Невеста тирана

Глава 4

Трубные отголоски отлетели в ночное небо, и повисла глухая тишина, перемежаемая лишь треском горящих факелов и цокотом подкованных копыт черного иноходца.

Джулия услышала, как глухо охнула за спиной нянька Теофила:

— Несправедливо, когда бог наделяет чудовище таким обличьем!

Нянька была права, во всем права. Джулия смотрела, словно завороженная, чувствуя, как пересыхает в горле, и всю ее пробирает странная неуместная неловкость. Хотелось отвести глаза, хотя бы так выказать свое презрение этому ненавистному нежеланному гостю, но взгляд словно пристыл. Перед владетелем Альфи меркли все прочие, мельчали. А перед его трауром блекли дорогие одежды, и тускнела позолота. И пусть в Дастрелле уже триста лет не было королей — во двор дворца Ромазо въехал король. И это увидели все.

Фацио Соврано направил иноходца к лестнице медленным шагом, будто желал насладиться впечатлением, которое производил на окружающих. Лоснились в отблесках огня черные конские бока, словно атласные; сухие тонкие ноги отбивали по каменным плитам тревожную мерную дробь. И каждый этот звук стеклянным осколком врезался в сердце, заставляя Джулию вздрагивать. Она посмотрела на Марену. Та стояла истуканом, а ее белое лицо ничего не выражало. Ничего. Она смотрела в пустоту, погрузившись в спасительное состояние отрешенности. Может, это было к лучшему… На балконе тоже воцарилась тишина, лишь было слышно, как воинственно сопела за спиной нянька Теофила, будто намеревалась вот-вот взять в руки алебарду.

Соврано подъехал к лестнице, один из стремянных поспешил принять поводья, а другие направились к четырем свитным, которых за господином попросту едва замечали, будто они были не больше, чем бледные тени его высокой черной фигуры. Стройный, широкоплечий, с непокрытой головой. Длинные черные волосы, блестящие, как озерная гладь, спадали на бархатный плащ. Он был смугл, как все южане, под скулами залегали резко очерченные тени, подчеркивая рельеф лица. Большего с балкона было не разглядеть, но нянька Теофила права… Как же права!

Амато спустился к гостю, они обменялись сдержанными поклонами. И было невозможно не заметить, каким суетливым и неуверенным теперь казался брат. Амато, который держал весь дом в ежовых рукавицах. Владетельный герцог Лимоза, который, по сути, был с Соврано почти на равных. Почти… Но герцогство Амато было не таким большим и богатым, он мог выставить вчетверо меньше мечей и… магия брата была лишь жалким отголоском мощной магии, которой владели предки. Но брат был одним из немногих, в ком магия вообще еще осталась. По всей Дастрелле магия вырождалась с каждым поколением. В отличие от Темного дара Фацио Соврано, который имел другую природу. Смерть старого тирана Альфи наделила наследника силой, которую никто не осмелился бы испытывать.

Соврано на мгновение поднял голову, и Джулия невольно подалась назад, отшатнулась — казалось, тиран Альфи смотрел прямо на нее, и этот взгляд цеплял, как крючья. Она тяжело дышала, прижав ладонь к груди, ее словно окатили кипятком: все глупости… Наверняка он не утерпел и решил взглянуть на свою нареченную, убедиться, так ли уж она хороша. Он смотрел на Марену. На Марену невозможно не смотреть.

Наконец, брат и Соврано вошли в дом. Сначала они уединятся, чтобы лично обсудить некоторые вопросы, потому что переговоры о помолвке велись третьими лицами. А потом свершится то, чего Марена так боялась.

Вслед за Амато и Соврано в дом потянулись гости, собравшиеся во дворе. Паола тронула Марену за плечо, поджала губы:

— Ну, дуреха? И стоило так убиваться? Отменный мужчина, каких поискать. Не то, что этот заморыш Теоро Марки. Теперь-то видишь, как тебе, неблагодарной, повезло?

Марена не отвечала, так и стояла прекрасной статуей и смотрела в одну точку.

Джулия отвела руку Паолы:

— Не трогай ее, не то бед наделаешь.

Паола лишь задрала подбородок, фыркнула:

— Да больно мне нужда. И без нее забот!

Нянька Теофила покачала головой. Ее лицо было пунцовым, влажным.

— Так-то оно так, сеньора. Хороша личина, нечего сказать. Но один только бог ведает, что под ней.

