11 глава

Ничего не было, темнота и тишина были абсолютно непроницаемы, от них терялось ощущение времени. Амти не чувствовала руки Эли, не слышала ничьего дыхания. Ей казалось, она была одна в целом мире, нет, она была одна без мира. Ничего не было, кроме нее. Амти поняла, что испытывал Адрамаут, когда Царица заставила его сойти на первую ступень. Здесь можно было сойти с ума, здесь не было ничего, кроме вечного молчания. Бессловесная тишина космической пустоты, темнота без света и звука.

Амти заплакала и не услышала собственного голоса. Слезы лились по щекам абсолютно рефлекторно, Амти не понимала, чего на самом деле боится. Впрочем, пустота, темнота и одиночество были достаточными поводами.

Вскоре Амти перестала чувствовать собственное тело, дышать было тяжело, воздуха здесь, кажется, не хватало. Амти не вдыхала глубоко, боясь, что плотная тьма, как в том ее первом, далеком сне, заберется ей в легкие.

Да, больше всего это было похоже на тот самый сон — ночь темнее темного, не дающая ей дышать. Амти попыталась двинуть рукой и не смогла. Она не понимала, что происходит. Она ощущала удушье, немоту во всем теле. Амти перестала дышать, чтобы не впускать в себя темноту дальше. Голова закружилась еще сильнее, она почувствовала почти приятное приближение потери сознания. И подумала еще, абсолютно спокойно, что, наверное, смерть не будет слишком отличаться от того, что с ней происходит сейчас. От кончиков пальцев вверх распространялся холод, хотелось вырвать себе глаза, так они были бесполезны сейчас, единственным верным, связывающим с реальностью ощущением были текущие по щекам, горячие, рефлекторные слезы.

Амти подумала, что падает, что падала все это время — под ней и над ней ничего не было. В момент, когда остатки сознания ее почти покинули, она услышала голос Мескете.

— Дыши этим. Вдохни глубоко.

Но как этим можно дышать, хотелось ей спросить, это ведь темнота, анти-воздух, анти-земля, анти-вода, анти-огонь, антимир. Что-то внутри нее сопротивлялось тому, чтобы впускать в себя это. Впрочем, какая-то маленькая часть, крошечная и едва заметная, но влияющая на ее душу, та часть, что делала ее Инкарни вопила о том, чтобы Амти вдохнула наперекор разуму. И Амти вдохнула, впустила в себя темноту, вдохнула глубоко, до боли. И поняла, что та капля темноты в ее сердце, которой она так боялась — абсолютно равна темноте, которой она дышала сейчас.

Она потоком хлынула в легкие, все внутри зажгло, но в то же время пришло успокоение, и Амти закрыла глаза, не увидев разницы между темнотой внутри и снаружи. А потом вернулись чувства — она сжимала руку Эли, подрагивающую и холодную, подмышкой у нее был дневник, рядом слышалось дыхание Аштара.

Амти открыла глаза. Они были в комнате с алыми стенами, алым полом и алым потолком. В дальнем конце комнаты зиял провал, похожий на пролом в пещере. Он уходил куда-то в темноту.

— Наверное, нам туда, — предположил Шайху.

— Да, — сказала Мескете. Она осматривалась с интересом, будто видела достопримечательности, на которые давно хотела взглянуть и о которых много читала. — Но не двигаемся, пока не будем готовы.

— Готовы к чему? — спросил Неселим.

— К вечным мучениям? — предположил Аштар.

Мескете не изменилась в лице, но шипы под ее скулами будто ощетинились еще больше, выражая недовольство.

— Жалеете, что я не оставила вас на милость Царице? — спросила она.

— Мы здесь умрем? — спросила Эли.

— Нет, — ответил Адрамаут. — Правда ведь, милая?

— Не знаю, — честно сказала Мескете. — Но я готовилась к этому очень долго. Я кое-что знаю о Лестнице Вниз и ее устройстве. Впрочем, полностью познать ее невозможно.

Амти заметила, что с потолка свисают тонкие золотые нити. Они вплетались в стены, болтались и, что самое главное, они пульсировали.

— Ни вперед, ни назад, — сказала Мескете. — Когда мы встанем, вы должны помнить — не делайте больше ни шага. И не сопротивляйтесь. Нельзя бояться.

— А что нас ждет?

— Этого я точно не знаю. Испытание инстинктивного страха.

— Ладно, — сказал Аштар. — Ну, я готов. Вперед.

— Подожди, ты готов, а я вот не готов!

— Ой заткнись, Шайху.

