Ничего особенного (СИ)

Часть 3

Вера лежала спиной к стене и ковыряла ногтем дырку. Обои уже были прорваны. Она дошла до штукатурки, которая сыпалась на пол, как мука, пачкая край постели. Женщина все скребла и скребла стену, как будто пыталась пробуравить окошко в другой мир, где нет боли, невыносимой тоски и одиночества. Где она с маленьким сыном играет на солнечной зеленой лужайке. Вера слышит его смех, бегает за малышом, догоняет его, хватает на руки и подкидывает вверх. Мальчик щуриться от яркого солнца, протягивает к маме ручки и улыбается…

В дверь кто-то осторожно постучал. Вера не реагировала. Вошла мама:

— Доченька, родная моя. Прошу тебя, поешь хоть немножко. Ты уже третий день ничего не кушаешь. Давай я тебе сюда принесу, если ты не хочешь на кухню идти.

Вера молча продолжала скрести стену.

Снова послышалось топтание у дверей:

— Верочка, может, сама покормишь Катю. Она скучает по тебе, плачет. Пойдем, дорогая моя, отвлекись хоть ненадолго от грустных мыслей. Что же делать?! Надо же как-то жить.

— Выйдите, пожалуйста, из моей комнаты. Я не хочу есть, — сказала Вера хриплым голосом, не оборачиваясь. Она продолжала свою монотонную работу, как заключенный, стремящийся сделать лаз на свободу.

Женщины вышли. За дверью послышался плачь Татьяны Васильевны:

— Господи, Нонна! Она, по-моему, с ума сходит. Даже Катя ей не интересна. Что же делать?!

— Ничем мы ей не поможем, — отвечала няня. — Верочка должна это пережить. Другого способа нет.

Вера вдруг откинулась на спину, глядя незрячими глазами в потолок. Ей показалось, что она тонет, медленно погружается на дно озера, заросшего ряской и тиной. Все события в сотый раз поплыли перед ней, заставляя снова и снова ощущать животный страх и панику.

После приезда в клинику Веру обследовал врач.

— Тазовое предлежание плода и очень слабое сердцебиение. Понаблюдаем, если не перевернется ребенок, придется делать кесарево. А сейчас постарайтесь успокоиться и ни в коем случае не вставать. Санитарка подаст Вам судно, если понадобиться.

— Спасибо, доктор, — сказала Вера. Она почувствовала, что боль немного отпустила. Женщина без конца ощупывала живот, пытаясь услышать шевеление сына. Он был такой активный в последнее время, бил маму ножками, толкал головкой. А теперь притаился. Лежал тихо, без движений. Это пугало Веру.

Пришла Мария.

— Ну, как ты? Болит что-нибудь?

— Вроде бы легче стало. Доктор сказал: «Тазовое предлежание плода». Неужели он перевернулся после того, как я Катю поймала? Мой гинеколог говорила, что сынок правильно лежит — головкой вниз.

— Возможно, — ответила Маша, — испугался, наверное. Катя же ножками ударила прямо тебе вниз живота. Вот и перевернулся от греха подальше. Ничего. Время у тебя еще есть. Обратно повернется. А у меня уже завтра срок рожать. Так боюсь! Уже потягивает спину. Чувствую, скоро начнется.

— Маша, клиника же платная. Сколько я примерно должна? Дорого, наверное, здесь лежать? Не говоря уже о родах?

— Не беспокойся. Если что, у Каримова возьмем взаймы. Потом отработаешь. Ладно, пошла я к себе в палату. Лечь хочу, что-то трясет меня. Толи со страху, то ли схватки приближаются.

Вера, оставшись одна, снова стала гладить свой живот: «Ну что ты притаился, сыночек, — говорила она своему ребенку. — Повернись, как надо, ты же у меня умничка».

