоят неисчислимые. Ни одно дело не даст стопроцентной гарантии, но то, что у них есть на всех этих парней можно сказать наверняка – им светит срок, я никогда такого не видел. И я думал, что если этот мудак еще будет донимать тебя, сегодня вечером, стоя прямо перед твоей входной дверью в десять вечера, когда я смотрел в его х*ровое лицо, видя, что у него есть яйца, у меня было непреодолимое желание пох*реть все это.

Я внимательно наблюдала за ним, пока он говорил.

А когда замолчал, спросила:

— Желание?

Брок моргнул, глядя на меня.

И переспросил:

— Какое желание?

— Да, какое желание?

Он в упор смотрел на меня три секунды, затем наклонился, выхватил баночку с увлажняющим кремом из моей руки, еще подался вперед, бросив или кинув баночку на мою тумбочку, потом с силой обнял меня за живот и бедра, затащив в кровать, уложив на себя.

Как только он меня уложил на себя, крепко обняв, тихо сказал:

— Я не типичный парень, Тесс.

Это я уже поняла.

— Хорошо, — прошептала я.

— Я старший, у меня две сестры, брат и мама, и все мы прошли через развод. Папа приличный парень, но это не значит, что он не доставал мать. Доставал. Много. Слишком много. Я пришел с ним к шаткому соглашению, он слишком часто изменял, потребовалось некоторое время разобраться с его дерьмом, и как не крути по существу я был именно мужчиной в семье. Все началось, когда мне было семь лет. И я решил быть не похожим на своего отца. Тот мужчина, каким я стал впиталось в мою кровь и плоть с семи лет.

Я не совсем понимала то, о чем он говорил, но мне нравилось то, о чем он говорит, кроме того, мне очень нравилось лежать, прижавшись к нему в постели, когда он обнимал меня, рассказывая историю своей жизни.

— Дальше, — прошептала я, когда он выдержал паузу.

— Я хочу сказать, что не трахаюсь с женщиной, которая для меня что-то значит. И когда я говорю это, именно это я и имею в виду, что не трахаюсь с женщиной, которая что-то для меня значит.

О, мой Бог.

Я все поняла.

— Ты хотел двинуть Дэмиану? – так же тихо спросила я.

— Двинуть? Да. Чтобы он чувствовал боль каждый гребаный день до конца своей х*евой жизни. Он никогда не забыл бы меня. А значит он никогда не забудет урок, который я ему преподам. И тогда он перестал бы донимать тебя, потому что был бы занят единственным вопросом – никогда с тобой не встречаться, думать о том, чтобы даже близко к тебе не подойти и не взглянуть.

И прежде чем я подумала вжаться в него своим телом, мое тело само еще ближе прижалось к нему. Но если бы мое тело поинтересовалось у моих мозгов в данном случае, мои мозги даже не стали бы спорить с ним.

Я провела рукой по его твердой груди, пробравшись к шеи, положив нос на щетинистый подбородок.

И глядя ему в глаза, я призналась:

— У меня нет слов.

Его рука еще больше сжалась вокруг меня, голова приподнялась с подушки, приблизившись ко мне, и он прошептал:

— Тесс, я изучил тебя. Ты единственная женщина, которой не нужно выражать свои чувства словами. Все, что ты делаешь, уже выражает твои чувства, которые чистая правда. Твоя рука на мне, детка, сообщила мне об этом.

Он впился в мои глаза, я затаила дыхание, потом он сказал, что ему это нравится, сильно, безумно сильно.

Я кивнула. Черты его лица смягчились. Он опустил меня, губами опустившись на мой рот.

Отодвинувшись, он прошептал:

— Выключи свой свет, дорогая.

Я снова кивнула, перекатилась на свою сторону, выключила прикроватный ночник, потом свернулась калачиком на боку, натянула одеяло до плеч, положила руки под щеку и произнесла:

— Спокойной ночи, дорогой.

Прошло всего полсекунды, меня передвинули через всю кровать, задница прижалась к его бедрам, его колено раздвинуло мои ноги и водрузилось между ними, его грудь прижалась к моей спине, его рука с силой обхватила меня за живот, а голова зарылась в мои волосы.

И только тогда он пробормотал:

— Спокойной ночи, Тесс.

Брок Лукас обнимался.

Я заснула улыбаясь.

Дикая штучка

Мягкий голос Фионы Эппл, исполняющий «I Know», заставил открыть меня глаза раннему утреннему свету. Я слушала ее контральто, фортепиано, мягкие басы и медленный нежный ритм барабана в течение нескольких долгих секунд, потом громкость начала увеличиваться. Я приподнялась, протянула руку и нажала кнопку, которая блокировала громкость, как обычно делала, чтобы слушать мою любимую певицу по утрам.

И я собиралась уже сбросить одеяло, но мое тело проехало по кровати и ударилось о что-то очень, очень твердое и очень, очень горячее.

О, боже.

Как я могла забыть?

Брок.

Он лежал здесь, его твердое, горячее тело прижималось к моей спине, сильные руки обнимали меня, а его губы я чувствовала на своей шеи.

— Дорогой, — прошептала я, его губы прошлись вверх, и я почувствовала, как его зубы коснулись мочки моего уха.

По всему телу у меня прошлась дрожь.

Затем шероховатый, сонный, низкий голос произнес:

— Доброе, детка.

О, Господи.

Его губы скользнули по моему уху, рука по моему животу, я задержала дыхание до тех пор, пока его рука не остановилась. Я выдохнула, затем снова задержала дыхание, как только костяшки его пальцев начали поглаживать оборку снизу на ночнушке, и по набухшей груди.

О, Бог мой.

Я прижалась спиной к нему, он вжался в меня, его язык коснулся кожи у меня за ухом, а его большой палец провел прямо под моим соском.

При этом дрожь прошла по всему телу.

— Брок, — вздохнула я.

— Если у тебя нет раннего утреннего экстренного торта, который нужно срочно испечь, сладкая, — прорычал он мне на ухо, — наше предыдущее мероприятие возобновляется прямо сейчас.

— Белый дом собирается мне дать кучу заказов, заранее оповещаю, — на выдохе пошутила я.

— Черт побери, фантастика, — промурлыкал Брок, развернув меня к себе лицом, запустив руку в мои волосы, нежно повернув и потянув назад голову, но ему не нужно было этого делать. Я обвила его рукой, и сама запрокинула голову назад, чтобы он мог меня поцеловать.

И он поцеловал.

Брок не врал по поводу того, что сказал мне на кухне, когда вернулся. Первый раз он занялся со мной любовью не запланировано. И это не было соблазнением. Все началось как обычно, мы просто дурачились, но до того раза он всегда держал все под контролем. Обычно он зацикливался полностью на мне, изучая и помогая мне кончить. Но что-то случилось, и сколько я не думала об этом, до того дня я понятия не имела, что это было, но что бы это ни было, он потерял свой контроль, поднял меня с дивана, отнес в спальню, и все закрутилось.

И тот день отличался от всех предыдущих.

Потому что Брок не планировал этого. Брок не защищал меня от саморазоблачения, отдавая слишком много мужчине, чье имя я не знала. У Брока не было причин контролировать ситуацию, его реакцию или мою.

Он и не контролировал.

И что важнее, после той ночи, когда он потерял контроль, сейчас ему не нужно было заботиться о своем контроле при прикосновении наших языков, лежа в моей постели в слабом, раннем утреннем свете.

И было даже лучше, чем в другие разы, дело было не в том, что он исследовал меня и помог мне кончить. Дело касалось нас, мы просто изучали друг друга.

И впервые, я как умела, не стесняясь отвечала взаимностью.

Так, черт побери, и делала.

Было необузданно, бурно, энергично, много крутились, действовали на ощупь, языки, зубы, пальцы, стоны и вздохи, всхлипы, шепот, он брал, я брала, он давал, и я давала.

И когда я давала, присела между его согнутых в коленях ног, наклонившись к его лицу, запустив язык глубоко в рот, он молниеносно подхватил меня подмышки, подтянул вверх между своих ног и перевернул на спину. Я обхватила руками его за плечи, раздвинула ноги, его бедра опустились к моей промежности.

На секунду его глаза встретились с моими, и он вошел глубоко.

Я выгнула шею, руки дернулись, я подтянула колени вверх, крепко сжав по бокам его бедра.

