Никогда не отпущу тебя

Гризельда слабо улыбнулась ей и кивнула.

— Отличный план.

Спустя несколько часов после того, как Джона и Шон провели полдня на рыбалке, а Гризельда загорала и листала с Тиной журналы на крыльце, они отправились в «Рози».

Когда они вошли в бар, Гризельда с удивлением обнаружила, что в «Рози» все совсем не так, как она себе всегда представляла. Она думала, что «Рози» Калеба Фостера — это нечто мрачное и зловещее, место, вырванное со страниц беззаконий Ветхого Завета. Это было не так.

Снаружи он выглядел как сарай, и стены внутри были деревянные и старые, но по залу были развешены яркие белые лампочки, весело мерцали подсвеченные на старый манер пивные вывески, и откуда-то сзади до нее доносился звук ударяющихся друг о друга бильярдных шаров. Их встретила пожилая женщина в ковбойских сапогах и с заплетенными в косы седыми волосами. Она проводила их к просторной деревянной кабинке, где вручила им засаленное меню, и сказала, что пиво у них только разливное.

Гризельда слегка поерзала на сиденье, ее глаза сосредоточились на табурете, одиноко стоящем в конце стойки. Она пыталась представить здесь Калеба Фостера, хлопнувшего стаканчик виски, прежде чем вернуться поздней ночью на ферму. Громкие и тяжелые шаги его сапог по подвальной лестнице, прорывающиеся сквозь тьму и милосердие сна, и выплеснутые на грязный полведра горячей воды с едкой хлоркой.

«Вставай! Грязный язычник. Вставай! Вставай и сейчас же оттирай этот пол! Оттирай! Смывай свой грех! «Если кто возьмет сестру свою, дочь отца своего или дочь матери…»«

Она заставила себя заглушить его голос в своей голове и сглотнула подступившую к горлу желчь, глядя, как Шон скользнул в кабинку рядом с Тиной и, прежде чем раскрыть свое меню, быстро поцеловал ее в щеку.

— Итак, бармен об этих боях ничего не знает, зато вон тот парень, — и Шон показал на мужчину, сидящего к ним спиной в стороне у барной стойки. — Он услышал, о чем я спрашиваю, и сказал, что мы можем ехать за ним. Сказал, вся дорога займет около получаса.

— Отличная работа, — сказал Джона, поднимая руку, чтобы «дать пять» своему другу.

— Он сказал, что мы сможем даже сделать ставки с его сыном, — сказал Шон.

— Что ты скажешь, Зельда? — спросил Джона. — Готова выиграть немного зеленых?

«Или проиграть», — почти пробурчала она, но прикусила язык. Вернувшись в коттедж с рыбалки, Джона не бил ее и не пытался затеять ссору. Собственно, когда они уже собирались выходить, он поцеловал ее в шею и сказал что-то о том, как его завела ее вспышка ярости.

— Ты мне нравишься такой сладкой, — сказал он, кусая ее за ухо и толкая ничком на кровать. — Но, черт возьми, детка, с перчиком ты мне тоже нравишься. Не знал, что в тебе это есть.

Если все останется без изменений, то выходные пойдут быстрее и спокойнее, если она сохранит мир. Несмотря на случившийся с ней сегодня днем приступ ярости, у нее нет лишних резервов энергии и задора, чтобы тратить их даром. До тех пор пока Джона не упоминает имя Холдена, она готова вернуться к прежнему положению дел. Когда они заказывали ужин, она наклонилась к нему, и он обнял ее за плечи, притянув к себе.

Вскоре они покончили с барбекю и картошкой фри и выпили три кружки пива. К удивлению Гризельды, она расслабилась и даже немного развеселилась.

Тина была в приподнятом настроении, у нее отлично получалось поддерживать ход беседы, сглаживая неприятные замечания, и задавая провокационные и смешные вопросы. Все они раскраснелись и улыбались, когда мужчина из бара остановился возле их стола и вздернул подбородок в сторону Шона.

— Вы готовы ехать?

Ему было около пятидесяти лет, седые волосы и торчащая клочками бородка, которая заканчивалась прямо над воротом его футболки. Гризельда посмотрела на него, вежливо улыбаясь. Она уже собиралась отвернуться, когда он уставился на нее своими глазами, округлившимися от узнавания. Он слегка наклонился вперед, прищурившись и рассматривая ее лицо.

— Откуда я тебя знаю?

Гризельда посмотрела на него, но не узнала. Ни капельки. На минуту она подумала, что возможно как-то встречала его во время своего трехлетнего пребывания на ферме Калеба Фостера, но Хозяин был осторожен. Они с Холденом жили в строжайшей тайне, она не помнила, чтобы видела хоть кого-нибудь в течение этого времени.

— Я… Я не…

— Эй! — сказал Джона. — Какого хрена?

Мужчина посмотрел на руку Джоны, собственнически лежавшую на плече Гризельды, и покачал головой.

— Извини. Она, мм, твоя подруга кого-то мне напоминает.

— Какую-то красотку, которая тебе не принадлежит?

— Я не хотел тебя обидеть, сынок.

— Эй, Джо, — сказал Шон. — Квинт сказал, что возьмет нас на бои без правил. Давайте будем друзьями.

— Мне не нравятся парни, глазеющие на Зельду.

— Джона, она ведь красивая девушка, — сказала Тина и подмигнула ему, вставая из-за стола и вытирая руки о джинсы. — Милый, нельзя винить человека в том, что он ею любуется.

Джона подтолкнул Гризельду, которая уже встала, чтобы он мог выйти из кабинки. Он выпрямился, став на добрых три дюйма выше пожилого мужчины, и скрестил руки на своей широкой груди, затем спросил:

— Кто сегодня дерется?

— Двое местных парней. Одного зовут Илай, — ответил Квинт, совершенно равнодушный к позерству Джоны, вытаскивая картошку фри из оставленной на столе корзинки. Медленно жуя, он снова взглянул на Гризельду, всматриваясь глазами в ее лицо.

— Другого зовут Сет.

У Гризельды отвисла челюсть, дыхание сбилось и застыло, обдав огнем легкие. Она потянулась к столу, чтобы не упасть, и, ловя ртом воздух, вцепилась ногтями в мягкую клеенчатую скатерть.

Квинт взял еще картошки, но не отвел глаз от Гризельды, явно заинтересованный ее реакцией. И рассеянно сообщил остальным:

— Бой-реванш. В прошлый раз Сет выиграл.

— Сет, — прошептала она, глядя в его синевато-серые глаза.

— Да, — сказал Квинт, медленно кивнув.

Она покачнулась, и Джона обнял ее, притянув к себе.

— Выпила лишнего, детка?

Гризельда сделала еще один глубокий вдох и покачала головой, затем оглянулась на Квинта.

Он склонил голову на бок и, нахмурив брови, уставился на нее. Затем задумчиво произнес:

— Откуда, черт возьми, я тебя знаю?

— Не знаете, — ответила она, опустив глаза. У нее мучительно колотилось сердце, она повернулась к Джоне, опершись лбом о его грудь.

— Мужик, ты странно себя ведешь и пугаешь ее, — предостерегающе сказал Джона, — Ты не знаешь ее. Она не знает тебя. Хватит пялиться на нее или…

— Ладно, ладно, ладно, — сказал Шон, вклиниваясь между Джоной и Квинтом.

Тина быстро взяла под руки Квинта и Шона и направилась с ними к выходу, задавая Квинту занятые вопросы о состязаниях.

Сет.

Имя, равное разбитому сердцу.

Сет.

Оно эхом повторялось и вертелось в голове у Гризельды в бесконечном кружении, ее сознание заполнили нечеткие образы лица Холдена, у нее подкосились колени, из-за чего она споткнулась, когда шла к двери.

Джона еще крепче прижал ее к себе.

— Черт, детка, ты, вроде, совсем немного выпила. Ты пьяна? Или тебя расстроил этот старый ублюдок?

— Просто голова кружится, — выдавила она. — Я справлюсь.

Свежий воздух прохладного июньского вечера стал долгожданным облегчением для ее пылающих щек и частично помог ей избавиться от шума в голове. Когда на автостоянке под ее босоножками захрустел гравий, она напомнила себе, что в мире полно людей с именем Сет. Это было не такое уж редкое имя.

Но и слишком распространенным оно тоже не было.

«Это не он. Этого не может быть».

«Он никогда не отзывался на это имя».

«Никогда, ни за что…»

Когда они дошли до машины Шона, она сделала еще один глубокий вдох и немного пришла в себя.

К тому же, если бы Холден жил и здравствовал в Западной Вирджинии, разве к этому времени он не начал бы ее искать?

«Это не он. Его зовут не Сет».

Это не он. Просто оттого, что она услышала это имя именно здесь — так близко к месту, где она узнала его, так близко к месту, где она его потеряла — у нее помутилось в голове.

Она забралась на заднее сиденье, и Джона крепко прижал ее к себе.

«Это не он, — снова сказала она себе. — Его зовут не Сет».

Глава 5

Сет

Сет сидел в кабине своего грузовика, аккуратно обматывая белой киперной лентой сначала пальцы, затем кулаки. Из CD-плеера доносилась песня Гарта Брукса «Чтобы ты почувствовала мою любовь».

Формально, это была песня Боба Дилана, но несколько лет назад, в ночь, когда Сет провел свой первый бой, по радио звучала именно версия Гарта Брукса. Он не ожидал, что победит. Ему предложили сотню долларов только за выход, но послушав песню, его охватила такая дикая и всепоглощающая ярость, что он избил своего противника до полусмерти. В ту ночь у него появилась возможность один или два раза в месяц драться в местном бойцовском клубе, и он взял себе за правило слушать эту песню перед каждым боем. Она заставляла его страдать. Она так сильно терзала его, что к концу песни все, чего он хотел, — это причинить кому-нибудь такую же боль, что сжирала его изнутри. Причинять боль и получать удары — было для него настоящим облегчением.

Когда песня на повторе заиграла второй раз, он стиснул зубы, наблюдая за тем, как белая лента ложится вокруг его пальцев. В голове промелькнула череда обрывочных образов: грязное желто-белое платье, косы цвета меда, ниспадающие ей на плечи, их кончики покоятся на ее плавной, едва наметившейся груди. Костлявые, исцарапанные ноги. Маленькая, разодранная ступня, балансирующая на скользком камне в нескольких футах от него, посреди бегущей между ними бушующей воды.

Свои последние в жизни слова она произнесла в его защиту, умоляя Калеба его отпустить. Он этого не сделал. Бешеный ублюдок вырубил его, а потом выстрелил в Гри, в самую милую, сильную, смелую девочку на свете.

***

Холден пришел в себя, рыдая и бормоча ее имя. На голову обрушилась боль от двух ударов в висок, полученных на берегу реки.

— Г-г-гри? Г-г-гри?

— Ты хотел сказать, Рут, — фыркнул Хозяин, протягивая ему кружку с водой. Холден медленно выпрямился на полу веранды, подняв глаза на окровавленную рубашку Калеба, и попятился назад, пока не оказался прижатым к дощатой стене фермы. Задыхаясь и дрожа от страха, он уставился на стоящее перед ним чудовище.

Калеб поставил кружку на край крыльца и кивнул головой на свежий холмик грязи во дворе перед домом. Полными ужаса глазами Холден проследил за его движением.

— Рут мертва, братишка, и можешь сказать мне спасибо за то, что я положил конец ее неправедной жизни. Она никогда больше не будет искушать тебя своими пороками. Мы едем на запад. Запад. По сути, это то, кто мы теперь: Калеб и Сет Вест (прим. West (англ.) — Запад). А теперь заткнись насчет Рут, или, если будешь пререкаться, я размозжу тебе башку. Она ушла. Скатертью дорога. Мы больше никогда о ней не говорим, и слава искуплению!

Пока Калеб шел к красному грузовику, припаркованному перед домом, и грузил коробку в кузов, Холден повернул голову в сторону и изверг на дощатый пол крыльца все скудное содержимое своего желудка.

Холмик земли был могилой.

Она была мертва. Гризельда была мертва.

Холден любил ее, и ее убили, когда она пыталась его спасти.

Кровь зашумела у него в ушах, как водопад, дыхание стало частым и беспорядочным, а маленькие руки сжались в кулаки.

— Неееееет! — закричал он. — Г-г-гри!

Он вскочил, спрыгнул с крыльца и побежал к ее могиле, но прежде чем он смог добрался до кучи вскопанной земли, размером со свернувшуюся калачиком тринадцатилетнюю девочку, Калеб обхватил его рукой вокруг пояса.

— П-п-пожалуйста… п-п-пожалуйста… О, Г-г-господи, п-п-пожалуйста! Г-г-грииииз!

— Я предупреждал тебя, парень.

Он почувствовал, как Калеб ударил его кулаком по щеке, но последовавшая затем темнота,стала облегчением.

Когда Холден проснулся, на улице уже стемнело, он был привязан к пассажирскому сиденью старого грузовика, Калеб сидел рядом с ним и вел машину.

— Хорошо. Ты проснулся. Скоро остановимся на ужин.

В голове у Холдена стучало, словно молотом по наковальне. Он крепко зажмурил глаза, потом дважды моргнул, красные задние фонари мелькали перед ним, как кровь на черном фоне шоссе. Ему потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить все, что произошло ранее в этот же день — когда Калеб ушел в церковь, они с Гри пытались сбежать, но, должно быть, Калеб вернулся домой пораньше и проследил за ними до кукурузных полей. Он поймал Холдена в Шенандоа, и Холден велел Гри бежать…

Калеб ударом вырубил Холдена, застрелил Гри и похоронил ее во дворе своего дома, прежде чем навсегда покинуть Западную Вирджинию.

— О, н-н-нет, — зарыдал он, поворачиваясь, чтобы посмотреть в окно, — Нет. Н-н-не-ет. Н-н-н-нет.

— Перестань реветь, болван. Я и так не могу разобрать, что ты там болтаешь.

Холден сделал глубокий вдох и заговорил, так тщательно выговаривая слова, как только мог.

—З-з-зачем ты ее у-у-убил?

— Эта девчонка была чистым злом.

— Нет, н-н-не была.

— Я-то, наверное, знал ее лучше, чем ты. Это происходило снова и снова. Прямо на моих глазах.

— Ч-ч-что происходило?

— Похоть! — проревел он. — Похоть, проклятие и адский огонь!

Холден затаил дыхание и съежился, когда Калеб с яростью ударил по рулю один, два, три, четыре, пять раз. Снова и снова, пока Холден не потерял счет ударам, пока Калеб, наконец, не заорал:

— Ты обрел избавление, мальчик! Так пади на свои чертовы колени!

Холден забился в угол пассажирского сиденья, как можно дальше от Калеба, и сильнее прижался к двери.

