Ничего особенного (СИ)

Часть 4

— Я не могу его никому отдать! — в отчаянии сказала Вера, садясь в машину. — Ты же видишь, Глеб, он ждет меня.

— Вижу, — печально отозвался Глеб. — Но здесь ситуация сложнее, чем с Катей. Там не было конкурентов на усыновление, а здесь целый ворох родственников и биологический отец в придачу, желающий заполучить наследство Марии.

— Мне плевать на наследство! — с горечью отвернулась в окно Вера. — Я чувствую, что нужна этой крохе, что без меня он погибнет, понимаешь?

— Я знаю, — сказал Глеб и погладил Веру по спине ладонью. — Успокойся, любимая. Я что-нибудь придумаю.

— Знаешь, Глеб, давай завтра подадим заявление в ЗАГС и в суд на усыновление Шурика.

— Давай. Прямо с утра и пойдем в ЗАГС, — просиял, обрадованный Глеб. Но потом снова спрятал улыбку и осторожно прибавил: — Только ты же понимаешь, Верочка, что на усыновление в приоритете родственники.

— По-ни-маю! — закричала Вера. — Но что еще можно сделать, чтобы спасти Шурика? Если Ленчик докажет отцовство, клянчить у Бирковских, чтобы они отдали нам его на воспитание, а наследство пусть забирают? Их же цель деньги. На мальчика им плевать! Но эта мегера, Виолетта, может, не согласится. Она, наверняка, спит и видит, сделать из Шурика, второго Ленчика: послушного эгоиста, цель которого деньги и карьера, любой ценой. Разве ты не видишь, как она Ленчика обработала? Ведьма, не иначе!

Глеб смотрел на Веру задумчиво, погрузившись в свои мысли.

— Что ты так смотришь, Глеб? Я знаю, что ты думаешь: крыша поехала у Веры после смерти сына. Так, что ли?

— Нет, Верочка. У меня самого душа болит за мальчика. Но все же надо ехать. Катюшка ждет.

— Хорошо, поехали — безнадежно махнула рукой Вера, вытерла слезы и отвернулась к окну.

Вера думала: «Я знаю, что Маша хотела бы, чтобы я забрала ее сына к себе. Несмотря на то, что она иногда была высокомерна и горда, все же доверяла мне, рассказывала самое сокровенное. А как бросилась мне на помощь в детском парке, когда случилась беда? Повезла в клинику, возилась со мной, хотя сама была перед самыми родами. И даже не позволила деньги заплатить за мое пребывание в клинике и операцию. Все растраты на себя взяла. Мне тогда, конечно, было не до чего. После смерти сына я совсем выпала из реального мира. Ничего не соображала. Нет! Я должна что-то сделать, чтобы Машиного ребенка усыновить. Он так смотрел на меня! Как будто ждал, что я заберу его из детского дома».

Когда Глеб и Вера зашли домой, Нонна Павловна и Татьяна Васильевна сидели в зале на диване и мирно беседовали. Катюшка играла на ковре с игрушками. Девочка, увидев родителей, сразу бросила игрушки и побежала к ним. Глеб поднял ее на руки. Катя, обняв одной рукой отца за шею, протянула другую ручку к маме и обняла ее тоже, прижав их головы к своей маленькой кудрявой головке. Получился трехглавый Змей-Горыныч.

— Доченька, ты уже кушала? — спросила Вера.

— Я всю мазню съела, — похвасталась Катя и обернулась на няню, ища подтверждения своего подвига, так как манную кашу девочка не любила и редко оставляла чистой тарелку.

— Да, да, да! — поспешила заверить Нонна Павловна. — Всю размазню съела сегодня. Я сказала, как только все съест, сразу и родители приедут. Очень ждала Вас, так что кашке быстро пришел конец. Все засмеялись.

Татьяна Васильевна, видя заплаканное лицо дочери, подошла к ней, взяв Веру под руку, отвела в сторону от ребенка, спросила:

— Что опять случилось, Верочка? Почему ты плакала? Что-нибудь с Леней? Вы же к нему ездили, да?

— С Леней все в порядке, мама. Если можно так сказать, — добавила она. — Мы были в детдоме. Смотрели на сына Марии. Знаешь, мама, какой он несчастный. Так плачет! Беспрерывно! Весь красный, надорвет сердечко. А как меня увидел — замолчал. И смотрит так на меня, даже улыбнулся. Как будто верит, что я заберу его, и тогда все с ним будет хорошо.

