Невесты Шерраби

Глава 12

В пятницу Саймон приехал домой поздно. Оливия уже лежала в постели, но услышала щелчок замка и довольный визг Риппера. Затем до нее донесся звук выдвигаемых и задвигаемых ящиков и негромкий скрип пружин старинной кровати с четырьмя столбиками.

После этого Оливия лежала без сна, вспоминая вытянувшееся рядом сильное теплое тело и нежное дыхание, касавшееся ее щеки. Если бы между ними не было стены, она могла бы прикоснуться к нему…

Безнадежно. Все безнадежно. Она вздохнула, махнула рукой на сон, села, включила лампу и взяла детектив П.Л. Джеймса, который читала уже две недели. Она билась над ним дольше, чем обычно, потому что не могла сосредоточиться на проблемах, стоявших перед Адамом Далглишем, составлявшим новый список подозреваемых. У нее было слишком много своих проблем. Нет, неправда. Проблема была одна. И называлась она Саймон Себастьян.

Если бы она могла ощутить хоть половину того счастья, которое ощущала Эмма с Заком…

Эти двое уехали в Лондон накануне. Между ними проскакивали такие электрические искры, что Оливия, смеясь, велела им быть осторожнее и не поджечь кровать.

— Какая там кровать? — весело ответил Зак. — Дай нам Бог благополучно добраться до дверей моей квартиры!

— Гмм… — Оливия смотрела, как он пытается впихнуть в тесный багажник "порше" последней модели пять Эмминых чемоданов и свою дорожную сумку. — Придется следить за заголовками газет. Так и стоит перед глазами: "Недостойное представление в холле роскошной лондонской квартиры. Оргия в лифте на глазах у сбежавшихся квартиросъемщиков".

— Дурочка, — дружелюбно огрызнулась Эмма, опустилась на сиденье рядом с Заком и хлопнула дверцей.

Оливия, помахав им рукой, вытерла слезы и шмыгнула носом. Они были так уверены в своей новообретенной любви и друг в друге. Она смутно помнила, что значит быть отчаянно влюбленной и пользоваться взаимностью. Конечно, они с Саймоном никогда не будут так счастливы. Но если бы они могли стать друзьями…

Пружины под Саймоном скрипели не переставая, и Оливия отложила книгу. Может быть, удастся дочитать завтра.

Но когда утром она спустилась в столовую, Саймон с Джейми уже ушли, и Оливия поняла, что слишком устала, чтобы чем-то заниматься. К ленчу они не вернулись. Оливия слонялась по кухне, помогала мыть посуду, путалась в ногах у миссис Ли и дождалась того, что ко всему привычная кухарка прогнала ее, посоветовав пойти к себе.

В конце концов Оливия легла спать. Два часа спустя она проснулась и умывалась холодной водой, глядя в зеркало на свое еще более осунувшееся и побледневшее за эту ночь лицо, как вдруг снизу донесся детский вопль.

— Рип! — кричал Джейми. — Рип, назад! Это мой самолет! Не трогай его! Эй! Отдай сейчас же!

Оливия торопливо вытерлась, натянула брюки и красный свитер и поспешила на шум. Добравшись до холла, она услышала скрежет собачьих когтей по деревянному полу, заметила хвост одушевленной малярной кисти, тащившей что-то в зубах и со всех ног удиравшей по коридору от гнавшегося за ней по пятам Джейми.

Оливия побежала следом и увидела, как Риппер, преследуемый Джейми, влетел в кабинет Саймона.

О боже… Саймон наверняка не обрадуется вторжению в его святая святых. Но Джейми был ее сыном. Она не могла уйти и бросить дело на мужа. В чем бы оно ни заключалось.

Оливия осторожно вошла в дверь вслед за двумя нарушителями спокойствия.

Ей сразу бросилось в глаза отсутствие Саймона. За письменным столом его не было. Оливия с облегчением закрыла глаза. Но в следующую секунду она заметила, что его образцовый кабинет перестал быть образцовым. По столу были разбросаны какие-то документы, бюро было открыто, несколько папок валялось на полу, корзина для мусора лежала на боку, а ее содержимое высыпалось на ковер.

— Джейми! — ахнула Оливия. — Это ты наделал?

— Нет. — Джейми показал пальцем на Рипа, который лежал на спине в углу под окном и задумчиво жевал пожелтевший бумажный лист. — Это Рип. Наверное, в отместку за то, что ему не дали есть почту. Он прыгнул прямо в этот… этот ящик… — Мальчик указал на бюро. — А потом на стол Саймона. Потрясный беспорядок, правда?

"Потрясный" было не то слово. Но Оливии еще не встречался пес, который умел бы открывать бюро. Она не преминула сказать об этом Джейми. Тот покачал головой.