— Тебе больше не нужно умирать за свои грехи! Ты можешь жить в благословенном свете спасения! Через ее кровь я сделал тебя прежним и непорочным!

«Ты, такой же, как прежде или сломлен, Холден?»

— Теперь… Никаких. Разговоров. О Рут. Никогда больше!

«Я сломлен, Гри. Я окончательно сломлен».

В жизни бывает такая боль, когда ты ее испытываешь, то искренне не понимаешь, почему она тебя не убивает. Кажется, что она должна тебя убить, что твое сердце должно прекратить биться, легкие прекратить дышать, а глаза прекратить видеть. Все должно просто… прекратиться. Такая сильная боль и такое бездонное горе просто не должны оставить телу никаких шансов на жизнь.

Холден медленно повернулся к окну, всматриваясь в отражение своего лица, наглядную картину скорби, отчаяния и поражения.

Весь ужас этой поездки на грузовике состоял в том, что тело Холдена уцелело, что он вынужден продолжать жить дальше с мыслью, что Гри умерла, пытаясь его спасти, пытаясь освободить их обоих, и что теперь он совершенно один. Пока они ехали на запад, в темноту ночи, сердце продолжало биться, легкие — дышать, его обожженные от слез глаза продолжали видеть. Он спрятал воспоминания о любимой девочке глубоко, глубоко, глубоко, в самые сокровенные тайники своего сердца, запер их на замок, а ключ зарыл на глубине могилы, в которой теперь лежала его красивая девочка в Западной Вирджинии.

Его тело продолжало жить, но Холден Крофт умер на той реке вместе с Гризельдой Шредер.

В душе он был мертв.

В душе ему было все равно, что с ним будет дальше.

В душе он покорился тьме и Калебу Фостеру.

А уцелевшее тело — которое долгое время ничего не делало, только било, дышало и смотрело — стало Сетом Вестом.

***

Он не знал, сколько времени играла на повторе песня, и вздрогнул от внезапного стука в окно. Его глаза вспыхнули, пальцы сжались в готовый к бою кулак. Повернувшись и увидев, как его друг и соратник Клинтон стучит по стеклу, показывая жестами, чтобы Сет опустил окно вниз. Он расслабился, поставив песню на паузу.

Одной рукой он показал Клинтону средний палец, другой опустил стекло.

— Прости, чувак, — сказал Клинтон. — Как настрой?

— Чего тебе надо?

— Сегодня вечером высокие ставки. Тебе светит немаленькая выручка. Люди любят бои-реванши.

— Ты видел Илая?

— Да, — сказал Клинтон, сплюнув на землю.

— Пьяный?

— Да не похоже.

Сет дернулся, у него раздувались ноздри. Бороться с пьяным всегда легче, чем с трезвым.

— Он подлый ублюдок, Сет.

— Да.

— Джемма придет?

Сет посмотрел в окно на грузовики, катящие на поле примерно в четверти мили вниз по склону от места, где он припарковал свой грузовик. Он покачал головой.

— Я попросил ее не приходить.

Клинтон поджал губы.

— С каких это пор она тебя слушается?

— Черт, — выдохнул Сет. — И правда. Ты ее уже видел?

— Не-а. Я просто прикалываюсь.

— Потом поприкалываешься, — тихо сказал Сет, у которого не было настроения шутить.

— Понял.

— Так, что еще? Ты здесь, чтобы прочитать мне напутственную речь?

Клинтон пристально поглядел на Сета, затем опустил глаза и покачал головой.

— Выкладывай, Клинтон.

— До меня дошли слухи, что у него нож.

— Ор-ружие запрещено.

— Он зол на тебя, Сет. Говорит, что в прошлый раз ты жульничал.

Сет стиснул челюсти.

— Я не жульничал.

— Согласен. Забудь, что я сказал.

Клинтон повернулся, чтобы уйти.

— Клинтон! — позвал Сет. Клинтон обернулся, и Сет кивнул ему. — Спасибо.

— Удачи, — сказала Клинтон, прежде чем продолжить свой путь в сторону поля.

Сет смотрел ему вслед, пока его друг не растворился в темноте, наблюдал, как все больше и больше грузовиков подъезжали и парковались внизу на поле. С каждым новым прибывшим активность на поле усиливалась. У кого-то в грузовике довольно громко играло радио, до холма доносились крики и смех. К тому времени, как начнется бой, половина зрителей будет уже пьяна. Это нормально, по крайней мере, пока они держатся подальше от ринга. Стоило Сету начать драться, и он уже не останавливался до полной отключки, и колотил все — все — что попадалось ему на пути.

Он наклонился вперед и снова нажал на «Play».

***

— Сет Вест, пожалуйста, пройдите в кабинет директора. Сет Вест к директору.

Сет уставился вверх на громкоговоритель над доской, бросив вопросительный взгляд на своего учителя английского языка.

— Сет, пожалуйста, иди к директору.

Не говоря ни слова, Сет выскользнул из-за парты и побежал по проходу, не обращая внимания на девушек, стреляющих в него глазами с обеих сторон. Когда он подошел к кабинету, директор, маленькая и суетливая пожилая дама, которая всегда чем-то напоминала Сету воробья, закрыла за ним дверь кабинета.

— Присядь, пожалуйста, — попросила она тихо и серьезно.

Сет сел напротив нее.

— Мне так жаль, Сет. Мне очень жаль, что приходится тебе это говорить.

Он намеренно уставился на нее совершенно отсутствующим взглядом.

— Судя по всему, сегодня днем умер твой… твой старший брат. Его… ну, его сбила машина, когда он переходил улицу. Врачи сделали все возможное, но…

Она беспомощно взглянула на него своими голубыми, полными нежности глазами. Голубые глаза напрягали Сета намного больше, чем карие. Голубые глаза напоминали ему о Гри, а он предпочитал о ней не думать. Он все время чувствовал ее внутри себя, словно тяжелый камень, покоящийся где-то внизу живота. Она всегда, всегда была с ним, но между ощущением ее постоянного присутствия и мыслями о ней была существенная разница. Первым он жил, последнее ненавидел.

— Это все? — спросил он, в последний раз оглядывая ее кабинет.

Эта школа стала для него тяжким испытанием, в основном, из-за невыносимых детей, которые учились в школе гораздо дольше него. Единственным светлым пятном было то, что последние пару лет два раза в неделю после школы с ним занимался логопед. Она научила Сета сокращать формулировки, делать мягкие переходы с начальных согласных и каждое короткое предложение произносить на одном дыхании. Он всегда ненавидел свое заикание, поэтому прислушался к ее советам и добросовестно упражнялся. В результате, он практически перестал заикаться, если только не был чем-то взволнован. К тому же, ему практически нечего было говорить, что значительно упрощало дело.

— Сет, — выдохнула она. — Твой брат умер.

— Он не был моим братом.

— Но… Но, он…

— Он не был моим братом.

— О, боже мой. Ты, наверное, в шоке. Я могу попросить медсестру…

Сет встал, задвинул кресло за стол, и без лишних слов вышел из кабинета. Он прошел две мили до семиметрового трейлера, где он жил с Калебом, отпер дверь и шагнул внутрь. Решительно проследовав в дальнюю спальню, он открыл верхнюю багажную полку над кроватью и вынул оттуда жестяную коробку с наличными. Нащупав рукой крошечный ключик, приклеенный в глубине полки, он открыл ее и достал все деньги, что были внутри. Он тщательно их пересчитал: 662 $. Сунув купюры в карман и развернувшись, он открыл другую багажную полку и вынул из нее потрепанную коричневую картонную коробку из-под ботинок.

Вернувшись на кухню, он снял с гвоздя у двери ключи от грузовика и пошел на улицу.

Он повел грузовик на восток.

И ни разу не оглянулся.

***

Песня опять закончилась, и когда снова послышались первые аккорды, Сет потянулся вперед и откинул вниз козырек. Блеснуло маленькое зеркало, и он уставился на себя.

Из зеркала на него смотрели мертвые серые глаза, холодные и неподвижные. У него были темно-коричневые ресницы, длинные и слегка загнутые на концах, как лучики звезды. Это придавало его глазам нежные, невинные черты и на мгновение сбивало людей с толку, когда они пытались увязать вместе его глаза с их обрамлением. Скулы у него были высокие и острые, испещренные белыми шрамами от многочисленных открытых ран, заживших за прошедшие годы. То же самое можно было сказать о лбе и губах, которые ему столько раз разбивали Калеб и другие борцы, что он уже сбился со счета. Нос, сломанный с самого детства, был искривлен и немного шире среднего, в силу того что его несколько раз ломали. Как-то два года назад в больнице ему его поправили, потому что возникли серьезные проблемы со сном, но после этого в бойцовском клубе позаботились о том, чтобы снова его сломать. Челюсть покрывала светло-коричневая щетина, что, в сочетании с жесткостью лица, придавало ему вид человека, на шесть или семь лет старше его двадцати трех.

Несмотря на эти недостатки — или, возможно, благодаря им — он оставался весьма красивым мужчиной. Он знал это, потому как на него смотрели женщины, и ему было не стыдно признать, что он не отказывался от их предложений и приглашений. Его сердце умерло десять лет назад, задыхаясь и истекая кровью на камне посреди реки Шенандоа, но его тело все еще могло чувствовать и доставлять удовольствие. В жизни он любил одну единственную женщину, и, если во время секса ему удавалось плотно закрыть глаза и отстраниться от запаха и голоса лежащей под ним женщины, у него почти получалось обмануть свой разум, заставив поверить, что это она. И он мог поклясться, что на мгновение, на долю секунды, она к нему возвращалась.

Джемма быстро усвоила, что предварительно нужно принять душ, а в постели помалкивать. И не потому что он когда-либо рассказывал ей о своем прошлом, просто, когда она являлась к нему чистой и тихой, его стремлению доставить ей удовольствие не было равных. Проблема состояла в том, что в последнее время Джемма, которую Сет трахал в течение нескольких месяцев, постоянно говорила о своем переезде в его однокомнатную квартиру. То, что он вообще раздумывал над ее просьбой, было так хреново, что даже в голове не укладывалось.

От мыслей его отвлек яркий свет от двух переносных прожекторов, подключенных к генератору на платформе одного из грузовиков. Они мгновенно осветили пустой ринг, окруженный связками сена. Он вздохнул. У него оставалось около пяти минут.

Слушая слова песни, его сердце заколотилось в предвкушении, и он стал ломать крепкие, высокие, надежные стены, ограждающие его воспоминания. У него перехватило дыхание, и задрожали пальцы, когда он опустил голову на спинку сиденья, закрыл глаза и заставил себя найти ее лицо, единственный лучик света в темных, сумрачных глубинах своего разума.

«Я мог бы держать тебя в своих объятьях миллион лет, чтобы ты почувствовала мою любовь».

***

Гри делала жизнь более-менее сносной.

Такой сносной, что за то время пока Холден жил в постоянном страхе быть избитым, было несколько дней, когда он думал, что умрет, если когда-нибудь разлучится с ней, даже если это будет означать для него свободу.

Он знал, что в глубине души должен ее ненавидеть за то, что она села в этот проклятый грузовик, и какое-то время — первые несколько недель — он так и делал. Он отказывался с ней говорить, несмотря на все ее старания с ним сблизиться. Пару раз он нарочно втянул ее в неприятности, с ужасом и чувством вины наблюдая, как ее избивали у него на глазах. Он оставлял без внимания ее попытки помириться, слушая, как она плачет в темноте с другой стороны панельной стены.

Однако со временем, столкнувшись с реальностью своей жизни, он смягчился. Она жила в темной половине подвала, попасть к ней можно было только через закрытую на замок дверь или сломанную панель в стене, и иногда, когда Хозяин забывал принести им вниз две миски каши, Холден слышал, как она тихо плачет от голода.

Постепенно он пришел к выводу, что попал сюда не по ее вине — ведь он последовал за ней в кабину грузовика по собственной воле — и сердце его, капля за каплей, тянулось к ней, пока между ними не завязалась прочная дружба. А позже, через несколько недель после его двенадцатого дня рождения, его чувства к ней переросли в нечто более серьёзное. Жизнь, полная изнурительной работы, перебоев с едой, питьем и сном, постоянных побоев и с полным отсутствием удобств, ставшая для них обоих ловушкой, сковала их прочными узами, и Холден знал, что — вне всяких сомнений — Гри сохранила ему жизнь.

Бывало, они работали с ней в саду под жарким солнцем, и, после того, как Хозяин наконец-то засыпал в тени, она шептала ему длинные, выдуманные истории, а когда доходила до “самого интересного места”, то наклонялась так близко, что почти касалась его своими губами. Когда она смотрела на него своими голубыми глазами, такими красивыми и нежными, с ним происходили вещи, которые он не мог объяснить.

От этого он чувствовал себя сильным и слабым, счастливым и напуганным, радостным и виноватым. От этого в его теле пробуждалось нечто странное и новое, приятное, но какое-то запретное, но он ничего не мог с этим поделать. От этого он изо всех сил старался вспомнить своих родителей. От этого он отчаянно анализировал то немногое, что знал об отношениях между мужчиной и женщиной. От этого ему хотелось узнать о таких вещах больше вместе с ней.

Он жил с ней двадцать месяцев, и она уже давно стала такой же неотъемлемой частью его жизни, что и его семья. Даже больше. Гри стала для него всем.

Наверху у лестницы щелкнул замок, и его сердце бешено забилось в предвкушении начала его любимой части дня. Он был пленником в грязном, темном, сыром подвале, и пока не закрывалась дверь в подвал, и он не слышал, как сдвигается в сторону панель в стене и как она вылезает из своей черной дыры, его сердце билось только благодаря любви к ней.

— Холден?

— Да?

— Ты еще не спишь?

— Нет.

— Можно мне лечь рядом с тобой?

По его коже пробежали мурашки, дыхание стало прерывистым. Почти все время, пока они жили в подвале Хозяина, Гри по ночам забиралась к нему в постель, лежа рядом с ним, пока им не приходило время расставаться и спать. Она впервые спросила его разрешения. И от этого он стал чувствовать себя иначе. От этого их отношения как-то изменились — стали лучше, волнительней — словно она признала те тонкие изменения, которые он тоже заметил.

— К-к-конечно, — прошептал он, отодвигаясь к стене. Его тело бросило в жар, и он сложил вспотевшие ладони на своей бешено колотящейся груди.

Матрас под ней едва прогнулся, когда она легла рядом с ним. И вдруг, он почувствовал ее тепло, нежность ее голой руки, прижатой к его руке.

— Холден?

— Да, Гри.

— Прости меня. Прости меня за то, что мы здесь. Мне чертовски жаль, что я полезла в этот грузовик.

Это был знакомый рефрен, и сколько бы он ни говорил ей, чтобы она уже перестала извиняться, она все равно каждый раз извинялась. Он сделал глубокий вдох и вздохнул.

— Я з-з-знаю.