— Тесс, рот, — прорычал он, я выпрямила голову, его губы оказались на моих, его язык у меня во рту, пока он глубоко двигался во мне, Боже, так глубоко, жестко, Боже, так жестко и сладко, Боже, невероятно сладко.

Темп увеличивался, быстрее, интенсивнее, становился более возбуждающим, было невероятно хорошо.

И прежде чем ощущение окончательно захлестнуло меня, я оторвала свой рот от него, зарывшись лицом ему в шею, застонав:

— Брок.

— О да, детка, бл*дь, да, — хмыкнул он, входя глубоко, я вдохнула и сильно кончила.

Затем я пришла в себя, уронила голову на подушки, получив возможность наблюдать за выражением его лица, пока я чувствовала, как он движется внутри, ясно видя, как день, Броку Лукасу нравилось находится там, где он находился сейчас.

Сильно.

Очень сильно нравилось.

Он обнял меня за талию, продолжая вбиваться, перенеся вес тела на свободную согнутую руку, я обхватила его ногами, приподнимая бедра навстречу, отчего из глубины его груди раздался рык. Он ни разу не оторвал от меня взгляда, я крепко обняла его за плечи, другую руку прижала к его лицу, большим пальцем провела по щеке, затем по губам.

Он уткнулся лицом мне в шею, застонав:

— Тесс, — и, войдя в меня до основания, он издал еще один стон, кончив.

Я передвинула руку с его лица на волосы, подалась вперед, уткнувшись лицом ему в шею, прижавшись губами к его разгоряченной коже, почувствовав щекотание от завитков его длинных волос.

Закрыла глаза и отдалась всем трем чувствам, вдыхая запах его кожи, ощущая его полностью вокруг и внутри себя, слушая его прерывистое дыхание.

Две секунды он прижимал меня своим весом, потом обхватил обеими руками, каким-то немыслимым образом поднялся на колени вместе со мной, все еще находясь внутри, перевернулся, упав на бедро, затем перекатился на спину, и я оказалась сверху.

Приятно.

— Приятно, — прошептала я ему в шею и услышала в ответ глубокий, милый смешок, потом его голова двинулась по подушке, я почувствовала его губы на своих волосах, он поцеловал меня.

О Боже мой.

Это тоже было приятно.

Одну руку он положил мне на поясницу, другая скользила вверх по моему позвоночнику, чтобы покрутить пальцами мои локоны, я подняла голову, взглянув на него.

Он наклонил подбородок, его яркие глаза нашли мои, он улыбался, насытившись, удовлетворившись, довольный и сладкий, знойный, теплый гул его настроения напитал воздух и опустился, как блаженство, мне на кожу, когда он пробормотал:

— Дикая штучка.

Я моргнула.

Затем спросила:

— Извини?

— Детка, бл*дь, — его рука сжалась вокруг меня, — ты оседлала меня.

Я снова моргнула.

Почувствовав, как сжалась.

Черт.

Я всегда была ведомой, а не лидером в постели. Осторожной, вдумчивой, держа уши и глаза широко открытыми, чтобы точно понять, что нравилось моему партнеру, когда я что-то делала, чтобы могла продолжать делать это дальше или подметить что-то, чтобы повторить.

Я не теряла контроль над собой. Я просто не разрешала себе этого.

И в результате два раза, когда я занималась сексом с Броком, были двумя лучшими моментами в моей жизни. Фактически, без особых усилий от моего партнера (как правило, они сдавались), я редко достигала оргазма во время секса, и любая другая часть моего тела также редко испытывала праздник.

Но, только что, я не контролировала каждое свое движение и не сосредоточила все свое внимание. Я была в какой-то зоне и действовала чисто инстинктивно. Моим разумом управляла тело, чувства и потребности, контролировать мои мысли должна была голова, ушедшая в отставку.

Полностью.

Вот черт.

Я начала приподниматься, рука Брока опустилась мне на затылок, потом скользнула ниже, захватив волосы, намотав на пальцы и успокоившись на спине, другая ладонь была теплой у меня на шее под ухом, а большой палец был на лице у линии волос.

Положив свою руку, он прошептал:

— Эй. — Я смотрела мимо него на подушку у его головы, и снова попыталась приподняться, но его рука напряглась, и он повторил:

— Тесс, эй. — Я утихомирилась, но продолжала смотреть на подушку, он сжал руку вокруг моей спины, близко притянув к себе и зарычал:

— Глаза, детка.

Я скользнула взглядом к нему.

Он заглядывал в мои глаза глубоко, словно в душу.

Затем его рука, на моей шеи надавила и приблизила к нему мою голову, он прошептал:

— Какого черта, детка?

— Я..., — начала, но тень появилась в его глазах и осталась там, он перебил меня:

— Господи, я сделал тебе больно?

Я слегка качнула головой, сказав:

— Нет, это просто…

Замолчала, потому что не знала, что это такое.

Его большой палец заскользил по моей щеке, и он нежно подсказал:

— Просто скажи, что это?

— Не знаю, что… — прошептала я.

Он не отрывал от меня взгляда и ничего не говорил.

Потом я осознала, что произношу слова:

— Я потеряла контроль.

Он медленно моргнул.

Спросил:

— Разве это плохо?

— Я не знаю, — начала я, пристально всматриваясь в выражение его лица, затем прошептала: — А?

Он уставился на меня, широко открытыми глазами с нескрываемым недоверием. Потом быстро, словно вспышка, обе его руки крепко сжали меня, он уронил голову обратно на подушки и расхохотался. Примерно через две секунды смеха он перевернул нас обоих, выйдя из меня, но устроился всем своим весом сверху, расположив бедра между моими ногами, и его смех щекотал мне шею, куда он зарылся лицом.

— Брок, — прохрипела, — я... не могу..., — он поднял голову и посмотрел мне в глаза, улыбаясь огромной улыбкой, положив согнутую в локте руку на кровать, лишив меня своего веса, другой рукой обхватив за шею прямо под подбородком.

— Дыши, — произнес он.

Его большой палец погладил мой подбородок, он продолжал улыбаться, но молчал.

— Эм... Я думаю, мне нужно встать и…

— Да, детка, ты можешь встать через секунду, — перебил он меня. — Но сначала, давай кое-что проясним, ладно?

Я внимательно смотрела ему в глаза, прикусив губу.

Он посмотрел на мои губы и сжал свои, в глазах по-прежнему были смешинки.

Затем он перестал сжимать губы, сказав:

— Я намерен потратить много времени на то, чем мы занимались, добавив различные варианты, позы, разные места локации, и я подойду к этому творчески.

О мой Бог.

Я почувствовала, как мое лоно полностью согласилось с его словами.

Он продолжил:

— Ты вообще, — он приблизил лицо, его губы и глаза все еще улыбались, — всегда должна блокировать свой контроль, пока мы наслаждаемся друг другом, я кое-что знаю об этом. И это означает, что я буду делать разные вещи.

О Господи.

— Брок…, — прошептала я, но остановилась, когда он опять приблизил свое лицо ко мне.

— Детка, секс был чертовски феноменальным. Ты ничего не делала, ничего, чтобы мне не понравилось, и в большей степени, бл*дь, я наслаждался. Запомни, милая, мне нравится дикий, а ты... была... дикой, и мне нравилась каждая гребаная минута. Не знаю, чему тебя научили другие мужчины в твоей постели, но что бы это ни было, это был полный п*здец. Убери эту тень из своих глаз, Тесс, потому что, детка, ты была чертовски естественна.

Его слова вызвали теплый фонтан, ввергнувшийся в мои внутренности, я провела рукой по его шеи, потом запустила в его волосы, подняла голову, притянув его к себе, наклонившись поцеловала, мокро, надеюсь, сладко, он навалился на меня своим весом, опять обвив руками, снова перевернул меня наверх себя и ответил на поцелуй, мокро, глубоко и явно сладко.

Он прервал поцелуй, но его губы остались напротив моих, он прошептал:

— Совершенно естественная.

Я улыбнулась ему в глаза и прижалась ко рту.

Брок тоже улыбнулся в ответ.

Затем он пробормотал:

— Душ, — я задрожала от его слов на нем.

Он почувствовал это, и я в увеличенном виде увидела его лениво расплывающуюся улыбку.

Он вытащил нас обоих из постели, перенеся в ванную, а затем в душ.