Все, как в целом происходило всегда, испортил Мелькарт. Он встал и прежде, чем это успели сделать остальные, Амти увидела, как нити зашевелились. Они разбухали, пульсировали, и из них выползали, как сквозь родовые каналы, насекомые и прочие твари. Амти видела пауков, скорпионов, змей, жуков. Все они были не в полной мере земными тварями. У пауков было слишком много глаз, рассыпанных, как драгоценные камушки по всему туловищу и слишком длинные лапки. Скорпионы были, казалось, покрыты какой-то слизью и оставляли за собой тягучий липкий след, а змеи были тоньше и длиннее обычных, напоминая помесь змей и червей.

— По-моему, — сказал Адрамаут. — Чудесные существа.

— Ясно, — сказала Мескете. — Это не твой кошмар.

А Эли завизжала, и все сразу поняли, кто здесь боится насекомых. Но ни шагу назад она не сделала, кроме того ее крепко держали Амти и Аштар. Насекомые и прочие твари падали на них сверху, ползли к ним по полу, стенам и потолку. Мелькарт засмеялся, он сказал:

— И это вы называете испытаниями? Сколько у нас там было царей, которые сумели только это пройти? Довольно убого…

А потом Амти поняла, в чем соль испытания. Голос Мелькарта прервался, в рот ему залез скорпион, а за ним еще один. Амти почувствовала зуд в ухе, смутное жужжание, а потом ощутила, как что-то проникает в нее, боль пронзила голову. Маленькие лапки щекотали кожу рук, что-то скользнуло ей под юбку и вверх, по бедру. В нос забились мухи, мешая дышать. Хотелось стряхнуть их, забиться в угол, хотелось бежать, но Амти стояла. Между их с Эли пальцами ползали муравьи. В рот заползла змея, покрытая чем-то склизким и теплым, она скользнула в горло, и Амти почувствовала, как она извивается в пищеводе. В ней, казалось, было уже больше мерзких, отвратительных тварей, чем ее самой. Но она стояла, сжав руку Эли, а Эли сжимала руку Аштара и, Амти была уверена, хотя боялась открыть глаза, запустив под веки насекомых, что Аштар держит за руку Шайху, что все они держатся за руки сейчас, как какие-то дурацкие демонстранты, которых в Государстве разгоняют брандспойтами.

Амти отстраненно подумала, что должна была уже умереть, что невозможно, чтобы где-нибудь, кроме мира иллюзий, ее не убили насекомые, которые, казалось, скреблись в черепной коробке, и пауки, перебиравшие лапками в легких.

Бешеный, совершенно рефлекторный страх сменился спокойствием. И именно тогда Амти почувствовала, как ее ведет, несет волна тварей. Те, что были внутри и те, что были снаружи действовали, как единый механизм. Амти чувствовала, будто ее качает на волнах, боль ушла и Амти хотела открыть рот и засмеяться, но рот был полон тварей. Она чувствовала, как под кожей Эли ползает что-то длинное и тонкое. И подумала еще, что нужно крепко сжимать дневник, что не хотелось бы потерять его здесь. А потом Амти почувствовала, как падает куда-то, и ощущение полета оказалось оглушительно приятным. Почувствовав, наконец, землю под ногами, Амти перестала ощущать тварей внутри, будто они растворились.

Амти уже решила было, что твари действительно были иллюзией, но, раскрыв дневник, чтобы посмотреть цел ли он, обнаружила там тонкую, извивающуюся змею. Эли рядом снова заорала, а Амти поняла, что если твари и растворились, то только впитавшись в их кровь.

Адрамаут схватил змею и его жуткие губы перекусили ей горло, а потом откусили голову. Сглотнув череп змеи и съев остальное, как макаронину, Адрамаут сказал:

— Белок, Эли, не стоит так переживать по этому поводу.

А Амти все смотрела в свой драгоценный дневник. На пустой, казалось, странице появлялись и исчезали, будто переливались слова: ты потерялась? Кто там за дверью? За тобой идут. Тебя больше нет. Угадай, где я?

Больше нет-нет-нет. Ядовитый лес-лес-лес.

Амти с трудом оторвала взгляд от переливающихся букв, осмотрелась. Они стояли на туманном, осеннем лугу. Единственным деревом в округе была плакучая ива, ласкавшая своими расслабленными ветвями землю. Под ней, на склоне, бежал ручеек, Амти слышала его ток. И через каждые два-три метра стояли зеркала в человеческий рост. Солнца не было видно, день был пасмурным, оттого зеркала не бликовали, их поверхность казалась спокойной гладью воды. Все, что Амти видела было по-своему красиво — увядающей, жуткой красотой.