— Ты все еще меня ненавидишь? Когда-нибудь? Хоть немного?

— Уже н-н-нет. Ты это знаешь.

— Ну, а раньше? Ты ненавидел меня? — она перевернулась на бок, лицом к нему.

Он стиснул челюсти, всматриваясь в темноту. Сейчас он слишком сильно ее любил, чтобы признаться, как люто он ее тогда ненавидел. Он хотел забыть о тех временах, когда испытывал к ней что-то иное, кроме любви. Придвинувшись к ней вплотную, он положил дрожащую руку на ее бедро и осторожно прижался своим лбом к ее лбу.

— Никогда больше не смей меня ненавидеть, — прошептала она, ее теплое дыхание тронуло его губы. — Пообещай.

Он сглотнул, сердце разрывалось от любви к ней. Он всей своей душой поклялся, что никогда и ни за что на свете не полюбит никого так сильно, как ее.

— Я больше никогда не буду тебя ненавидеть. Об-бещаю, Гри.

***

«Я пошел бы ради тебя на край света… чтобы ты почувствовала мою любовь».

Сет подался вперед и выключил CD-плеер.

Он задрал вверх рукав расстегнутой фланелевой рубашки и долгую, напряженную минуту смотрел на татуировку на своем предплечье, затем одернул рубашку вниз.

Настало время причинить кому-то боль.

Глава 6

Гризельда

Ехать на кулачные бои – это последнее, чего сейчас хотелось Гризельде. Она была совершенно вымотана от повторного посещения этого места, где на ее долю выпало так много страданий, и от недавней ссоры с Джоной. И то, как Квинт на нее смотрел, практически утверждая, что он ее знает, действительно ее напугало. Все, чего ей хотелось, это вернуться в коттедж, закутаться в одеяло и сбежать в мир снов и грез.

И все же, сидя на заднем сидении внедорожника Шона и опираясь на сильное теплое тело Джоны, покровительственно обнимающего ее за плечи, она не могла заставить себя сопротивляться. С ним было так спокойно, а у нее совсем не осталось сил.

— Эй, Зел, — сказала Тина, повернувшись на сиденье и поймав взгляд Гризельды, пока Джона и Шон, не стесняясь в выражениях, спорили о том, кто сегодня проиграет больше денег. — То, что я сказала раньше, было на полном серьезе. Я тоже не выношу вида крови. Давай найдем удобное место, где можно присесть и представить, что мы на барбекю или типа того.

Она наклонилась вниз и быстро улыбнулась Гризельде, демонстрируя ей бутылку «Wild Vines» Шардоне тропические фрукты.

— Прихватила на заправке рядом с баром.

Гризельда воздала должное такой сообразительности и усмехнулась.

— Дешево и сладко?

— Прямо как я, милая, — посмеиваясь, сказала Тина.

— Ты не дешевая, — возразил Шон, потянувшись к ней и положив руку ей на бедро, — Но ты сладкая.

— Смотри на дорогу, — сказала ему Тина.

— Позже? — спросил Шон, многозначительно ей улыбаясь.

— О, ты же знаешь, малыш.

Джона сдавил плечо Гризельды, задержав у нее над головой руку с пустой бутылкой Кока-Колы и сплевывая в нее так, будто хотел влить обратно всю выпитую газировку.

— Почему ты никогда так со мной не говоришь?

Гризельда теснее прильнула к его груди, вдыхая знакомый запах табака и мыла.

— Думаю, мне нравится играть в недотрогу.

— Ну, мне не хочется тебя расстраивать, но я уже заполучил тебя, детка. Ты моя.

Тело инстинктивно сжалось, но она сделала глубокий вдох и заставила себя расслабиться.

«Я не твоя».

Должно быть, он решил оставить этот разговор, поскольку как только они свернули на проселочную дорогу и запрыгали по камням, он пнул сиденье Шона.

— Шон, хуесос, одолжишь мне 100 баксов?

— Сам то, мудило, как думаешь?

— Я думаю поставить на этого Сета. Похоже, он крутой.

Хотя она уже убедила себя в том, что не имеет никакого отношения к Сету, который дрался сегодня вечером, когда это имя вылетело из уст Джоны, у нее по позвоночнику пробежала дрожь. Это не было похоже на святотатство, как раньше, когда он дразнил ее именем Холдена, но все равно ей это не понравилось.

Шон по-прежнему следовал за грузовиком Квинта, и в конце грунтовой дороги они выехали в открытое поле. По мере их приближения к центру поля, до них все отчетливее доносились звуки тяжелой рок-музыки.

На поле довольно аккуратными рядами припарковались уже около пятидесяти грузовиков, у задних бортов их багажников тусовались небольшие группы пьющих пиво, курящих и плюющих людей. Когда Шон припарковал свой внедорожник, и они вышли из машины, неожиданно все поле осветили два больших, высоких, прожектора.

Держа Джону за руку и пробираясь сквозь лабиринт грузовиков, Гризельда не замечала большого количества других женщин, но то тут, то там она ловила на себе взгляд очередной девушки. По большей части, они стояли, прислонившись к своим мужчинам, курили и щурили глаза, когда мимо них проходили Гризельда и Тина.

Энергия на поле была взрывоопасной и яростной, и, когда Квинт повел их ближе к рингу, огороженному тюками сена, где буквально яблоку не куда было упасть, Гризельда теснее прижалась к Джоне. Однако она заметила, что некоторые мужчины отходили в сторону, пропуская Квинта вперед, здоровались с ним по имени, выказывая ему такое уважение, словно он здесь большая шишка. Как оказалось, это на самом деле так. Он и его сын Клинтон были букмекерами этих боев.

— Чего ты так долго, пап? — спросила рыжеволосая, юная копия Квинта, стоящая прямо у тюков с сеном, в месте, которое, вероятно, считалось первым зрительным рядом. Он держал в руках блокнот и остервенело записывал в него ставки.

— Да вот встретил в «Рози» этих «мальчиков из колледжа».

Клинтон бросил почти пренебрежительный взгляд на Джону и Шона, одетых в рубашки-поло и шорты.

— «Мальчики из колледжа», да? Я вижу, вы привели своих женщин. А кошельки свои вы принесли?

«Ни Джона, ни Шон не учились в колледже, но работали в кабельной компании в Вашингтоне, благодаря чему вели образ жизни, который большинству людей на этом поле показался бы роскошным», — подумала Гризельда, глядя на рваную и тесную футболку Клинтона с надписью «Metallica» и стоптанные рабочие ботинки. Когда она рассматривала татуировку в виде ромашки между его большим и указательным пальцами, то почувствовала, как он взглянул на нее и задержал на ней свой взгляд.

— Эй, — произнес он. — Откуда я тебя знаю?

— Да, бл*дь, — сказал Джона. — Ну, вот опять!

Шон усмехнулся, взял из рук Тины бутылку «Wild Vines» и сделал глоток.

— Она очень напоминает кого-то, да? — спросил Квинт, взглянув на сына, потом снова на Гризельду.

— Да, — ответил Клинтон тихо и задумчиво, будто изо всех сил пытался определить, откуда это сходство. — Ты из этих мест?

— Нет, — сказала Гризельда и почувствовала, как по шее пробежали мурашки.

Клинтон прищурил глаза, наклоняясь ближе к ней, но Джона протянул руку и уперся ладонью ему в грудь.

— Уже достаточно близко, чувак.

Глаза Клинтона изменили курс, лениво опустившись на руку Джоны, затем уткнулись ему в лицо.

— Я не такой здоровый, как Сет или Илай, но если ты не уберешь руку с моей персоны, я сам ее уберу.

Секунду Джона изучал лицо Клинтона, потом ухмыльнулся и опустил руку.

— Мужчина имеет право защищать свою женщину.

— Именно поэтому тебя еще не отметелили, — сказал Клинтон, на мгновение оглянувшись на Гризельду и покачав головой так, будто у него просто в голове не укладывалось, почему они вместе.

Гризельду раздражало желание Джоны помериться членами, а Квинт со своим сыном приводили ее в полнейший ужас. Черт, ну почему этим людям, кажется, что они ее знают? Она ломала голову, пытаясь вспомнить, не фотографировал ли Калеб Фостер ее с Холденом, но не могла вспомнить ничего подобного. Потом она вспомнила еще кое-что, и у нее отвисла челюсть, а глаза потупились от стыда.

Ну конечно.

Вдоль всей проселочной дороги, на которой похитили ее с Холденом, местной полицией были размещены объявления о пропавших детях. Она видела такое на информационном табло в офисе шерифа Чарльзтауна, когда она, наконец, там оказалась. Если эти отец с сыном прожили здесь всю свою жизнь, они, скорее всего, видели фото Гризельды в десятилетнем возрасте в местном почтовом отделении, баре, банке или прачечной. Везде. Вот почему им кажется, что они ее знают, но не могут понять откуда. Вот почему они постоянно щурят глаза и, хоть сами этого не осознают, желают увидеть ее несколько иначе, а именно, немного моложе. От этой мысли ее чуть не вывернуло.

Она сделала глубокий вдох, чтобы немного успокоить желудок, но ей в нос ударили насыщенные запахи жевательного табака, дыма, выпивки и мужского пота. Почувствовав во рту вкус недавно проглоченной пищи, она зажала губы руками и нагнулась на случай, если вдруг что-то вытекло. Отчаянно боясь опозориться, она проглотила хлынувшие обратно картошку фри и пиво, и взглянула на Тину как раз, когда та поняла, что сейчас могло случиться. Она схватила Гризельду за руку, оттаскивая ее подальше от Джоны.

— Какого черта? — сказал Джона, схватив ее за другую руку и рванув назад к себе.

— Ее вот-вот стошнит, Джона! Господи! Да отпусти!

Гризельда посмотрела на Джону, и в этот момент ее желудок снова дал крен. Она съежилась, плечи дернулись вверх, а рот снова наполнился проглоченной пищей.

— Да, ладно. Извини. Тина, ты можешь ей помочь? Думаю, бой вот-вот начнется.

— А что, по-твоему, я пыталась сделать?

Гризельда никогда еще не видела добродушную Тину такой разъярённой, но была ей очень благодарна, когда Тина повела ее сквозь толпу прочь от Джоны и Шона. Она ковыляла по неровной земле, чтобы просто уйти от толпы, от Квинта и Клинтона, и сделать несколько больших глотков чистого воздуха, тогда ей сразу станет лучше. Она была в этом уверена.

Тина выпустила запястье Гризельды и, обняв ее за плечи, повела к тюку сена, одиноко стоящему на небольшом холме и почти незаметному в тени, примерно в шести метрах от стоянки. Сидя они могли увидеть отсюда только часть рига, но стоя, им открывалась практически вся зона боя. Во всяком случае, они могли здесь отдохнуть и, как только бой закончится, снова присоединиться к Джоне и Шону. Когда Гризельда села, Тина сунула ей не колени бутылку фруктового вина.

— Я бы предложила тебе мятную жвачку или немного воды, милочка, но это все, что у меня есть.

Гризельда с благодарностью взяла бутылку, зажав ее между бедер, и сделала несколько глубоких неуверенных вдохов. Здесь тоже сильно пахло бензином и дымом, но как-то более-менее сносно, и она, наконец, смогла наполнить легкие воздухом, и ее перестало мутить.

— Спасибо, — медленно выдыхая, сказала она. — Я твоя должница.

— Нет проблем, — ответила Тина, усаживаясь рядом с ней. — Рвота и босоножки – вещи несовместимые.

Гризельда тихо засмеялась и кивнула.

— Знаешь, — продолжила Тина, доставая из сумочки сигарету и закуривая. — Я стараюсь видеть в каждом только хорошее, но твой парень ведет себя немного собственнически, нет?

Гризельда пожала плечами, открыла бутылку «Wild Vines» и поднесла ее к губам. Вино оказалось невыносимо сладким, но это было лучше, чем вкус рвоты, которым она «наслаждалась» в данный момент. Она сделала глоток, надеясь, что он не выплеснется обратно, и почувствовала глубокую благодарность, когда он удержался в желудке.

— Но, — продолжила Тина, к которой вернулся ее прежний приветливый голос. — Может, нам крупно повезло, что тебе стало плохо, потому что мне совсем не хотелось смотреть, как эти два идиота бьют друг другу морды, а твой живот вроде как нас спас. Так что, спасибо тебе, расстроенный живот.

Она засмеялась, толкнув колено Гризельды своей коленкой.

Гризельда как раз хотела предложить Тине бутылку, когда ее отвлек внезапный рев толпы. Встав с тюка сена и оставив бутылку вина безвольно биться о ее ногу, она взглянула поверх сотен голов и увидела трех толстых мужчин, стоящих вокруг ринга, и одинокую фигуру, спускающуюся с дальнего холма через поле от них. Когда он добрался до подножья холма, то бросил на землю свою фланелевую рубашку и вышел на ринг.

Сет

Уверенно шагая вниз по холму, он не обращал внимания на свист и выкрики, сосредоточенно глядя на ярко освещенный круг перед ним. Но перед тем как в него войти, он снял с себя рубашку и бросил ее, угрожающе посмотрев на людей, толпящихся вокруг ринга. Они быстро расступились в стороны и, пока он шел к рингу и перешагивал через тюки, некоторые из них хлопали его по спине и желали удачи.

Он обвел глазами ринг в поисках Квинта и Клинтона, которые всегда были начеку, потому что борьба могла начаться в любую секунду, стоило лишь его сопернику вступить в зону боя.

В бойцовском клубе существовало очень мало правил:

Как только вы оба на ринге, бой начался.

Никакого оружия.

Если не можешь встать, ты проиграл.

Наконец, он нашел Клинтона, стоящего у ринга рядом с отцом, который разговаривал с какими-то «мальчиками из колледжа». Сет их не знал. Долбаные туристы? Похоже на то. Наверное, приехали ловить рыбу или охотиться и каким-то образом оказались здесь.

Пока Сет прочесывал глазами ринг, публика замерла в возбужденном гуле. С противоположной стороны ринга толпа расступилась, и через тюки сена перепрыгнуть Илай. Босыми ногами он приземлился на ринг, взметнув вверх облако пыли.

«Бл*дь, да он здоровый».

Сет мог поклясться, что все три месяца, после того как проиграл Сету, Илай только и делал, что качался. Его грудные мышцы заметно увеличились, а руки стали мощными и крепкими. Он стащил с себя футболку и швырнул ее в толпу.

Но у Сета имелось кое-что, чего у Илая не было: безумная ярость, которая превращала ненависть в топливо.

Сет бросился на противника, в бешенстве пролетев через весь ринг и представляя себе лицо Калеба.

