Невесты Шерраби

Глава 2

Он солгал ей. Саймон взял линейку, снова положил ее на тщательно убранный письменный стол и уставился на виноградную лозу, обрамлявшую окно его кабинета.

Проклятье! Он не хотел лгать. В принципе он не против лжи; в его работе без этого обойтись нельзя. Но в жизни он старался быть честным. До сегодняшнего дня. Пока не познакомился с Оливией.

Он снова поднял линейку и медленно покрутил ее в руках. Эта независимая, стойкая женщина была так потрясена, так отчаянно взволнована, что было немыслимо подтвердить ее худшие опасения. Саймон сам был достаточно скрытным человеком и хорошо понимал ее.

Здесь ложь была самым мудрым и человечным выходом из положения.

Саймон нетерпеливо постучал линейкой по краю стола. Конечно, он поступил правильно. Наверное, Оливия Нейсмит ушла раздосадованная, но не опустошенная знанием того, что чужой человек залез сапогами к ней в душу.

Едва ли она когда-нибудь узнает правду. Частые встречи в деревне им не грозили. Он приезжал сюда редко, а когда приезжал, надолго не оставался. Пристальное любопытство местных жителей к его персоне вынести было трудно.

Теплый летний ветер теребил лозу за распахнутым окном. Саймон закрыл глаза. Случай с дневником не имел никакого значения. Он глубоко вздохнул, заставив себя расслабиться, откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову и посмотрел на потемневшую от времени балку.

И все же будет жаль, если он больше не увидит Оливию. Сильная женщина, привыкшая рассчитывать только на себя и не любящая внешних эффектов. Определенно стоящая внимания. Выло бы забавно ее поддразнить. Но она действительно не в его вкусе. Со времен Сильвии он предпочитал голубоглазых, бледных, бесплотных сирен, не слишком отягощенных мозгами. С такими женщинами ему не грозила опасность потерять голову. Алтея Каррингтон-Коутс подходила под это описание тютелька в тютельку.

Напротив, Оливия была хоть и бледной, но отнюдь не бесплотной. И мозгов у нее хватало… для женщины. Саймон не сомневался: посмей он высказать в ее присутствии эту мысль, полную мужского шовинизма, Оливия в ту же минуту потребовала бы, чтобы с него сняли скальп.

Себастьян усмехнулся, придвинул кресло к столу и включил компьютер. Как бы там ни было, скорая встреча с Оливией ему не грозит. Как и с Алтеей, которая с нетерпением ждет его возвращения в город, предвкушая приемы и прочие развлечения, и злится, что он столько времени торчит в деревне. При этой мысли усмешка Саймона исчезла.

Он решительно положил пальцы на клавиатуру. Отпуск отпуском, а дела клиентов прежде всего.

Десять минут спустя, когда он с головой углубился в работу, хлопнула дверь. Он немедленно опустил руки. В этом доме хлопал дверью только один человек.

Тут же в холле началась суматоха.

— Ох! Ох, мисс Эмма! Вы напугали меня до полусмерти! — В голосе Энн Кут слышались радость и удивление.

— Извини, Энни, — ответил другой голос, молодой и не такой пронзительный. — Никого поблизости не было, вот я и вошла.

— И правильно сделали. Вот мистер Саймон удивится! И обрадуется.

Услышав шум, мистер Саймон закрыл клавиатуру крышкой и встал. Он вовсе не был удивлен. От Эммы можно было ждать чего угодно. А что до радости, то это зависело от цели ее визита.

— Привет, Эмма, — сказал он, выходя в холл как раз в ту минуту, когда Энни побежала готовить комнату для его кузины. — А я думал, ты в Греции. Что случилось на этот раз?

— Ничего не случилось, — театрально развела руками Эмма. — Всего-навсего маленькая неприятность. Ари привез меня в Скирос и уснул.

— Оно и к лучшему, — пробормотал Саймон.

— Ох, Саймон, не будь таким брюзгой! — Эмма пробежала через холл и бросилась в его объятия.

Саймон погладил кузину по светлым волосам и бережно снял ее руки со своей шеи.

— А ты, Эмма, не будь такой простофилей. Зачем ты вообще связалась с этим Ари?

— Сама не знаю. Наверное, хотела повеселиться. Он знаменитый, забавный и… ну, ужасно красивый. Но когда мы туда приехали, он ничего не захотел. Совсем ничего. Только ездил со мной на всякие приемы, хвастался мной направо и налево и позволял нас снимать фоторепортерам. А как только мы возвращались на виллу, он начинал пить и включал телевизор. Он зануда, Саймон. Самый знаменитый актер в Европе, но ужасный зануда.