А потом Амти увидела, как что-то скользнуло по глади ближайшего к ней зеркала. В нем отразился мужчина в маске, ведущий на привязи двух бешеных собак. Хотя, скорее, это собаки его вели. С губ у них капала кровавая пена, а мужчина смеялся, и Амти услышала отзвук его смеха. Мужчина был горбат и непрестанно дрожал. Амти вздрогнула. Мескете сказала:

— Друзья! Это не командное испытание. Я не знаю, что вы видите в зеркалах.

Амти посмотрела в другое зеркало и увидела извивающуюся многоножку, прильнувшую к поверхности.

— Когда мы пойдем, все начнет искажаться. Расцепите руки, потому что если кто-то разобьет зеркало, он останется тут. Не нужно, чтобы мы все остались вместе с ним в таком случае. Будьте осторожны и помните, что этого не существует. Это иллюзии. Порождение ваших разумов. Что бы вы ни видели — оно не реально.

Мескете помолчала, а потом добавила:

— Здесь.

Не так уж сложно, подумала Амти, зеркала располагались довольно далеко друг от друга. Небо над осенним лугом потемнело, собирался дождь. Амти посмотрела на Эли, Эли кивнула. Амти сунула дневник под школьную рубашку, чтобы он не промок, посмотрела вперед, и боковым зрением увидела, как в зеркале левее что-то ползет, казалось, готовое вылезти.

Амти сделала шаг вперед. Она обхватила руками локти, поежилась. Для нее бить зеркало вряд ли было бы первым импульсом, и тем не менее именно потому, что этого нельзя было делать, Амти боялась, что сделает.

Она шла вперед, трава была мягкой и жухлой. Амти старалась смотреть себе под ноги. Она заметила шевеление и увидела, как Мескете удержала Адрамаута, проходившего с зеркалом совсем рядом. Из зеркала на Амти посмотрела она сама с окровавленным ножом в руке. Интересно, это была третья ступень? Видят ли их снаружи? Знают ли, сколько они уже прошли?

Амти некоторое время шла, стараясь ни на кого не смотреть, чтобы случайно не взглянуть в зеркало. Поэтому Амти не сразу заметила, что очередной шаг сделала вовсе не на лугу, а в лесу. Тонкие, высокие деревья стояли кругом. Зеркала здесь тоже были, казалось, их было намного больше, они скрывались за каждым деревом. Амти услышала чей-то звонкий смех. Девушки в белых платьях, черно-белые, как картинки, но с красными цветами в волосах скользили вдоль глади зеркал. Казалось, Амти видела только часть их движений, продолжавшихся за пределами стеклянной поверхности. Будто зеркала были только окна в какой-то жутковатый параллельный мир.

У девушек не было глаз, веки были зашиты. Они скользили из зеркала в зеркало, и Амти заметила глазные яблоки, вплетенные вместе с алыми цветами в их прекрасные, гладкие волосы. Девицы смеялись счастливо и нежно.

Амти старалась не смотреть на своих, чтобы не столкнуться глазами с этими девушками. Но даже смотря под ноги, она увидела, что васильки, отразившиеся в зеркале, на той стороне были совсем не васильками. Их синие лепестки окружали птичьи черепа с острыми клювами. Не смотреть было сложно, Амти то и дело натыкалась на деревья, и даже на сами зеркала, боялась их разбить. А потом Амти услышала звон стекла, и сердце ее рухнуло вниз. Она обернулась на звук и увидела, как осыпаются осколки. Мелькарт стоял спокойно, но рука у него была изранена. Амти услышала голос Шайху, который тоже это заметил:

— Мелькарт!

А потом Амти поняла, зеркало разбилось, но картинка из него не пропала. Девушка уставилась на нее, будто бы ее несуществующие глаза видели Амти.

— К воде! — крикнула Мескете. Амти еще успела увидеть, как девушка затягивает Мелькарта к себе и подумала, то ли он видит, что видит Амти или же его преследует собственный страх. Мелькарт сопротивлялся, и она тянула его за собой, как женщины моря из далеких легенд. А потом Амти поняла, почему Мескете велела бежать к воде. Девушки выходили из зеркал, они шагали сквозь стекло, как Инкарни ходили в Государство. Они были не совсем слепы, казалось, глаза вплетенные, как украшения в их волосы, еще видят. И они были быстры. Амти бежала вперед, иногда едва успевая свернуть возле очередной девушки, а иногда обходя их едва слышно, даже не дыша, если они замирали неподвижно и будто бы не замечали ее. Эти девушки не ходили ногами по земле, они летели над ней.