— Этого Рип не делал. Ящик открыл Саймон. Я сам видел. Он выкидывал старые бумаги. Но потом остановился и сказал, что закончит после, потому что хочет покататься верхом. Я хотел поехать с ним, но он сказал: "В другой раз". — Джейми выглядел обиженным.

— Это не объясняет, что вы с Рипом делали в кабинете Саймона до того, как учинили в нем разгром, — сурово сказала Оливия.

— А разгром это то же самое, что беспорядок? — с интересом спросил Джейми.

— Да. — Оливия заскрежетала зубами. — Джейми, что это значит? Это кабинет Саймона…

— Я знаю, но он дал мне немножко бумаги, чтобы делать самолетики. А Рип украл самолетик, я погнался за ним, а он прибежал сюда и начал на все прыгать. Как будто он Бэтдог[17]. Это было…

— Я знаю, — вздохнула Оливия. — Это было потрясно. — Она начала прикидывать в уме размеры ущерба, пытаясь решить, должна ли убраться сама или лучше оставить все до Саймона, который знает, куда что следует класть, как вдруг услышала мерный хруст в углу у окна.

— Что он там грызет? — спросила она. — А вдруг это что-нибудь важное?

— Нет, — пожав плечами, ответил Джейми. Я думал, он съел мой самолетик, но это что-то другое.

Час от часу не легче… Оливия подошла к Рипперу и вынула у него из пасти мокрый бумажный шар. Расправив его, она решила, что это страница какого-то отчета.

— Где он это взял?

— Не знаю. — Джейми это не интересовало. — Пойдем, Рип. Миссис Ли собиралась печь бисквит. Шоколадный. Наверное, уже готово.

Риппер заколотил хвостом по полу, бросил на Оливию укоризненный взгляд и вслед за Джейми затопал на кухню.

Оливия положила на стол изжеванный листок и разгладила его. Возможно, там не было ничего важного. Отпечаток казался бледноватым, но виной тому могло быть, что ее очки для чтения остались наверху. Вероятно, это был старый вариант того правительственного отчета, над которым до сих пор бился Саймон. Того самого, который он просил отредактировать.

Она начала читать. Это был не отчет. Оливия протерла глаза и начала снова.

Нет. Нет, не может быть. Она плохо видела без очков. Это какая-то ошибка. Она взяла листок и поднесла его к свету.

Никакой ошибки.

В отчете шла речь о мисс Сильвии Леандер, которая возбуждала дело об установлении отцовства Симоны Леандер, двух лет от роду. Оливия продолжала вчитываться в ошеломляющие слова, не обращая внимания на окружающее и не чувствуя ничего, кроме пульсирующей боли в висках.

Это был вовсе не отчет, а фрагмент письма. Письма от адвокатской конторы, извещавшей некоего Саймона Себастьяна, что Сильвия Леандер согласна принять солидную денежную сумму в обмен на то, что заберет из суда свое заявление.

Больше на листке не было ничего. Предложение обрывалось на полуслове.

Оливия глядела на скомканную бумагу. Мелкие буквы плясали у нее перед глазами. Она тупо уставилась на верхнюю часть страницы и увидела цифру два, а над ней дату.

Письмо было послано почти девять лет назад.

Она закрыла глаза, открыла их снова, но ничто не изменилось. Слова остались теми же самыми, жестокими и простыми.

Одиннадцать лет назад Сильвия родила ребенка Саймона. Спустя почти три года она обратилась к нему за помощью.

Но… но всего лишь несколько недель назад Саймон женился на ней, Оливии, потому что нуждался в законном наследнике. Она прижала ладонь к горящему лбу. Тогда почему же он не женился на Сильвии много лет назад? Сильвии, про которую говорил, что никогда не спал с ней? Еще одна ложь? Да, так и есть.

У нее заболело сердце. Она сделала глубокий вдох.

Почему? Почему Саймон не сказал ей правду? Она всегда знала, что он что-то скрывает. Но это не имело смысла. В майорате на Шерраби не было ни слова о том, что наследник Саймона должен быть мальчиком. Если только не…

Она проглотила комок в горле. Во рту было сухо, как будто туда набили песку, а боль в груди стала еще сильнее.

Конечно, если только Симона не была дочерью Саймона. Но в дело вмешался суд. Сильвия не стала бы подавать заявление, не будь у нее доказательств. Или стала бы?

Оливия подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.

Как он мог? Саймон, ее муж, отказался от собственного ребенка? Неужели все мужчины такие? Даже Саймон? Да, Дэн лишил ее иллюзий, но она надеялась и верила, что Саймон совсем другой. Ему следовало быть другим.