Паола кольнула няньку злыми глазами:

— А у каждого своя ноша, милая моя. Стерпится — слюбится. А не слюбится — так и то не беда. Не на любви браки держатся.

Джулия лишь опустила голову. Нет, между Амато и Паолой нет любви. И, уж, наверное, и не будет. Если бы была — она бы такого не говорила. Она и не знала ее, любви этой. Ей было легче. Зачем сожалеть, когда не знаешь, о чем именно… И отчаяние Марены теперь окрасилось самыми черными красками, как одежды проклятого Фацио Соврано. Марена точно знала, что теряла — ее жестоко вырвали из рук любимого. Но и это горе меркло перед ужасом того, что случится, если свадьбу не удастся расстроить.

Джулия взяла Марену за руку:

— Нужно идти, сестрица. Чем быстрее все закончится, тем быстрее мы уйдем. А завтра он уедет.

Марена рассеянно кивнула, развернулась, сделала пару шагов и пошатнулась. Нянька Теофила подлетела, как наседка:

— Что, девонька, что?

Марена прикрыла глаза:

— Дурно мне, нянюшка, воздуха не хватает.

— От волнения. От волнения, козочка моя. — Нянька вытирала ее лицо краем своего белоснежного покрывала. Потом опомнилась, достала платок и выудила из-за корсажа маленькую склянку с уксусом. Смочила и принялась промокать Марене виски: — Как знала… Ничего, потерпи, милая. Вот, — Теофила вложила платок ей в руку: — Как дурно станет, ты к носу поднеси. И полегчает.

По дороге в большой зал Марена еще несколько раз останавливалась. То хваталась за перила лестницы, то за колонну, то вцеплялась в руку Джулии. Но все это не могло отвратить предстоящей беды.

К гостям не вышли раньше времени, Паола справлялась сама. Это было разумно: от взглядов и перешептываний Марене станет только хуже. Но вечно оттягивать было нельзя. И, наконец, Паола вошла с приговором:

— Спускаются. Нужно идти.

Сестры вошли в большой зал. Несмотря на открытые окна, было нестерпимо душно. Сотни горящих свечей раскаляли воздух, в котором плыл тягучий парфюмерный дух и аромат нарциссов, исходящий от великолепных цветочных гирлянд, украшенных лентами. У торцевой стены, у которой обычно стояло на возвышении церемониальное кресло Амато, было украшено особо роскошно, сверкали начищенные напольные канделябры. Но кресло сегодня убрали.

Марену вывели в самый центр возвышения, по бокам встали Джулия и Паола, как представители семьи. Джулия жадно всматривалась в толпу гостей, надеясь отыскать Теоро Марки, но увидела лишь его отца, старого графа. Теоро не пришел. Вероятно, ему запретили во избежание скандала. Что ж… это было более чем разумно.

Когда объявили о появлении Амато и тирана Альфи, гомон голосов тут же затих. Они вошли в парадные двери напротив, и, казалось, хозяином здесь был вовсе не брат. Фацио Соврано был примерно того же возраста, но выше на целую голову, шире в плечах, с царственной осанкой. И его траурные одежды, деликатно вышитые серебром, лишь усиливали странный контраст. Он снял дорожный плащ и перевязь с мечем, оставшись в короткой стеганой куртке и кожаных штанах, заправленных в высокие кавалерийские сапоги. Брат, разряженный не хуже остальных, во все лучшее, на его фоне будто размазался, поблек. Это он казался странным и неуместным. Недостаточно контрастным, недостаточно величественным, недостаточно… красивым.

Джулия перевела взгляд в толпу и заметила, как смотрят женщины на этого незваного гостя. Некоторые, особенно самые молодые, откровенно смущались и краснели. Дамы постарше бросали пылкие взгляды и прикрывали многозначительные улыбки веерами. Они были очарованы, несмотря на всю дурную славу Соврано. Но хорошо бросать пылкие взгляды, когда точно знаешь, что тебе ничего не грозит.

У тирана Альфи были прямые черные брови и глубоко посаженные непроглядные глаза. Казалось, этот взгляд пронзает насквозь и различает все твои тайные мысли. Черный, как ночная тень. Лишь в левом ухе покачивалась крупная каплевидная жемчужина.

Амато представил дам, но Соврано даже свою нареченную приветствовал весьма холодно. А вот Марена… Она не могла осмелиться посмотреть на него, смотрела под ноги и прижимала к носу врученный нянькой Теофилой платок, смоченный в уксусе.