Потом я сделала ему кофе и тосты, поцеловалась с ним на пороге дома в поле зрения просыпающихся соседей, обнимая его за плечи, вжавшись в него всем телом, наши языки запутались, он обхватил меня одной рукой, в другой держа кофе в дорожной кружке и половину несъеденного тоста.

Затем он поднял голову, посмотрел мне в глаза и прошептал:

— Я напишу тебе адрес своего дома. Мы проведем ночь. Я приготовлю ужин.

— Хорошо, — прошептала я в ответ. — Но я приготовлю десерт.

Его губы дернулись, прежде чем он согласился:

— Ты уловила суть, сладкая. А теперь отпусти меня, пока я не сделал то, за что нас обоих арестуют, не бросил тебя на лужайку и не устроил шоу твоим соседям.

И я отпустила.

Он тихо усмехнулся, развернулся и побежал к пикапу, одновременно откусывая тост.

Потом я смотрела, как он отъезжает, и мне было насрать, прилично нужно ли мне себя вести или нет, вошла в дом и захлопнула дверь. Я стояла у окна и смотрела, пока его грузовик не скрылся из виду.

Только тогда я отошла от окна.

Включила музыку не Фиону Эппл.

Я была разносторонним меломаном, исключительно руководствуясь своими фантазиями и предпочтениями. Поэтому The Devil Went Down to Georgia и In America были офигительными супер хитами с CD Чарли Дэниелса.

И я слушала эти песни, пока готовилась к новому дню.

Это был не полный список моего концерта, но я подпевала The Devil Went Down to Georgia и In America, и никто не мог мне сказать, что The South’s Gonna Do It Again было дерьмом.

Одевшись и готовая отправиться печь торты, я села в свою машину, думая, что это было лучшее утро в моей жизни...

Чертовой…

Жизни.

Ужин у Брока

Я сидела в машине и смотрела на многоквартирный дом, всматриваясь в номера на дверях, выискивая шестнадцатый номер.

Квартиры Брока.

И очень старалась не судить о состоянии его квартиры в этом доме, если можно так выразиться.

Дом находился с сбоку от Линкольн, вверх по Спиер и перпендикулярно трассе.

И перед двухэтажным, очень длинным домом было маленькое асфальтированное место для стоянки — восемь квартир на первом этаже и столько же на втором. Двери выходили на пешеходную дорожку. Лестницы были по бокам с каждой стороны, ведущие на второй этаж, железные и ржавые, выглядели даже немного страшно. И два навесных знака отбрасывали тень на стоянке, один поменьше со словом, выведенным на трафарете «Прачечная», другой побольше не слишком оправданным словом «Хранение», не понятно только где.

Летом видно кто-то явно приложил усилия по озеленению двора, однако потом отвлекся. Если в засушливом климате Денвера, вы посадили цветы нужно ухаживать за ними, в основном обильно поливать, но также им не повредит прополка сорняков. Сейчас было тепло, несмотря на середину октября, и две, наполовину отрезанные бочки, стоявшие по бокам и так узкого проезда с Линкольн к зданию, и еще такие же четыре, «украшавшие» верх и низ лестничного пролета, представляли из себя буйство зеленых, здоровых сорняков, и такое же буйство завядших коричневых разрозненных, слабых петуний, которые, с отчаяньем боролись за жизнь, и их однозначно стоило избавить от страданий, и не только потому, что пришла на Скалистые горы осень.

Ну, и ладно. Он мужчина. Одинокий мужчина. Одинокий мужчина – парень из братства Харлеев с помятым пикапом, Марта была права, его грузовик давно нужно было продать, и должен он был его продать лет десять назад. Тут нечему было удивляться, честно говоря, я бы больше обеспокоилась, если бы у него был идеальный дом в пригороде, который выглядел так, словно состоял на заметке у прокурора.

Это было бы очень плохо.

Я повернулась, чтобы взять ночной кейс, сумочку и белый пакет с нежно-голубой эмблемой с изображением колибри и цветка гибискуса вокруг слов – «Торты Тессы».

Раздался звонок телефона.

Вероятно, это был Брок, почему-то подумала я, не знаю. Он сказал быть у него в шесть вечера, и, хотя я перенесла свое занятие по кик-боксингу, и по дороге заехала в торговый центр, пекарню я покинула рано, чтобы подготовиться дома. Помощницы, работающие на меня, были хорошими, выставляли товары и торты на полки и витрины, которых на складе было в большом количестве, поэтому у меня не возникало проблем, если мне нужно было уйти пораньше, я уходила, когда хотела и делала это довольно-таки часто.

Я не опоздала. Вообще-то, приехала даже пораньше.

Возможно, у него изменились планы. За четыре месяца, что мы встречались, такое происходило не часто. Не регулярно, я хочу сказать, Брок обычно не отменял встреч со мной, если ему все же приходилось менять планы, обычно он приходил позднее или уходил рано, но он редко отменял наши встречи.

На самом деле, раздумывая на эту тему, я не могу вспомнить, чтобы такое было.

Поэтому я с любопытством вытащила телефон и увидела на экране звонок от «неизвестного абонента».

Я коснулась экрана, почувствовав, как нахмурилась, приложив трубку к уху и сказав:

— Алло.

— Привет, сучка. Это Эльвира.

Я моргнула, впившись взглядом в приборную панель.

А потом произнесла:

— Ух,… привет.

— И тебе еще раз привет. Послушай, твоя подружка дала мне твой номер телефона, потому что я позвонила ей, когда мы с Гвен во время моего ланча сидели в «Черри Крик», и увидели тебя в отделе нижнего белья в Нордстром.

— О-о, — ответила я. — Хорошо.

— И? — спросила она, я почувствовала, что мои брови снова соединились, потому что она замолчала.

— И? — Переспросила я.

— Что происходит?

— А что происходит?

— Да, что происходит? Ты выпила «Космо» с нами в Степфордском пригородном доме, мы говорили о твоем плохом новом парне, и я не думала, что через два дня увижу тебя в отделе нижнего белья Нордстром, — заявила она, объявив: — Сейчас телефонная интервенция.

— Телефонная интервенция?!

— Да, телефонная. Видишь ли, я работаю на Хоука Дельгадо, мужчина Гвен — Хоук, поэтому кстати мне разрешено пользоваться продолжительными перерывами на ланч в секции нижнего белья Нордсторм по кредитной карте компании. Но Гвен выпытала у Хоука информацию о твоем плохом парне, и я тоже, надо сказать, и мы совместно подумали. Хоук... ну, сказал, что твой мальчик — плохая новость, не то, чтобы мы этого еще не знали. Но утверждение Хоука, учитывая, что он Ястреб, подтверждает это.

Пропади оно все пропадом.

Только я могла столкнуться с любопытной, совершенно некстати сующей свой нос в чужие дела, слегка пугающей чернокожей женщиной на ужасном празднике бэби-шауэр, и только Марта могла дать ей свой номер телефона, а потом, соответственно, и мой.

— Эльвира, я... Ну, спасибо за... хочу сказать, я ведь не очень хорошо тебя знаю, но спасибо, что приглядываешь за мной, но это совсем ненужно. Все хорошо.

— Это ты так говоришь, но, на самом деле, все плохо. Мы решили собраться у Гвен на «космо». Трэйси и Кэм, и Марта. Сегодня вечером. В восемь часов. Не беспокойся о еде, я накрою стол.

— Я не могу прийти сегодня, потому что ужинаю с Броком.

Установилось молчание, затем она пробормотала:

— О боже!

Я посмотрела через лобовое стекло на верхний этаж и увидела шестнадцатую квартиру в конце, рядом с высокими, густыми соснами, которые закрывали бы дневной свет, если у него окна выходили на торец дома.

Потом я слегка вздохнула.

Затем опять перевела взгляд на приборную панель и прошептала:

— Я ушла от мужа на следующий день после того, как он меня изнасиловал. — Я слышала, как Эльвира тяжело задышала. — После восьми лет брака, последние два года он меня бил, не регулярно, но, когда он все же поднимал на меня руку, то основательно. Все это вскрылось во время допроса в участке, и Брок все это слышал через стекло. Когда он услышал, что меня изнасиловали, он бросил стул. Я слышала грохот. Он бросил стул, и его пришлось сдерживать, иначе он готов был прервать мой допрос.

Эльвира продолжала молчать.

