Невеста тирана

Глава 12

Ну… вот и все.

Джулия взглянула на уставшую Альбу, будто та могла придать ей смелости, машинально пригладила волосы, убранные в сетку, прижала к себе Лапушку, как самое великое сокровище, и оперлась на руку Дженарро. Сердце бешено колотилось, будто с подножки экипажа она должна была шагнуть в бездонную пропасть. Все было залито светом, аж слезы навернулись на глаза. Слуги не жалели огня.

Фацио Соврано уже спешился и стоял под массивной аркой огромных ворот из красного песчаника. Джулия ступила на мощеную дорогу и замерла, прислушиваясь к колкой боли в затекших ногах. Казалось, неосторожный шаг — и они просто не удержат. Дженарро не торопил и не отнял руки. Лишь бросил быстрый взгляд на своего господина, будто проверял, не разозлила ли его такая заминка. Но Соврано казался уставшим, медленно стаскивал тесную черную перчатку и даже не смотрел на них. Это было объяснимо — столько времени в седле, но сердце отвратительно кольнуло от шальной мысли, что ему было неприятно смотреть на Джулию. Он вынужденно привез совсем не ту, которую намеревался… И эта непрошенная мысль отнимала последние силы. Именно в эту минуту Джулия как никогда остро ощутила себя навязанной, инородной. Она тут же вспомнила горящие глаза Фацио там, в замке, когда он стоял совсем близко. Пыталась зацепиться хоть за что-то, но сейчас казалось, что все это почудилось. Им двигала лишь злость. Злость и раздражение.

Ноги, наконец, отпустило. Джулия выпрямилась, глубоко вздохнула, вдруг различив, как странно пахнет здесь воздух. Да и сам воздух… Он казался непривычно густым и ароматным, влажным. В экипаже, полном дорожной пыли, это было почти незаметно, лишь становилось тяжелее и тяжелее дышать. А сейчас в нос били незнакомые острые нотки, смешанные с медовым ароматом цветов и смолистой гарью факелов. Даже на миг закружилась голова. Лапушка тоже изо всех сил принюхивался. Вытянул сизую мордочку, поводил носом и навострил огромные уши, вслушиваясь в неумолчное пение цикад.

Когда Дженарро подвел Джулию к Соврано, тот лишь поприветствовал сухим усталым кивком:

— Добро пожаловать в Альфи, сеньора. Надеюсь, совсем скоро вы сможете, наконец, отдохнуть. Прошу за мной.

Джулия обернулась, удостоверяясь, что Альба идет вместе с ней, и последовала за своим женихом в полыхающие от света факелов недра запертых ворот. Тяжелые створы для экипажа еще не успели растворить, и сбоку зияла лишь открытая дверца, у которой, задрав голову, вытянулся караульный копейщик. За воротами Соврано свернул на небольшую широкую лестницу, миновал темную колоннаду и вышел в залитый светом внутренний двор, в котором находились люди. Фацио ступил на мозаичные плиты, и Джулия намеревалась последовать за ним, как он и велел, но ее тут же придержали под локти услужливые руки Дженарро:

— Не сейчас, сеньора.

Она была вынуждена остановиться и снова ощутила себя лишней здесь.

Двор был квадратным, обнесенным изящной колоннадой, поддерживающей изрытый резьбой, точно кружевной, портик из белого камня. По периметру стояли расписные кадки с миртовыми деревьями, а в центре выпускал тонкие звенящие струи фонтан, круглая чаша которого покоилась на спинах каменных грифонов. Этот фонтан загораживал обзор, но Джулия не осмелилась отойти, чтобы рассмотреть, к кому направился ее жених. Наверняка к матери. И от этого понимания стыло сердце. И почему только старухе не спится в такой час…

Джулия смотрела под ноги, на искусную мозаику, выложенную глянцевым камнем. Широкой полосой змеился изысканный узор сдержанных цветов, на котором плясали нервные тени. И эта пляска света и тьмы лишь усиливала тревогу. Слышались приглушенные голоса, неожиданный женский смех.