Зеркала не исчезли, но в каждом из них теперь был Мелькарт. Он отражался, и иногда Амти видела его кричащим, но крик не был слышен, а иногда он улыбался или подмигивал.

Неселим, Амти увидела, подхватил палку, чтобы разбить зеркало, но Мескете крикнула:

— Не смей! Ты не совсем его выпустишь!

Амти бежала к воде, как птицы летят на юг, что-то внутри нее знало, куда нужно бежать, где вода. Что-то внутри нее знало, что в воде — спасение. И действительно, вскоре впереди показался прудик в цветущих кувшинках, как в парке аттракционов во Дворе. Амти упала, зацепившись за какой-то корень, на расстоянии всего пары шагов от воды. Кто-то схватил ее за край юбки, она обернулась и увидела одну из девушек. Красные цветы в ее волосах бились, как маленькие сердца, источая кровь. В зеркале за ней Мелькарт провел рукой себе по шее, видимо, намекая, что Амти конец. А потом по белым пальцам девушки стукнула тяжелая палка, и они на секунду разжались.

— Быстрее, Амти, — сказал Неселим, будто он был учителем какой-нибудь химии, а она опаздывала к нему на урок.

— Спасибо, — выдохнула Амти. — Но как же Мелькарт?

Неселим не ответил, и Амти ответа не ждала. Она рванула в воду, запахло цветущим прудом, промокшая одежда тянула вниз. Аркит, так говорили, дошел с Царицей до третьей ступени, и она забрала его, когда возвращалась. Он был жив и Мелькарт будет жив. По крайней мере, Амти на это надеялась.

Амти вошла в воду, но не знала, что делать дальше. Она почувствовала руку Мескете, ее жесткую хватку, заставившую погрузить голову в воду. Амти шла ко дну, она тонула и дышала водой.

Это не было страшно. Наоборот, Амти была рада отдохнуть. Время будто замерло, она была под гладью зеленой воды, а над ней проплывали мертвые рыбы с пустыми глазами. Амти была одна. Несмотря на то, что они шли вместе, каждый был один. Амти чувствовала только тяжесть воды, не чувствуя никого рядом. Она закрыла глаза и, казалось, задремала.

Очнулась Амти от аплодисментов. Одежда была совсем сухая, Амти открыла глаза, прижимая к себе дневник. На нее смотрели люди, они улыбались ей.

Она стояла на мраморном балкончике, откуда открывался вид на прекрасные фонтаны и чудесный парк. Вазы на мраморных постаментах были украшены изысканными каменными цветами. Все было похоже на дворец довоенного Государства, все было как любила Амти, когда зачитывалась книгами по истории. Люди в красивых, ярких платьях и дорогих, изящных костюмах смотрели на нее выжидающе. Кто-то сказал:

— Итак, знаменитая художница Амти приняла нас в своих апартаментах. Вы не против ответить на пару вопросов журналистов?

— Вы журналисты? — спросила Амти.

— Да, — ответила женщина в синем, как море, длинном платье, каких сейчас в Государстве больше не носили. Ее талию стягивал строгий корсет, придавая силуэту болезненную точеность. — Если вы хотите для начала задать вопросы журналистам.

И Амти подумала, а что если все предыдущее — лишь кошмарный сон, и вот она проснулась. В другом времени, в другой жизни. Было бы так здорово обитать в красивом месте, стоять на красивом балконе, отвечать на вопросы красивых людей. Амти улыбнулась.

— Да, — сказала она. — Я готова ответить на все ваши вопросы. Может быть, пройдем в зал? У меня же есть зал?

И зал был, воспоминания о нем приходили изнутри, будто Амти всю жизнь прожила в прекрасном дворце. Она прошла в зал, где слуги в чистым передниках наливали горячий, пахнущий ванилью, чай. Амти села во главу стола, вдохнула пар, поднимающийся из фарфоровой чашечки с резной ручкой. Цветы неизвестного вида, Амти видела, украшали белый фарфор.

— Это правда? — спросил кто-то. — Что на вашу знаменитую серию картин «Государство» ваш вдохновлял ваш муж?

— Муж? — спросила Амти, а потом обернулась. Он стоял наверху, на лестнице. Его лица не было видно, но голос, когда он заговорил, показался Амти смутно знакомым. На нем был изящный костюм, и он курил сигарету.

— Да, — сказал он. — Она вдохновлялась моим дневником. Он у нее в руках.