— Верочка! — испугалась Татьяна Васильевна. — Как это «заберу»? Что ты опять выдумываешь? Какое ты имеешь право забрать Шурика. У него же родственники есть! Вера перестань уже все на себя брать. Всех детей не усыновишь! Про Катю лучше думай. Она хочет больше твоего внимания. Все время с няней, да со мной. А ты все про других людей думаешь. Теперь еще Машин сынок. Жалко, конечно, сиротку. Но, может, ему хорошо будет с бабушкой и дедушкой или с дядей, братом отца. Откуда ты знаешь? Ты же еще даже не видела этих людей. А уже судишь их, что они плохие.

— Мама! Причем тут: кто плохой, кто хороший? Я чувствую, что нужна этому мальчику, и он нужен мне!

— Опять ты за свое! Вот упертая! Мало ли кто, что чувствует или хочет! Нельзя жить только своими желаниями или чувствами. В жизни то не всегда совпадают наши желания с возможностями. Смирись и забудь. Займись Катей. Для чего ты ее удочерила? Направь все мысли, любовь на нее. Да и Глеб у тебя есть. Радоваться надо, что вы вместе и у вас все хорошо!

— А мы и так радуемся! — попытался защитить Веру Глеб. — Вот завтра пойдем заявление подавать в ЗАГС.

— Тьфу, тьфу, тьфу! — поплевала Татьяна Васильевна через левое плечо. — Вот и славно! Пойдемте чай пить, голодные, наверное? Может, плов разогреть?

— Я не хочу, — печально сказала Вера. — Катю пойду купать и спать уложу. А вы угощайте Глеба. Он с утра не ел.

— А я хочу, — весело сказал Глеб, чтобы уважить женщин. — Плов моя любимая еда!

— Мой руки, сынок! — обрадовалась Нонна Павловна. После покушения на Глеба она так переживала за него, что стала теперь называть сыном. Хотя у нее были свои родные дети, только жили не близко.

Вера пошла готовить ванну для купания дочери. Набрала воды, потом вышла за Катюшкой. Та сидела на коленях у Глеба за кухонным столом вместе с бабушками и уплетала плов.

Вера, увидев такую картину, засмеялась:

— Не перекармливайте ребенка на ночь!

Потом немного смутившись, как бы невзначай, тихо сказала:

— Останешься сегодня?

Глеб от неожиданности чуть не подавился, быстро посмотрел на Веру и утвердительно закивал головой. Вера благодарно блеснула влажными глазами и ушла купать Катю. Сердце женщины кровоточило и никак не могло успокоиться. Вера чувствовала, что не может сегодня остаться одна. Она представляла, как всю ночь без сна будет лежать в постели, уставившись незрячими глазами в потолок и изводить себя напрасными надеждами и отчаянными мыслями.

После ужина Нонна Павловна распрощалась до завтра и ушла домой. Татьяна Васильевна закрылась в своей комнате. Она засыпала рано. Вера уложила Катю, приняла душ и вошла в спальню, где ее ждал Глеб, сгорая от нетерпения.

«Как же так вышло, — думал Глеб, — что я — самоуверенный эгоист, ненавистник женщин, не пропускающий ни одной красотки и, в то же время, ни с кем не желающий заводить серьезные отношения, так неожиданно и прочно увяз в ней? Что такого есть в этой женщине, чего не было в других? На первый взгляд, ничего особенного. Нет, конечно, она красивая! Но разве мало было у меня шикарных женщин? Конечно, у нее характер, упертая, не лучше меня! Но и таких я встречал. Несомненно, у Веры доброе сердце, и она способна на поступки, не каждому по плечу. Но за это не любят. Вряд ли я полюбил ее за ответственность и порядочность. Так почему же я, влюбился так, что готов забыть свою гордость, свои желания? Даже бизнес ушел на второй план! Только она повсюду! Ее глаза, ее лицо, ее волосы, руки. Не знаю… И не хочу знать! Знаю одно — без нее нет мне жизни».

Мечта Глеба, о которой он грезил столько ночей — неожиданно снизошла к нему, спустилась с небес прямо в его ладони. Сегодня он, наконец, сможет снова обнять свою любимую женщину. Прошло чуть больше девяти месяцев со дня их неожиданной и страстной первой встречи. Казалось, тогда они еще ничего не поняли, не узнали друг друга, но их тела уже почувствовали близость, и не было никакой воли, никакой возможности противостоять стремлению обладать друг другом, соединиться в одно целое.