А я продолжала говорить:

— Его сестру тоже изнасиловали, как и его подругу. Его отец изменял матери, и ему пришлось в семь лет стать мужчиной в доме. И если женщина для него что-то значит, он начинает заботиться о ней. Он мне так сказал, и я верю ему. Я, действительно, что-то значу для него. Я не знаю, что вы слышали и кто такой Хоук, но я знаю, кто для меня Брок. Я хотела бы прийти на «Космо» с тобой и девочками. Но я не буду слушать вас, когда вы начнете ругать Брока, потому что он тоже для меня что-то значит, и только мы знаем, что происходит между нами и всем остальным дерьмом. Эльвира, все остальное не столько важно.

Она по-прежнему молчала.

А я по-прежнему продолжала:

— Дорогая, ты третий человек за шесть лет, кому я призналась. Марта только вчера узнала.

Брок слышал мои слова на допросе, и, к сожалению, у него есть опыт в подобных вещах, и он понял, что все глубоко похоронила это в себе, и он сказал отпустить, и он поможет мне двигаться дальше. Это тот мужчина, которому ты не доверяешь. Он прикрывает мою спину, прикрывает меня и заботится обо мне. Поверь мне.

— Хорошо, девочка, — прошептала она.

— И еще раз спасибо за то, что ты крутая. В любое другое время с любым другим парнем, если бы такое происходило, я была бы признательна. Но сейчас все выглядит не так, как кажется, а совсем по-другому.

— Ладно, — тихо сказала она.

— Хорошо, — прошептала я.

— Мы не хотели..., — начала она, но я быстро ее прервала:

— Я знаю, что не хотели, дорогая.

— Я ничего им не скажу, ты же знаешь, — заверила она меня, и я закрыла глаза.

Затем я открыла их и сказала:

— Ты не должна сохранять этот секрет. Я хранила его слишком долго. Я не сделала ничего такого, чтобы мне было стыдно, поэтому не вижу причин не рассказывать.

— Все равно, подруга, ты сама им расскажешь, когда сочтешь нужным.

Ладно, может она и была любопытной, и совала свой нос в чужие дела, а также немного пугающей, но она была еще и очень милой.

— Хорошо, — ответила я.

— На «Космо» у Гвен.

— Звучит неплохо.

— В другой раз.

— Да.

Затем она немного помолчала, и тихо произнесла:

— Он бросил стул?!

Я улыбнулась приборной панели, но улыбка предназначалась Эльвире. Медленно откинувшись назад, я ответила:

— Да, он бросил стул.

— Мне кажется, Хоук этого не знал, — заметила она.

— Ну, может, тебе стоит ему рассказать.

— Готова поспорить на новые туфли, которые хочу. У меня есть кое-что для Хоука. Я никогда не знала «кое-что», чего не знал Ястреб.

Я тихо рассмеялась.

А потом Эльвира сказала:

— Повеселись со своим горячим парнем.

Я снова улыбнулась, опять улыбка, предназначалась ей, хотя она и не могла ее увидеть. И ответила:

— Обязательно.

— Увидимся, подруга.

— Увидимся, Эльвира.

Я отодвинула телефон от уха и нажала «конец вызова». Потом бросила телефон в сумочку, собрала вещи, заперла машину и даже не испугалась шатких ступенек по лестнице на второй этаж.

Я стояла перед шестнадцатой квартирой, постучала.

Буквально через две секунды дверь открыла высокая, потрясающая, фигуристая, темноволосая, с серебристыми глазами женщина с раскрасневшимся лицом, во взгляде которой читалось желание кого-нибудь убить.

Я инстинктивно сделала шаг назад.

Она повернулась лицом к квартире и прокричала:

— Дилан! Если ты еще раз сделаешь такое со своим братом, когда мы вернемся домой, ты не обойдешься лишь стоянием в углу! Я не знаю, каким будет наказание, но могу сказать, что тебе... не... понравится!

Я молниеносно потянулась за телефоном, чтобы еще раз перечитать смс-ку, которую мне отправил Брок со своим адресом, чтобы точно удостовериться, что я не перепутала номер квартиры (и, пока я перечитывала его смс-ку с адресом), женщина повернулась ко мне, сладко улыбнулась и произнесла:

— Привет, ты должно быть Тесс.

Я моргнула.

Она продолжила:

— Я Лаура, сестра Слима.

Все мое тело замерло на месте, я испугалась резкого приступа начала эпилепсии, когда из глубины квартиры услышала грохочущий голос Брока:

— Господи, Лаура, что, за мать вашу?

Лаура (по-видимому, сестра Брока!) повернулась опять лицом к квартире, огрызнувшись:

— Слим, мы стараемся не выражаться при детях.

— Отлично, ты можешь в своем доме или в младшей лиге или где-то еще там, бл*дь, не выражаться, но твои хулиганы систематически превращают мою квартиру в полный хаос.

И он подошел к двери, его сестра ухмыльнулась, отойдя, он протянул свою длинную руку, его пальцы сомкнулись на моем запястье и втянули меня в квартиру, потом он обнял меня за талию, прижавшись вплотную и, я даже не успела сообразить, как его губы были на моих губах, он целовался горячо, сладко и глубоко, но коротко и мокро.

— Крутой дядюшка Слим! — крикнул детский голос.

— Да! Крутой! — в дело вмешался еще один.

— Мне нравятся ее туфли, — заметил другой детский голос, явно женского пола и явно с хорошим вкусом.

Брок поднял голову, и у меня возникло три мысли. Первая, даже при аудитории, состоящей из членов его семьи, некоторые из них были детского возраста, он целовался. Во-вторых, я случайно попала на встречу с семьей Брока, и была к этому не готова. И в-третьих, я была рада, что сменила шлепанцы на сексуальные босоножки, а также очень хорошие джинсы и непростую дизайнерскую блузку.

И прежде чем я успела прийти в себя после поцелуя и собраться с мыслями, Брок лишил меня сумочки и сумки на плече (он просто свалил их на пол), а белый пакет, наполненный моей знаменитой выпечкой (он опустил на журнальный столик), проводя меня вглубь квартиры, одной рукой обнимая за плечи, прижав к своему боку, решив познакомить с присутствующими.

— Детка, это моя сестра Лаура, ее хулиганы Грейди и Дилан, моя принцесса Элли и моя мама Ферн. А это Тесс.

Его мама Ферн?

Он целовал меня с языком на глазах у своей матери Ферн?

Я мельком оглядывала комнату, многое впитывая, настолько много впитывала, что мой мозг не мог так быстро все обработать, поэтому голова начала отключаться, и мне потребовались усилия, чтобы не впасть в ступор.

Во-первых, Лаура, великолепная сестра Брока, стояла у закрытой входной двери и улыбалась, как ненормальная.

Во-вторых, двое черноволосых мальчишек сидели на полу, оба в футбольной форме (без подплечников), и видно совсем недавно они успели уже где-то изваляться в грязи, по их виду, можно было предположить, что занимались этим занятием, валянием в грязи, по крайней мере, часов пять, их остановили в середине борьбы друг с другом и также у них двоих были почти одинаковые усы от Кул-Эйд.

В-третьих, прелестная, не такая темноволосая девчушка в платье принцессы, с поддельным атласным верхом и пышной юбкой из тюли, сидела на диване, с вытянутыми ногами перед собой в пластиковых туфлях на высоких каблуках, которыми постукивала, подпрыгивая, пока игриво лизала тающее эскимо, изо всех сил стараясь, чтобы оно так быстро не капало, о чем свидетельствовали фиолетовые капли на поддельном атласном топе платья.

В-четвертых, пожилая женщина с густыми седыми волосами, голубыми глазами и взглядом, который кричал: «Бабушка!» стояла в дверях и улыбалась мне, тоже как ненормальная.

И, наконец, мебель в квартире Брока на первый взгляд, была примерно в двух семьдесят пять шагах от общего ощущения его жилого комплекса. Но помещение выглядело чистым, я не имею ввиду аккуратным, и когда я говорю «не аккуратным» имею ввиду, что его квартира отражала, что Брок был одиноким мужчиной с Харлеем и побитым пикапом, и Марта была права, ему стоило продать его около десяти лет назад.

— Привет, — произнесла я.

— Мы удивили вас, мы знаем. Мы возвращались с тренировки в юношеской футбольной лиге и подумали зайти, — сказала Ферн, проходя дальше в комнату, я перевела взгляд на тарелку в ее руках. — Мы заезжали в KFC, потому что детям нужно было поесть. Мы не знали, что Слим ждет гостей.

— Эм... хорошо, — сказала я, а затем глупо добавила: — Круто.