Утром Вера проснулась и не сразу поняла, где находится. Палата, сияющая своей стерильностью, была чужая и неуютная. Женщина вспомнила о вчерашних событиях, произошедших с ней в детском парке и о том, как Маша отвезла ее в платную клинику, где сама лежала на сохранении. Вера позвала санитарку, чтобы та подала судно, но никто не пришел. Кричать на всю больницу постеснялась. Женщина осторожно спустила ноги с постели, встала и, поддерживая снизу живот, направилась в туалет, который располагался здесь же в палате. Умывшись, она вернулась к себе на кровать. Вера чувствовала себя здесь инородным телом, как будто своим присутствием нарушила чистоту и порядок, царившие вокруг.

Ребенок не шевелился. «Маленький мой, чего ты испугался?» — Вера, ощупывала живот, пытаясь определить, где ножки, а где головка малыша.

Вошел врач. Его лицо было угрюмым, под глазами мешки. «Похоже, ночь выдалась горячей», — подумала Вера.

— Вы зачем встали? — почти зло спросил он, вместо приветствия. Его тонкие губы были сжаты и заворачивались уголками вниз, выказывая еле сдерживаемое раздражение.

Вера, не ожидала такого холодного, если не сказать грубого обращения. «Наверное, сердится из-за того, что я не заплатила». Она поспешила успокоить доктора.

— Я готова сейчас перевести деньги за лечение. Скажите, сколько я Вам должна?

— Разве я говорю Вам про деньги? Я говорю, что не надо было вставать. В Вашем положении это опасно.

— Я звала санитарку. Никто не пришел. Не могла же я мочиться в постель.

— Ах, да! — смягчился врач. — Я забыл, что все заняты на операции.

— Доктор, а как там Мария Викторовна Каримова? Еще не родила? — спросила Вера, улыбнувшись.

— Рожает с трех часов ночи. Тяжелые роды. Ребенок большой.

— С трех часов? — ужаснулась Вера. — А сейчас уже девять утра. Бедненькая!

— Хватит причитать. О себе подумайте. Давайте я осмотрю Вас.

Врач приставил фонендоскоп к животу Веры и стал слушать сердцебиение ребенка. Потом выпрямился и сказал:

— Давайте-ка, обопритесь на меня, пойдем потихоньку в мой кабинет. Хочу посмотреть на УЗИ.

Вера поднялась, испуганно глядя на врача.

— Не волнуйтесь, держите меня под руку, — сказал доктор, и они направились в его кабинет.

Дальше события полетели с бешеной скоростью. Доктор после обследования на УЗИ приказал срочно готовить Веру к операции.

— Будем экстренно кесарить, — сказал он. — Глухие и слабые тона сердца.

— Что это значит? — закричала Вера.

— Вот и посмотрим, — сказал доктор. — Лежите, не вставайте. Сейчас придет медсестра и отвезет Вас на каталке в операционную.

Веру везли в операционный блок. Она с ужасом смотрела, как над ней проносятся лампы дневного света, расположенные на потолке больничного коридора. Следила за ними и считала, чтобы не отпустить мысли на свободу. Боялась, что закричит из-за охватившего ее страха за жизнь ребенка.

Когда Вера очнулась от наркоза, у нее все плыло перед глазами.

— Ребенок! — закричала она. — Что с ребенком?

Расплывчатые белые фигуры маячили возле нее и шевелили губами, как рыбы. Вера ничего не слышала. Она снова закричала, ухватила за подол один из ближайших к ней халатов и стала трясти, что есть мочи:

— Что с ребенком?! Покажите мне сына! — Вера пыталась привстать и увидеть, что за сверток лежит на столе, вокруг которого колдуют белые привидения.

Женщина, вся упакованная так, что видны были только строгие глаза, поднесла к Вере этот сверток. Маленькое багрово-синее личико было сморщенным, как у старичка и …мертвым.

— Ваш сын задохнулся. Асфиксия с аспирацией околоплодными водами.

Вера откинулась назад и потеряла сознание.

Похороны проходили, как в тумане. Вера все время отключалась. Ей подносили ватку с нашатырем. Она ненадолго возвращалась в реальный мир и снова теряла сознание. Татьяна Васильевна поддерживала дочь под локоть, и все время кричала: «Держите, держите! Она сейчас упадет!»