Вера оставила Глеба не для секса. Она, как маленькая девочка, не знавшая отцовской заботы, искала теперь это тепло у Глеба. Вера хотела прижаться к нему, чтобы он утешил ее, пожалел, успокоил.

Но, как только скользнула к нему под шелковую простыню, прижалась к его горячей груди, услышала бешеный стук сердца, рвущегося ей навстречу, вся ее тревожность растаяла, уступив место поднимающейся снизу живота и заполняющей все ее существо горячей волне желания. Глеб почувствовал, что тело Веры стало и упругим от возбуждения, и гибким в его руках, и понял, что можно. Он целовал каждый сантиметр ее тела сначала нежно, потом все более пламенно, сам изнывая от любви и страсти, заставляя трепетать и стонать от блаженства любимую женщину.

Всю ночь Глеб почти не спал. Он лежал на спине неподвижно, боясь пошевелиться и разбудить, уснувшую на его груди Веру. Он рад был всю жизнь пролежать без движения, лишь бы ее голова покоилась на его сердце. Счастье заполнило каждую клеточку его тела, как соты янтарный тягучий мед. Глеб понимал, что должен был что-то сделать, чтобы не растерять его. Он хотел быть достойным счастливых глаз и ласковых рук своей любимой. Глеб чувствовал в себе такую силу и решимость, что готов был пойти ради Веры на все, даже на преступление.

Утром Вера проснулась и сначала удивленно взглянула на Глеба, но потом обвила его шею руками и поцеловала:

— Доброе утро, любимый! — сказала она и блаженно потянулась.

Глебу показалось, что солнце пробилось в комнату сквозь тяжелые портьеры. В следующее мгновенье тень грусти промелькнула в глазах Веры. Она глубоко вздохнула, встала и накинула халат на плечи. Потом подошла к окну и раздвинула шторы. В окно с улицы глядело хмурое сонное утро. Серые тучи ползли по небу, как черепахи. Солнца совсем не было.

«Вспомнила про Шурика», — подумал Глеб. Он встал, оделся, подошел к Вере и сказал:

— Сядь, пожалуйста, Вера. Выслушай меня.

Вера села в кресло у окна.

— Верочка, любимая, — начал Глеб, — я клянусь тебе, что сделаю все, чтобы Шурик был с тобой, с нами.

— Но, что ты можешь сделать? — Вера подняла печальные глаза на Глеба, стоящего перед ней.

— Если Леонид предъявит права на Шурика, я продам свою фирму и предложу Бирковским большую сумму за то, чтобы они отдали нам Шурика на воспитание. Мы составим соответствующий договор и все оформим официально. Я предложу им столько денег, что они не смогут отказаться.

— А если все же откажутся? — спросила Вера, но в глазах ее мелькнула надежда.

— Я выкраду ребенка. Куплю нам новые документы, и мы улетим с детьми на Камчатку к моему другу Борьке Смирнову. Он живет и работает в заповеднике. Там нас никто не найдет. Ты готова пойти на это?

— Но ведь это подсудное дело! Похищение ребенка! Нас посадят! — вскрикнула Вера и прикрыла рот рукой.

— Что ж, придется рискнуть, — решительно сказал Глеб, но потом, глядя на перекошенное страхом лицо Веры добавил: — Не волнуйся, любимая, они вряд ли откажутся от денег.

Вера смотрела на Глеба огромными испуганными глазами, но в глубине их Глеб видел благодарность и любовь.

Глеб сидел в ресторане и ждал Татарина. Последний раз они виделись года три назад, тогда на фирму Глеба наехал местный рэкет. Пришлось обратиться к бывшему армейскому товарищу, а теперь известному криминальному авторитету. Тогда одного слова Татарина было достаточно, чтобы фирму Глеба оставили в покое.

Татарин, Витька Татаринов, бывший сослуживец Глеба. Мужик жесткий и вспыльчивый, но надежный. Даже тогда, когда им было по восемнадцать лет, невозможно было представить, что он какому-то «деду» чистит ботинки или подшивает воротничок. Однако у старослужащих в армии свои законы. Особенно лютовал сержант по кличке «Лось». С Татарином у них сразу не сложилось. Дело в том, что Лось ухаживал за медсестрой Леной из санчасти — стройной блондиночкой с веснушчатым лицом, голубыми наивными глазами и милым курносым носиком. Она, как солнышко, скрашивала серые солдатские будни. Поэтому многие ребята, особенно из новобранцев, старались «заболеть», чтобы угодить хотя бы ненадолго в больничку в ласковые руки медсестры.