Она подошла ко мне и протянула руку. Я ответила на ее рукопожатие, ее пальцы сомкнулись вокруг моих, она положила другую руку сверху. И как только она так сделала, посмотрела мне в глаза, внимательно всматриваясь, как мать, отчего мне, мягко говоря, стало не по себе, учитывая тот факт — я была уверена, что ее голубые глаза прочитали все в моей душе, все мои тайны, она узнала, что я соврала своей матери, когда мне было десять, сказав, что я не пыталась побрить ноги (когда все говорило, что это ложь), и что я позволила Джимми Мориарти добраться до второй базы на балу в десятом классе.

Затем она перестала меня изучать, отпустила мою руку, отступила назад и, к счастью, не объявила на всю комнату, что я шлюха, которая лгала своей матери.

— Они уже уходят, — заявил Брок, на что принцесса Элли тут закричала:

— Нет, не собираемся! Мы будем смотреть «Рапунцель»! («Рапунцель: Запутанная история» (англ. Tangled) — американский полнометражный анимационный фильм режиссёров Натана Грено и Байрона Ховарда, снятый по мотивам сказки братьев Гримм «Рапунцель», в 2010 году. Премьера фильма состоялась 24 ноября (в России 25 ноября) 2010 года. Рапунцель является 10-й по счёту диснеевской принцессой. Это 50-й полнометражный анимационный фильм студии Walt Disney Pictures, на сегодняшний день являющийся самым дорогим фильмом подобного вида: его бюджет составил 260 млн $. – прим. пер.)

На что Дилан (или Грейди, я так и не поняла, кто из них, кто), закричали в ответ:

— Мы не будем смотреть «Рапунцель»! В эти выходные мы пять раз смотрели «Рапунцель». — Он повернул голову к Лауре и заныл: «Маааам! Меня тошнит от «Рапунцель»!

— А я не устала от «Рапунцель», фильм потрясающий, — опять глупо пробормотала я, хотя даже этого не поняла.

— Вот видишь! — воскликнула Элли, указывая на меня своим эскимо, от которого отлетел массивный кусок фиолетового льда, плюхнувшийся на ворсистый (да, ворсистый) ковер в шаге от мотоциклетных ботинок Брока. — Подруга дяди Слима тоже хочет посмотреть «Рапунцель»!

Я точно этого не говорила, но опять же, скорее всего ей было пять лет, а в пять лет девочки слышали то, что хотели слышать. На самом деле, многие в пятьдесят пять лет слышат только то, что хотят слышать.

Ферн бросилась с кухонным полотенцем ко льду на ковре, а Лаура заругалась:

— Элли! По осторожнее с этим эскимо.

— Мы должны посмотреть «Рапунцель»! Правда?! Так ведь? — Дилан (или Грейди) заныли.

— Дилан, хватит. Мы не будем ничего смотреть. Мы едем домой и моемся перед сном.

— Я не хочу ложиться спать! — Дилан и Элли закричали в унисон.

В этот момент входная дверь открылась, и высокий пожилой человек с темными волосами с сединой, с пивным животиком, серебристо-серыми глазами, медленно вошел с криком:

— Господи Иисус Христос! Что за суматоха?

— Дедушка! — закричали Элли и Дилан, Элли поспешно отбросила эскимо в сторону, которое приземлилось с хлюпающим звуком на диван Брока, пытаясь слезть с дивана и наперегонки с Диланом рвануть к этому пожилому джентльмену, чтобы обнять его за ноги. Но они со всего маха налетели на него, ему пришлось от их силы отступить на два шага, прежде чем они вцепились ему в ноги. К счастью, никакой катастрофы не последовало, он удержался на своих двоих.

Я приросла к полу, глядя на мужчину, немного морщинистого, но его красивая внешность определенно заявляла, что он отец Брока, потом почувствовала, как словно от удара атмосфера в комнате поменялась и услышала, как Брок пробормотал себе под нос:

— Черт.

Впервые изменение атмосферы в комнате исходило не от Брока. Когда я повернула голову в ту сторону, откуда почувствовала изменение настроения, увидела Ферн.

— Скажи мне, что его здесь нет, — прошипела она.

Ой-ой.

— Мама, — начал Брок.

— Слим, скажи мне... его... здесь... нет, — повторила она с напряженными мини-паузами и ужасным угрожающим акцентом.

Рука Брока сжалась вокруг меня, я ошеломленно повернула в его сторону голову, поймав его взгляд, и он немедленно сообщил мне:

— Вот почему меня никогда не бывает в этом чертовом доме.

Ну, это ответ на один вопрос. Если Брок редко бывал дома, то ему не нужна потрясающая цветочная площадка перед домом.

— Привет, Лаура, милая, привет, Слим, привет Грейди, — поздоровался с улыбкой отец Брока.

— Привет, дедушка, — ответил Грэйди.

— Привет, папа, — нерешительно, напряженно сказала Лаура.

Взгляд отца Брока осторожно перешел к бабушке, и он пробормотал:

— Привет, Ферн.

— Коб, — выплюнула она, явно решив не прыгать и не выцарапывать ему глаза, поскольку этот шрам останется у ее внуков на всю жизнь, но я видела, что ее самообладание висит на волоске.

Затем отец Брока перевел взгляд на меня, наклонив голову в сторону, его глаза вспыхнули, пока он переводил взгляд между мной и сыном примерно семь раз, потом сказал:

— Э-э... привет, дамочка.

— Папа, это Тесс, — представил Брок.

— Она девушка дяди Слима! — закричала Элли, вцепившись в брюки Коба Лукаса, выгнув спину под немыслимым углом, улыбаясь чумазым ртом от виноградного эскимо огромному дедушке.

Он посмотрел на нее, положив свою большую руку ей на голову и тихо спросил:

— Она девушка, Элли?!

— Ага! — закричала Элли. — У нее красивые туфли, и она будет смотреть со мной сейчас «Рапунцель»!

Глаза Коба вернулись ко мне с любопытством, даже пытаясь что-то отыскать, но взглянув на Ферн, он нерешительно пробормотал:

— Фантастика, дорогая.

И тут Ферн твердо спросила:

— По какой причине ты находишься здесь, Коб?

— Ну, вообще-то, — его глаза перешли от Ферн к Броку, потом ко мне и обратно, — есть причина.

— Готова поспорить, что, конечно, есть, — с сарказмом пробормотала она.

Я увидела, что Лаура пристально смотрит на Брока, поэтому решила принять меры.

Выскользнула из-под его руки, осторожно забрала кухонное полотенце из рук бабушки. Затем подошла к дивану, подхватив остатки эскимо, и взяла пакет с печеньем с журнального столика, объявив:

— Хорошо, дети, в этой сумке печенье, которое я испекла в своей пекарне для вашего дяди. Тот, кто доберется до кухни и вымоет руки и рот, получит печенье. Кто со мной?

Дилан и Элли моментально бросили своего дедушку и помчались на кухню, Элли мешали пластмассовые щелкающие туфли на высоком каблуке для маленьких девочек, она дважды чуть не потеряла их по дороге.

Грейди поднялся на ноги, посмотрев на мой пакет, потом на мать, явно взвешивая печенье и с напряжением взрослых, неудивительно, но печенье выиграло, поэтому он отправился за братом и сестрой. Я последовала за ними, не оглядываясь, но Ферн, очевидно, просто закрыла дверь позади меня.

И я стала доставать девять десятков сникердудл (любимое Брока) и еще три других, но прежде всего нужно, чтобы усталые дети привели себя в порядок. (Печенье сникердудл (Традиционное Рождественское печенье "Snickerdoodle" является одним из любимых в Америке, в основном его делают с корицей, обваливая его в смеси сахара с корицей, но бывают и другие варианты, например, с изюмом и орехами. – прим. пере.)

Когда они умылись, уселись за потертый, деревянный кухонный стол Брока, поедая печенье, запивая молоком из стаканов, в которые я налила, Грейди был старшим (мне так показалось, Элли около четырех или пяти, Дилану около шести или семи, а Грейди около восьми или девяти) сообщил мне:

— Бабушка не самая большая фанатка дедушки.

Хм. Как мне на это реагировать?

— Ну, иногда между взрослыми может все быть не просто, — с грустью ответила я.

Грейди решил выдать мне поток информации;

— Папа тоже не самый большой его поклонник. Папа говорит, что он подонок.