«Девочки, вроде Рут – это зло…»

Сет выстроил комбинацию из двух выпадов и, прежде чем Илай смог сориентироваться, резко ударил его в лицо, а затем прямо в подбородок. Лицо Илая откинулось в сторону, а потом вверх, от чего он споткнуться, но помотав головой, заревел и как бык набросился на Сета, с силой ударив его в живот. Сет задохнулся от боли, из его легких выбило воздух, но он захватил шею Илая в «замок» и стал яростно ее сворачивать, пока Илай не вырвался из рук Сета.

Сегодня вечером публика просто безумствовала, выкрикивала колкости и вопила, но Сету не нужна была ее энергия, чтобы подпитать свой гнев — нечто живое, дышащее, пламенное, требующее возмездия.

«…мерзкие твари. Грязные, лукавые…»

Сет нанес Илаю удар по корпусу, затем бросил все свои силы на хук справа, который обрушился на голову Илая и отбросил его назад. Сет сшиб его с ног и, когда они вместе рухнули на землю, принялся изо всех сил колотить Илая по лицу. Вдруг Илай перевернулся и навалился на Сета. Он схватил Сета за волосы, задрав его лицо вверх и ударив кулаком Сету в нос… в челюсть… снова в челюсть. Сет открыл рот, и когда в следующий раз кулак Илая коснулся его лица, он зажал его зубами, выдрав кусок плоти из руки Илая, так, что он заорал и отшатнулся.

«…и отвратительные».

Сет вскочил, сплевывая на землю кровь и мясо, и бросился всем телом Илаю на спину. Ухватившись за руку Илая, Сет выкрутил ее под практически невозможным углом и прижал ее к спине Илая, пока тот хрипел и стонал под Сетом. Свободной рукой Илай ощупывал землю. Наконец, ему удалось ухватить горсть земли и как-то бросить Сету в лицо.

«Неужели ты погубишь праведного…»

На мгновение потеряв зрение, Сет выпустил руку Илая, и тот сбросил его со своей спины. Поднявшись на четвереньки и стоя напротив Илая, Сет уже поднял руку, чтобы протереть глаза, когда почувствовал сильный удар в висок. Его колени подкосились, и он тяжело ударился грудью о землю. Илай повалил его на пол, усевшись ему на грудь всем своим внушительным весом, и нанес еще два удара Сету в лицо. По хрусту костей Сет догадался, что по всей вероятности, в очередной раз сломал скуловую кость.

«…с нечестивым?»

Задохнувшись от боли, он скользнул руками по задней части ног Илая и ущипнул его под бедрами. Элай пронзительно вскрикнул от неожиданности, чем вызвал громкий смех зрителей, и Сет воспользовался этим преимуществом, чтобы из-под него вывернуться.

«Ты сломлен, Холден? Или остался прежним?»

Стремительно попятившись назад и чувствуя, как пылает лицо, а кровь затуманивает его зрение, Сет отвел ногу назад, затем сделал бросок вперед, ударив Илая в центр грудной клетки и, когда тот рухнул на спину, принялся выбивать из него дух. Сет быстро подполз к Илаю, сильно врезав ему по яйцам, а затем оседлал его грудь. Илай застонал от боли, безуспешно пытаясь подняться, пока Сет без разбору колошматил его кулаками по лицу, снова, и снова, и снова, пока костяшки пальцев не стали скользкими и склизкими от крови, и он не услышал хрип Илая, пытающегося глотнуть воздуха.

«Я сломлен, Гри. Я окончательно сломлен».

— Сет! Сет! Дело сделано! Сет! Остановись! Все кончено!

Сквозь лихорадочную пелену жуткой ярости, он услышал прямо над собой голос Клинтона. Он разжал кулаки и откинулся назад, хрипло втянув полную грудь воздуха, и уставился в звездное небо.

«Кончено?»

«Исключено».

«Это никогда не кончится».

Пытаясь встать на ноги, Сет пошатнулся, глядя вниз на своего противника, чье лицо было похоже на маску — бесформенную и покрытую толстым слоем красновато-черной крови. Скользнув взглядом по груди Илая, он отметил, что она еще поднимается и опадает при дыхании. Значит, он еще жив.

Клинтон положил руку Сету на плечо, и Сет повернулся к нему. Один его глаз распух, другой был залит кровью, он посмотрел на своего друга.

— Дело сделано, Сет. Ты выиграл.

Клинтон поднял вверх руку Сета, и публика пришла в неистовство, скандируя, крича, аплодируя и выпрыгивая на ринг, чтобы поздравить его.

— Хорошо, — пробормотал Сет.

Он стряхнул руку Клинтона и направился через ринг в сторону Квинта, который широко улыбался ему, торжествующе вскинув вверх кулаки. Но внезапно кое-что отвлекло Сета. Позади Квинта — прямо за ним, в стороне — он увидел длинные, рыжевато-белокурые волосы. Девушка стояла к Сету спиной, но волосы струились по ее плечам мягкими, красивыми волнами. Ему был боли знаком этот янтарный оттенок, и он опустил глаза на ее стройную талию и волнующую выпуклость ее бедер, обтянутых синими джинсами. Медленно оторвав взгляд от ее тела, он заметил, что она уперла руки в бока и, похоже, кричала на одного из тех «мальчиков из колледжа», того, что повыше, поскольку ее поза сделалась неподвижной, и парень над ней смеялся. Она покачала головой, отвернулась от парня рядом с Квинтом, встав спиной к нему и, таким образом, демонстрируя ему свой гнев, и повернулась к рингу.

И вдруг с поля испарился весь воздух — весь до последней частички кислорода.

Застыв на месте и не в силах дышать, Сет широко раскрыл глаза и задрожал всем телом. Он попытался моргнуть, потому что — черт побери! — это, наверное, галлюцинация или травма головы, или, может, он умер и попал рай. Потому стоящая рядом с Квинтом девушка, раздраженно скрестившая руки на груди, была вылитой Гризельдой. Она была лет на десять старше, но от ее свободно струящихся по плечам волос цвета янтаря, и голубых глаз, горящих таким знакомым выражением, у него одновременно заныло и бешено заколотилось сердце.

Парень из колледжа положил руку ей на плечо и почти рывком развернул ее к себе так, что Сету открылся ее профиль, и он снова почувствовал это, словно выстрел в живот: она была ему знакома. Она была так чертовски ему знакома, что ему показалось, что это какой-то трюк или кино, или, может, тот удар в челюсть каким-то образом расхерачил ему мозг. Потому что — Боже мой — эта девушка была так похожа Гри, что он не мог поверить, что такое вообще возможно… и никакая сила на свете не смогла бы помешать ему приблизиться к ней.

С трудом пробираясь сквозь толпу доброжелателей, он протискивался через ринг, не отрывая глаз от девушки, которая теперь яростно спорила с «мальчиком из колледжа». Она была так расстроена, ему было прекрасно видно ее профиль, когда он подходил ближе. У него подкосились колени от такого всеобъемлющего страха, что это его напугало. Нерешительный и потрясенный, смущенный и совершенно безумный, он все же пошатываясь, двинулся вперед, с каждым шагом все пристальнее всматриваясь в ее черты.

«Это не она».

«Она мертва».

«У тебя галлюцинации».

Когда он был уже в трех метрах от нее, «мальчик из колледжа» перевел взгляд на Сета, и через секунду она обернулась, чтобы посмотреть, на что уставился ее парень. Ее губы приоткрылись, глаза впились в глаза Сета. Она отпрянула, разглядывая его лицо, и в ее голубых глазах блеснуло не узнавание, а отвращение. Если лицо Илая напоминало котлету, вполне возможно, что и его не лучше. Она его не узнала, но он, черт его дери, уж он-то ее узнал.

«Гри. Это ты».

— Это ты? — прохрипел он, у него бешено стучало сердце, легкие едва дышали, а в голове все кружилось.

Как самый сладкий сон или самый бредовый кошмар, она, воскресшая из мертвых, вновь стояла перед ним. Его Гри. Мертвая и все еще живая. Это вообще возможно? Возможно, что она каким-то образом выжила? Выкопала себя из той могилы и выжила?

Нет. Мертвые не оживают.

«Я вижу мертвых. Я сошел с ума», — смеясь про себя, подумал он, и от этой мысли ему стало чертовски больно. Даже с теми же волосами и похожими голубыми глазами, это не могла быть Гри. Она мертва. Он видел могилу. Он еще раз приезжал туда в тот же день, как вернулся в Западную Вирджинию, и не обнаружил ничего, что говорило бы о том, что ее тело исчезло, что в ночи ее раскопали и утащили дикие животные. Она умерла. Умерла, умерла, умерла. И все же… и все же, если бы он только мог чуть ближе подойти к этой девушке, может, даже дотронуться до нее, заглянуть ей в глаза… просто чтобы убедиться.

Он яростно мотал головой, брызгая в разные стороны кровью и потом, пока пытался отгородиться от поздравлений и аплодисментов, с силой отталкивая всех, кто попадался ему на пути. Когда он был в пяти шагах от нее, он вытер глаза тыльной стороной руки, затем снова посмотрел на девушку. У него сдавило грудь и замерло сердце, когда он в ужасе опустил глаза на ее подбородок. Там, в изгибе под губой, виднелся двухдюймовый шрам.

Его глаза снова взметнулись на нее, сердце гремело в ушах, перекрывая шум окружающей его толпы. Впервые за десять лет он чувствовал на своем языке ее имя, которое рвалось на свободу из затерянного и почти забытого места.

Ему в бок вонзился нож — первый, второй и третий раз. «Вжух, вжух, вжух», и он почувствовал порезы — острая, инородная боль от проникшего в плоть лезвия — но он не остановился.

Не опуская глаз, он оттолкнул еще кого-то со своей дороги, не обращая внимания на того, кто попытался положить руку ему на плечи. Снова раздался «Вжух», и его кожу вспорол четвертый удар, от чего Сет немного согнулся и задохнулся от боли. Но он по-прежнему не спускал с нее глаз. Он не мог позволить ей уйти. Нельзя было и надеяться на то, что она жива, и все же… для полной уверенности он снова бросил взгляд на шрам, и снова увидел его.

Он уже почти добрался. Еще два шага и он будет за тюками. Он бы протянул руки и упал в ее объятья. Уперевшись одной ногой в стоящий перед ним тюк сена, он собрал все свои силы, чтобы его перешагнуть. Квинт кричал что-то, склонялся к Сету и что-то кричал, но Сет направил все покидающие его силы на то, чтобы сосредоточиться на ней.

— Г-г-гри? — зарыдал он, и она широко раскрыла глаза, как вдруг ее лицо резко ушло в сторону. Казалось, будто ее тело обмякло и упало на мужчину, с которым она ссорилась, и Сет закричал:

— Г-г-грииииииииии!

Наклонившись вперед, он потянулся за ней, когда его вырубил резкий удар по затылку. Его бесчувственное тело упало, повалившись на стоящий между ними тюк сена и заливая кровью бледно-желтые стебельки.

Глава 7

Гризельда

Как всегда по ночам здесь была кромешная тьма, но теперь снова начало холодать. Гризельда догадывалась, что уже конец сентября или начало октября, а это означало, что они прожили в подвале Хозяина год и три месяца. Еще пару месяцев и ей исполнится двенадцать.

Часом раньше Хозяин спустился к ним в подвал, дав каждому по миске водянистой овсянки, и они ели ее, сидя на скамейке, пока он читал Библию. Как только они закончили есть, он запер Гризельду в ее камере. Она слушала звук его шагов, поднимающихся вверх по подвальной лестнице, как закрылась дверь, и в замке повернулся ключ. Примерно через полчаса, она услышала мотор его грузовика, отъезжающего от дома.

Какое-то время — по крайней мере, на ближайшие пару часов — все будет спокойно, но скорее всего, он вернется позже с новыми силами, перегаром от виски, двумя ведрами горячей воды с хлоркой и заставит их до рассвета драить в подвале пол.

«Праздные руки — игрушки дьявола! А ты порождение дьявола, Рут!»

Ее потрескавшиеся руки ныли от каждодневной работы в саду. Жаль, что у них совсем мало машинного масла, чтобы смягчить кожу и залечить трещины. Она подумала взять немного и втереть его в руки, но у них осталось всего пол контейнера, и им здорово повезло, что они нашли его в верстаке среди прочих инструментов. «Не трать его впустую, — подумала она. — Лучше подождать до завтра». Завтра, после того, как ее руки за ночь практически насквозь пропитаются хлоркой, они будут ужасно гореть.

Она пролезла через панель в стене и села на пол возле кровати Холдена, оперевшись плечами на ржавый металлический каркас кровати позади нее.

— Привет, — тихо сказал он.

— Привет.

— Х-х-хочешь прилечь?

— Неа, — сказала она, продолжая сидеть на полу.

Иногда, когда она ложилась в постель рядом с Холденом, ей на некоторое время становилось так тепло и спокойно, что почти удавалось поверить в то, что их не держат под замком в темном подвале. Тем больнее становилось, когда ей приходилось возвращаться в свою постель.

Холден перекатился как можно ближе к краю койки, прямо к ее голове, так что, когда он выдохнул, она почувствовала на своем ухе тепло его дыхания, и это в хорошем смысле вызвало у нее дрожь.

— Р-р-расскажи мне сказку, Гри.

— Сказку?

— Да. Ты с-с-сегодня з-з-закончила одну про город кошек и с-с-страну мышей.

— И ты уже хочешь другую? — поддразнила она и блаженно прикрыла глаза, ощущая на своей коже его вдохи и выдохи.

— П-п-пожалуйста, Гри.

— Ну, хорошо, — сказала она, как всегда уступая ему, и улыбаясь в темноту, потому что это так приятно быть кому-то нужной. — Сказку. А о чем?

— Давай что-нибудь со счастливым концом?

— Ммм, — вздохнула она. — Со счастливым концом. Это твои любимые, Холден.

— Конечно.

— Хорошо. Дай мне минуту подумать.

Она вспомнила сказки, которые читала до того, как их похитил и запер в своем подвале Хозяин, тщательно перемешивая между собой персонажей и сюжеты сказок, пока они не сложились в нечто оригинальное.

— Давным-давно жила-была одна принцесса. Принцесса…

— Гризельда? — предложил Холден. По ее наблюдениям, когда она рассказывала свои истории, он переставал заикаться, будто на время забывал об этом.

— Нет, глупый. Я не принцесса. Принцесса… Солнце. Принцесса Солнце была самой красивой девушкой в королевстве. Ее волосы были такими белыми, они сияли, как серебро, а глаза такими голубыми, как летнее небо. У нее было доброе и чистое сердце, и оно принадлежало принцу…

— Холдену.

Она хихикнула.

— Неа. Принцу… Сумраку.

— С-сумраку?

— Да. Она — яркое солнце, а он — спокойный вечер.

Она знала, что Холден улыбался ей в затылок, хотя и не видела его лица, и она тоже улыбнулась.