Лена, несмотря на свою достаточно легкомысленную внешность, имела строгий характер и никаких вольностей с солдатами не допускала. Она тяготилась назойливым вниманием сержанта и не раз говорила ему, чтобы Лось зря не тратил на нее время. Но сержант был настойчив и груб. Его плоские шутки оскорбляли Лену и солдаты стали замечать, что глазки у медсестры то и дело заплаканные.

Витька Татаринов практически с первого медосмотра влюбился в Лену. Девушке парень тоже понравился. Это был крепыш невысокого роста, с черным стриженым ежиком на голове и смуглой кожей, выдававшей его нерусское происхождение. Характер у него был чугунный, как упрется, с места не сдвинешь и вспыльчивый. Если что не по его, может зарядить в переносицу. Витька давно жил отдельно от родителей, самостоятельно, как и Глеб, не в пример другим мальчишкам, которых вырвали из домашней обстановки. Учиться он не любил, дотянул кое-как девять классов, не лежала его свободная натура к дисциплине. После школы пошел работать на стройку. Там намаялся, наносился тяжестей, рано повзрослел. Связался с местной шпаной, подворовывал. Неоднократно был избит до полуобморочного состояния. Пошел в боксерский клуб, научился отпор давать. Рука у Витьки тяжелая, а удар резкий и сильный. Кому перепадало — валился с ног. Так что, даже старослужащие обходили его стороной, сильно не зажимали, зная его взрывной характер.

Перед самым дембелем Лося случилось несчастье. В тот день Лена не вышла на работу. Витька, как раз приготовил ей подарок. Ночью оборвал клумбу с розами возле штаба. Узнав у начмеда Харитонова, что Лена приболела, Витька сильно расстроился, ушел в дальний угол расположения части за здание клуба и сел курить. Кто-то из солдат сдал его сержанту. Тот в сопровождении ефрейтора Мишкина обнаружил Витьку и, объявив ему наряд вне очереди, приказал срочно отправляться на кухню чистить картошку. Витька нехотя встал, собираясь идти по указанному адресу. Все закончилось бы благополучно, если бы Лось, обиженный на Лену, за то, что она его отшила, не произнес роковые слова:

— Что переживаешь, солдат? Было бы из-за кого! Таких блондинок на воле ведро за пятак в базарный день!

Витька неожиданно размахнулся и молниеносным ударом сбил сержанта с ног. Тот упал, ударившись виском о бордюр, и умер.

Так жизнь Татарина круто изменилась. Однако, тюрьма его не сломила, а наоборот закалила, как булатный меч. Через двенадцать лет вышел он на волю криминальным авторитетом. И хотя пути-дороги армейских друзей разошлись в разные стороны, Глеб знал, что Татарин — единственный человек, который всегда поможет ему, чтобы с ним не случилось.

Еще потому, как шарахнулся официант на кухню, и как смолкли голоса в ресторане, Глеб понял, что вошел Татарин. Глеб обернулся, привстал и приветственно помахал ему рукой. Татарин в сопровождении двух молодцов подошел к столику Глеба, протянул ему крепкую сухую ладонь и, поздоровавшись, присел напротив Глеба. Бойцы отошли к одной из четырех колонн, которые делили зал на две половины, и встали, поглядывая по сторонам.

— Пить будешь? — спросил Глеб, беря в руки бутылку коньяка.

— Нет. Выкладывай, зачем звал? — начал Татарин, холодно глядя в глаза Глебу.

— Дело есть, — ответил Глеб. Ему стало немного не по себе. Но отступать было некуда. — Если мне и моей жене понадобятся новые паспорта, ты сможешь помочь?

— Удивил, братишка, — улыбнулся Виктор. — Ты что, скрываться собираешься? Ладно, можешь не отвечать. Скажешь, когда надо будет — сделаю. Больше ничего не нужно? Может поговорить с кем-нибудь по-хорошему? Что-то ты, фраерок, выглядишь неважно.