Амти поняла, что очень его любит, что любит его больше всех, что счастлива с ним, что по ночам он стягивает ее запястья веревками, и они развлекаются до рассвета. Последний факт показался ей самую чуточку тревожащим, и она обернулась к гостям. На тарелке перед ней появилось розовое пирожное с полупрозрачной вишенкой на верхушке из крема. Амти облизнулась.

— Но еще, — сказала она, пробуя серебряной ложечкой крем, оказавшийся таким вкусным. — Меня вдохновляли мои друзья.

— Друзья, это хорошо, — сказал детский голос. Маленькая девочка стояла рядом и протягивала ей медвежонка.

— Тетя Амти, — сказала она, и кого-то девочка ей смутно напомнила. Ну да, конечно, это Маарни. Амти улыбнулась ей. А потом каленым железом мозг обожгла мысль: где ее друзья?

Ее друзья, ее семья, их здесь нет, а должны быть. Значит, надо их искать. И картинка подернулась рябью, Амти обернулась влево и увидела Адрамаута. Вовсе он не был в ее идеальном доме. Адрамаут был в собственном доме, наверное, в том, о котором он так мечтал. Небогатый, деревенский дом, похожий на дом госпожи Шэа. Маарни сидела на его коленях, а Мескете рядом с ним. Мескете положила голову ему на плечо. Она собирала и разбирала автомат, положив ноги на стол, движения у нее были механические, привычные, она была беременна. Наверное, как-то так Адрамаут представлял себе счастье. Амти не сразу заметила, что не так. У малышки Маарни были в крови руки.

— Я люблю тебя, папа, — говорила она.

— Я тоже люблю тебя, ящерка. Мы, наконец, можем быть все вместе.

— У меня будет сестричка, — сказала Маарни. А потом сказала. — У меня не будет сестрички.

И Амти заметила, что у Мескете в животе открытая рана, но Мескете этого, казалось, не замечала. Она продолжала собирать автомат. И, в конце концов, приставила его дуло к голове Маарни, а Маарни облизнула красные от крови пальцы, положила руки Адрамауту на лицо, касаясь глаз.

А потом начала давить. Адрамаут улыбался счастливо, будто ничего не замечал. Амти услышала голос Мескете:

— Идиот, — рычала она. — Посмотри на меня! Посмотри на меня, сейчас же! Адрамаут!

— Но я вижу тебя, милая!

— Нет!

Амти не сразу поняла, откуда доносился голос Мескете. Она появлялась рядом с Адрамаутом, с другой стороны от второй, истекающей кровью Мескете. Настоящая Мескете появлялась и исчезала, как некачественная картинка.

— Посмотри на меня, Адрамаут, я прошу тебя, — говорила она. И что-то в ее голосе, остававшемся таким же спокойным, как и всегда, задело Адрамаута, заставило его посмотреть на нее, а главное — увидеть ее. Взгляд у него прояснился, иллюзия вокруг него растворилась. Они с Мескете стояли в полной темноте.

Амти обернулась в другую сторону и увидела Аштара. Аштар лежал на огромной кровати в дорогущей квартире. Он держал за горло кого-то под ним, и целовал другого мужчину в его постели. Они целовались страстно и долго, а Аштар двигался в ком-то субтильном, кто елозил по кровати. Аштар протянул руку, схватил бутылку шампанского быстрым, цепким движением и принялся пить.

— Братик, — услышала Амти голос Эли, неожиданно жалобный. — Пожалуйста, послушай меня. С тобой происходит плохое, ты просто этого не понимаешь. Ты поймешь, если останешься. Пожалуйста, братик, тебе только кажется, что все хорошо!

Амти увидела, что шампанское, которое пьет Аштар, разъедало ему горло, как кислота, но он не замечал. Пузырилась кровь, кожа и плоть слезали с него, обнажая кость.

Амти посмотрела прямо и снова оказалась в своем дворце. Маарни протягивала ей медвежонка, плюшевую, милую игрушку. Когда Амти взяла ее, она увидела, что плюшевая медвежья голова приделана к извивающемуся, жирному и белому червю. Амти закричала, и вместо ее кукольного домика наступила темнота.

— Ты в порядке? — спросил Адрамаут, помогая ей подняться.

— Сложно сказать, — ответила Амти.

Через пару секунд она увидела рядом Аштара, он кашлял и ругался, а Эли смеялась над ним.

— Ты молодец, — сказал Неселим. — Сама все поняла.

— Не то чтобы я особенно… а где Шайху?