— В общем, еще там была злая принцесса, которая очень завидовала принцессе Солнце. Она была сестрой Солнца, с иссиня-черными волосами и темно-серыми глазами. Звали ее принцесса Туча, и она тоже была влюблена в принца Сумрака.

— Н-н-но он любил Солнце.

— Он любил Солнце, — кивнула Гризельда.

— Однажды ночью принцесса Туча подсыпала яд принцессе Солнце в бокал с газировкой, и, когда принцесса Солнце его выпила, то упала с кресла, как мертвая.

— Но, она не умерла?

— Нет, но выглядела именно так.

— И что потом?

— Принцесса Туча утащила сестру в сарай и заперла ее там. Принцесса Туча рассказала всему королевству, что ее глупая и ненавистная сестра умерла. И принц Сумрак очень расстроился, когда услышал такие новости. Расстроился, не в смысле развел нюни. Он разозлился.

— Как настоящий борец, — с уважением сказал Холден.

— Ага. Как борец, — ухмыляясь, подтвердила Гризельда, — Поэтому ему нужно было самому поехать разобраться, что случилось и, возможно, убить принцессу Тучу, чтобы отомстить. Он поскакал на своем коне в замок. Принцесса Туча сделала идеальный макияж, поэтому стала просто красавицей, но он видел ее холодное и лживое сердце, и потребовал, чтобы она отвела его к своей мертвой сестре. Из-за этого принцесса Туча ужасно разозлилась и предложила ему газировки из бокала принцессы Солнца.

— Но он ведь не выпил!

— Выпил. Он весь день скакал на коне и очень устал.

— А потом?

— Он тоже упал. Принцесса Туча решила и его перетащить в сарай, пока не придумает, что делать с двумя мертвецами в своих владениях. Тем временем, тела принцессы Солнце и принца Сумрака бросили в сарай, но принцесса Туча так их туда свалила, что они оказались прямо лицом к лицу.

— Это грустная история, Гриз, — сказал Холден, приподнимаясь на локте.

— Ты совсем мне не доверяешь?

— Я просто так думаю, — сказал он, снова откинувшись на кровать.

— В тот вечер, в королевстве произошло сильнейшее землетрясение. И никто не знал, что это было необычное землетрясение по двум причинам: во-первых, оно выпустило в воздух целую кучу волшебной пыльцы фей, которая могла оживить двух определенных людей, но только если они поцелуются. А во-вторых, из-за землетрясения принцессу Солнце и принца Сумрака так сильно шатало в этом сарае, что их губы в результате соприкоснулись. И угадай что?

— Они воскресли из… э, м-м-мертвых?

— Ага! Они воскресли из мертвых! Принц Сумрак выломал дверь сарая, поднял принцессу Солнце с земли, и они вышли на улицу. И пусть землетрясение нанесло кое-какой ущерб, но это по-прежнему было их королевство, поэтому они наняли людей, чтобы все починить

— А п-п-принцесса Туча?

— Та же волшебная пыльца фей, которая вернула к жизни принца с принцессой, бросила ее в вечное адское пламя, — сказала она, позаимствовав одну из тех фраз, что каждый день твердил Хозяин.

— Здорово.

— И она никогда больше никому не докучала.

— Конец, — сказал Холден.

— Конец.

— Х-х-хорошая сказка, Гри.

Она откинула голову на матрас, и ее макушка легко коснулась его груди. Мгновение спустя, она почувствовала, как его рука опустилась ей на голову, ласково поглаживая ее по волосам, следуя по линии плетения ее косы.

— Это так приятно, — прошептала она, закрывая глаза, и он сделал это снова, на этот раз более уверенно. Гризельда подалась немного назад и согнула шею так, что ее щека легла на матрас.

Его рука скользнула назад к макушке, его теплые, шершавые пальцы погладили ее лоб, затем прошли по волосам, к косе, после чего коснулись шеи. На мгновение его пальцы задержались на ее коже, прежде чем снова подняться к макушке.

***

Гризельда заморгала, чтобы открыть глаза, и ее ослепило солнце. Сбитая с толку и растерянная, она вскочила на кровати, уперевшись в изголовье. Прижав колени к груди, девушка посмотрела вниз и увидела храпящего рядом с ней Джону. На ней была футболка и трусики, но она совершенно не помнила, как пришла домой, переоделась ко сну, легла спать. Она не помнила ничего, кроме…

Кроме того парня прошлым вечером на ринге, пристально глядящего на нее и идущего к ней неровной походкой. Он был ее последним воспоминанием. Пока он, шатаясь, шел через ринг, глаза на его опухшем, разбитом и окровавленном лице неотрывно смотрели на нее, и она не могла заставить себя отвести от него взгляд, каким бы странным это не казалось. Он приближался к ней, словно зачарованный, словно потрясенный. А потом, когда он подошел совсем близко, и ему достаточно было лишь протянуть руку, чтобы дотронуться до нее… темнота.

Она сделала глубокий вдох, поворачиваясь, чтобы снова взглянуть на Джону, и поняла, что ее голова просто раскалывается от боли. Поморщившись, она скользнула рукой в волосы и нащупала на голове шишку размером с мяч для гольфа.

— Какого черта?

— Ты получила локтем по голове, — пробормотал Джона, с трудом открывая глаза и глядя на нее.

— Л… локтем?

— Мм-хм.

— Что произошло?

— Похоже, у того здорового ублюдка, который проиграл бой, был нож. Он ударил им победителя — хм, Сета, что ли? Да, он напал на него сзади и два или три раза ударил Сета ножом, а потом двинул ему по затылку. Чувак шел к нам через ринг. Квинт все видел и кинулся на ринг, чтобы отобрать у того парня нож, и, видимо, ударил тебя локтем по голове.

— Квинт задел локтем мою голову?

Джона зевнул.

— Да.

— И что потом?

— Ну, вы с Сетом оба вырубились, и тут на этом гребаном поле такое началось! В смысле, просто сумасшествие. Народ из одного города колотил народ из другого города. Просто безобразная всеобщая драка. Хм, ну и… ах да, Квинт с Клинтоном потащили Сета в свой грузовик. Раны оказались не очень глубокими, но он залил своей кровью все вокруг, ну и прочее дерьмо, а я нес тебя на плече. Квинт постелил в кузов грузовика старую попону, и Шон помог им уложить на нее Сета. Я оставил тебя рядом с ним на пять минут, потому что у Квинта осталось немного пива, и мы думали, что ты очнешься. Но ты не очнулась, поэтому Шон помог мне усадить тебя в его машину, и думаю, они повезли Сета в больницу или что-то типа того, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Я знал, что ты оклемаешься. Ты сильная, Зельда.

Было непривычно слушать, как ей пересказывают целый фрагмент ее жизни. Она почти ничего не помнила из того, что описал ей Джона… но внезапно вспомнила свой сон. Она вскочила с постели и посмотрела в зеркало, у нее на макушке виднелись кровавые следы, как будто раненный борец провел пальцами по ее волосам.

— Почему на моих волосах кровь?

Джона сел на кровати, потирая руками сонное лицо, и пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, задела Сета, когда упала… или, может, когда мы положили тебя на несколько минут рядом с ним в кузов грузовика.

Она присела на край кровати и пожалела, что не взяла с собой обезболивающего.

— Ну и как он?

— Сет? — Джона покачал головой, — Хрен его знает. Ему нужно было наложить несколько швов. Уверен в этом.

Одним махом он скинул ноги с кровати.

— Я в душ. Хочешь ко мне присоединиться?

Она покачала головой, прикрыв ушиб ладонью.

— Не сейчас.

Он кивнул, обошел кровать и закрыл за собой дверь ванной комнаты.

Гризельда мало что помнила о прошлом вечере, после того как они вышли из «Рози». Как и у многих детей, пострадавших от кумулятивного физического насилия, три года регулярных, постоянных травм от рук Калеба Фостера значительно подпортили ей память. Добавьте ко всему прочему удар, полученный прошлым вечером, и это спровоцировало существенный провал в ее памяти.

Не совсем понимая, почему чувствует такую сильную потребность во всех подробностях вспомнить события прошлого вечера, она изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы собрать воедино все, что произошло после того, как они покинули «Рози».

Она вспомнила, как сидела во внедорожнике Шона рядом с Джоной, как они выехали на поле. Она вспомнила, как они припарковали машину и шли к тюкам с сеном, но ее начало мутить, когда она поняла, что Квинт с Клинтоном, скорее всего, узнали ее из-за фото на плакатах, развешенных после ее похищения. После ее переживаний по поводу имени борца и Джоны, который почти ввязался в драку с Клинтоном, она позволила Тине увести ее от ринга. Они нашли одинокий тюк сена, стоящий немного в стороне от ревущей толпы, и сидели там, прихлебывая слишком сладкое вино и разговаривая о том, какими мужики бывают задницами.

Когда начался бой, на поле развязалось настоящее буйство, и она вспомнила как к ней и Тине подошли два парня. Они вели себя немного нахально, предлагали девушкам виски, потом тот, что поменьше, потянулся к Тине и облапал ее грудь. Она замахнулась и ударила его, а он ударил ее в ответ. Гризельда быстро встала и, чтобы их отвлечь, пнула по яйцам того, что был повыше, схватила Тину за руку и побежала назад к Джоне и Шону. Как только она их нашла, то сразу же набросилась на Джону, крича о том, что произошло, и настаивая на их немедленном отъезде.

И вот тогда, толпа вокруг ринга взорвалась. Бой закончился. Джона, который смеялся над тем, что совершенно ее не слышит, жутко ее выбесил, и она повернулась к нему спиной.

Вот тогда-то она и увидела его: борца. Сета.

Он был по пояс голым, с хорошо развитой мускулатурой и густыми светло-каштановыми волосами, наверное, лет тридцати, торс и руки покрывали татуировки. Его лицо едва ли можно было назвать человеческим, оно было все в крови, губы опухшие и разбитые, один глаз заплыл, другой прищурен, поскольку в него текла кровь из раны на лбу. Нос, видимо, был сломан, но из-за крови, это было сложно определить наверняка. Все его раны выглядели настолько гротескно, что когда он приблизился к ней, она ахнула и уставилась на него. Но как только их глаза встретились, она поняла, что не в состоянии отвести от него взгляд. Гри не узнала его, понятия не имела, кто он такой, и все же почувствовала какую-то невероятную связь с ним. Словно шум ринга и творящегося вокруг безумия внезапно стих, и они остались одни на всем белом сете.

«Западная Вирджиния… Сет…»

Ее сердце бешено забилось, и она прикрыла его рукой, качая головой и сжав пальцами одеяло.

«Нет. Нет, это не он. Прекрати это!»

— Это безумие, Гризельда Шрёдер, — прошептала она, используя имя, которое не произносила с тех пор, как в Агентстве по охране семьи и ребенка ей официально заменили его на Зельду Шродер, с целью защитить ее личность после похищения.

Сидя на кровати, скрестив ноги, она анализировала все факты, что были ей известны:

Десять лет назад Холден Крофт уехал из Западной Вирджинии вместе с Калебом Фостером, и, несмотря на десять лет интернет-поисков и услуг частного детектива, оплаченных из ее тайных сбережений, никаких следов Холдена так и не было найдено. Даже если ему удалось уцелеть, живя с Хозяином, почему он добровольно взял себе имя Сет? И зачем ему снова возвращаться в Западную Вирджинию?

Холдену сейчас было бы двадцать три, а Сет выглядел на тридцать.

Холден был низким и коренастым. Да, когда они потеряли друг друга, ему было только тринадцать лет, но Сет, борец, очень крупный, высокий парень.

Она закусила губу и подвинулась назад, чтобы прислониться к спинке кровати и подумать. Что-то не давало ей покоя, потому что в том факте, что Сет мог быть Холденом, кое-что казалось вполне правдоподобным.

Холден был драчуном. Всегда.

Она вспомнила первый раз, когда его увидела — он дал решительный отпор Билли. Он снова и снова дерзил Хозяину, говоря ему, что его зовут не Сет и ее не Рут. Когда Хозяин поднимал руку на Гризельду, Холден снова и снова отталкивал ее в сторону и принимал на себя все удары. В то утро, когда Хозяин обнаружил ее в подвале на стороне Холдена, то так сильно избил ее, что Холден прыгнул на спину Хозяину и попытался задушить его своими маленькими руками, чтобы оттащить его от Гризельды. Когда избиение закончилось, в награду он получил несколько ушибленных ребер и кровоточащую спину.

«Это не Холден», — упорствовала она, проводя рукой по волосам, чтобы потрогать слипшиеся от крови пряди. Но что-то уже дернулось в ее душе — надежда, надежда, отчаянная надежда.

— Он бы сюда не вернулся. Ему только двадцать три. Он бы никогда не назвался Сетом, — прошептала она, — Только твое желание, чтобы он был Холденом, не делает его Холденом.

Слезы жгли ей глаза, и она их смахнула. Было огромной ошибкой позволить Джоне уболтать ее на эту поездку. Из-за этого у нее все перемешалось в голове, которая сейчас просто разрывалась от боли. Как только Джона выйдет из душа, она настоит на том, чтобы они собрали вещи и уехали домой.

Она достала из шкафа свою сумку и бросила ее на кровать, вытаскивая из нее джинсы, белую футболку и серую толстовку, на которой темно-синими печатными буквами было написано «Джорджтаун». Несмотря на испачканные кровью волосы, она не стремилась принять душ. Все, чего ей хотелось, это как можно скорее убраться на хрен из Западной Вирджинии и вернуться домой.

Джона вышел из ванной и встал в дверях с обернутым вокруг талии полотенцем, ероша руками мокрые волосы.

— Джона, — сказала она, стоя у края кровати и глядя на него снизу вверх, поскольку в этот момент рылась в своей сумке в поисках чистого белья. — Я хочу уехать. Я хочу убраться отсюда.

— Детка, коттедж оплачен до четырех.

— Нет. Сейчас. У меня ужасно болит голова. Я хочу домой.

— Мы с Шоном собираемся на рыбалку.

— Джона, я никогда тебя ни о чем не просила!

Он изучающе посмотрел на нее, затем пожал плечами.

— Я поговорю об этом с Шоном. Может, мы сможем уехать немного пораньше, — поморщившись, он запихнул в ухо ватную палочку. — Черт, вчера вечером этот ублюдок, пока не рухнул, орал прямо мне в ухо. У меня от этого до сих пор в голове звенит.

Она оторвала взгляд от сумки и уставилась на него. Внезапно все клетки ее тела пришли в состояние повышенной готовности.

— Джона, — произнесла она, затаив дыхание, пальцы рук и ног похолодели, будто она знала, будто она точно знала, какой будет ответ еще до того, как задать этот вопрос, — Что он кричал?

Джона скривился, поморщив нос, поскольку продолжал вращать в ухе ватной палочкой.

— Эээ… было похоже на… хм, Господи, не знаю. Гризз. Да. Га-га-га-Гриииииииз. Вроде того. Пи*дец как громко.