Я сжала губы, чтобы не захихикать, а затем сказала:

— Подонок не очень хорошее слово, но, тем не менее, ваш отец имеет право высказывать свое мнение.

Грейди продолжил:

— Дядя Слим терпит его, мне кажется, из-за мамы и тети Джилл, потому что он им нравится, но дядя Леви тоже думает, что он подонок. Я слышал, как он разговаривал с дядей Слимом, и дядя Слим сказал дяде Леви по спокойнее относиться к дедушке, потому что тетя Джилл от этого расстраивается, но дядя Леви сказал, что дедушка никогда не оплачивал ведомости на ребенка, имея кучу подруг, кроме бабушки, поэтому дядя Леви ничего ему не должен также, как и тетя Джилл.

Видимо, Грейди впитывал все, о чем говорили взрослые, и неправильно понял только одно. Я решила, что ведомости на ребенка были алиментами, и сделала вывод, что иметь отца, который не платил алименты и заводил интрижки на стороне, было совсем не хорошо.

— Мне нравится дедушка! — к разговору подключилась Элли.

— Конечно, дорогая, — ответила я, улыбаясь ей со своего места, прислонившись к столешнице.

— Я терплю его, как дядя Слим, — объявил Грэйди.

— Грейди будет таким же, как дядя Слим, когда вырастет, — поделился Дилан, щеголяя молочными усами.

Грейди не стал оспаривать эту информацию. Вместо этого он гордо заявил:

— Он играл на первой базе, и я играю на первой базе. Он был полузащитником, и я — полузащитник. Его работа пугает, так говорит мама, но он все равно ее делает, чтобы детям вроде меня ничего не угрожало, я тоже буду так делать. Когда я вырасту, я буду делать все, чтобы детям ничего не угрожало.

Я снова почувствовала внутри тепло и излишнюю сентиментальность.

— Это фантастическая цель, Грейди, — тихо произнесла я.

— А у вас есть дети? — спросил Дилан.

— Нет, дорогой, у меня нет детей.

— Это хорошо. Когда ты выйдешь замуж за дядю Слима, сможешь стать мамой для Рекса и Джоуи, — выдал Грэйди, и я моргнула.

— Прости, дорогой, для кого?

— Рекс и Джоуи — дети дяди Слима, наши двоюродные братья, — заявил Грейди, мое тело стало неподвижным, включая и сердце, легкие, теплота и сентиментальность внутри испарились, а Грейди продолжил:

— Тетя Оливия была замужем за дядей Слимом, мама, папа, бабушка, дедушка, тетя Джилл, дядя Фриц и дядя Леви не самые большие ее фанаты. Мне не разрешают говорить слово, каким называет ее мама. Папа тоже. Дядя Леви сказал, что если увидит ее еще раз, то сломает ей шею.

Я пялилась на парня.

— Она воротит нос, — добавила Элли, нахмурившись и изобразив гримасу на лице, которая ясно говорила, что она также относится к тете ОЛевии, как и все остальные.

— Она никогда не приносит сникердудлов на вечеринки семьи, — продолжил Дилан, сделав большой глоток молока, потом задумчиво продолжил: — или что-то еще.

— Она не задумывается о печенье. Ей некогда думать о печенье. Мама говорит, что она заботится только о том, чтобы хорошо выглядеть, поэтому все время красит ногти. — авторитетно заявил Грейди Дилану.

— У нее красивые ногти, — сказала Элли, повернув в мою сторону голову. — Мне нравится ее лак для ногтей, хотя она красит только красным. Ей стоит попробовать розовый.

Хотя я еще не успела осознать все услышанное, Грэди не останавливался:

— Она привозит Рекса и Джоуи на семейные встречи каждый год, и задерживается с нами, мама говорит, что она остается с семьей, хотя уже больше не является частью семьи, просто чтобы показать свои модные наряды и корчить из себя незнамо кого. Я не могу сказать, почему она это делает, как объяснил дядя Леви, потому что большинство слов плохие.

Похоже дядя Леви любил также выражаться, как и его брат.

И так у Брока Лукаса была бывшая жена и двое сыновей. Бывшая жена воротила от всех нос, с постоянным маникюром и двумя сыновьями.

Об этом я ничего не знала. Как правило, такие вещи сообщают. И я не знала в данный момент, как мне реагировать.

Справедливости ради скажу, что знала Брока, как Брока три дня.

Всего лишь.

— Могу я стать твоей цветочницей, когда ты будешь выходить замуж за дядю Слима? —Спросила Элли.

Только я сама — мое тело, легкие и сердце успокоились, переворив ворох информации, но после ее вопроса опять напряглись, причем сильно.

Черт! Как я должна ответить на ее вопрос?

Я решила быть честной.

— В данный момент мы просто встречаемся, Элли, но я буду держать тебя в курсе, если отношения станут серьезными, — пообещала я, она хихикнула.

Затем она заявила:

— Хорошо, но я хочу, чтобы мое платье было розовым.

— Я буду иметь это в виду, — сказала я, и она улыбнулась мне.

У нее тоже появились молочные усы.

Я улыбнулась ей в ответ.

Дверь распахнулась, и в кухню хлынула семья Брока, первой шла Лаура, в конце Фейн, а между ними Брок. Он направился прямиком ко мне, внимательно разглядывая выражение моего лица, я опустила глаза. Фейн тут же стала собирать стаканы со стола. А Лаура занялась детьми.

— Ладно, детки, — начала Лаура, схватив кухонное полотенце с крючка, — вытрите молочные усы и посмотрите не оставили ли свои вещи в гостиной дяди Слима. Мы уходим через пять минут. Марш!

Грэйди схватил полотенце, вытер все лицо, бросив его в сторону матери и выбежал из кухни. Дилан последовал его примеру. Элли поскакала к матери, словно у нее было уйма времени, чтобы деликатно решить вопрос, вытерла полотенцем лицо, в основном размазывая молоко, а не вытирая, затем поскакала дальше.

— Извини, что испортила тебе свидание, Тесс, — сказала Лаура, возвращая полотенце на крючок.

— Мы проезжали мимо, увидели грузовик и байк Слима, что бывает не часто, и решили заскочить. Мы сейчас уже уходим, ты даже не успеешь оглянуться.

— Без проблем, — ответила я ей с улыбкой, чувствуя, как Брок бедром прислонился к стойке, полностью сосредоточившись на мне, но я не отводила взгляд от его сестры за столом.

Лаура улыбнулась в ответ и сказала:

— Мне придется привезти детей в твою пекарню. Они будут в восторге. Я была у тебя в пекарне пару раз, но без детей, купить кое-что. Элли постоянно говорит о твоих розовых кексах.

— Предупреди меня заранее, я подготовлюсь к беспорядку, — пошутила я, и ее улыбка стала шире, Брок приблизился, и когда я говорю приблизился, имею в виду, что его рука обвилась вокруг моей грудной клетке, он наполовину развернул меня, теперь я прислонялась одним бедром к прилавку, а другой частью тела была прижата к нему.

Лаура перевела взгляд на его руку, в ее глазах появилась теплота, затем она осмотрела мое выражение лица и снова усмехнулась, как ненормальная.

В этот момент Ферн опять изменила настроение в комнате, громко спросив:

— Слим, я надеюсь, что это происходит не часто?

Я повернула голову к ней, она стояла у раковины, ополаскивая стаканы, загружая их в небольшую посудомоечную машину, которая по внешнему виду, хотя я не уверена, напоминала первый выпуск посудомоек, и сейчас мать Брока закрывала ее дверцу.

— Мама, мы поговорим об этом позже, — сказал Брок предупреждающим тоном.

Она повернулась и наклонила голову, посматривая на сына.

— Это часто происходит?

— Разве я не сказал, что мы поговорим об этом позже? — Спросил Брок.

— Ответь на вопрос, Слим, — произнесла она, и он вздохнул.

— Если ты имеешь в виду его? Не часто. Но он заходит. Если ты имеешь в виду, просит ли он денег? Нет. Больше не просит, — ответил он.

— Больше не просит? — Переспросила Ферн, и Брок снова вздохнул.

— Он увидел мой грузовик и байк у дома, как и ты, мама, — тихо сказал он. — Он старик, у которого осталось не так много друзей, которым он не трахал мозги. Он заходит. Мы выпиваем пиво и смотрим игру. Это случается не часто, но случается.

Она уставилась на него. Затем тихо произнесла:

— Я помню время, когда ты даже не смотрел в его сторону.