Неселим поправил очки и указал куда-то влево. Сначала Амти увидела там только черноту, но вскоре очертания проявились. Вспышка, темнота, снова вспышка. Амти не сразу заметила Шайху. Он был в клубе, и он был чудовищно пьян. Он отплясывал под какую-то особенно мучительную электронную музыку. Рядом с ним танцевала та самая девушка из сна про него, Яуди.

Шайху смеялся, музыка играла громко. Глаза у него были закрыты. Не сразу Амти заметила, что вспышки озаряют не живых людей. Рядом с Шайху танцевали мертвецы, их лица разлагались, глаза выпадали, одежда становилась лохмотьями, плоть отходила комьями. Они дергали Шайху, а он смеялся:

— Я на расхват сегодня, правда Яуди?

— Это точно, — сказала Яуди, и Амти увидела, что правая половина ее лица превратилась в череп. Мертвецы самозабвенно плясали под музыку, и Шайху танцевал между ними.

— Шайху! — крикнула Эли. А вскоре все они кричали ему. Когда Аштар попытался ему врезать, его рука прошла сквозь Шайху.

— Не работает, — сказала Мескете. — Для начала он должен хотя бы захотеть нас услышать.

Они кричали ему снова и снова, но Шайху плясал в окружении мертвецов. Один из них выдернул из живота Шайху кусок плоти, но он даже не поморщился.

— Воды! Я хочу воды! — сказал он. — Нет, водки!

Амти и Эли голоса сорвали, пока пытались до него докричаться. Казалось, прошла вечность. Когда Шайху пил, вода стекала у него по пищеводу, открытому из-за раны. Теперь Шайху казался таким же мертвецом, как и все здесь.

— Нужно идти, — сказала Мескете. — Он нас не услышит.

— Но он ведь…

— Да, вскоре он все поймет. Чем быстрее мы уйдем, тем быстрее кто-нибудь из нас вернется за ним, как и за Мелькартом.

Голос у Мескете был жесткий и решительный, но Амти все равно было жалко оставлять Шайху, хотя он и веселился так сильно. Просто до упаду. Последним, что Амти увидела перед тем, как провалиться в темноту, был поцелуй Шайху и Яуди. Его язык скользнул по ее зубам с той стороны, где у Яуди больше не было губ.

— Мы же вернемся за ним? — прошептала Амти. — Вернемся?

Впрочем, никто не гарантировал, что сама Амти не осталась бы на следующей ступени. Упав, она больно ударилась коленями о землю. Земля была теплой и влажной от крови, как перед дворцом Царицы. Амти не понимала, что происходит, она совершенно потеряла представления о времени, единственное, что давало ей силы — знание о том, что ее друзья еще рядом.

И что они должны спасти других ее друзей, ее семью. И дневник, Амти прижимала к себе дневник так сильно, будто он был ниточкой, ведущей в реальный мир. Даже Двор казался Амти менее безумным, чем происходящее. Она поднялась и увидела себя на поле битвы. Под ногами у нее валялся блестящий меч, и Амти подхватила его, дрожа от страха. Монстры, впрочем совсем не страшные, всего лишь покрытые кровью скелеты людей и зверей, надвигались на них. Амти увидела остальных. Эли смотрелась в отражение меча, Аштар подкидывал его в руке. Адрамаут и Мескете будто бы чокнулись остриями своих мечей, а Неселим поправлял очки.

— Что надо сделать здесь? — спросил Аштар. — Покрошить их всех? Ну, наконец-то хорошее испытание! Я уже не ожидал!

— Нет, — сказала Мескете. — Позволить себя убить.

Но сразу сдаваться было ужасно страшно. Амти перехватила меч поудобнее. Скелеты вовсе не были похожи на людей, более того, они рассыпались после первого удара. Хрупкие косточки ломались, когда Амти опускала меч. И это оказалось приятно, будто играешь в игру. В этом не было жестокости, настоящей, по крайней мере, и Амти чувствовала себя сильной. Она с легкостью крошила скелеты хищников и воинов, и даже успевала смотреть на остальных. Эли грязно ругалась, опуская меч на голову очередному врагу, а потом победно смеялась. Адрамаут и Мескете сражались плечом к плечу, оба они улыбались, близко прижимаясь друг к другу, и Амти подумала, что, наверное, это их идеальное свидание. Движения у них были точными и синхронными. Иногда Адрамаут искажал скелетов, сращивая их друг с другом, а Мескете одним ударом крошила этих мутантов. Даже Неселим, судя по всему, с удовольствием орудовал мечом. Эти скелеты были практически безобидны, если не позволить им подобраться ближе. С ними мог справиться и ребенок. Убивать их было приятно, процесс был легким и затягивающим. Самым сложным, конечно, было поддаться. Но лучше всех, разумеется, дрался Аштар. Он был в своей стихии, для него драка была экстазом. Амти подумала, впервые ли он вообще пользуется мечом. По крайней мере, на арене Амти его с мечом не видела. Движения его были красивы, отточены, он радостно кружился, и ни один из скелетов и близко не мог к нему подобраться. Аштар будто танцевал у первобытного огня, он был хорош. В какой-то момент он стянул с себя намордник, отбросил его, и Амти увидела его кошачьи клыки, обнаженные в голодной и хищной улыбке.