Саймон скрыл усмешку.

— Еще больший, чем твой старый и мрачный двоюродный братец? Кстати, — тут он и вправду стал мрачным, — ты уверена, что этот тип не наградил тебя наследником рода Колфаксов или венерической болезнью?

— Ох, Саймон. Не будь таким…

— Занудой? — подсказал Саймон.

Эмма хихикнула.

— Нет. Просто… ох, я не знаю. Ну, таким, какой ты есть. Не занудой, но… очень правильным. Сам знаешь. Чересчур нормальным.

— Благодарю, — сказал Саймон. — Кто написал: "Не поздоровится от этаких похвал"?

— Шекспир, наверное. Он написал все, что люди цитируют, но не помнят, откуда они это взяли.

— Гмм… Не лишено смысла. Эмма, что привело тебя сюда?

— Просто не придумала, куда еще податься. — Она расстегнула черный плащ с алой подкладкой и картинно перекинула его через плечо. — Как только наши фотографии появились во всех газетах, Ари не захотел меня видеть. Он сказал, чтобы я ехала домой и поискала себе кого-нибудь помоложе.

— Понимаю. — Саймон внимательно посмотрел на свою юную кузину. Да, все признаки налицо. Бледная кожа, чересчур яркая улыбка, блестящие глаза. Эмма сделала очередную ошибку. В двадцатый или тридцатый раз связалась с мужчиной, абсолютно не соответствующим ее живому порывистому характеру.

Ари был стареющей кинозвездой с приличным банковским счетом. А Эмма — светской бабочкой, жившей на деньги своих поклонников.

Так, во всяком случае, считали большинство ее родственников.

— А ты не думала вернуться домой, в Нью-Йорк? — спросил он, заранее зная ответ.

— Ну, думала, — призналась Эмма. — Но сначала мне хотелось посмотреть, что ты тут делаешь.

Саймон подавил вздох. Иными словами, кузина узнала, что он здесь, в Шерраби, и примчалась, надеясь что-нибудь узнать о Заке. Даже Эмма не дерзнула обратиться к его партнеру напрямую.

Никто в семье об этом не говорил, однако все знали, что Эмма в возрасте шестнадцати лет страстно влюбилась в Зака Кента. С тех пор прошло восемь лет, но она так и не дождалась от него ни одного знака внимания. Саймон частенько подумывал, что коллекция неподходящих партнеров, собранная ею за эти годы, была всего лишь красной тряпкой, предназначенной для неповоротливого быка. Ари был последним экземпляром в этой коллекции. Но Зак, который был на девять лет старше Эммы и обладал куда менее внушительной родословной, по-прежнему не обращал на ее чувство никакого внимания.

— Раз уж ты спрашиваешь, так и быть, отвечу, — сказал ей Саймон. — Стараюсь не делать ничего. Я в отпуске.

— Ох… И кто же тебя замещает?

— А ты как думаешь?

— Зак?

По тому, как Эмма произнесла имя его партнера, Саймон понял — ничто не изменилось. Она все еще сходит по нему с ума.

Себастьян кивнул.

— Конечно. А как только я вернусь в Лондон, он улетит в Штаты. Там у него есть пара новых контрактов.

— Куда? — жадно спросила Эмма. — Куда именно в Штаты?

Саймон заколебался. Если сказать ей, что Зак собирается остановиться в лонг-айлендском доме ее родителей, она пулей сорвется с места, прилетит в Нью-Йорк и спутается с первым встречным — до тех пор, пока Зак не вернется в Англию. Едва ли Кент скажет ему спасибо. Он терпел Эмму, но не пылал к ней особой любовью. С другой стороны, Зак уже взрослый. Он может сам позаботиться о себе. И об Эмме тоже.

— В Нью-Йорк, — ответил он, приняв решение. — Зак полетит в Нью-Йорк. И на то время, пока твои родители будут гостить в Сан-Франциско, остановится в "Дубах".

Нельзя сказать, чтобы Саймон был не рад Эмме. Просто когда заканчивалась ее очередная несчастная связь — а часто и еще до того, — кузина имела привычку впадать в меланхолию. А после отпуска у него не будет ни времени, ни желания возиться с нею.

— Ох, — сказала Эмма с беспечностью, которая никого не могла обмануть. — Именно тогда я и собиралась вернуться домой.