Оливия опустилась в кресло и, не сводя со злосчастной страницы невидящих глаз, услышала донесшийся из холла детский смех. Джейми. Ее сын. Ребенок, ради которого она вышла за Саймона. Она обхватила ладонями локти и начала раскачиваться всем телом. Безнадежность и опустошенность сменились слепым, безудержным гневом.

Как Саймон смел скрыть правду от нее, его законной жены? Как он смел добавить новый шрам к старым, исполосовавшим ее душу?

Оливия только тогда поняла, что в буквальном смысле слова скрежещет зубами, когда сжала кулаки и с силой ударила ими по зеленому сукну письменного стола. Сшиватель и коробочка со скрепками присоединились к тому, что уже валялось на полу.

Шум этого падения заглушил скрип открывшейся за ее спиной двери.

— Так, Оливия. Читаешь мои бумаги? — спросил звучный голос. — Классический случай, когда горшок обзывает чайник черным. Чья бы корова мычала, а, Оливия?

Оливия застыла на месте. Она не слышала, как вошел Саймон, но обязана была ощутить его присутствие, даже если он не говорил бы этим насмешливым тоном, от которого у нее по спине бежали мурашки. Что ж, возможно, горшок действительно обзывал чайник. Сейчас это ее не заботило.

Оливия медленно развернула кресло.

Саймон стоял в середине комнаты, нагнув голову и опустив руки. Видно, он только что заметил царивший здесь хаос.

Она следила за тем, как шок почти сразу сменился неверием, а затем гневом, от которого у Саймона сузились глаза.

— Оливия, — с деланной небрежностью сказал он, — что ты делаешь в моем кабинете, расстроенная, как Риппер, пропустивший утреннюю почту, и окруженная тем, что напоминает последствия налета разъяренных турок?

Как ни странно, злоба Оливии сразу уменьшилась; она боролась с желанием истерически расхохотаться. Но смеяться было нельзя. Потому что смех тут же сменился бы слезами. Гнев был ее единственным спасением от боли, которую Оливия только начинала осознавать. Пока что она чувствовала одно: при виде саркастического лица Саймона в ее сердце вонзилась раскаленная игла.

Удивительно, но то, что он читал ее дневник, теперь потеряло всякое значение. Значение имело лишь одно — он не сказал ей о своем ребенке. Если только в письме была правда.

— Саймон, это правда?

— Что правда? — не моргнув глазом спросил он.

— То, что у тебя есть дочь. — Она пыталась унять дрожь в голосе, который перестал быть похожим на ее собственный.

Саймон не отвечал… и ее злоба постепенно угасала. Когда он так смотрел на нее, Оливия чувствовала себя чем-то отвратительным. Тем, что Риппер выкопал в лесу, принес домой и положил к ногам хозяина. Этот взгляд убивал гнев и превращал его в отчаяние. Потому что в глазах Саймона было что-то непонятное, что-то больное и пугающее, от чего хотелось отвернуться и закрыть лицо руками.

— Ты думаешь, что это правда? — наконец спросил Саймон и сунул руки в карманы.

— Что? Откуда мне знать? Саймон… — Оливия осеклась. Неужели он даже сейчас не мог ответить прямо?

Он пожал плечами.

— Раньше ты не церемонилась с выводами. Но если ты хотела найти это письмо, зачем тебе понадобилось превращать мой кабинет в нечто среднее между свалкой и археологическими раскопками Риппера?

— Ох! — воскликнула Оливия. — Как ты мог? Неужели ты подумал, что я…

— Я не знаю, что думать. Может быть, это извращенная месть за воображаемую обиду. — Он решительно повернулся и закрыл дверь. — Хотя должен признаться, что это не в твоем характере.

— Не в моем? Ты так уверен, что знаешь мой характер? Временами мысль перевернуть все вверх дном казалась мне очень привлекательной? — Она с яростным вызовом ответила на его осуждающий взгляд.

Саймон подошел к окну и уселся на подоконник.

— Оливия, если у тебя не найдется подходящего объяснения всему этому… — Он жестом указал на разоренный кабинет. — Поверь мне, лучше бы оно нашлось.

Оливия посмотрела на мужа с тревогой. Он барабанил пальцами по бедру. Нет, отнюдь не беспорядок в кабинете был причиной того, что их связь лопнула, как старая проволока. Но что бы ни говорил Саймон, она не боялась его. И никогда не будет.

— Надеюсь, ты не угрожаешь мне? — спросила она.

— Я тоже надеюсь… Попробуй начать с этого. — Он уселся поудобнее и показал рукой на пол. — Если тебе было что-то нужно, стоило только попросить.

— Ох! Но я не… — Она остановилась. Ей ничего не было нужно. Но некоторое время назад она задала ему вопрос. Самый главный вопрос, на который он не ответил.

Ее вновь обожгло воспоминание о письме.

Сильвия. Симона. Требование денег.