Нонна Павловна осталась с Катей дома, чтобы не травмировать ребенка.

Глеб узнал о несчастье. Приехал на похороны и попытался протиснуться к Вере через толпу, чтобы сказать слова соболезнования. Вера — черная, худая, одетая, как монашка, оглянулась на него тяжелыми глазами, посмотрела, как будто пыталась вспомнить — кто это? И снова погрузилась в свое горе, как в болотную трясину, откуда нет возможности выбраться на свободу.

Вернувшись домой, Вера закрылась в своей комнате и не выходила сутки. Мама и Нонна Павловна не знали, что предпринять. Катя рвалась к маме, стучала маленьким кулачком в дверь. Но Вера не вставала с постели и не открывала даже ей.

Сознание женщины никак не могло продвинуться дальше трагического события. Словно кадры страшного фильма, по замкнутому кругу проплывали картины того ужасного дня. Горе схватило Веру за горло железной рукой. Она не могла ни думать, ни действовать. Ей нужно было выплакать тяжесть, лежащую у нее на душе мертвым грузом, но слезы не шли к ней. Глаза высохли, как два заброшенных в пустыне колодца. Казалось, ничто или никто не может помочь матери, потерявшей ребенка, застывшей в отчаянии на обрыве своей судьбы, не способной даже заплакать, чтобы омыть пылающее сердце спасительными слезами и жить дальше.

Глеб страдал, глядя на Веру, и злился на себя. После того, как они расстались в кафе, он уже на следующий день понял, что опять совершил ошибку.

«Какая разница, от кого этот ребенок? — думал он. — Главное, что это ее ребенок. Да и вообще, какая разница сколько у нее детей и чьи они? Я люблю эту женщину и хочу быть только с ней. Почему же я сразу не сказал Вере о своих чувствах, как мечтал, когда летел из Ростова? Почему я, неисправимый эгоист, не поддержал ее, когда она решилась на усыновление? Когда она, узнав о беременности, не сделала аборт и не отказалась от девочки, а сохранила обоих детей? Как же я не понял сразу, что Вера женщина необычная, способная на поступки, далеко не каждому человеку по плечу. Почему же я не удержал ее, не разделил с ней вместе трудности? Чего же я хотел от любви? Что меня будут любить и обожать? Хотел удовольствий? Плотских наслаждений? Но разве не имел я все это раньше? Сколько угодно! Не доставало мне другого! Просто быть подле нее, смотреть ей в глаза, дышать одним воздухом. Я мог бы иметь это счастье, но оказался не достоин его».

Глеб настойчиво пытался пробиться к Вере. На звонки она не отвечала. Глеб стал заходить домой к Вере, представившись ее коллегой по работе. Татьяна Васильевна и Нонна Павловна сначала относились к нему с недоверием и не хотели пускать. Но потом, решив, что, может, удастся Глебу вывести Веру из депрессии, разрешили ему поговорить с ней. Но все оказалось бесполезно. Вера никого не хотела видеть и его в том числе.

Глеб решил не отступать. Он ждал, что Вера переболеет. Затянется ее рана. Время, как известно, лучший доктор. Но прошло две недели, а Вера из своей комнаты почти не выходила.

Татьяна Васильевна и Нонна Павловна удивлялись, как изменилось отношение Веры к дочери. Она не замечала Катю, как и всех остальных. Девочка плакала, тянулась к маме. Но Вера смотрела на ребенка пустыми глазами, как будто была далеко отсюда.

Татьяна Васильевна, всхлипывая, говорила нянечке: «Как будто заколдовали дочь в этой элитной клинике. Вернулась — сама не своя. Каменный истукан, да и только. Понятно, горе большое, но Катюшка тут причем? Я думала, девочка, наоборот, будет для нее отдушиной. А оно вон как вышло. Злится на ребенка что ли?»