— Возможно. Думаю, Энни уже приготовила тебе комнату. Полагаю, что ты останешься здесь, пока я не вернусь в город?

Эмма засмеялась.

— Правильно понимаешь. Мистер Казинс уже носит туда мои вещи.

Ага… Это объясняло, почему холл не завален дорогими чемоданами, теннисными ракетками и дорожными сумками от "Харродс" и "Мейси"[2]. Эмма никогда не путешествовала налегке.

— Тогда увидимся за обедом. — Саймон собрался вернуться к себе в кабинет.

— Да, конечно. Саймон…

— Что?

— Ты не видел Джералда?

— Нет. И возношу за это хвалы Господу каждое утро и каждый вечер.

— Саймон! Он твой кузен…

— Знаю. Потому и благодарю Бога. Если бы я увидел Джералда, то только потому, что ему нужны деньги.

— Джералд не такой плохой. Просто немножко…

— Беспомощный, — закончил Саймон. — Безответственный. Гвоздь в…

— Да, но это не его вина. Тетя Дженни и дядя Роджер готовы были достать для него луну с неба. Разве он виноват, что его родители так рано умерли?

— Нет. Он виноват лишь в том, что промотал довольно значительное наследство, а сейчас — должен сказать, без особого успеха — покушается на мое. Разве он не обращался к тебе за помощью?

— Обращался, но мама и папа выплачивают мне ежемесячное содержание, а в "Ярмарке моды" за мои статьи ничего не платят…

— Ума не приложу, почему, — пробормотал Саймон.

Эмма показала ему язык.

— Свинья ты, — любовно сказала она. — Я была в Скиросе, а там не у кого брать интервью. Во всяком случае, об одежде. Но дело не в этом. Просто у меня нет такой суммы, которая требуется Джералду.

— Требуется?

— Ну, которую он хочет получить. Во всяком случае, у меня столько нет.

— Сомневаюсь, что такая сумма вообще есть у кого-нибудь на свете, — буркнул Саймон. Беспечность Эммы в финансовых вопросах действовала ему на нервы. Впрочем, это его не касалось. — На твоем месте я бы не стал переживать из-за Джералда, — сказал он. — Когда я слышал о нем в последний раз, он бросал пылкие взгляды на очередную одинокую вдову.

— Держу пари, что не только взгляды, — хихикнула Эмма.

— Эмма, веди себя прилично! — сурово сказал Саймон, но уголок его рта предательски пополз вверх.

Эмма снова хихикнула. Саймон сослался на то, что ему нужно закончить отчет, и пошел к себе, оставив кузину в холле.

Часок-другой Эмме придется самой заботиться о себе. Черт побери, если бы сестра немного остепенилась и занялась интервью и статьями о моде, на которые была такая мастерица, она легко могла бы содержать себя. Но Эмма не ударяла для этого палец о палец. Была слишком занята тем, что кружила мужчинам голову. Если бы любимые дядюшка и тетушка были чуть поумнее, они бы урезали ей ежемесячное содержание.

Позади раздались легкие шаги. Саймон обернулся и увидел бегущую вверх по лестнице стройную фигуру в сапогах и юбке в обтяжку, с перекинутым через плечо плащом.

Он долго смотрел ей вслед. Да, поглядеть было на что. Внешность фотомодели, коротко стриженные светлые волосы, изумрудные глаза (благодаря контактным линзам, а не от природы). Определенно было. Но штучка еще та. Настоящее наказание. Так и будет порхать по жизни, мечтая о Заке и не желая задумываться о будущем.

Одно утешение — она все же лучше, чем Джералд, который почему-то убежден, что мир перед ним в долгу.

Саймон угрюмо сидел за письменным столом. Присутствие Эммы все осложняло. Едва ли его отпуск окажется таким безоблачным, как он думал, когда говорил надувшейся Алтее, что хочет немного побыть в одиночестве.

Поднявшись в желто-белую спальню, которую она всегда занимала в Шерраби, Эмма бросила плащ и сумку на кровать и подошла к окну.

Ничто не изменилось. Недавно скошенный газон был таким же ухоженным, как всегда, а озеро таким же зеленым. Она улыбнулась и облегченно вздохнула. Все в Шерраби осталось таким же, как в тот день, когда она отсюда уехала. Другие места и их обитатели менялись. Но только не Шерраби. Милый, предсказуемый Шерраби. Ее первый и самый любимый дом. Она не могла сказать, что не любит "Дубы". Но всю свою жизнь Эмма сновала между двумя континентами, повинуясь отцу-американцу и его деловым замыслам. Шерраби, где родились ее мать и она сама, был для нее символом постоянства.