— Да? — отвлек ее резкий голос Саймона. — Ты что-то сказала?

Оливия закрыла глаза, не в силах видеть этого жестокого, властного человека. Она чувствовала себя так, словно сама была виновата в тягчайшем преступлении.

— Я не громила твой кабинет, — ответила женщина с твердостью, удивившей ее самое. — Это Риппер. Но сейчас важно другое. То, что ты не рассказал мне о Симоне…

— Я сам буду решать, что важно, а что нет, — прервал он.

— Что? — Оливия умолкла, подыскивая подходящие слова. Какое наглое высокомерие! Но в этот миг их взгляды встретились, и она увидела в суровой линии губ Саймона нечто большее, чем высокомерие. Его окаменевший подбородок выдавал едва сдерживаемое напряжение, которое не имело ничего общего с негодованием из-за случившегося в кабинете. Что-то было не так. За этим крылась мучительная загадка, которую она была обязана отгадать, если надеялась когда-нибудь понять своего мужа.

По стеклу за спиной Саймона струились потоки дождя; из холла доносилось слабое тиканье часов. Она сделала еще одну попытку.

— Саймон, не таись от меня. Пожалуйста. Скажи мне правду. Симона действительно твоя дочь?

Сомневаться не приходилось: на этот раз она добилась своего. Он не стал отвечать ей вопросом на вопрос. Оливия слышала его неровное дыхание, видела углубившиеся морщинки вокруг рта и пальцы, сжавшиеся в кулаки. Он сердится? Или пытается, как всегда, скрыть от нее свои настоящие чувства?

— Саймон… — Желая как-то снять невыносимое напряжение, которое она чувствовала, но не могла объяснить, Оливия невольно протянула к нему руку. Она просила его сказать правду. Господь свидетель, она имела на это право. Но сейчас важнее всего было пробить брешь в стене, которой он отгородился от нее.

Однако вместо того, чтобы принять протянутую ему руку, Саймон встал и повернулся к жене спиной.

— Я никогда не таился от тебя, Оливия. А теперь скажи сама. Эта девочка моя дочь?

Не услышав ответа, он повернулся так стремительно, что Оливия вскочила, готовая защищаться.

— Я не знаю, — сказала она, хватаясь за спинку кресла и глядя на дверь. — Раз ты не хочешь отвечать, наверное, так оно и есть.

Саймон снова уселся на подоконник.

— Что ж, будь по-твоему, — медленно сказал он, снимая с рукава длинный конский волос.

— Саймон, пожалуйста! Если ты скажешь, что она не твоя, я тебе поверю!

Он молчал.

Оливия стиснула спинку кресла.

Если бы она могла взять его за плечи и потрясти. Как она ненавидела его насмешливо сжатый рот и иронический блеск голубых глаз! Почему этот человек не смотрит на нее как при первой встрече, когда он смеялся, дразнил ее и…

Почему комната закружилась, как взбесившееся чертово колесо? Почему у нее подогнулись колени при одной мысли о том, что они с Саймоном больше никогда не будут смеяться вместе? Тут крылось что-то другое. Чувство куда более сильное, чем чувство юмора…

Нет! Это невозможно. Она смотрела на Саймона, похолодев от ужаса. Она вышла за него замуж только ради Джейми…

Ой ли?

Когда его черты стали расплывчатыми, Оливия заставила себя отвернуться и перевела измученный взгляд на картину, висевшую над бюро. На ней был изображен важный мужчина с глазами Саймона. Видимо, предок. Он держал руку на плече сидевшей женщины с младенцем на руках. Все трое улыбались, довольные миром, собой и друг другом. Если бы только они с Саймоном…

И тут на нее словно обрушилась лавина.

Она любит Саймона. И любила почти с самого начала. Понадобилась сегодняшняя катастрофа, чтобы она поняла это. Оливия медленно опустилась в кресло и уронила голову на руки.

Так вот почему она согласилась на его невероятное предложение, вот почему приняла так близко к сердцу его хитрость с дневником… Это не имело бы значения, если бы он любил ее. Так же, как она любит его. Господи, как же она не догадалась об этом раньше?

Оливия подняла голову. Лицо Саймона на фоне серого неба казалось бронзовой маской. Маской с горящими голубыми глазами, смотревшими на нее с выражением, которого она не могла понять. Оливия уперлась руками в крышку стола и с трудом встала.

— Ладно, Саймон, — прошептала она. — Ты не должен ничего говорить мне, если не хочешь. Но пожалуйста…

— Ты права, — ответил он. — Я ничего не должен тебе говорить.

Когда Оливия двинулась к нему, Саймон сложил руки на груди.

Она подошла вплотную и потянулась к его лицу.

Саймон поймал ее запястья и опустил их.