Наконец, Фацио вернулся, взял Джулию под локоть и повел вокруг фонтана, но от волнения она почти ничего не видела перед собой. В ушах шумело, сердце трепыхалось, ноги едва слушались. И этот жест… Нет, жест Соврано не был грубым, но само касание не допускало недовольства или возражения. Джулия почувствовала себя фигурой на шахматной доске, которую передвигают на другую клетку по чужой воле.

В окружении слуг она, наконец, заметила женщину в черном. Мать — никаких сомнений. Джулия старалась скромно опустить глаза, чтобы сеньора Соврано не сочла взгляд дерзким, но все равно рассматривала эту женщину из-под опущенных ресниц. Не могла не рассматривать. Лишь изо всех сил прижимала к себе Лапу, будто тот отчаянно вырывался.

Альба ошиблась. Сеньора Соврано не была старухой, только безумец посмел бы ее так назвать. Статная, с гордой осанкой, величественная в своем трауре. Джулия ожидала найти ее смуглой, черноволосой, черноглазой, резкой, как сын. Но мать оказалась совершенной противоположностью, и чем-то неуловимо напоминала Марену. Бледная, с ясными светлыми глазами и пшеничными волосами, убранными в черную сетку. Ее красивое лицо возраст тронул предельно деликатно, сохранив упругий овал лица и гладкий лоб. Лишь от крыльев носа к уголкам полных маленьких губ опускались две заметные скорбные морщины. Должно быть, ее шея тоже все еще была красивой, но это невозможно было разглядеть из-за насборенной черной шемизетки, щетинившейся зубцами кружев у самого подбородка. Тем белее на фоне черных складок казалось бледное лицо.

Фацио остановился перед матерью, наконец, убрал руку:

— Матушка, позвольте представить вам Джулию Ромазо.

Джулия с почтением склонила голову и присела в поклоне. Задержалась на какое-то время, наконец, осмелилась подняться.

Сеньора Соврано не пыталась сохранить даже видимость приличий. Она буквально буравила Джулию холодными ясными глазами, наконец, с ужасом посмотрела на Фацио:

— Кого ты привез, сын мой?

Он молчал.

Сеньора Соврано вновь посмотрела на Джулию так, будто увидела что-то мерзкое, непозволительное. Перевела взгляд на сына и задрала голову, чтобы ясно видеть его лицо:

— Это не та Ромазо! Фацио, ты привез не ту Ромазо! Я выбрала не эту! Зачем ты вообще ее привез?

Сеньора Соврано никого не стеснялась. Красивый высокий голос разносился по двору и отлетал в ночное небо. Казалось, сейчас ее слышал весь город. И весь город знал о ее недовольстве.

Джулия готова была провалиться. Не было ни крупицы ее вины, но она чувствовала себя повинной во всех на свете грехах. Она не знала, что делать, что говорить. И стоило ли вообще что-то говорить? Лапушка напрягся от этого незнакомого крика, выпрямил лапы, упираясь Джулии в грудь, намереваясь спрыгнуть. Она, как могла, прижимала его к себе заледеневшими руками. Все это было невообразимо, унизительно. Единственное, чего в эту минуту по-настоящему хотелось, — спрятаться от всех и разрыдаться.

Фацио не торопился с ответом, будто снисходительно ждал, когда мать прокричится. А та вдруг уставилась на насторожившегося Лапу:

— А это еще что? — Она протянула руку, тыкая пальцем Лапе в бок: — Оно живое?

Джулия не успела среагировать. В мгновение ока Лапушка вытянулся, открыл пасть и ухватил сеньору Соврано за изящный палец. Та лишь высоко взвизгнула и тут же отшатнулась. А у Джулии от ужаса даже потемнело перед глазами.