Кроме того, именно здесь она впервые встретила Зака, свою неизменную любовь. Что бы ни случилось. И что бы ни думал об этом он сам.

Эмма вытерла глаза и посмотрела на подернутое рябью озеро.

Именно здесь она стояла в тот день, когда Зак, на котором не было ничего, кроме плавок, вышел из озера. Капли воды блестели на его смуглой, как у цыгана, коже и иссиня-черных волосах, развевавшихся по ветру. Он отряхнулся на манер Риппера, встал, откинул голову и вытянул руки навстречу солнцу. На миг Эмме показалось, что перед ней не современный мускулистый молодой человек, а древний кельтский жрец, возносящий жертву богам. Она вздрогнула, натянула белое летнее платье, выбежала из комнаты и заторопилась вниз.

Эмма добралась до террасы как раз в тот момент, когда ее кельтский жрец поднялся наверх. Он замер, держа руку на перилах.

— Привет, — сказал он тем низким медовым голосом, в который Эмма немедленно влюбилась. — Кто вы?

— Я Эмма Колфакс, нью-йоркская кузина Саймона и Мартина. А вы кто?

— Зак. Зак Кент. Я друг Саймона. Мы работаем вместе.

— О, значит, вы тоже трудитесь на правительство. Саймон говорит, что в этом нет ничего интересного.

— Саймон прав. — Красивые белые зубы тут же исчезли за плотно сжатыми губами.

Эмма вздохнула. Саймон тоже держал рот на замке, когда она спрашивала его о работе. С Мартином, его старшим братом, было куда веселее. Он рассказывал о сельском хозяйстве — лошадях, овцах, тракторах, живущих на фермах арендаторах и о том, как растить свиней.

— Где вы живете? — спросила она Зака.

— Раньше жил в Абердине, а теперь переехал в Лондон.

Так вот откуда у него такой певучий голос! Это шотландский акцент. Значит, в другое время, в другом веке он действительно мог бы быть языческим кельтским жрецом. Правда, сейчас, когда она увидела Зака вблизи, выяснилось, что он ненамного выше ее ростом и что в его квадратной челюсти и твердых чертах лица больше древней воинственности, чем святости, подобающей жрецу.

Ей хотелось прикоснуться к этому лицу, погладить длинные черные волосы…

— Не хотите еще поплавать? — предложила Эмма, пытаясь казаться непринужденной. — Я сбегаю за купальником. — Ей нужно было во что бы ни стало остыть.

Зак покачал головой.

— Нет. Я хочу полежать на солнце и поспать.

— Я лягу с вами, — быстро сказала Эмма.

У Зака расширились зрачки, а затем он ворчливо сказал:

— На вашем месте я бы не говорил таких вещей.

Он повернулся к ней и ушел в дом.

Примерно по той же схеме проходили все их свидания. Зак был вежлив, дружелюбен, но сдержан и упорно отказывался от любого времяпрепровождения наедине с Эммой.

По прошествии некоторого времени Эмма уже и сама не знала, объясняется ли ее чувство оскорбленным самолюбием, поскольку Зак был единственным, кто регулярно отваживал ее, или тем, что он был самым привлекательным мужчиной, которого Эмма когда-либо встречала. Как бы то ни было, она хотела его. И поклялась, что в один прекрасный день добьется своего. В этот день он проснется и поймет, что тоскует по ней.

День, о котором она так долго мечтала, наступил в то лето, когда ей исполнилось девятнадцать. Но все вышло совсем не так, как она надеялась.

Мартин умер за год до этого, хозяином поместья стал Саймон, и Зак приехал из Лондона, чтобы обсудить возможность стать деловым партнером своего друга.

Эмма не видела Зака больше года, все это время не испытывала недостатка в кавалерах и убедилась, что не лишена привлекательности. Зак больше не сможет сопротивляться ее чарам. На этот раз он заметит ее. На этот раз Зак Кент так просто от нее не отделается.

Она дождалась тихого вечера в конце мая. Зак приехал на уик-энд в Шерраби и после обеда в субботу сказал Саймону, что пойдет прогуляться. Саймон, привыкший, что его друг любит одиночество (сам Зак объяснял это тем, что вырос в маленьком каменном домишке с семью братьями и сестрами), только кивнул.

Эмма тут же приняла решение.

Когда Саймон углубился в бумаги, она надела длинный кардиган бутылочного цвета, сменила туфли на сандалии и пошла следом за Заком. Она издалека увидела, как Кент скрылся в деревьях.