— Да, но я уже повзрослел. Он мой отец. Мне не нравится, что он так одинок. Что я могу сказать? — Тихо ответил Брок.

Ферн изучала выражение лица сына. Потом посмотрела на меня и поняла, что сейчас не время и не место, вздохнув.

И сказав:

— Извините меня, Тесс. Ты должно быть думаешь, что мы все чокнутые.

— Мои родители развелись, Ферн, когда мне было девять, и мама ненавидела отца до конца его смерти, даже когда она собралась пойти на его похороны, чтобы плюнуть на его могилу. К счастью, на следующий день она заболела гриппом и была прикована к постели целую неделю, а то бы она точно сделала то, что хотела, — сказала я ей, Ферн уставилась на меня, рука Брока сжалась вокруг моих ребер, а я закончила: — Я это сказала для того, что прекрасно вас понимаю.

Ее глаза потеплели, губы расслабились. Она кивнула.

Затем прошептала:

— Спасибо, милая.

— Мама! Дилан тянет меня за пуловер! — крикнул из гостиной Грейди.

— Пора уходить, — пробормотала Лаура, и я перевела на нее взгляд. — Увидимся позже, Тесс?

— Да, Лаура, было приятно познакомиться.

— Ага, и мне тоже, — ответила она, выбегая с кухни.

Брок осторожно подтолкнул меня вперед, оторвавшись от моей спины, подошел к матери, наклонился, чтобы она поцеловала его в щеку.

— Хорошо проведи время, дорогой. — Услышала я ее шепот.

— Точно, — пробормотал он, и она отошла, посмотрев на меня.

— Хорошего вечера, Тесс. Приятно было с тобой познакомиться.

— С вами тоже, Ферн, — ответила я.

Она пошла на выход, Брок схватил меня за руку и последовал за ней, потянув за собой.

Мы вошли в гостиную, оторвавшись друг от друга, потому что дети одновременно прощались со мной, и атаковали ноги Брока, обнимая (он позволил атаковать себя своим племянникам, но племянницу поднял на руки, крепко ее обняв, поцеловав, потом подул ей на шею, она захихикала с детским самозабвением, и наблюдая за ними, я боролась с теплой волной сентиментальности), потом столпотворение закончилось, я стояла посреди видавшей виды гостиной Брока, когда он закрыл входную дверь.

Запер ее на три замка (ручку, засов, цепь) и повернулся ко мне.

— Твоя мама хотела плюнуть на могилу отца? — спросил он, приподнимая брови.

— Развод был тяжелым, хотя твоя родня явно имеет больше шансов в этом вопросе, мои обходили друг друга на милю, а то и больше.

Он ухмыльнулся мне.

Я наклонила голову в сторону и спросила:

— Значит Рекс и Джоуи?

Его ухмылка превратилась в улыбку во все лицо, затем он совершил движение и прежде чем я поняла, даже после того, как все произошло, я до конца все же не понимала, каким образом оказалась лежащей на спине на диване с Броком, возвышающемся на мне. Единственное, что я поняла, что уже была на диване.

— Рекс и Джоуи, — сказал он, удерживая мой взгляд, в котором читалось веселье, его руки двигались по мне, не способствуя расслаблению или общению. — Мои парни. Я был женат на их матери пять самых несчастных лет своей жизни. Потом я развелся после пяти самых жалких лет своей жизни. Два года назад она снова вышла замуж, теперь занимается тем, что делает жизнь своего нового мужа несчастной, к счастью для меня, она переключилась на него. Рексу десять, Джоуи двенадцать. Они хорошие парни, я забираю их каждые выходные, две недели летом и всякий раз, когда Оливия посещает спа довольно часто, если учесть насколько ее новый муж-жертва загружен, и меня это вполне устраивает, потому что я участвую в жизни своих детей, видно мои гены оказались доминирующими, они не являются занозой в заднице, как их мать.

— Я так понимаю из твоих слов, что вы не мирно разошлись, но остались друзьями, — отметила я, и веселье в его глазах распространилось по всей комнате, а также по его телу, которое стало сотрясаться от сдерживаемого смеха.

— Да, детка, прости, что не объяснил более ясно.

— Значит, твой брак с ней был самыми несчастными пятью годами в жизни?

— Да, и, хотя мое существование без нее она сделала скудным в финансовом плане, но не несчастным по жизни.

— Тогда почему ты женился на ней?

Он слегка наклонил голову в сторону, приняв более серьезное выражение лица.

Потом ответил:

— Потому что существовала одна Оливия, с которой я встречался, влюбился и попросил выйти за меня замуж. А потом появилась Оливия в медовый месяц. Как день и ночь. Тьма и свет. Я не шучу, дорогая, такое впечатление, что это была совсем другая женщина. Это был настоящий удар.

Я уставилась на него, шокированная и заинтригованная его словами.

— Правда? — Спросила я.

— Да, — ответил он.

— Но это... — я замешкалась, — страшно.

— Ты будешь мне об этом рассказывать, — с чувством произнес он, а я подумала об Аде и Вике, как Ада предстала перед Викой такой, какой он хотел ее видеть, а как только поимела кольцо на пальце, показала ему настоящую Аду, сделав его несчастной жертвой, в качестве которой и хотела его иметь.

— Почему так поступают женщины? — Спросила я.

— Поскольку у меня есть член, я надеялся, что ты мне ответишь на этот вопрос, — ответил он.

— Я понятия не имею, — произнесла я, и его веселье вернулось через улыбку, а тело опять задрожало от беззвучного смеха.

Он спросил:

— Тебе намекнуть?

— Намекнуть на что? — Спросила я.

Его руки перестали по мне блуждать, и он взял свободной рукой мое лицо с одной стороны.

И прошептал:

— С Тессой О'Хара, получишь только то, что видишь. Никакой херни. Никаких заигрываний. Никаких масок. Никакой лжи. Ничего. Она, такая, какая есть. Мне сорок пять лет, детка, должен тебе сказать, я так устал от этого напускного дерьма, ты не поверишь. И встретив женщину, которая понятия не имеет, как начать заигрывания, было для меня чертовски освежающе.

Ой.

В этот момент по какой-то совершенно не понятной причине я вдруг выпалила:

— Элли заказала розовое платье на нашу свадьбу девочки-цветочницы.

Брок уставился на меня. Потом рассмеялся, зарывшись лицом мне в шею.

Затем, все еще продолжая прижиматься к моей шеи, он перекатился на спину, я оказалась сверху, он посмотрел на меня, смех затих, он запустил свои руки в мои волосы и собрал их на затылке.

И пока он пытался побороть свой смех, его добрые, расплавленное серебро глаза смотрели в мои, он тихо сказал:

— Я об этом. Моя милая Тесс понятия не имеет, что такое заигрывания. Никакой херни. Никаких игр. Никаких масок. Чистая правда, никакой лжи.

— Брок, — прошептала я.

— Спасибо, что забрала детей, тогда мы смогли разобраться с мамой и папой.

— Пожалуйста, — мягко ответила я, и он притянул мое лицо к себе, прикоснувшись к губам, а затем отодвинул на дюйм, после чего я сообщила: — Просто имей ввиду. Грейди слышит все ваши разговоры, может не специально, и он помнит все слово в слово, что вы говорите.

У него перехватило дыхание. Затем он честно признался:

— У нас семейные разногласия. Лаура и моя старшая сестра Джилл хотят, чтобы отец вернулся в лоно семьи. Мой младший брат Леви, муж Лауры — Остин, партнер Джилл Фриц и, понятно же, моя мама не согласны. Остин, потому что он готов Лауру оберегать и защищать от чего угодно. Он познакомился с ней через два года после ее изнасилования, она тогда все еще не пришла в себя, но она понравилась ему, он стал возиться с ней, как с ребенком и до сих пор так, к ней относится. Он хороший человек, семьянин, сильно любит ее. Ему не нравится эта история с отцом, и ему не нравилось, когда отец приходил к ним за деньгами. Фриц против, потому что Фриц любит свои деньги, он упорно работает, чтобы умножить свое состояние, и любой, кто начинает просить у него деньги, априори, ему не нравится. Леви против, потому что мой брат ни хрена не работал, ему не хватает терпения, он быстро выходит из себя и переходит к крайностям. Всякое дерьмо лезет ему в голову. Разговоров ведется очень много. Грейди умный ребенок, он, видно, переживает, любит свою маму, и то, что он слышит, его смущает. — Он замолчал, а потом произнес: — Я поговорю с Лаурой.