— Нет, — сказал он. — Ты очаровательное развлечение, моя милая. Но сейчас мне не до развлечений. Оливия, нам с тобой пора серьезно поговорить.

— О чем? — спросила она, глядя на него умоляющими глазами. Саймон выглядел таким суровым и неприступным, что дальнейший разговор казался невозможным. Может быть, завтра. Но не сейчас.

— О том, как устроить нашу жизнь, чтобы не причинять друг другу слишком больших неудобств.

О боже! О чем он говорит? О разводе? Теперь, когда она поняла, что любит его?

Но Саймон никогда не хотел любви. Он презирал то, что когда-то назвал мечтами и иллюзиями.

Оливия тяжело вздохнула. Если она сейчас откажется от борьбы за свою мечту, та превратится в пыль.

— Саймон, — начала она, — я…

Она не могла сказать этого. Не могла сказать "я люблю тебя" человеку, смотревшему на нее так, словно она была всего лишь ошибкой, которую он сделал по невнимательности и должен был как можно скорее исправить.

— Я верю тебе, — в конце концов пробормотала она.

Оливия собиралась сказать совсем другое. Но это была правда. Она всегда верила Саймону. Теперь она знала это так же хорошо, как то, что на улице идет дождь, и как то, что Саймон не мог отвергнуть собственного ребенка.

Она попыталась освободить руки, чтобы обнять Саймона и убедить его в том, что любит и верит ему. Однако он взял ее за локоть и вежливо, но решительно повернул к выходу.

— Нет, — сказал Саймон, открывая дверь. — Ты не веришь мне. И никогда не поверишь. Просто тебе удобно быть моей женой. — Он вывел ее в коридор. — Мы продолжим беседу, когда немного успокоимся, не так ли?

Оливия смотрела на Саймона так, словно ее призрачный мир разбился вдребезги. Он не мог сказать этого. Не мог прогнать ее.

— Это неправда! — крикнула она. — Дело не в удобствах, а в чем-то большем, намного большем!

— Не сомневаюсь, — сказал Саймон… и закрыл дверь перед ее носом.

Дверь была дубовая, с медной ручкой. За ней Саймон был так же недосягаем, как звезды.

Потрясенная Оливия прижалась к ней спиной, ощущая невыносимую боль. А вместе с болью пришел гнев. Именно гнев дал ей сил сдвинуться с места.

Голова раскалывалась. Прижав ладони к вискам, Оливия медленно брела по коридору, мечтая поскорее добраться до своей комнаты.

Но далеко она не ушла. Войдя в холл, Оливия ощутила сандаловый запах дорогого мужского одеколона. Тут же ее лицо уперлось во что-то холодное, гладкое и неподвижное. Она отшатнулась, широко открыла глаза и увидела перед собой черную кожаную куртку.

В последний раз она видела эту куртку на собственной свадьбе. В компании с мотоциклом и…

— Джералд! — ахнула Оливия. — Извините. Я не… — Она остановилась, смутно понимая, что черной кожаной куртке, хотя бы и знакомой, нечего делать в холле особняка и что извиняться перед курткой не за что.

— Вы меня не заметили, — закончила за нее куртка. — Ничего удивительного, поскольку вы вышли в коридор очень расстроенная. Что за паника? Риппер перепутал вас с дневной почтой? Или Саймон наконец-то совершил убийство?

Оливия кое-как справилась с одышкой, посмотрела снизу вверх и увидела мерцающие глаза Казановы с длинными, обольстительно опущенными ресницами. Такое лицо забыть трудно.

— Джералд, — простонала она, — что вы здесь делаете? — Она устала повторять эту фразу двоюродному брату Саймона.

— Навещаю любимого кузена, конечно, — с обворожительной улыбкой ответил Джералд. — Он дома?

— Да, — сказала Оливия, равнодушная к обворожительным улыбкам и мечтавшая только об одном: как можно скорее уйти. — Да, дома. Он у себя в кабинете.

— Отлично. — Джералд делал глазами какие-то знаки, которые, по-видимому, означали что-то сексуальное, и не двигался с места.

Оливия попыталась протиснуться мимо него.

— Саймон в кабинете, — повторила она.

Джералд поймал ее за руку.

— О, я бы с большим удовольствием поговорил с вами, — с хитрым видом заявил он.

Оливия ответила, что не понимает почему.

Теперь Джералд что-то делал бровями.

— Во-первых, вы куда симпатичнее Саймона. Мне хотелось бы узнать вас поближе. Мой благочестивый кузен отнюдь не самый легкий человек на свете, верно? Жить с ним трудно. Держу пари, вам не хватает друга, с которым можно поговорить. Человека, который действительно захочет вас понять. — Он подарил ей вкрадчивую улыбку, исполненную сочувствия.

Единственным результатом этой улыбки было то, что Оливию затошнило. У нее и так кружилась голова после разговора с Саймоном.