Сама Татьяна Васильевна совсем забыла, как отговаривала Веру от удочерения. Женщина, давно мечтавшая о внуках, привязалась к девочке и полюбила всей душой. И теперь считала ее своей родной внучкой. С Нонной Павловной они хорошо сошлись. Вместе хозяйничали у Веры дома, ухаживали за Катей. Горе сообща переживали.

Дни летели, как птицы. Едва успеешь заметить, а уже скрылись за горизонтом. Но для Веры время остановилось. Женщина запуталась в своих переживаниях и никак не могла двинуться дальше.

Однажды в комнату Веры вбежала Татьяна Васильевна с телефоном в руках:

— Верочка, пожалуйста, возьми трубку! Тебя какая-то Зоя Федоровна спрашивает! Говорит, Элька умирает, хочет с дочерью попрощаться. Что сказать? Я же не знаю. Дело-то серьезное!

Вера, как будто очнулась ото сна. Села на кровати и посмотрела на мать прояснившимся взглядом:

— Дай мне телефон, — женщина протянула бледную худую руку.

Татьяна Васильевна с готовностью вложила в нее телефон.

— Здравствуйте, Зоя Федоровна, — сказала Вера, пытаясь сосредоточиться.

— Здравствуй, Верочка. Я слышала о твоем горе. Прими мои соболезнования. Извини, что потревожила тебя, но тут такое дело! У Эльки обнаружили цирроз печени. Свернулась за полгода. Совсем плохая уже. Со дня на день помрет. Худая. Одни глаза остались. Хочет дочь перед смертью повидать. Последняя воля — сама знаешь — святое дело. Нельзя отказать. Как ты думаешь? Я думаю, Катя еще маленькая. Ничего не поймет. Не бойся. Ты теперь ее мама.

— Я поняла, — сказала Вера. — Скоро приеду. Взглянув на Татьяну Васильевну, добавила:

— Мама, собирай Катюшку. Поедем к Эле.

— Ой-е-ей! — заплакала мама Веры, не зная, что делать. Радоваться, что Вера встала, или бояться за Катю: как-то ребенок отреагирует на эту встречу с биологической матерью.

Нонна Павловна, узнав о предстоящей поездке, сразу же позвонила Глебу. Рассказав о звонке Зои Федоровны и о реакции Веры, она попросила его:

— Боюсь, голубчик, за Верочку. Слабая она еще. Как поведет машину? Да с ребенком! И там зрелище не из приятных. Как еще ребенок воспримет?

— Задержите ее, пожалуйста, под любым предлогом. Я скоро подъеду, — взволновано ответил Глеб.

Вера умылась, завернула свои отросшие до пояса волосы в пучок, надела джинсы и черный свитер. Татьяна Васильевна и Нонна Павловна о чем- то шептались в Катиной комнате.

— Ну, что? Катя готова? — спросила Вера, заглянув в открытую дверь.

— Да, да! Сейчас будет готова, — сказала Нонна Павловна, застегивая кофточку на ребенке и поглядывая через плечо Веры на часы, висевшие в коридоре.

— Может быть, покормить Катю перед поездкой? Неизвестно, сколько Вы там пробудете? — предложила Татьяна Васильевна, оборачиваясь на Нонну Павловну, ища ее поддержки.

— Да, Верочка, давайте быстренько покормим ребенка. А потом уже езжайте спокойно.

— Ну, хорошо, — согласилась Вера. — Я сама ее покормлю. Что там у нас? Кашка ее любимая есть?

— Конечно, есть, — засуетилась Нонна Павловна.

Татьяна Васильевна подошла к дочери, повисла на ней теплым обмякшим кулем и заплакала:

— Слава Богу, доченька! Слава Богу! — только и могла вымолвить она.

Глеб летел по городу, превышая скорость. Несмотря на то, что причиной выздоровления Веры были трагические обстоятельства, он был несказанно рад.

«Только теперь не спугнуть, не обидеть вдоволь настрадавшееся сердце, чтобы она не захлопнулась, не отвернулась от меня, как в прошлый раз. Нет, теперь я не допущу ни одной ошибки. Потому что не могу я без нее, нет мне без нее жизни», — думал он, крепко сжимая руль. Душа его была готова выпорхнуть в окно и полететь вперед, обгоняя машину.