Лесная тропа имела форму полумесяца. Это значило, что, если Зак не повернет назад, он окажется в одном-единственном месте.

Эмма прошла полем, время от времени наклоняясь, чтобы сорвать лютик или ромашку, и дождалась, пока Зак действительно не дошел до конца тропинки и не пустился в обратный путь.

Ее расчет оказался правильным.

Пока Зак обходил поворот, мурлыча себе под нос что-то мрачное, как озеро Лох-Ломонд, Эмма выбросила свои лютики, сунула руки в карманы кардигана, наклонила голову, внезапно заинтересовавшись собственными ногами, и врезалась прямо в грудь своей ничего не подозревавшей жертвы.

Зак, захваченный врасплох, но обученный реагировать мгновенно, тут же схватил ее. Не успела Эмма опомниться, как оказалась лежащей навзничь на ложе из иголок и пыли.

Колено Зака находилось в угрожающей близости от ее горла.

Эмма ошеломленно замигала. Произошла накладка, решила она, глядя в гневные темные глаза, дышавшие убийством. Учитывая происхождение Зака, в это можно было бы поверить, если бы он чуть меньше владел собой.

Кент отвел колено сразу же, как только увидел ее лицо.

Эмма подняла голову. Все было цело, если не считать нескольких синяков. Но такой возможностью было грех не воспользоваться.

— Ox… Ox, Зак, — застонала она. — Пожалуйста… Я не думала… Ой, нога! Наверное, она сломана.

Зак быстро опустился на колени, взял левую лодыжку Эммы и начал бережно ощупывать ее.

Ммм… У него были чудесные руки. Большие, крепкие и теплые. Она дождалась, пока эти руки не добрались до ее бедра, а потом слабо сказала:

— Я думаю, у меня сломана правая нога.

Зак резко прервал осмотр и сел на корточки. Когда он посмотрел ей в лицо, Эмма закорчилась как червяк и отвела глаза.

— Понятно, — сказал он без всякого выражения.

— А ты не будешь проверять вторую ногу? — спросила Эмма.

— Для чего?

— А вдруг она сломана?

— Едва ли там есть что-нибудь, кроме пары синяков, которые ты вполне заслужила. Какого черта ты шляешься там, где нет ни души?

Эмма недаром была звездой в школьном драмкружке, а позднее в колледже. Две большие слезы навернулись ей на глаза и потекли по щекам.

Зак чертыхнулся.

— Я сделал тебе больно?

— Немножко. — Эмма шмыгнула носом и одарила его улыбкой, с какой леди Джейн Грей шла на эшафот.

— Извини, — сказал Зак.

— Не за что. Это я виновата.

— Да, — согласился он. — Давай посмотрим, сможешь ли ты стоять. — Зак поднялся и протянул ей руку.

Эмма приняла ее.

— А как же сломанная нога?

— Если сможешь стоять, значит, она не сломана. — Он дернул Эмму за руку, и девушка неохотно поднялась.

— Так я и думал. Ничего не сломано, — сказал Кент таким тоном, словно был убежден, что небольшой перелом пошел бы ей только на пользу.

Эмма зашаталась и потянулась к левому колену.

— Наверное, я потянула мышцу…

— Едва ли. По-моему, все в порядке. Малость в пыли, а к кардигану прилипли иголки. Но жить будешь.

Эмма хмуро покосилась на Зака, зашаталась снова и ухватилась за его руку.

— Не та нога, — сказал Зак, когда Эмма вытянула левую ногу и поморщилась. — У тебя сломана другая. Забыла?

Черт бы его побрал…

— Что же ты не смеешься? — спросила она.

— Было бы над чем. Не вижу ничего смешного в девчоночьем притворстве.

— Я не притворялась! — воскликнула Эмма. — И через неделю мне будет девятнадцать!

— В самом деле? Никогда бы не подумал.

На его лице не было и тени улыбки. Зак смотрел на нее как на надоедливое насекомое, которое испортило его прогулку.

Разочарованная, смущенная и не привыкшая к отказам, Эмма сердито сказала:

— Я женщина, Зак Кент. И могу это доказать.

— Сомневаюсь, маленькая мисс Серебряная Ложка[3]. Зачем трудиться взрослеть, если все, что вы хотите, достается вам за прекрасные изумрудно-зеленые глаза? — Он наклонился вплотную. — На этой неделе они зеленые, верно?

Эмма яростно уставилась на него.

— Зачем ты мне все это говоришь, Зак?