Она отвела руку назад, чтоб опереться о стену, которой там не было. Когда Оливия покачнулась, Джералд быстро — слишком быстро — обвил ее талию двумя черными кожаными рукавами.

Оливия закрыла глаза, и холл с портретами предков тут же перестал вращаться как волчок, у которого кончился завод.

— У меня уже есть друзья, — решительно сказала она. — И жить с Саймоном вовсе не трудно. — Конечно, нетрудно. Он вежлив, внимателен… и невыносимо далек. Но она не могла сказать, что с ним трудно жить. Вот без него — это да.

— Ах! — воскликнул Джералд. — Это слова верной маленькой женушки. Вы ведь его почти не знали, не так ли?

Нет. Не знала. И по-настоящему поняла это только сегодня. Но какая разница? Она любит Саймона, и, хотя он прогнал ее, она не может и не хочет говорить о муже с этим облаченным в кожу плейбоем, который так и норовил сделать ближнему гадость.

— Я знала достаточно, чтобы выйти за него замуж. А что, разве это имеет какое-то значение? — спросила она. — Будьте добры, отпустите меня. Я вполне способна держаться на ногах.

— Должно иметь значение, — загадочно ответил Джералд, не обращая внимания на ее просьбу.

— Что вы хотите этим сказать? — ледяным тоном спросила Оливия. Она не была сильна в понимании намеков и пошлых двусмысленностей.

Джералд кивком указал на дверь маленькой гардеробной и выдал двойную дозу улыбок.

— Давайте пойдем туда. Там нам никто не помешает.

— Нет, — резко ответила она, встревоженная его хваткой осьминога. — Я не собираюсь прятаться среди курток и сапог, пока вы будете лить грязь на моего мужа. А теперь прошу вас отпустить меня.

Джералд прищурился.

— Отлично, отлично. Значит, вы очень преданная жена. Уж не влюблены ли вы в моего почтенного родича?

— Это не ваше… — Она остановилась. Холл снова начал свое вращение. Да что с ней? Джералд не сказал ничего такого, от чего следовало падать в обморок. Так поступали только викторианские мисс в слишком туго зашнурованных корсетах.

— Ага, — сказал Джералд, видя, что она не закончила фразу. — Значит, вы действительно любите моего кузена. Но даже любовь не должна делать вас слепой к его недостаткам. Он никогда не рассказывал вам о Сильвии?

Она ненавидела его тихий насмешливый голос и то, что на какое-то мгновение ей действительно понадобилась поддержка этих цепких рук. И все же она ухитрилась вздернуть подбородок и почти спокойно ответить:

— Конечно, рассказывал.

Джералд снова улыбнулся. Она заморгала, поняв, что его губы находятся всего лишь в нескольких дюймах от ее собственных.

— Ну, — сказал он, — в таком случае вы знаете, что он далеко не святой. Так с какой стати вам хранить святость?

Ошеломленная Оливия уставилась на него во все глаза и вдруг поняла, что его губы с невероятной самонадеянностью и явным намерением приближаются к ее губам. Она снова испытала приступ тошноты. Но пока Оливия сражалась со своим вышедшим из повиновения желудком, ее тело обмякло в руках Джералда.

Позади раздалось какое-то движение. Оливия спиной почувствовала дуновение ветра. Секунду спустя прозвучал голос, исполненный ледяного спокойствия:

— Какая трогательная сцена… Рискну предположить, что она должна была продолжиться в более укромном месте, подальше от глаз любопытных слуг. Но я наблюдать за ней не собираюсь. Джералд, убери лапы от моей жены. Оливия, будь добра подождать меня в библиотеке.

Джералд резко отпустил ее. Оливия тут же пришла в себя и обернулась. Как ни странно, при виде мужа тошнота тут же прошла. Саймон, лицо которого казалось высеченным из гранита, кивком показал ей на дверь библиотеки.

— Нет, — сказала она. — Саймон, это не то, что ты думаешь.

— Ты понятия не имеешь, о чем я думаю. — Взгляд Саймона устремился на Джералда. — Ступай. Я приду через минуту.

Увидев его каменный профиль, Оливия проглотила комок в горле, но не сдвинулась с места. Как заставить Саймона выслушать ее? Нет, он не такой человек, которого можно заставить. Кроме того, он не в том настроении, чтобы внимательно слушать жену, которую выставил из своего кабинета и почти тут же застал ее в объятиях другого мужчины.

Но даже Саймон не может подумать… Тут она запнулась. Саймон уже сказал это. Она понятия не имеет, о чем он думает. Впрочем, теперь ей не было до этого дела.