Глеб встретил Веру, выходящую за ручку с Катей из подъезда.

— Здравствуй, Верочка, — сказал он, ласково глядя женщине в глаза. — Позволь я отвезу Вас. Ты еще очень слаба?

Вера хотела по обыкновению возразить. Но, обернувшись на свои окна, увидела маму и няню, которые торчали в них, как дети, прильнув лицами к стеклу, так что их носы расплющились. Женщины улыбались и кивали головами. «Так, значит, за моей спиной созрел заговор», — подумала Вера. Она немного затормозила в нерешительности, как бы прислушиваясь к себе и своему сердцу.

В это время Катюшка вырвалась и подбежала к Глебу, протянула к нему свои маленькие ручки. Глеб, поглядывая на Веру, боясь ее возражения, все же наклонился и поднял девочку на руки. Ребенок тут же обхватил его за шею.

«Много же я пропустила», — подумала про себя Вера. Первый раз за последнее время она улыбнулась в душе и сразу же почувствовала, как ожили и потянулись к солнцу, словно нежные подснежники после студеной зимы, ее угасшие чувства к Глебу.

Зоя Федоровна поджидала Веру и Глеба с девочкой на руках во дворе.

— Здравствуйте, еще раз. Вера, ты не волнуйся. Эля уже месяц не пьет. Очень страдает, боли сильные, похудела — жуть. Наверное, долго не протянет. В больницу наотрез отказывается. Все твердит, что дочь хочет увидеть. Там мать ее еще. С утра пьяная. Даже такая беда не может ее остановить. А вот надо же! Живет… А дочку, быстро водка съела.

Вера сказала, чтобы Глеб отпустил Катю на землю. Женщина взяла девочку за руку, и они вошли в квартиру, которая, как обычно, была не заперта. Глеб последовал за ними.

На той же грязной кровати, как будто белье не меняли с тех пор, как Вера была здесь, лежала худенькая девочка-скелет. От Эльки осталась не то, что половина, а, наверное, десятая часть, хотя и раньше она не могла похвастаться дородным телом. Кровать казалась огромной, потому что Элька терялась в ней. Желтоватого оттенка руки, скрещенные на груди, бессильно лежали поверх одеяла. Глаза были закрыты.

Мать Эли — высокая худая женщина с лицом, испещренным красными прожилками и синюшным носом, слегка покачиваясь, подошла к дочери:

— Элечка, солнышко, к тебе пришли, — сказала она ласково и тронула дочь за плечо.

Эля с трудом открыла глаза и долго смотрела перед собой мутным взором.

— Смотри, смотри сюда, моя дорогая! Видишь, кто пришел тебя проведать? Это кто тут? Это же твоя доченька, Катенька.

Женщина обернулась к Вере:

— Подведите ребенка поближе к ней.

Вера наклонилась к девочке и зашептала ей на ушко:

— Доченька, тетя хочет на тебя посмотреть, Давай подойдем поближе.

Она сделала несколько шагов вперед, таща за собой упирающегося ребенка, готового расплакаться.

Эля повернула голову и посмотрела на Катю.

— Доченька, — еле слышно вымолвила она. — Какая же ты стала красивая! Подойди к маме поближе. Дай мне твою ручку подержать.

Эля потянулась к девочке, но тут же застонала и опустилась обратно на подушку. Вера снова подтолкнула Катю к матери, но девочка испугалась, и начала громко плакать.

— Ладно, не надо ее тянуть. Я хоть так издалека посмотрю, — сказала Эля, и горькие слезы потекли по ее впалым щекам.

Вера взяла Катю на руки и немного отошла к дверям. Девочка сразу успокоилась.

Вдруг Эля перевела взгляд на Глеба. Несколько минут смотрела на него, как бы, не веря своим глазам. Потом помахала рукой, сделав знак, чтобы он подошел к ней. Глеб удивленно приблизился к больной женщине.