Зак пожал плечами и решительно сказал:

— Чтобы ты понимала… Женщина — это кто-то вроде моей сестры Мораг, которая воспитала нас восьмерых после смерти матери. Или другая моя сестра Катриона, которая ухаживает за умирающими детьми. — Он снял ее пальцы со своей руки и подтолкнул Эмму. — Иди. Скоро стемнеет.

Он был прав. Ветер стих, деревья не шумели, и безмолвие нарушалось только их дыханием. В воздухе пахло землей и летом. Эмма прислушалась к тишине, и тут ее терпение лопнуло.

Ну, она ему покажет! Покажет этому ханже, этому ублюдку! Она не виновата, что у ее отца куча денег и что ей не пришлось расти в трущобах!

Она остановилась, развернулась и направила кулак в нос Зака.

Кент удивленно заморгал и перехватил ее запястье. Она подняла другой кулак, но и его постигла та же участь. И тут он засмеялся.

— Леди-боксер! — фыркнул он. — Кто бы мог подумать? Малышка Эмма, ты хотела расквасить мне нос?

— Да, — сказала Эмма, весь гнев которой сразу улетучился. Она довольно улыбнулась. — Я хотела. Но ты все испортил.

Его глаза блеснули так, что у Эммы похолодело в животе.

— Хочешь попробовать еще раз?

— Нет. — Она взвесила шансы. — Лучше я тебя поцелую.

Блеск в его глазах потух, и Зак в ту же секунду отпустил ее.

— О нет, — сказал он, качая головой. — Нет, юная леди Колфакс. Поищите себе для поцелуев кого-нибудь другого.

Но Эмма не хотела искать никого другого. Зак в темном рыбацком свитере, Зак с таинственными впадинками на щеках был именно тем мужчиной, которого она хотела. Единственным, кого она когда-нибудь хотела. И если она не попытается завоевать его сейчас, на вторую попытку у нее просто не хватит смелости.

Не давая себе времени подумать, Эмма шагнула вперед, обеими руками обвила его талию и прижалась губами к губам. Под ногами хрустнула веточка.

Зак не двигался, не отвечал и не реагировал. Эмма спустила руки ниже, ощутила его твердые ягодицы, раздвинула губы и высунула язычок. От кожи Зака исходил слабый запах соснового бора.

Он со свистом втянул в себя воздух, выдохнул… и вдруг возвратил поцелуй так умело, что она ахнула бы, если бы была на это способна.

Она целовалась и раньше. Но этот поцелуй ничем не напоминал прежние. Это был поцелуй мужчины, который знал, что он делает, и доказывал это. Затем он отстранил Эмму и спросил:

— Ты этого хотела?

Эмма не могла смотреть ему в глаза. Да, именно этого она и хотела. И в то же время нет. Потому что, хотя от поцелуя Зака у нее закипела кровь и отнялись ноги, в нем не было страсти. Он был умелым, но равнодушным. Да, в конце концов Кент поцеловал ее. Но этот поцелуй не имел никакого значения. Потому что сам Зак был в это время за тридевять земель отсюда. Он невольно — или скорее вольно — заставил Эмму почувствовать себя глупой девчонкой. И безнадежно одинокой.

Она остановилась и подняла глаза.

— Нет, — сказала Эмма, ухватившись за молодую березку. — Это не то, чего я хотела. Думала, что хочу, но вышло совсем не так.

— И слава богу, — ответил Зак.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не слепой, девочка. Замечать все — моя профессия. Я догадывался, что ты что-то замышляешь. — Он сделал шаг назад. — Я почти на девять лет старше тебя. Поверь мне, мы подходим друг другу так же, как Волк и Красная Шапочка. Вот… — Он сунул руки в карманы и попытался улыбнуться. — Я сумел доказать это? Если сумел, то когда-нибудь мы сможем стать друзьями.

Но Эмма хотела совсем другого. Зак унизил te и сделал это совершенно сознательно, чтобы дать ей урок. Теперь она это понимала. Но если Кент думал, что добился успеха, то он ошибся. Она вынесла из этого урока только одно: если бы Зак Кент захотел лечь с ней в постель и сделал это, она была бы на седьмом небе. Такое счастье стоило того, чтобы его ждать.

Зак мог не верить в это, но Эмма знала, что будет ждать сколько понадобится.

Правда, вскоре это знание подверглось суровому испытанию. Через три месяца после их свидания в лесу Зак во всеуслышание объявил, что он женится. На женщине, с которой познакомился в поезде.