Он пожал плечами и вернулся в ванную.

Когда он произнес это имя, она замерла как вкопанная. Застывшая и оцепеневшая от потрясения, недоверия и… веры. Дверь в ванную защелкнулась, и, прикрыв рот рукой, она выдохнула: «Холден». Она хотела пойти к нему, хотела выбежать из спальни, из коттеджа, по ступенькам крыльца и на дорогу. Бежать, бежать и бежать, пока не найдет его, пока не окажется перед ним, глядя в его бездонные серые глаза.

Она почувствовала жар и слабость во всем теле, колени подкосились, и девушка рухнула на кровать, свернувшись калачиком, словно защищаясь от ударов. По щекам бежали слезы, тяжелая голова ныла от боли и кружилась, и Гризельда быстро провалилась в темноту.

Глава 8

Сет

Услышав ее тихий плач, он открыл глаза и, протянув руку через постель, коснулся ее волос.

— Н-н-не плачь, Гри, — пробормотал он, поглаживая ее по волосам. — Не плачь.

— Сет? Дорогой! О, Боже мой. Ты очнулся?

— Г-г-гри? — снова пробормотал он, хотя и знал, что это не ее голос. То, что это была не она, заставило его встревожиться. Кто здесь, и где она?

— Милый, это Джемма.

— Н-н-нет, — зарыдал он, быстро моргая. Его глаза слишком опухли и почти не открывались. — Г-г-где Гри?

— Гри? Кто эт…? Я не… Милый, тебя сильно ударили по затылку, — она повысила голос, сказав кому-то, чтобы позвали врача, потом снова повернулась к нему и заговорила медленнее. — И тебя… тебя… несколько раз пырнули ножом. Сет, что ты помнишь?

— Г-г-где Г-г-гри? — закричал он.

Темнота.

***

— Г-г-где Г-г-гри? — закричал он, вскочив с кровати в номере мотеля. Желтый свет просачивался сквозь дешевые полиэстеровые шторы, заливая маленькую комнату оранжевым сиянием. По лицу стекал пот, попадая ему в глаза, и он вытер лоб свободной рукой.

— Заткнись! — заорал Калеб с соседней кровати, перевернулся на спину и несколько секунд спустя захрапел.

Сет потянул за наручники, которыми за одну руку был пристегнут к раме кровати. Он уже привык спать с поднятой вверх рукой. И хотя он клялся, что не убежит, Калеб каждый вечер молча пристегивал его к кровати, прежде чем отправиться в местный бар. После первой ночи, Сет узнал, что перед сном ничего нельзя пить.

Однажды ночью, когда Калеб ушел на весь вечер и забыл привязать Сета, ему и в голову не пришло убежать. Ему некому было позвонить, некуда идти. Теоретически, он мог воспользоваться таксофоном мотеля, позвонить в справочную, и попросить телефон Службы по правам ребенка. Он мог сказать им, что его похитили почти четыре года назад, и да, они наверняка бы приехали, забрали его и арестовали Калеба, только вот что потом? Они бы вернули его в систему патронатного воспитания Вашингтона. Обратно в «семью», где велика вероятность того, что «родители» жестоко обращались и пренебрегали детьми. И это лишь вопрос времени, когда какой-нибудь другой нежданный и неизвестный изверг сотворил бы с ним нечто отвратительное.

По крайней мере, Калеб был понятной ему сущностью.

За последний год крутой нрав, напыщенные тирады и бред Калеба резко стихли, как будто убийство Гри чудесным образом излечило особый вид безумия Калеба. Казалось, что Калеб обрел, наконец, определенный душевный покой, словно застрелив ее, он достиг цели всей своей жизни.

Если Сет упоминал Гри, он сердился и незамедлительно бил его по лицу, но после их отъезда из Западной Вирджинии, сильные побои уже не возобновлялись, и Калеб все реже и реже разражался тирадами о Рут. Мысль, что они на самом деле братья, стала для Калеба настоящей бредовой идеей, и, казалось, он на самом деле считал, что между ними всего четыре года разницы, хотя Сет догадывался, что она была ближе к сорока. Время от времени Калеб ласково ерошил его волосы и почти всегда называл его «братишка». Самое странное, что в этих жестах была подлинная нежность, будто Сет действительно был любимым младшим братом Калеба, и иногда, стыдясь и досадуя, Сет позволял себе в это верить.

По большей части, Сет убедил себя в том, что его ни капли не волнует желание Калеба притворяться братьями. Эта передышка от ежедневных побоев стала для него таким счастьем, что Сет никогда не возражал. Когда Калеб говорил: «Мой младший брат будет жареный сыр, а я буду…», Сет не спорил. Он сидел с абсолютно пустым лицом, будто то, что они братья с сорокалетней разницей в возрасте, это самая обычная вещь на свете. Временами, когда незнакомцы или официантки в закусочных странно на них поглядывали, Сету даже хотелось оправдать, почти защитить Калеба, что ужасно его смущало.

Когда Калеб возвращался к грузовику или в номер мотеля после вечерних пьянок, он ложился спать, снова и снова бормоча о том, как он наконец-то вырезал раковую опухоль из тела своей семьи, как он истребил зло и спас Сета от вечного проклятья. А в это время, Сет изо всех сил зажмуривал глаза и сжимал кулаки. Его трясло от переполняющей его яростной и острой ненависти к Калебу, кипящей и бушующей в его юном теле. Он представлял себе, как убивает Калеба или вырывает из его рук руль, когда тот ведет грузовик по шоссе, и убивает их обоих. Он представлял себе, как берет молоток и вгоняет его глубоко в голову Калеба, пока тот спит. Он находил мучительное, но всепоглощающее удовольствие в том, чтобы представлять себе все способы, которыми он мог отомстить за смерть Гризельды. Но ему было всего четырнадцать лет, и он не был убийцей. Мечты о мести не выливались в действия, только в непрерывное, кипящее, жгучее отчаяние.

Калеб постоянно повторял, что они едут к морю, но насколько Сет мог судить, они не двигались по прямой линии и нигде не останавливались более одного или двух дней. Обычно они спали в грузовике, изредка — в мотелях. Калеб хранил свои деньги в жестяной коробке, а ключ, носил при себе. Где он брал деньги, Сет не знал, но их вполне хватало на жизнь, хотя никто из них не работал, тем не менее, они регулярно ели два раза в день, и Калеб каждую ночь пил.

Часть Сета, хранившая воспоминания о Гризельде, страстно ненавидела Калеба, однако, следует также признать, что после года жизни с Калебом, Сет покорно смирился со своей судьбой. Со смертью Гризельды, ему не за что стало бороться, незачем жить. Его без всякой причины таскали из города в город, но зато у него всегда была еда, сухое место для ночлега, и когда Калеб не был пьян и не разражался тирадами, то более спокойного спутника было сложно себе вообразить.

Сет вкусил и лучшей жизни, и худшей. Он познал кошмар неизвестного и предпочел ему спокойствие известного.

За неимением других вариантов, он решил терпеть такую жизнь, пока не станет достаточно взрослым и сильным, чтобы от нее освободиться.

Единственное, чего он не мог вынести, это то, что каждую ночь в его снах к нему возвращалась Гри. Она стояла посреди океана бушующей реки, крепко сжав маленькие кулачки, ее голубые глаза были полны слез, а испуганное лицо исказилось в агонии, умоляя сохранить ему жизнь.

***

— Мистер Вест?

Яркий свет ударил ему прямо в глаза, сначала в один, потом в другой. Он поморщился, потому что от этого у него разболелась голова.

Его первой мыслью было: «Да хватит, на хрен, светить мне в лицо!»

Второй мыслью, выбившей первую из башки, было: «Где Гризельда?»

— Да, — прохрипел он, в горле саднило и першило. Ему удалось более-менее открыть один глаз. — Где я?

— В больнице, сынок. Вы помните, как сюда попали?

— Нет, сэр. Можно воды?

— Конечно. Сестра! Воды, пожалуйста.

Мужчина вернулся, чтобы еще раз взглянуть на лицо Сета, и упер руки в бока.

— Прошлой ночью Вы получили довольно серьезные травмы. Четыре ножевых ранения. К счастью, ни одно из них не задело основные органы, пришлось наложить швы, и перелить Вам пинту крови. У Вас была большая кровопотеря, ну и сотрясение, конечно. Перелом носа, так что я его поправил. Перелом скуловой кости заживет через несколько недель. Также зашили несколько ран на лице. Ребра некоторое время еще поболят, но они не сломаны.

Медсестра принесла ему воды. С благодарностью взяв стакан, Сет дрожащими пальцами поднес его к губам.

— Здесь была женщина.

Врач кивнул.

— Ваша подруга. Джемма Хендрикс.

— Больше никого?

— Квинт и Клинтон Дэвис привезли Вас сюда прошлой ночью и этим утром приходили проведать, как Вы здесь.

Сет кивнул, потом вздрогнул.

— Этим утром? Сколько сейчас времени?

— Я понимаю, Вы немного растеряны. Вас привезли вчера вечером около десяти. Рано утром сюда приехала мисс Хендрикс вместе с Дэвисами, они пробыли здесь около часа, а потом все ушли на работу.

— Сколько сейчас времени?

Доктор взглянул на часы.

— Третий час.

— Н-никто больше не приходил?

Врач медленно покачал головой.

— Нет, сынок. Вы кого-то ждете?

— Н-нет.

Он отвернулся и закрыл воспаленные глаза. Он на самом деле ее видел? Или это просто разум сыграл злую шутку с ним, с его помятой головой, отчаянно желающей поверить в то, что она еще жива? Она казалась такой реальной, но бред подобного рода преследовал Сета и раньше.

— Мистер Вест, мы бы хотели, чтобы Вы остались здесь еще на одну ночь, просто, чтобы исключить…

— Я сегодня же поеду домой, — решительно сказал он, открывая глаза, чтобы посмотреть на доктора. Он едва ли мог позволить себе то лечение, что уже получил, а уж дополнительное время в больнице — тем более.

— Я бы не советовал. Ваши швы могут…

— Со мной все будет в порядке.

Доктор рассердился.

— Я не считаю возможным Вас выписать.

— А я не считаю возможным здесь оставаться.

— Я действительно не могу…

— Тогда я сам себя выпишу.

Врач неодобрительно покачал головой.

— Хотя бы позвольте мне дать Вам чистые бинты и антибиотики. Вам придется раз, а может, два раза в день делать перевязку. Я могу дать инструкции Мисс Хендр…

— Дайте инструкции мне.

— Мистер Вест, есть люди, которые о Вас заботятся и хотят помочь. Я думаю…

— Дайте инструкции мне.

— Хорошо. Через час я подготовлю письменные инструкции и соберу кое-какие лекарства.

— Спасибо, доктор.

Врач бросил на Сета озабоченный взгляд, затем похлопал его по плечу и направился к выходу. Сет наблюдал за тем, как он уходит, потом повернулся лицом к окнам, выходящим на больничный сквер.

Он отчаянно пытался вытащить из своего неясного, пульсирующего от боли сознания воспоминания о прошлой ночи.

«Он обматывал руки лентой… «Чтобы ты почувствовала мою любовь»… его предупредил Клинтон… затем увидел на ринге Илая… бой…»

Он вздрогнул.

«…увидел Гризельду».

Сет закрыл глаза, фиксируя в памяти ее лицо. Голубые глаза, золотистые волосы, шрам на подбородке. Это была она — это должна быть она. Каждую ночь с того дня, как ее убили на реке Шенандоа, она снилась Сету. Каждую ночь с пятнадцати лет, он засыпал, глядя в ее лицо. Он знал это лицо, как свои пять пальцев. Даже лучше. Он знал его лучше всего на свете, и он просто не мог ошибиться. Либо девушка, которую он видел прошлым вечером, она, либо он близок к помешательству, потому что он вел себя как сумасшедший, как Калеб.

— Г-господи, Гри, — прошептал он, чувствуя, как слезы обжигают ему глаза. — Как вышло, что ты жива?

Как это возможно? Ей в тот день удалось убежать? Калеб выстрелил в нее, но она каким-то образом выжила? Ее похоронили заживо, но она сбежала после того, как они уехали? Но как же кровь у Калеба на рубашке. Могила. Калеб сказал, что убил ее. Мог ли он солгать? Сету были нужны ответы, и прямо сейчас.

Дальнейшие воспоминания о прошлом вечере мучили его. Он поморщился, потому что чем сильнее он пытался вспомнить, тем больше ныла его голова. Прошлым вечером она с кем-то спорила. С кем? Он закрыл глаза. «Мальчик из колледжа» в рубашке поло. Пальцы Сета сжались в кулаки, и он стиснул зубы. Кто, бл*дь, такой этот парень? И чем он ее расстроил? Он поморщился, роясь в своей памяти. «Мальчики из колледжа» стояли с Квинтом, и она кричала на одного из них. Квинт. Ему нужно как-то добраться до Квинта. Сейчас же.

Безумным взглядом он оглядел комнату в поисках телефона, но его нигде не было. Его джинсы свешивались со стула, стоявшего на другой стороне палаты. С огромными усилиями Сету удалось спустить ноги с кровати, но запястье дернулось назад, поскольку к нему крепилась иголка капельницы. Он вытащил ее, скривившись от резкой боли.

Сидя на краю кровати, он почувствовал сильное жжение в области груди, прямо под грудными мышцами. Он посмотрел вниз и увидел белую повязку с бурыми пятнами, сквозь которые сочилась свежая алая кровь. Поморщившись, он осторожно встал. Когда Сет, шаркая, двинулся к стулу, у него ужасно закружилась голова, но он удержался на ногах, схватившись за изножье больничной койки. Сет пошатнулся и приземлился на стул, пытаясь отдышаться. Через некоторое время, он снял со стула джинсы и очень медленно натянул их на ноги, наконец, с трудом поднявшись, рванул их на пояс. На левом боку и на пояснице ныли и пульсировали еще три раны, поэтому он не стал застегивать штаны.

Его лицо лоснилось от пота, когда он добрался до коридора, на минуту задержавшись в дверном проеме, чтобы перевести дух, затем медленно, осторожно, зашагал босиком к ближайшему посту медсестры.

— Мистер Вест, зачем Вы встали с кровати? Я настаиваю…

— Мне нужен телефон.

— Вам нужно вернуться в кровать.

Его голос звучал хрипло, но твердо.

— Телефон. С-сейчас же.

У медсестры отвисла челюсть, но она взяла стоящий перед ней телефон и подняла его на стойку, на которую опирался Сет. Он кивнул в благодарность и поднял трубку, набирая сотовый номер Клинтона.

— Клинтон.

— Это Сет. Забери меня.

— Черт, Сет. Они тебя уже выпустили?

— Где твой отец?