— Нет, спасибо, Виктор, ничего больше не надо. Да и паспорта, надеюсь, не понадобятся. Я так, на всякий случай, хотел узнать. Прости, что потревожил.

— Ничего, бывай! — Татарин встал. Его бойцы ринулись к нему. Как только он вышел, зал загудел, музыка заиграла, официанты зашоркались от столика к столику. Глеб рассчитался за откупоренную, но так и не начатую бутылку коньяка, и вышел.

Через несколько дней позвонил Леонид и сообщил, что он подал заявление в суд на установление отцовства и на последующее усыновление Шурика. Вера была рада и не рада. С одной стороны, хорошо, что Шурик останется в России, но, с другой, позволят ли Ленчик и Виолетта хотя бы видеться с ребенком, не то, что, как говорил Глеб, отдать на воспитание.

О претензиях Леонида на ребенка вскоре стало известно всем заинтересованным лицам. Родственники Каримова были в ужасе. Они не верили, что Мария могла нагулять ребенка на стороне. Решение дела о передаче Шурика кому-то из родственников откладывалось до результатов теста на отцовство Леонида Бирковского.

Глеб не стал говорить Вере о своей встрече с Татарином, не хотел лишний раз расстраивать. Но сам постоянно думал о том, как, если Бирковские не отдадут им ребенка, выкрасть Шурика и в тот же день, незамеченными улететь на Камчатку. После встречи с Виктором Глеб успокоился насчет поддельных документов. Если Татарин обещал, значит, есть у него концы — сделает. Глеб понимал, что все, что он задумал — безумие, но быть в глазах любимой женщины слабаком, неспособным сделать ее счастливой, он не мог.

Татьяна Васильевна, видя, что Вера мысленно опять где-то витает, подошла к ней и сказала:

— Иди-ка ты, Верочка, погуляй с Катей. Нонна Павловна окна у себя моет, а мне что-то нездоровиться.

— Конечно, я и сама собиралась, — ответила Вера, выйдя из оцепенения. — Катюшка, пойдешь с мамой гулять? — позвала она ребенка. Девочка выбежала из комнаты с любимым единорогом, села на пол и стала пытаться надеть на ножки туфельки, приговаривая:

— Катя пойдет гулять, и коник пойдет гулять, и мама пойдет гулять.

По дороге из офиса Глеб позвонил Вере и, узнав, что она с Катей в детском парке, сам направился туда. Еще издалека он увидел Веру, сидящую на скамейке и дочку, играющую в песочнице. Он представил себя, идущим навстречу своим любимым девчонкам с Шуриком на руках. Представил, как Вера обернется и посмотрит на него так, что сердце его затрепещет от радости и счастья. А Катя подбежит и скажет:

— Кто это у тебя, папа, на ручках?

А он ответит, протягивая к ним ребенка:

— Наш сынок Шурик.

Вера обернулась, почувствовав, что Глеб сзади приближается к ней. Сквозь печаль в ее глазах промелькнула слабая улыбка:

— Это ты? — грустно сказала она. — А мы вот гулять вышли.

— Молодцы, — ответил Глеб, обнял Веру за плечи и поцеловал в нагретую солнцем макушку. Увидев отца, подбежала Катя. Схватила его за руку, потянула на песочницу.

— Пойдем, папка, покажу тебе, какие я пирожки сделала.

Глеб вопросительно посмотрел на Веру. Вера махнула головой, идите, мол, поиграйте.

Вдруг она устремила взгляд дальше Глеба, на аллею, по которой шла какая-то женщина в светлом плаще нараспашку и улыбалась ей. Вера встала и побежала ей навстречу.

Это была гинеколог Веры Лапшина Любовь Алексеевна.

— Здравствуйте, Верочка! Я так рада Вас видеть. Ну, рассказывайте скорей, как сынок?

Вера не выдержала, упала на грудь Любовь Алексеевне и разрыдалась.

— Умер мой сыночек. Похоронила я его.

— Как умер? Все же было нормально перед моим отъездом? — спросила Любовь Алексеевна, заглядывая в лицо Веры.

Вера рассказала врачу во всех подробностях о том, что с ней произошло.

— Верочка, а у Вас есть заключение о смерти ребенка?

— Есть, — ответила Вера.

— Какая там указана причина смерти?

— Асфиксия с массивной аспирацией околоплодных вод. Я не очень поняла, что это такое. Мне сказали, что задохнулся сынок.