Не обращая внимания ни на Саймона, ни на Джералда, она круто повернулась и пошла на кухню. Наверное, миссис Ли сейчас отдыхает у себя в комнате, а Джейми играет с Энни. Но, по крайней мере, в кухне тепло. А ей очень хотелось согреться.

Спотыкаясь на неровном полу, она услышала за спиной смех и слова Джералда:

— Это просто шутка, Сай. Я не хотел ничего плохого.

Ответа Саймона она уже не расслышала.

Оливия резко остановилась у края кухонного стола, недоумевая, почему большое, удобное помещение кажется совершенно незнакомым. В воздухе витал запах шоколадного бисквита, в духовке что-то булькало. Она испытывала головокружение, как будто внезапно очутилась на другой планете.

Ошеломленная женщина стояла в центре кухни и смотрела на уютные красные светильники. Все здесь было таким чистым, таким аккуратным. Не в пример хаосу, творившемуся в ее голове.

Саймон не пошел за ней. Занят разговором с Джералдом? Или ему на нее наплевать?

Оливия нерешительно пересекла кухню. На колышке у двери висел старый черный прорезиненный плащ. Она сняла его и надела на себя.

Небо казалось оловянно-серым, дождь не прекращался. Но на улице были свежий воздух и бодрящий ветер. Может быть, холод позволит ей привести мысли в порядок. Может быть, вдали от дома и мужа она сумеет решить, что ей делать. Ради Джейми, ради себя… и ради Саймона.

Саймон не мог думать, что они с Джералдом…

Оливия вздернула подбородок. Пусть думает все, что хочет. Она знает правду. Если он поверит этому, то поверит чему угодно. А это значит… Она испустила тяжелый, болезненный вздох. Это значит, что между ними все кончено. Навсегда.

Медленно, словно он весил тонну, Оливия подняла капюшон, надела его на голову и шагнула в серую пелену дождя.

Ударивший в лицо ветер заставил ее зажмуриться. Она вдохнула сырой холодный воздух и заставила себя идти. Оливия двинулась по тропе вдоль подъездной аллеи, миновала раскидистые липы у ворот и пошла по дороге. Дойдя до первого поворота, она остановилась.

До самой опушки леса тянулись поля, скорее туманно-серые, чем зеленые. Под влиянием внезапного побуждения, продиктованного болью и воспоминанием об ином, более светлом и счастливом дне, она перелезла через ограду и пошла к деревьям. Черный плащ бешено полоскался на ветру.

В лесу было темно. Мягкая земля была устлана сосновыми иголками и листьями, поэтому здесь было менее сыро, чем в открытом поле. Когда Оливия добралась до поляны, на которой впервые увидела Саймона, она сильно дрожала, а в животе раздавалось голодное урчание.

Все здесь было по-другому.

Что она тут делает? Неужели она сошла с ума? Мох промок насквозь и перестал быть мягким как бархат. А небо становилось все более темным. Скоро наступит ночь.

Сегодня здесь не появится никакой высокий мужчина с маленькой собачкой, чтобы навсегда изменить ее жизнь. Впрочем, она уже изменилась. Бесповоротно.

Эмма как-то сказала, что в детстве считала лес Шерраби волшебным. Возможно, так оно и было. Но сегодня здесь волшебством и не пахнет. Только нарастающая темнота и непрекращающийся дождь.

Оливия покачала головой, заправила за ухо промокшую прядь и повернула обратно. Бегство ничего не решало. Нужно вернуться в поместье, подойти к Саймону и сделать все, что нужно. Чего бы это ни стоило.

Оливия закрыла глаза, борясь с соблазном заплакать. Она знала, чего хочет Саймон. Знала с того момента, как он выставил ее из своего кабинета в мир, где ветер не леденил лицо и дождь существовал только в воображении.

Когда она добралась до опушки, почти совсем стемнело. Даже белые стволы берез начинали чернеть. Она поскользнулась, задела каблуком за корень, вытянула руки, чтобы схватиться за ветку, но промахнулась и поймала лишь пустоту.

С криком, который тут же унес ветер, она упала лицом в грязь, смешанную с мокрыми листьями.

Ее последняя мысль перед тем, как потерять сознание, была о том, что если она не встанет и не выберется отсюда, то замерзнет насмерть и больше никогда не увидит ни Саймона, ни Джейми.

Джейми, ее маленький светловолосый Джейми, с таким нетерпением ждет Рождества! Она не может, не имеет права испортить ему праздник. Выбора нет. Она обязана встать. Обязана выбраться из этого сырого леса, пока не стала его частью.

Схватившись за пучок мокрой травы, Оливия попыталась подняться на колени…

Когда ей это удалось, песик с хвостом, напоминавшим малярную кисть, измазанную коричневой краской, тревожно лизнул ее в лицо.