— Который час? Почти три? Сейчас заканчивается его смена. Скорее всего, он поедет в «Рози», чтобы пропустить пивка.

— Приезжай и забери меня. Я должен с ним поговорить.

— Да, да, конечно. Я только скажу Чику, что мне нужно идти. Скоро буду.

Опустив руку, Сет почувствовал, как разряд боли пронзил его грудь, и он выронил трубку из дрожащих пальцев. Медсестра бросилась к нему, осторожно взяла его под руки и повела обратно в палату.

Глава 9

Гризельда

Настойчивый стук в дверь разбудил Гризельду от глубокого сна, она медленно села на постели, приходя в себя и осматриваясь. Должно быть, она отключилась от потрясения, вызванного новостью Джоны. Она не помнила, как заснула, но лежала в центре кровати в позе эмбриона. Девушка бросила взгляд на часы: двадцать пять минут четвертого.

Встав с кровати, она прислушалась к несмолкающим ударам в дверь, потом вышла через открытую дверь спальни. На обеденном столе лежала записка:

«Ты спала. Мы пошли на рыбалку. Вернемся к четырем. — Дж.»

Она глубоко вздохнула и подошла к двери.

Отодвинув занавеску в сторону, она посмотрела в окно и увидела стоящего на крыльце Квинта. Когда он поднял руку в приветственном жесте, она отпустила штору. Наверное, он пришел сюда, чтобы получить деньги по ставкам, сделанным вчера вечером Джоной и Шоном.

«Он знает Холдена. Он знает, где мне найти Холдена».

Она до боли терзала зубами нижнюю губу. Поскольку Джона, Шон и Тина ушли, она была в коттедже совсем одна, и не знала об этом парне абсолютно ничего, кроме того, что вчера вечером он проявлял к ней пугающий интерес. Может, он псих? Может, он пришел причинить ей боль? Но вопрос ее безопасности быстро отошел на второй план, потому что Гризельда знала, сколько боли может вытерпеть; и все, что бы ни сотворил с ней Квинт, стоило возможности найти Холдена.

И, тем не менее, ей следует быть осторожной.

Она отодвинула в сторону занавеску.

— Чего Вам надо? — спросила она через стекло.

— Нужно поговорить.

У нее округлились глаза.

— Со мной?

— С тобой, Гризельда.

Ее имя. Ее полное имя, которым ее не звали с того самого ужасного дня на Шенандоа. Надрывно вздохнув, она отперла входную дверь.

— Как Вы меня нашли?

— Твой парень. Вчера вечером сказал мне, где все вы остановились.

Она быстро кивнула, едва дыша и ожидая от него продолжения.

— Хочешь, чтобы я вошел, или сама выйдешь сюда и поговоришь со мной? — спросил он, отступая назад, когда дверь распахнулась.

— Заходите, — прошептала она, однако никто из них не шелохнулся. — Откуда Вы знаете мое имя?

«Скажи это», — отчаянно думала она. — «Боже, пожалуйста, просто произнеси его имя, чтобы я точно знала, что это он».

— Сет, — просто сказал он.

Она кивнула ему, и по щекам потекли слезы. Это правда. О, Боже, это правда. Вчера вечером на ринге был Холден. Холден, который назвался Сетом. Холден, который вернулся в Западную Вирджинию. Холден, который стал просто огромным и выглядел на тридцать. Холден, который дрался с другими мужчинами ради спортивного интереса.

— Холден, — прошептала она.

— Что ты сказала?

Она посмотрела на Квинта остекленевшим взглядом.

— Где он?

— Могу отвести тебя к нему.

Гризельда кивнула и, не задумываясь, даже не закрыв за собой дверь и не сбегав за сумочкой, вышла из коттеджа и последовала за Квинтом в его грузовик.

Некоторое время они ехали в молчании, затем Квинт заговорил.

— Я выяснил, откуда тебя знаю.

— А?

— Ты мне кого-то напоминала, но я никак не мог сообразить, кого. А вчера, когда мы везли его в клинику, я понял. У него есть татуировка с твоим лицом. На руке.

— Ох.

— Да. А под ним написано «Х+Г». Сегодня он мне сказал, что «Г» значит Гризельда.

Ее глаза наполнились слезами, и она кивнула, отворачиваясь к окну.

— Лишь однажды Клинтон прикололся над этой татуировкой. Очнулся через несколько часов, уже без одного зуба.

Ее губы дрогнули, слегка дернувшись вверх.

— Сет у нас свирепый боец. Мы знакомы уже лет пять. Он мало говорит, но мне всегда было интересно, что с ним такого произошло, что сделало его таким.

Гризельда сглотнула и снова поджала губы.

— Он работает с моим сыном Клинтоном на стекольном заводе.

Она не ответила. Она не доверяла своему голосу.

— Ага. А ты тихоня. Понимаю. Я бы заткнулся, но черт, просто я начинаю волноваться. Сет не должен был вот так выписываться из больницы. И ты здесь, и у него на руке твое лицо, и я просто… черт побери, я не знаю, что происходит.

Воцарилась долгая пауза, прежде чем она набралась мужества, чтобы что-то сказать. Когда она заговорила, ее голос был тихим и слегка надломленным.

— Я очень давно его не видела.

— Как давно? — спросил Квинт.

Покачав головой, она сглотнула вставший в горле комок и ничего не смогла ответить. Девушка прислонилась головой к окну и прикрыла глаза, вспоминая последний раз, когда она его видела.

***

— Бббеегииииии!

Лицо Гризельды исказилось от ужаса, когда она увидела, как Хозяин ударил Холдена прикладом своей винтовки. Голос Холдена тут же стих, он рухнул на бок и потерял сознание. Каттер лаял с той стороны реки, воя и расхаживая по берегу взад и вперед.

— Черт побери! — закричала она, качнувшись вперед, но вовремя удержалась, чуть не соскользнув в воду, — Черт тебя побери! Нет!

Она смотрела на стремительный поток, несущийся между ней и Холденом. Их разделяли семь или восемь больших камней посреди глубокой, ревущей реки, но даже доберись она до него, что потом? Ей не справиться с Хозяином. Ей не утащить на себе Холдена. Ей нужно было решить только один вопрос: вернуться ли ей с Хозяином, или попытаться сбежать и прислать помощь за Холденом?

— Я сказал, заткнись, тупица, — пробормотал Хозяин, выпустив из рук рубашку Холдена. Его голова с глухим звуком ударилась о камень, и он остался безвольно и неподвижно лежать на земле.

— Холден, — зарыдала она, глядя на его бездыханное тело. Она подняла полные слез глаза на Хозяина и сквозь зубы произнесла: — Ты отправишься в ад.

— Сперва ты, Рут, — выплюнул он, поднимая ружье.

Когда она это увидела, у нее от ужаса округлились глаза. Она отпрыгнула подальше от него на два камня, затем вновь повернулась к нему лицом. Она в отчаянии поглядела на тело Холдена, затем впилась взглядом в прищуренные глаза Хозяина, который смотрел на нее сквозь прицел ружья.

— За что? За что ты так с нами поступил? — рыдала она. — Мы ничего тебе не сделали!

— Ты увлекла его на путь дьявола, сестренка, своими упругими сиськами и крепкой задницей. Разбудив его похоть, ты обрекла его на пламя преисподней. Ты моя сестра, Рут, но я убью тебя, не моргнув и глазом.

— Я не твоя сестра! Я не Рут!

— Все верно. Ты больше не моя сестра. Ты лживая соблазнительница, озабоченная сука. Порочная Вавилонская блудница, посланная погубить моего брата своими нечестивыми играми.

— Холден тебе не брат! Он не Сет!

Лицо Хозяина побагровело от ярости, и он, прицелившись, взвел затвор.

Гризельда повернулась к нему спиной, аккуратно наступая на следующий камень, когда раздался выстрел, и у нее над головой просвистела пуля.

— Неееет! — закричала она, поскользнувшись, и снова выпрямляясь. — Нет! Остановись!

— Ты зло во плоти, Рут. Тебя нужно усыпить, как бешеную собаку.

Сосредоточив все внимание на своих шагах, она стала двигаться быстрее.

Не оглядывайся назад, не смотря ни на что. Наши ноги меньше, чем его. С камня на камень. Я прыгаю, ты прыгаешь.

Слезы обжигали ей глаза, тело одеревенело от страха, она отчаянно пыталась сохранить равновесие. Гризельда услышала, как он снова взвел затвор.

— Прекрати! Прекрааатиии! — рыдала она, захлебываясь собственными словами. Она рискнула и беспомощно оглянулась на Холдена, который все также неподвижно лежал на большом камне.

— О, Холден. Холден, мне так жаль…

Еще один выстрел, и пуля с плеском вошла в воду в футе от нее.

Прежде чем сделать еще один шаг вперед, она закричала: «Нет! Прекрати!».

«Шевелись, Гризельда. Не останавливайся. Не оглядывайся назад. Доберись до леса. Позови на помощь».

Она заставила себя двигаться дальше. Ее ноги скользили с камня на камень, ноющие мышцы координировали движения. Ожидание, что с каждым новым шагом ее вот-вот может пронзить пуля, мешало ей удерживать равновесие, но каким-то образом ей удавалось продвигаться вперед. Наконец она увидела под водой галечное дно и спрыгнула в реку, оказавшись по колено в воде и как можно скорее пробираясь к скалистому берегу.

Выбравшись на землю, она обернулась.

Их уже не было.

***

— Это здесь, — сказал Квинт, и Гризельда заметила, что грузовик остановился.

Они припарковались на обычной, чисто американской, хотя и несколько обветшалой центральной улице, напротив двухэтажного кирпичного здания. На нижнем этаже располагалась непримечательная кофейня, на ее стеклянной двери с облупившейся краской значилось «У Риты» и «С мый ший в мире к фе». Она подняла глаза на второй этаж и увидела два окна, выходящие на улицу. Квартира.

— Хочешь, чтобы я поднялся с тобой? — спросил Квинт.

— Нет, — ответила она, глядя на окна. В окне справа, к стеклу прижимались две ладони, хотя она не могла разглядеть того, кому они принадлежали. Это был он. Она это знала. Она это чувствовала.

Квинт пошарил в нагрудном кармане и, наконец, протянул ей ключ.

— Это тебе.

Она потянулась за ним дрожащими пальцами.

— Я должен предупредить тебя. Сет в плохом состоянии. Прошлым вечером его несколько раз ударили ножом, сломан нос, ушиб ребер. Сотрясение. Перелом скуловой кости. Ему ни в коем случае нельзя было покидать больницу, но он твердил лишь о том, что ему нужно тебя найти. Сказал, что изобьет меня, как Илая, если я не пойду к тебе и не приведу к нему.

— Я о нем позабочусь, — Гризельда слегка подвинулась, чтобы заглянуть в светло-голубые глаза Квинта. — Не в первый раз.

Губы Квинта тронула понимающая улыбка, но он только кивнул.

— Скажи ему, что я приду завтра с едой и всем остальным.

— Спасибо, — сказала она, потянувшись к двери.

— Гризельда, — окликнул ее Квинт.

Она повернулась лицом к нему.

— Я не знаю кто ты такая, но он… в общем, он испытывает к тебе что-то безумное.

Она вытерла глаза и кивнула, закрыв за собой дверь.

Отперев ключом входную дверь, она взглянула вверх на грязную лестницу и сделала глубокий вдох. На протяжении десяти лет Гризельда, откладывая деньги на детективов, разыскивала Холдена, пожалуй, даже надеялась начать с ним новую жизнь, как только его найдет. И вот теперь, когда она была к нему ближе, чем за всю последнюю половину своей жизни, и вот-вот заглянет в серые глаза, о которых так мечтала все это время, ее внезапно охватил ужас.

Что скажешь человеку, которого в детстве так сильно любил? Человеку, чью жизнь подверг опасности, сев в грузовик к какому-то психу? Человеку, которого ты предал, когда отвернулся и бросил его на произвол судьбы? Как загладишь свою вину за все потерянные годы и невыполненные обещания? Боже мой, что скажешь?

На верхнем этаже открылась дверь, и она услышала тихое шарканье босых ног по линолеуму. Она сделала глубокий вдох и, подняв глаза наверх, увидела там его: вчерашнего Сета. Холден, стоял на верхней ступеньке лестницы, глядя на нее. На нем были расстегнутые джинсы, голый торс с тремя или четырьмя татуировками был обмотан бинтами, которые закрывали раны у него на груди, ниже под сердцем и над бедром.

— Г-г-гри? — тяжело дыша, спросил он. Его голос был тихим и надломленным, но в нем слышался Холден, по которому она так долго скучала, что сейчас весь ее слух обратился к нему.

На глаза навернулись слезы, и когда она кивнула, хлынули по щекам. Она всерьез расплакалась, но приподняла вверх уголки губ и начала подниматься вверх по ступенькам, одна за другой, все быстрее и быстрее, пока не добралась до конца лестницы и встала напротив него, глядя в его уставшие серые глаза.

— Боже мой, — прошептала она.

Все его лицо было в ушибах и ссадинах, но мокрое от слез, как и у нее. Он шмыгнул носом и протянул ей руку. Гризельда взглянула на нее — сначала в глаза ей бросились свежие раны, но потом она заметила знакомые веснушки, словно созвездия, разбросанные по его белой коже. У нее перехватило дыхание. Широко улыбнувшись, она подняла голову и заплакала.

— Боже мой… Боже мой… Боже мой…

Она поначалу неуверенно потянулась к его руке, но в тот миг, когда они соприкоснулись, он сильно и уверенно сжал ее ладонь своими пальцами и притянул к себе.

— Он сказал, что т-ты умерла, — пробормотал он.

— Нет, — прошептала она. — Нет, я добралась до берега.

— Г-господи, Гри, ты жива.

Его глаза скользнули по ее лицу, к макушке, пробежали по волосам янтарного цвета к плечам, снова к ее глазам, которые он внимательно изучал, затем устремились вниз по скулам к губам, к шраму на подбородке, от которого он долго не мог отвести взгляд, прежде чем вновь взглянуть на нее.

— М-можно?

У него заблестели глаза, когда он протянул к ней свою свободную руку, будто хотел обнять, но чтобы прикоснуться к ней, ему требовалось разрешение. Она шагнула к нему и уткнулась щекой в его голое плечо, позволяя ему обнять ее и нежно прижать к его телу.

Они стояли вплотную друг к другу, его левая рука скользнула вниз, пальцы переплелись с ее пальцами, и он склонил вперед голову, коснувшись щекой ее головы.

— Ты жива, — снова произнес он так тихо, словно это была мысль, похитившая его вздох.

— Да, — прорыдала она, закрыв глаза, и обняла его левой рукой, накрыв ладонью его шею.

— Он сказал, ээ, он сказал, что застрелил тебя.

— Он пытался, но промахнулся.

Холден вздрогнул, крепче прижимая ее к себе.

— А м-м-могила.