Соврано смерил ее взглядом:

— От меня пахнет конем, сеньора?

Марена лишь вздрогнула всем телом, не отвечала. Но подняла голову. Смотрела во все глаза и даже не моргала. Лишь опустила, наконец, руку с платком. Пауза затягивалась. В зале повисла тишина, лишь трещали свечные фитили. Все жадно наблюдали за разыгравшейся сценой. Особенно женщины.

Марена была не в состоянии ответить, она совсем раскисла и едва стояла на ногах. Паола жалась к Амато и, похоже, на правах хозяйки не собиралась смягчать ситуацию. А Амато, судя по всему, приготовился списать эту позорную неловкость исключительно на женскую глупость.

Джулия подняла голову:

— Благородный всадник всегда пахнет дорогой и конем. А проделанный путь говорит лишь о том, как вы торопились к нам. Простите сестру, сеньор, она слишком взволнована. Ее душат духи наших гостей. И нарциссы в гирляндах уж больно ароматные.

Уголок его губ едва заметно дрогнул, а глаза будто стали еще темнее:

— А вы, Джулия? Вы… не взволнованы? Вас не душат нарциссы?

Она выпрямилась, вытянулась в струну:

— У меня меньше поводов, сеньор Соврано. На меня не возлагали столько надежд.

Джулия открыто смотрела в лицо тирана Альфи и сама поражалась собственной смелости. Но потребность защитить сестру, во что бы то ни стало, сделала ее решительной и сильной. Почти непобедимой.

Вдруг по лицу Соврано пробежала тень. Он с быстротой хищного зверя метнулся вправо и едва успел поймать падающую без чувств Марену. Бедняжка все же не выдержала. Зал загудел от перешептываний. Паола засуетилась, приказывая унести Марену, чтобы привести в чувства, но Соврано пожелал сделать это сам. И все время смотрел на нее. А Джулия не могла понять, что отражалось на его смуглом резком лице. Фацио уложил Марену на мраморную скамью у стены и оставил на попечение служанок и Паолы. Он вышел, прикрыв за собой дверь, но, казалось, произошедшее не на шутку разозлило его.

Нянька Теофила вновь полезла за своей склянкой, но Паола оттолкнула ее с проворством рыночной торговки. Склонилась над Мареной и принялась нещадно хлестать по щекам:

— Да что же это такое! Вставай, тебе говорят! Вставай! Всех опозорила!

Джулия пыталась ее оттолкнуть:

— Перестань! Не с умыслом же она!

Паола не поддалась:

— Хватит с тебя. Заступница! Довольно эту неблагодарную выгораживать! А ну! — она снова хлестнула Марену по щеке: — Открой глаза!

Длинные ресницы Марены дрогнули. Она открыла глаза, облизала пересохшие губы. Коснулась виска кончиками пальцев.

— Что случилось?

Паола картинно выдохнула:

— Хвала Безликому богу… — Она повернулась к служанкам: — Дайте ей воды, что ли!

Девушки кинулись исполнять приказ, подали воды. Марена выпила, протянула пустой бокал и решительно посмотрела на Паолу:

— Я не пойду!

Невестка поджала губы:

— Пойдешь. Как миленькая, пойдешь.

Марена сжала кулаки:

— Хоть убивай — не пойду.

Паола улыбнулась, покачала головой:

— А не пойдешь — так и твой ненаглядный не жилец. Обещаю. Ты своего брата знаешь. Одно мое слово — и от твоего драгоценного Теоро Марки останутся лишь воспоминания. С тем и будешь жить, что ты одна во всем виновата. Все сговорено. Ничего не исправить.

Нянька Теофила стояла пунцовая. Пыталась сдержать слезы и кивала:

— Сеньора права. И гости собрались, и жених. Ничего не попишешь. Ступай, деточка. А бог поможет.

Джулия посмотрела на няньку. Разве что бог и поможет — прочие бессильны. Даже брат Амато ничего не может поменять. Но нужно было закончить этот проклятый день, чтобы все, наконец, отвязались.

Марена поднялась. Бледная, отрешенная. Паола знала, куда бить. Теперь сестра против слова не скажет. Она вновь поднесла к носу платок:

— Я готова.

Гости затихли, едва Марена показалась на пороге зала. Амато, стоящий в отдалении рядом с тираном Альфи, бросил на нее убийственный взгляд. Ничего не оставалось. Ничего.