— Пора, — сказала Мескете. — Не бойтесь. Нужно испытать смерть, чтобы двинуться дальше.

— Спасибо, дух-проводник, — засмеялся Адрамаут. А потом они вместе, абсолютно одновременно, отбросили оружие. Амти увидела, как они схватились за руки, прижавшись ближе друг к другу. Амти услышала, что Адрамаут одними губами прошептал ей:

— Я люблю тебя.

Мескете кивнула в ответ. Они не защищались, когда ближайший скелет, совершенно безобидный, Амти знала, неловким, совершенно дурацким движением занес меч. А потом Амти увидела, как лезвие меча вошло в живот Мескете. Она закрыла глаза, будто пыталась сосредоточиться на новом для нее ощущении. Адрамаут сильнее сжал ее руку, развернулся, подхватив ее. Он дал скелету возможность полоснуть его по горлу. Кровь хлынула, и Адрамаут попытался схватиться рукой за горло, будто хотел ее остановить. Они с Мескете упали, но не исчезли. Может быть, что-то пошло не так, подумала Амти. Они истекали кровью на пропитанной кровью земле. Глаза у Адрамаута были открыты, а у Мескете закрыты, но оба они, подумала Амти, были мертвы.

А если они ошиблись?

Неселим стоял с закрытыми глазами и не видел этого. Амти окликнула его, но именно в этот момент удар меча снес ему голову. Очки на его отделенной от тела голове перекосились, глаза оставались открыты, а изо рта потянулась струйка крови. Эли и Амти запищали.

— Что делать? — спросила Эли.

— Я откуда знаю?!

— Они бросили нас!

— Паника!

Аштар продолжал драться.

— Не отвлекайтесь, котята! — сказал он радостно. — Если все пропало, то нужно драться на конца!

Будто бы его ничуть не расстраивало, что все пропало. Он наслаждался, он побеждал, и даже если орды тварей никогда не иссякнут, тем лучше.

Амти шарахнула ближайший скелет дневником, и он рассыпался.

— Так, — сказала Эли. — Я доверяю Адрамауту и Мескете. Соберись с силами, тряпка!

— Ты мне? — спросил Аштар.

— И тебе тоже!

— Я передумал, — сказал он. — Никуда не пойду. Не собираюсь подыхать, малышки. Если вдруг здесь умирают по-настоящему, я совершенно не хочу так попасть. И вам запрещаю!

— Ты не можешь мне ничего запретить! — сказала Эли.

— А вот и могу, я же твой брат! — Аштар ударил мечом ближайший скелет волка.

— Мы вернемся за тобой, — сказала Эли. — В отличии от тебя, у нас нет столько сил.

— Так это же легко!

Дикая пляска Аштара продолжалась, и Амти подумала, что не видела на свете ничего прекраснее, чем то, как он дрался. А Эли вдруг одним неуловимым движением вырвалась вперед, бросаясь к скелетам. Нескольких из них она убила просто своим зрелищным падением в толпу, почти заставив Амти засмеяться. Но, в конце концов, Амти увидела, что из горла у нее торчит меч, на который Эли могла напороться и случайно. Амти стало страшно, и она подумала, может Аштар прав. Может все умерли по-настоящему? Тела не исчезали. Амти отвлеклась, поэтому не заметила, как обожгло бок. А потом стало горячо, и Амти посмотрела вниз. В боку у нее была рана, из нее хлестала кровь. У Амти задрожали руки и подкосились коленки, она попыталась закрыть рану, зажать ее, чтобы не терять драгоценную кровь. Жар хлынул к щекам, во рту пересохло, и Амти почувствовала мучительный страх перед настоящей, окончательной смертью. А потом мир перевернулся, и она поняла, что лежит. Она посмотрела на небо, и оно было алым, а может ей казалось.

Последним, что Амти услышала было:

— Удачи, четыреглазка.

Она почувствовала во рту вкус крови, пришли слабость и боль. А потом какой-то скелет занес меч над ее лбом, и хруст ее черепа был последним, что Амти услышала.