— Каттер.

— Нет. Он сказал, что Каттер убежал.

— Он соврал. В могиле была не я, а Каттер, — Гризельда посмотрела на него, покачав головой. — После того как вы уехали, полиция нашла его зарытым во дворе перед домом.

Лицо его перекосилось от гнева.

— К-калеб с-с-сказал, что эт-т-то т…

— Дыши, — не задумываясь, сказала она.

Обеспокоенная тем, что они стоят слишком близко к лестнице, она отступила от него и заметила, что его лицо было мокрым, не только от слез, а от того, что он обливался потом. Капли выступали у него в волосах и стекали по лицу. Опустив глаза на его грудь, Гризельда обнаружила, что то, что на расстоянии казалось буроватым пятном крови, на самом деле было розовато-алым и стремительно росло. Он истекал кровью, и, видимо, ему необходимо было сменить повязку.

Она всмотрелась в его глаза, все еще немного безумные и не верящие в происходящее. Потрясение от встречи с ней затмило боль, но, пока он не лишился последних сил, ему необходимо было прилечь, а ей — перевязать ему раны.

Она повела подбородком в сторону его квартиры.

— Холден, мы можем войти?

Он тяжело вздохнул, отодвигаясь от нее и долгое время вглядываясь в ее глаза.

— Сет, — твердо прошептал он, потом взял ее за руку и повел к распахнутой двери своей квартиры.

Глава 10

«Она жива. Она жива. Гри жива».

Бесконечной молитвой повторялось у него в голове, и радостно трепетало в сердце, пока он вел ее к себе домой.

— Холден, мне кажется…

Когда за ними закрылась дверь, он повернулся к ней лицом.

— Я больше не Холден.

Она вздрогнула.

— Это твое имя.

— Б-больше нет. Меня зовут Сет.

Она опустила глаза, уставившись в пол.

— Я не понимаю.

— Я уже давно не Холден.

— Но ты не Сет.

— Нет, я Сет, — выдохнул он, размышляя, с чего же начать.

— Гри, — начал было он, но прежде чем смог собраться с мыслями, она его прервала.

— Раз ты Сет, значит ли это, что я Рут? — спросила она тихим, но язвительным голосом, впившись глазами в его лицо.

— Н-ничего не сделает тебя Р-рут, — резко ответил он, стиснув зубы и с минуту пристально глядя ей в лицо, затем прошаркал мимо нее в маленькую гостиную. Задохнувшись от боли, он опустился на обшарпанный и рваный диван.

— Ложись полностью, — сказала она, взяв его под руку, чтобы помочь ему опуститься на подушки. — Где чистые бинты? Повязка на груди вся в крови. Я ее поменяю.

— Ты медсестра?

— Нет.

Улегшись на диван, он посмотрел на нее, все еще потрясенный, что после стольких лет она вдруг оказалась здесь. В его квартире. С ним. Совсем близко. Прикасалась к нему. У него было столько вопросов: где она пропадала все эти годы? Пыталась ли она когда-нибудь его разыскать? Все ли у нее хорошо? Мечтала ли она о нем, как он мечтал о ней?

— Г-гри. Просто поговори со мной.

Она быстро посмотрела ему в глаза, затем бросила взгляд на его рану.

— После того, как я перебинтую тебя, ладно?

— Ты все такая же упрямая.

Ее глаза вспыхнули, и все лицо, сперва смягчившись, вдруг исказилось, и из глаз хлынули слезы. Она жестом указала на ведущий из гостиной коридор.

— Ванная там? — всхлипнув, спросила она.

— Да, — сказал он, глядя ей вслед и злясь на то, что она всего на пару минут исчезла из его зоны видимости, чтобы взять все необходимое для перевязки.

Когда через несколько минут она вернулась, ее лицо было совершенно сухим, хотя глаза все еще выглядели немного стеклянными и опухшими от слез. Она опустилась перед ним на колени и потянулась к повязке в области сердца. Он осторожно поднял руку и обхватил пальцами ее запястье, затем, скользнув вверх, крепко сжал ее ладонь.

— Оставь это на минуту.

Он повернул голову, коснувшись щекой грубой, ворсистой обивки старого дивана, и заглянул ей в лицо.

— Я никогда не думал, что снова увижу тебя.

Она крепко зажмурила глаза и вздрогнула, когда слезы снова ручейками потекли по ее щекам.

— Я надеялась, — выдохнула она, и он с невероятным блаженством почувствовал, как ее сладкое дыхание коснулось его щеки. Он выпустил ее руку и потянулся ладонью к ее щеке, смахнув большим пальцем слезы. Она наклонилась к нему, распахнув свои заплаканные глаза.

— Боже, как я надеялась.

— Где ты была, Гри? Что случилось после…

— Пожалуйста, дай мне сменить тебе повязку, Хол…

— Сет.

Она сразу поморщилась, резко отпрянув от него, отчего его рука упала на диван. Гризельда встала и опустила взгляд на повязку.

— Мне нужно промыть ее теплой водой.

Не встречаясь с ним взглядом, она повернулась и прошла через комнату на кухню. Он слышал, как она открыла кран и, ожидая, пока вода нагреется, порылась в поисках большой миски. Боль неуклонно усиливалась, поскольку адреналин больше не поступал в кровь, и рана в области сердца, самая глубокая из тех, что он получил прошлым вечером, теперь горела и пульсировала, словно в лихорадке. Наконец она вернулась и поставила миску с теплой водой на пол возле дивана. Безо всякого предупреждения, она потянулась к краю повязки и сорвала ее.

— Господи! — воскликнул он, и его глаза широко раскрылись от боли.

— Я не могу звать тебя Сетом. Это уже не ты.

Он издал стонущий звук, резко выдохнув весь воздух, что был у него в легких. Вскинув вверх подбородок, чтобы взглянуть на нее, он обнаружил, что впервые после их воссоединения она выглядела не грустной, а скорее рассерженной.

— Нет, это я, — съязвил он. — Ты видела меня вчера вечером. Я именно такой и есть.

— Нет, — твердо сказала она, потом добавила уже мягче. — Нет, Холден.

Она покачала головой и обмакнула бумажное полотенце в теплую воду. Бормоча себе под нос, она стала аккуратно, раз за разом, промокать рану. Эти действия были ему так знакомы, что у него сжалось сердце и сдавило легкие, которые изо всех сил пытались сделать глубокий вдох.

— …Сет… имя долбанного сумасшедше…

— Прекрати бормотать, Гри.

Она метнула в него сердитый взгляд.

— Зельда.

— Что?

— Меня зовут Зельда. Я больше не отзываюсь на Гризельду, — едко ответила она, — И уж точно не на Гри.

Он пытался поймать ее взгляд, но когда она это произнесла, то все время смотрела вниз, сосредоточив внимание на его ране. Она сложила еще одно бумажное полотенце и осторожно прижала к его груди, пока кожа вокруг пореза не стала, наконец, совсем сухой и чистой. С резким треском она распаковала две чистые повязки, аккуратно расположив их на обработанной ране, затем оторвала кусок пластыря, чтобы их закрепить.

— З-зельда? — попробовал произнести он это имя, и оно показалось ему таким убийственным, неподходящим и чуждым ему, что на глаза навернулись горькие слезы.

— Ну да.

— Нет. Я не м-могу так тебя н-называть.

— Очень жаль.

Она потянулась за миской с водой и встала, бросив на него суровый взгляд. Ее красивые губы сжались в тугую, сердитую линию. Посмотрев на него, ее лицо смягчилось, и она полезла в собранную врачом коробку за желтым пузырьком с таблетками.

— Тебе очень больно.

— Бывало и хуже.

И потому как она знала, что это правда, ее глаза наполнились слезами, мышцы горла заметно напряглись, словно глотая поток жутких воспоминаний. Он наблюдал за ней, чувствуя каждую промелькнувшую на ее лице эмоцию, вспоминая, что поморщившись, она сперва быстро моргала, а когда старалась не расплакаться, то стискивала зубы и попыталась проглотить огорчение. Он все это видел. Он все это чувствовал. Он все это помнил.

Все еще держа в руках пузырек с обезболивающими, она открыла зубами крышку и, наклонив его, уронила одну белую таблетку на диван рядом с его лицом.

— Я принесу тебе воды.

Она вернулась на кухню, поставила коробку на кухонный стол, и он услышал, как в раковине снова зашумела вода.

— Знаешь что? — окликнула его она, выйдя из кухни и стоя на другом конце комнаты, уперев руки в бока.

— Что?

Она проследовала к дивану и, опустившись рядом с ним на колени, протянула ему стакан воды.

— Я не буду звать тебя Сет.

В том, как она произнесла это «не буду», было столько неожиданно родного ему, что, когда он глотнул воды, оно звякнуло у него в голове, словно от удара молотком. Когда он снова лег на диван, она потянулась к его руке. Своими мягкими, теплыми и немного влажными ладонями она развернула его руку и посмотрела на внутреннюю сторону предплечья.

У него бешено забилось сердце, когда глаза Гризельды замерли на ее лице в чернильных завитках. Она порывисто вздохнула, уставившись долгим взглядом на татуировку, затем внезапно наклонилась вперед и прижалась губами к его коже, туда, где были вытатуированы буквы “Х+Г”. Боль от полученных травм и потрясение от встречи с ней? С точки зрения интенсивности, все это меркло в сравнении с ощущениями от прикосновения ее губ к коже, и только через несколько секунд до него дошло, что он затаил дыхание. Когда ему, наконец, удалось выдохнуть и сделать неровный вздох, она подняла голову и встретилась с ним глазами. Согнув в локте его руку, она показала ему татуировку.

— Ты не сделал на своей руке татуировку «С+Р», Холден…

— Гри…

— Тут написано «Х+Г» — «Холден плюс Гризельда». И мне абсолютно похрен, кто ты для Квинта или Клинтона, или… или… или Хозяина, или кого-нибудь еще…

— Г-гри!

— …потому что для меня ты Холден. Я слишком многого лишилась и слишком долго держалась ради кого-то по имени Холден, поэтому ты либо свыкнешься с тем, что я буду звать тебя этим именем, либо…

— Г-г-гризельда!

— Что? — заорала она.

— Ладно.

— Ладно что? — спросила она, сдерживая дыхание.

— Ты выиграла.

— Что я выиграла?

— Да, бл*дь, зови меня, Холденом, раз тебе так нужно! Боже!

Ее поначалу хмурое лицо, сразу смягчилось, уголки соблазнительных губ дернулись вверх, а по щеке скатилась своевольная слеза.

— Холден, — прошептала она, облегченно вздохнув и наклоняясь вперед, чтобы смахнуть ему волосы со лба и прижаться губами к его коже.

От такой награды он в смятении закрыл глаза, и впервые с тех пор как видел ее в последний раз, его разбитое сердце успокоилось, почувствовав настоящее умиротворение.

«Гри. Моя Гри. Она здесь. Она жива».

Отпрянув от него, она приоткрыла губы и глубоко и судорожно вздохнула, затем отодвинулась назад и опустилась на корточки. Она нашла его ладонь и переплела свои пальцы с его пальцами, затем осторожно положила свою руку ему на грудь, ближе к шее, старательно избегая его ран. Он знал, что она плачет, когда она опустила голову на диван рядом с ним. Ее мягкие золотые волосы прижались к его щеке, он переместил пальцы и накрыл ее ладонь своей.

— И что теперь? — прошептал он у самого ее уха, стараясь не закрывать глаза. Таблетки подействовали, и боль наконец-то начала стихать, но теперь ему приходилось бороться с убаюкивающим изнеможением, грозящим затянуть его в сон. Им нужно поговорить. Ему нужно выяснить, где она была, как выжила, кем стала. Ему нужно знать, что когда он проснется, она все еще будет здесь.

Откуда-то издалека до него донесся ее нежный голос.

— Теперь мы немного отдохнем, а потом поговорим.

— Гри…

— Не волнуйся, Холден. Я никуда не уйду. Я обещаю, что останусь.

— Хорошо, — вздохнул он, сильнее сжав ее руку, прежде чем закрыть свои утомленные глаза и провалиться в сон.

***

— Мне лучше вернуться к себе, — сказала Гри, уткнувшись лбом ему в шею, и ее дыхание нежно коснулось его кожи.

— Н-нет, — прошептал он, сильнее прижимаясь к ее телу. — Останься.

В последнее время, с тех пор как им обоим исполнилось тринадцать, он все чаще стал обращать внимание на ее груди. Они были не такими большими, как у взрослых, но и не маленькими, как у детей. Они были заметны под ее поношенным желтым платьем, а когда становилось холодно, казались заостренными. Он старался не смотреть на них, особенно днем, когда Хозяин мог избить его за один только взгляд на Гри, но ему нравилось, как они — такие теплые и мягкие — прижимались к его груди по ночам или раним утром, как сейчас.

— Ладно, — вздохнула она. — Я останусь еще на несколько минут.

— Г-гри, — прошептал он. — Как это все будет?

— Когда мы станем взрослыми?

— Да.

Она немного откинулась назад, посмотрев ему в глаза. От пробивавшихся сквозь дверную щель рассветных лучей ее рыжеватые волосы казались белокурыми.

— Ну, — произнесла она, скользнув взглядом по его лицу, а затем снова остановилась на его глазах. — Однажды кто-нибудь нас здесь найдет. Они нас спасут и отвезут обратно в Вашингтон, и потому как мы пережили столько потрясений, нас обоих опять отправят в одну приемную семью. И я по-прежнему буду приходить к тебе каждую ночь, так же как сейчас.

— Ага, — поддержал он ее.

— И мы пойдем в школу, будем усердно учиться. Довольно скоро нам стукнет восемнадцать. После чего ты купишь мне кольцо в торговом центре и попросишь меня выйти за тебя.

— Да.

— Конечно, это будет не шикарная свадьба, потому что у нас нет семьи, но, может, Марисоль придет.

— Н-н-но не Билли.

— Не. Его не пригласим, — согласилась она. — И когда-нибудь у нас появятся дети.

— И мы никогда, ни за что их не бросим. М-м-мы будем самыми лучшими p-родителями на свете, Гри.

— Да. Самыми лучшими. Мы купим маленький домик, правда за городом, и будем изо всех сил стараться сделать его красивым. Мы могли бы разбить сад, так как знаем, как это делать.

— Я больше никогда не хочу заниматься садом.

— Почему? Овощи не виноваты, что Хозяин заставляет нас их выращивать.

— Я ненавижу все, что связано с этим местом. Кроме тебя.

Она прислонилась лбом к его лбу.

— Холден, Я…

Вдруг наверху у лестницы щелкнул замок, и ее глаза распахнулись. Она бесшумно скатилась на пол, и Холден с ужасом наблюдал, как она изо всех своих сил ползла к панели, пока тяжелые ботинки Хозяина спускались вниз по лестнице.