— Верочка, я бы хотела все-таки поговорить с доктором, который тебя оперировал. Скажи мне адрес клиники, где ты лежала? — озабоченно сказала Любовь Алексеевна.

— А что такое? — забеспокоилась Вера, утирая слезы.

— Да ничего, дорогая, не беспокойся. Все-таки я была твоим лечащим врачом, наблюдала тебя с самого начала беременности. Ребенок развивался нормально. Я хочу знать, что произошло? Неужели ситуация так усугубилась из-за того, что ты поймала Катю, падающую с горки, и она ударила тебя ножками в живот? Или были другие причины? Например, достаточно ли профессионально была проведена операция?

— Давайте завтра вместе поедем? Вот адрес клиники.

Вера достала кошелек из сумочки, вынула из него визитку клиники и протянула ее врачу.

— Нет, Вера, — строго сказала Любовь Алексеевна. — Я поеду одна. Тебе незачем все переживать заново. Итак, смотрю нервы никудышные, а тебе еще дочку растить. Я вернусь из клиники, позвоню тебе и все расскажу. Хорошо?

— Хорошо, — нехотя согласилась Вера.

— А что? Там и подруга твоя рожала? — уже, собираясь уходить, спросила Любовь Алексеевна.

— Да, Маша Каримова. У нее тоже мальчик родился, почти одновременно со мной рожала. Только она удачно, а я вот не смогла своего сыночка сберечь. Вы, наверное, слышали, что они оба с мужем погибли. Весь город об этом говорил.

— Да, я слышала эту историю. А ребенок ее где? В детдоме?

— Да. Так плачет! У меня сердце рвется на части. Я бы его усыновила, да родственников набежало — трое претендентов. Вообще-то Леонид Бирковский его отец, художник. Не слышали о таком?

Любовь Алексеевна отрицательно покачала головой.

Вера продолжила:

— Мария сама призналась мне, что Каримов бесплоден, а беременна она от Леонида. Я после их гибели рассказала Бирковскому о сыне. Он подал заявление в суд. Будет устанавливать отцовство. Правда, жена его больше денег хочет, чем ребенка. Отдали бы его мне! Нам с Глебом никаких денег не надо. Только бы Шурика забрать. Мы бы воспитали его, как своего родного сына.

Любовь Алексеевна слушала Веру и о чем-то думала, потом сказала:

— Ну, давай, Верочка, до завтра. Я съезжу в клинику и позвоню тебе о результатах. Конечно, меня возможно, и на порог не пустят. А может, удастся узнать что-нибудь.

Любовь Алексеевна ушла. Вера еще какое-то время смотрела ей вслед. Потом глубоко вздохнула и направилась на песочницу, где Глеб с Катей пекли пироги.

На следующий день Вера и Глеб никак не могли дождаться звонка Любовь Алексеевны. Наконец, во второй половине дня она позвонила и сообщила, что врач, который оперировал Веру, а так же медсестра и акушерка, ассистировавшие ему, больше в клинике не работают.

— Уволились как раз после того, как погибли Каримовы. Медицинскую карту твою мне, конечно, никто не дал. Да я думаю, что и нет ее, — сказала гинеколог.

— Почему? — удивилась Вера.

— Я думаю, скоро будет ясно, почему. Извини, Верочка, я домой. Я же маму к себе забрала. Она у меня лежачая. А я с утра дома не была.

— Конечно, конечно, — смутилась Вера. — Извините, Любочка Алексеевна, итак на меня столько времени потратили.

Глеб с Верой молча смотрели друг на друга. Каждый боялся проронить слово и спугнуть надежду.

Уложив Катю, Вера и Глеб легли в постель и, обнявшись крепко-крепко, лежали молча, не сомкнув глаз до утра. Они с замиранием сердца ждали известия от Ленчика о результатах генетической экспертизы.

В одиннадцать часов утра позвонил, разъяренный Леонид:

— Вера, что ты мне мозги пудришь? — кричал он, в трубку, — Чего ты позоришь и меня, и Машку, царство ей небесное. ДНК-тест показал, что я к этому ребенку не имею никакого отношения.

— Не волнуйся, — почти шепотом сказал Глеб, видя, как побледнела Вера, и обмякла в его руках, готовая потерять сознание. — Теперь все будет хорошо. Мы сделаем генетическую экспертизу и докажем, что мы родители Шурика, и тогда никто не сможет отнять у нас нашего сына.