Марена вернулась под гирлянду, Джулия встала рядом, не желая оставлять сестру. С другой стороны встала Паола. Нянька Теофила устроилась в стороне, с прислугой. Снова повисла мертвая тишина, в которой раздавался лишь стук каблуков жениха.

Соврано вышел в центр зала, вытянул перед собой руку, и над ладонью заклубился белесый дым. Создавалась родовая магия. Дым завертелся в воронку, заискрил, а когда развеялся, длинные пальцы тирана Альфи сжимали тонкий стебель хрустальной розы, в которой блуждали ледяные искры. Если магия Соврано примет невесту — цветок в ее руках оживет. И все свершится.

Марена стояла ни жива, ни мертва. Лишь судорожно сжимала в руках платок, не в силах пошевелиться. Личико покрылось испариной, щеки были белее мела. Она смотрела на приближающегося ненавистного жениха, и в ясных глазах будто застыло мертвое стекло. Казалось, она даже не дышала.

Соврано сделал несколько шагов, направляясь к невесте. Остановился, склонил голову, коснувшись цветком груди, и протянул руку.

Кто-то глухо охнул в толпе, но следом повисла такая плотная невыносимая тишина, что ее можно было резать ножом. Джулия не сводила глаз с сестры и не понимала, почему Марена повернула голову и смотрела на нее с нескрываемым ужасом. Наконец, перевела взгляд на Соврано, который протягивал цветок. Протягивал ей, Джулии.

Она вновь посмотрела в белое лицо сестры, взглянула на Паолу, которая тоже побелела, как полотно. Не помогали даже искусственные румяна.

Соврано приблизился на шаг:

— Берите. Он ваш.

Джулия все еще не верила ни ушам, ни глазам. Смотрела на волшебный цветок, на человека, склонившегося к ней. Но думала лишь о том, что тот насмехался. Ведь сейчас, в эту самую минуту он унижал сестру. Каждый в этой зале знал, что невеста — Марена.

Кажется, Фацио Соврано терял терпение:

— Берите, на нас смотрят.

Джулия стояла, закаменев. Дыхание замерло, руки не слушались. Если магия Соврано признает ее, цветок оживет в руках, почувствовав тепло ее тела. И это станет приговором. Она чувствовала на себе сотни взглядов, колких, жалящих, как дротики. Господь всемогущий, что же делать? О ее замужестве речи не шло! Но медлить было уже невозможно.

Джулия подняла дрожащую руку, протянула к хрустальному цветку. Шальная мысль сверкнула в голове, как молния. Кажется, это единственный шанс что-то изменить. Она коснулась ледяными пальцами тонкого стебля без шипов, дождалась, когда Соврано выпустит его из своей руки, охнула, и роза сорвалась вниз, вдребезги разбилась о мрамор с тонким перезвоном брызнувших осколков.

По залу прокатился глубокий всеобщий вздох и тут же растаял в мертвой зловещей тишине. Джулия не смотрела под ноги — смотрела лишь в лицо тирана Альфи. Ни одна черточка не дрогнула, лишь блеснули холодной сталью клинка черные глаза. И захотелось исчезнуть, раствориться.

Что теперь будет?

В висках закололо от напряжения. Казалось, еще немного, и она сама рухнет на пол, как бедняжка Марена. Джулия понятия не имела, что будет, ели что-то случится с помолвочным цветком. Значит ли это, что помолвка не состоится? И что теперь сделает брат?

Когда Фацио Соврано поднял руку, на мгновение показалось, что ударит. Что ж, пусть, если такова плата. Но он лишь простер над осколками ладонь. Вновь заклубился, завьюжился белый дым. Джулия с ужасом наблюдала, как крошечные осколки поднялись в воздух, закружились в вихре, вновь образуя маленький зловещий смерч. И когда дым рассеялся, пальцы Соврано вновь сжимали проклятый цветок. Другой — на этот раз, прекрасный нарцисс. И тихий шепот с хрипотцой коснулся слуха:

— Вы правы, сеньора, цветок был не тем. Берите, — звучало приказом, которому невозможно не подчиниться.

Соврано едва сдерживался. И выбора не было.

Джулия вновь протянула руку, коснулась стебля. Но проклятый жених не выпустил нарцисс из своих пальцев. И теперь они касались его вместе. Через мгновение хрустальный цветок заискрился, потеплел, облекся мягким сиянием, и вот уже стебель ожил, лепестки окрасились солнечным желтым, как платье, обернувшись великолепным живым цветком.

Помолвка свершилась. Джулия стала невестой тирана Альфи.