— Почему такое происходит? — Поинтересовалась я. — Я хочу сказать, что вы все взрослые люди. Разве не могут те, кто хочет принять твоего отца в свои ряды, принять его к себе, а те, кто не...?

Брок перебил меня:

— У папы рак, Тесс.

Я напряглась, лежа на нем сверху, прошептала:

— О Боже.

— Да, — прошептал он в ответ. — Второй раз. Рак вернулся. В первый раз он легко справился с ним. На этот раз врачи говорят, что болезнь ведет себя более агрессивно. Отец хочет загладить свою вину, хочет вернуться в семью, хочет прощения от нас, если он умрет. А среди семьи есть те, кто сомневается в его мотивах и сроке сколько ему осталось. Но есть и те, которые видят, как отец стареет, болеет, он не только доставал нас, но и многих других людей, поэтому сейчас остался один, а он не привык быть один, ему нужно общение, семья, но даже если бы он не был одинок, все равно это не хорошо, особенно, если болен. Поэтому у нас появились разногласия в семье из-за всего этого дерьма, которое некоторое время никто не трогал, но сейчас эмоции зашкаливают.

Я обхватила его за шею и прошептала:

— Прости, дорогой.

— И ты меня. Полный отстой.

— Да, так и есть, — согласилась я шепотом, и увидела его напряженные глаза на себе.

Затем он тихо спросил:

— Отчего умер твой отец?

— Гепатит С, — ответила я. — Никто не знает, как он заразился им, но, когда он был моложе работал на скорой помощи, возможно, подцепил на одном из вызовов. Он сидел в нем целую жизнь, прежде чем его выявили. Он почти уже умирал, когда ему пересадили донорскую печень, но эта инфекция поразила и ее, но он прожил целых двенадцать лет после пересадки печени.

— А твоя мама ненавидела его, потому что...?

— Мама ненавидела его за то, что он влюбился в свою партнершу на неотложке, они поженились ровно через две недели после развода. Мама чувствовала себя униженной, и я понимаю ее. Но он искренне любил Донну. Я имею в виду, он просто обожал ее, хотя это выглядело ужасно, что он встретил ее после того, как женился на маме. Мама не стерва и не сумасшедшая, она не оказалась его второй половинкой, а Донна оказалась. Он всю свою жизнь испытывал вину и ясно говорил это маме, но она не простила его. Мама не вышла второй раз замуж, к сожалению, для нее папа был ее второй половинкой, и она искренне его любила, обожала, поэтому ее сердце разбилось, так и не зажило.

— Заставляет задуматься, почему мы совершаем подобное дерьмо, — пробормотал он, и я вынуждена была признать, что была согласна с ним в этом вопросе.

Хотя, четыре месяца и три дня, я не во всем с ним соглашалась.

— Почему твой брат хочет сломать шею твоей бывшей жене? — Спросила я, он покачал головой, но улыбнулся.

— Потому что он любит меня, а она сделала меня несчастным на десять лет. Пока мы росли вчетвером были очень близки, и иногда, честное слово, Тесс, иногда мне кажется, что единственное, чего хочет Леви в своей жизни — увидеть меня, Джилл и Лауру счастливыми. Он не женат, никогда не был женат, посвятил свою жизнь карьере в летней Лиге по софтболу, сезонным билетам на «Бронкос», переводит все отношения в горизонтальную плоскость и занимается семьей. Мы все называем его нянькой, его телефон стоит первым для экстренной ситуации в школах детей, он не способен застолбить за собой последнее место за обеденным столом в доме матери в День Благодарения, и он таскает свою задницу, посещая каждый дом на Рождество.

— Я не знаю, хорошо это или попахивает немного безумием, — осторожно призналась я.

— Я тоже, детка, и не ты одна. Я понимаю, что он сопротивляется. Были времена, когда я задавался вопросом, стану ли отцом и позволю ли хорошей женщине войти, черт побери, в мою семью, потому что никто из нас не понимает, почему он так, мать твою, себя ведет, и как мужчина, я смотрю на своего сына, который произошел из моего семени, и задаюсь вопросом, много ли во мне дерьма. Но опять же, каждый должен жить своей жизнью, и, если зверь живет внутри тебя, должны быть яйца, по крайней мере, попытаться приручить его. Но зверь не живет внутри него.

Это не означает, что я не подумывал гульнуть от ОЛевии, которая была болью в моей заднице, но во мне такого дерьма не оказалось. Но когда наша жизнь стала совсем невыносимой, я больше не мог ее переносить, у меня был выбор — остаться со всем этим бардаком на всю свою жизнь, воспитывая сыновей, и мне казалось это правильным, хотя на самом деле, не так, или уйти из этого бедлама, показав им, что важно быть мужчиной и найти свое счастье. Я сделал выбор за себя и за них. Леви не понимает, что жизнь так или иначе всегда будет заносить тебя в угол, от этого убежать нельзя. Он продолжает жить той жизнью, которая для нас закончилась уже много лет назад. Мы уже не живем с мамой и не делаем уроки за кухонным столом. Вся наша семья изменилась, та жизнь в прошлом, ему нужно создать свою собственную жизнь и свою собственную семью.

— Ты говорил ему об этом?

— Заставить моего брата выслушать — все равно, что убедить его простить ОЛевию или отца. Такого просто не может быть.

— Моя сестра живет в Австралии, а мама — во Флориде, — сказала я, он усмехнулся и отпустил мои волосы, обвив руками меня.

— Наконец, две эти вещи, говорят о моей Тессе, что это удача.

Я расслабилась на его теле и произнесла:

— Я скучаю по ним каждый день.

Его глаза переместились на мое лицо, он пробормотал:

— Да.

— День Благодарения выглядит отстоем. Я либо еду во Флориду и справляю с мамой, это нормально, но совершенно не напоминает празднование с детьми, которые громко задают вопрос — какую девушку наш развратный брат собирается привести на ужин? Или мама уезжает в Австралию, и мне нужно найти самой подругу, готовую пригласить меня на халявный ужин. Это еще хуже.

На коже вокруг его глаз появились маленькие морщинки, и он пробормотал:

— Моя бедная Тесс.

Я подвинула на полдюйма поближе голову, пальцы сжались на его шеи на секунду, а потом тихо сказала:

— Мне кажется, что со стороны мои слова звучат ужасно, но, на самом деле, все не так. Все эти встречи основаны на любви, своей истории и верности, поэтому этот праздник красивый, потому что любая альтернатива не будет иметь ничего общего с семьей, где бы ты не был?

Брок не ответил. Вместо этого он в течение долгих секунд смотрел на меня, потом его рука скользнула в мои волосы, он перекатился, я снова лежала на спине, а он — на мне, и его рот захватил мой, он совершил жесткий, глубокий, влажный поцелуй, перехвативший у меня дыхание.

Когда он поднял голову, я попыталась вернуть контроль над своим дыханием и некоторыми частями тела, он спросил:

— Ты голодна, детка?

— Да, — выдохнула я, это было правдой, я, действительно, проголодалась, но была бы счастлив поесть позже, на следующий день во время ланча.

Брок улыбнулся и при виде улыбки на его красивом лице, его твердом теле, вытянувшимся на мне и моих губ (и других местах, кроме губ) все еще покалывающих от его поцелуя, я снова потеряла контроль над некоторыми областями тела.

Поэтому, чтобы отвлечься от него и от того, как он влиял на некоторые части моего тела, я выпалила:

— Мне кажется, что на спине блузки останется сок от эскимо.

— Я оплачу химчистку.

— Хорошо. Но я надеру этому соку задницу ручной стиркой.

Он снова улыбнулся.

Затем спросил:

— Сникердудлс?

Судя по его глазам, он понял, что я заметила, что это любимое его печенье.

Поэтому пожала плечами и сказала:

— Первый раз, когда я их сделала, ты съел семь и тебе больше всего понравились с корицей. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что они тебе очень понравились.

Он покачал головой, все еще улыбаясь, пробормотав:

— Никаких заигрываний, никакого вранья, никакого дерьма.

Что я могу сказать? Это правда.

Поэтому я промолчала.

Он прошептал:

— Давай тебя накормим.

Потом он удивил меня, схватив за руку, подняв с дивана, а затем потащил на кухню.

Потом он накормил меня.