— Вот так судьба! Какие сюрпризы выкидывает! — сказала Эля, и глаза ее немного ожили. — Ты не помнишь меня, Глеб? Конечно, где уж тут вспомнить! Какая я была и какая сейчас. Небо и ад.

Глеб отрицательно покачал головой. Что-то было еле уловимое в глазах этой женщины, но что? Он вспомнить не мог.

— Около четырех лет назад мы встретились с тобой в кафе «Магнолия». Я там работала официанткой. Мне было восемнадцать лет. Я тогда еще не так много пила и выглядела прекрасно, как все юные и доступные девушки. К сожалению, хорошим манерам меня мама не научила. Напротив, с четырнадцати лет я уже знала, как совращать мужчин. Вы с друзьями отмечали мальчишник перед свадьбой твоего друга. Ты мне сразу понравился. Когда твой друг предложил мне и моей подруге Инге поехать с Вами после закрытия кафе к нему на дачу продолжать банкет, я с удовольствием согласилась. Ты, видимо, не очень дружил с алкоголем и быстро вырубился. Друзья уложили тебя спать в дальнюю комнату. Неужели, ты не помнишь, как я пришла к тебе под утро, и как страстно мы любили друг друга?

Глеб по мере рассказа Эли все больше вспоминал этот вечер. Да, это был мальчишник перед свадьбой Феликса, его армейского друга. Глеб тогда перебрал и заснул. Под утро очнулся от того, что по нему ползает молодое женское тело и ласкает его самым откровенным образом. Естественно, он не выдержал, и у них все случилось. После этого вечера Глеб ни разу не был в этом кафе и не интересовался судьбой этой девушки, как и многими другими женщинами, с кем занимался сексом мимоходом, не собираясь продолжать отношения.

— Понимаю, тебе трудно вспомнить, — продолжала Эля, — потому что таких, как я, у тебя было много. У меня тоже было немало мужчин потом. Но тебя я запомнила. Ты был особенный. Когда я обнаружила, что беременна, то мне захотелось оставить ребенка. Я старалась бросить пить. Мечтала, что сама выращу свою девочку. Что она будет такая же красивая и умная, как ее отец. Но не смогла. Водка сгубила меня, дружки, подружки, пьянки, гулянки. Утром очнусь, а мне уже подносят — опохмелись, лучше будет. И все по новой закручивается. Потом уж не помнишь: где ты и с кем ты? Смотришь на себя в зеркало — не узнаешь. Куда делась красота и молодость? Все сгорело буквально за несколько лет.

Я ведь первый раз попробовала алкоголь в двенадцать лет. Мать с сожителем не допили. Ну, мы с подружкой и докончили бутылку. Рвала весь следующий день. Но потом быстро пристрастилась. А последние два года не просыхала. Уже никак не могла вырваться из липких лап алкоголя. Теперь вот все — не хочу пить. Да поздно.

Эля снова заплакала. Мать подошла к ней и стала вытирать слезы какой-то тряпкой, подобием носового платка, приговаривая:

— Не плачь, моя девочка, не плачь!

Глеб с ужасом обернулся на Веру. Ему казалось, что он тоже виноват в том, что случилось с Элей. И теперь Вера не захочет связать свою жизнь с таким легкомысленным человеком. Вера стояла, потупив взгляд, держа Катю на руках. По ней нельзя было определить, какое впечатление на нее произвел рассказ Эли.

Девочка снова захныкала, ей надоело сидеть на руках, да и запах в квартире был отвратительный. Вера сказала, воспользовавшись паузой:

— Мы, наверное, пойдем. Выздоравливайте.

Эля бросила последний взгляд на ребенка:

— Береги мою дочь! Тебя ей Бог послал. А то бы сгинула, как я, при такой матери. Наверное, и знать не будет, что я была у нее. Ну да, смотри сама, как девочке лучше. Прощайте!

Вера вышла из квартиры, прижимая ребенка к себе. Глеб попрощался и вышел следом.