Злой и обиженный Джералд очутился на ступеньках. Крепкая рука кузена держала его за воротник куртки. Он быстро убедился, что не получит в поместье ни единого фунта для уплаты последних карточных долгов, и отбыл восвояси, не высказав намерения остаться на ночь.

Саймон отряхнул руки и отправился на поиски Оливии. Когда он видел жену в последний раз, та направлялась на кухню.

— Оливия, — окликнул он, открывая дверь, — кажется, я сказал тебе…

Он умолк. Оливии здесь не было. Как и миссис Ли, хотя из духовки доносился запах, от которого бежали слюнки.

Что ж, ладно. Тем лучше. Он воспользуется этим временем, чтобы успокоиться. И найдет для этого множество способов.

Саймон готов был вернуться в кабинет, когда услышал, что кто-то скребется в дверь черного хода.

Конечно, Риппер прибежал с дождя. Саймон впустил пса, а вместе с ним порыв холодного шквалистого ветра.

— Что, промок, малыш? — Он наклонился, почесал Рипа за ухом, выпрямился, и в этот момент Рип потащил его к двери.

— Не будь дураком, — сказал ему Саймон. — Мы там вымокнем до костей.

Риппер гавкнул, описал круг и снова ринулся к дверям. Когда хозяин не откликнулся, он слегка зарычал и схватил Саймона за левую штанину.

— Что за чертовщина? — воскликнул Саймон, когда Рип потянул ткань на себя.

Рип потянул снова. Саймон нахмурился и посмотрел на него сверху вниз.

— Похоже, это послание, — пробормотал он. — Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? На улицу?

Риппер отпустил его, гавкнул и снова заторопился к двери.

— Оливия? — спросил Саймон. — Ты это хочешь сказать? Она там?

Пес трижды обернулся вокруг своей оси и гавкнул еще раз.

Саймон прислушался к шуму дождя за окном, наклонился и потрепал Риппера по мокрой голове.

— Молодец, — задумчиво сказал он. — Хорошая собака.

Неужели она ушла? Разве такое возможно?

Рип зарычал, и Саймон принял решение.

Секунду спустя он оказался в гардеробной и начал искать непромокаемую куртку, но затем передумал и вернулся в коридор.

Вдруг Оливия дуется у себя в спальне, а Рипу просто приспичило погулять?

В дождь? Едва ли. А Оливия не любит дуться. Ладно, на всякий случай надо проверить…

Черт побери. Саймон схватился за перила и побежал наверх, прыгая через три ступеньки.

Спальня жены, куда он вошел без стука, была такой же спокойной, опрятной и потрясающе женственной, как ее хозяйка. Но совершенно пустой.

— О'кей, Рип, — сказал он псу, жавшемуся к его ногам. — Ты победил. Пошли.

Он не мог терять время. И не желал давать волю воображению. Что-то случилось в самый мерзкий вечер за всю эту осень. Случилось с Оливией. Его женой. Саймон тяжело вздохнул и с шумом захлопнул за собой дверь спальни.

Две минуты спустя, сунув в карман фонарь, он вслед за возбужденным Риппером вышел из дому. Начиналась буря.

Саймон без труда успевал за маленьким Рипом, бежавшим через поле к лесу, тем более что тот снова и снова возвращался к хозяину, убеждаясь, что он идет следом. Но спустя какое-то время Саймон стал подумывать, что гонится за призраком. Точнее, за глупой собакой, без юмора подумал он.

Чего ради Оливия — упорная, практичная, разумная мать-одиночка, прекрасно знающая что почем — вдруг ни с того ни с сего потащится в лес? Тем более вечером, да еще в бурю? Неужели ей не страшно, как всем нормальным людям? Или он просто обманывает себя?

Он прочитал ее дурацкий дневник, но это вовсе не значило, что он знает ее.

Саймон всмотрелся в темноту. Если он все же найдет ее и она будет не слишком напугана, он выскажет Оливии все, что думает о ней, о ее глупостях и дурацких поступках…

Стоп. Он откинул со лба мокрые волосы. О чем он думает? Оливия не дура. Она не виновата в разыгравшейся драме. Виноват он сам, приняв слишком близко к сердцу проделки Рипа.

Когда порыв дождя ударил его в лицо, у Саймона окаменел подбородок. Риппер тявкнул и исчез в лесу.

Саймон пожал плечами и пошел за ним.

Он сделал всего несколько шагов и споткнулся обо что-то, лежавшее на тропе. Сухая ветка? Он направил луч на землю и увидел, что темная куча, свернувшаяся у его ног, вовсе не сухая и вовсе не ветка.

У кучи было бледное грязное лицо и глаза, полные боли.

— Оливия! — ахнул он. — Оливия! О боже! Какого дьявола ты с собой сделала?

— Кажется, сломала лодыжку, — ответила она.

К его крайнему удивлению, Оливия улыбалась.