Все погасло, она не чувствовала больше своего тела, а потом и вовсе ничего не чувствовала.

Когда Амти открыла глаза, ничего даже не болело. Она почувствовала холод на шее, испугалась и коснулась себя руками. Оказалось, это металлический ошейник.

— Аштар? — позвала Эли рядом. — Он себя убил?

— Вроде нет, — сказала Амти. — Я не видела.

— Умирать страшно, — протянула Эли.

— Аштар — идиот, — вздохнула Мескете. — Надеюсь ему хватит сил дождаться нашего возвращения.

— Нас, кстати, осталось не так много.

— Спасибо, Неселим.

Амти втянула носом воздух, пахло влажно и холодно, пахло темницей. Амти привстала, увидев дверь, но цепь дернула ее назад. Глаза привыкли к темноте, и Амти поняла, они все на цепи. А потом Амти увидела кое-что ужасное. Под рубашкой у нее, между ключицами, был впаян, будто являлся частью ее тела, крохотный резной ключ. Амти не смогла коснуться его, руку обожгло невероятным жаром еще за пару сантиметров от металла.

Мескете выползла на середину темницы, куда падал одинокий луч луны из-за окна.

— Я читала о похожем, — сказала она. — Ради этого испытания на Лестницу Вниз сходят с напарниками. В каждом из нас ключ от оков другого. К чужим ключам, в том числе тем, которые в нас, прикоснуться мы не можем. Вытащив их друг из друга, мы сумеем освободиться. Это будет мучительно. Не бойтесь сделать друг другу больно.

— Кажется, милая, словосочетание «не бойтесь» стало твоим новым девизом.

Они выползли к середине, чтобы осмотреть друг друга. Именно тогда Амти почувствовала движение за спиной. От угла к углу темницы кто-то ходил. Это явно был хищник, и он смотрел, он ждал.

— Здесь кто-то ходит, — запищала Эли.

Они принялись ощупывать друг друга.

— Что, мысли об оргии подняли тебе настроение? — прошептала Амти.

— Слишком мало участников.

Амти чувствовала жжение и чудовищную боль при попытках прикоснуться к ключам, вживленным во всех, кроме Неселима. Она замерла, рассматривая ключ под его расстегнутой рубашкой. Резной ключик украшал цветочный, очень изящный узор, он был похож на ключ от девичьей шкатулки, и Амти подумала — это ее, точно. Ключ вживленный в Амти, тем временем, был грубее, резче, ручку его украшали шипы и изображение солнца. Эли, подумала она, ведь Эли значит — солнечная.

Амти взяла руку Эли, положила себе на ключицу, и Эли не запричитала. Они услышали крик Адрамаута. Мескете сидела на нем и вырывала ключ из его тела. Это оказалось не так просто, будто он струнами, как корнями, держался за его плоть.

Адрамаут орал:

— Больная фанатичка! Мескете! Мне больно! Ты с ума сошла? Давай попробуем моей магией?

— Здесь не работает магия, я знаю!

Наконец, Мескете извлекла ключ из Адрамаута, открыла свой ошейник и подсела к Неселиму.

— Вперед.

— Но я не могу…

— Можешь. Давай быстрее.

Мескете зажала себе рот, процесс вытаскивания ключа для нее вряд ли был намного легче, чем для Адрамаута, Амти видела те же струны, и с ужасом думала, как будет вытаскивать свой ключ из Неселима.

Адрамаут тем временем подполз к Эли, развел руками.

— Извини, малыш.

Эли сложила руки на груди, сказала:

— Не извиню, иди ты.

А потом вздохнула:

— Только быстро.

— Быстрее не бывает.

Адрамаут провел рукой над ее ключицей, но ничего не произошло. Амти снова услышала в дальнем конце темницы шевеление. Адрамаут поцокал языком, сказал:

— Тогда держись, малыш. Смотри на меня.

Он снова цокнул языком, и когда Эли подняла на него глаза, запустил пальцы под ее кожу, выуживая ключ. Эли завизжала так, что у Амти едва не лопнули барабанные перепонки. Адрамаут вытащил костяной ключ с изображением глаза посередине. Неселим тем временем освободился и дернул Амти за рукав.

— Давай-ка, Амти. Только без своих невротических сомнений. Не мучай меня, пожалуйста.

— Тебя это не убьет?

— Нет.

Что-то в Амти подумало «а хотелось бы», и вместе с тем она едва не залилась слезами от страха. Но потом она снова услышала тихие, звериные шаги, и, повторив, как заклинание, что Неселима это не убьет, если даже Эли не убило, Амти ногтями проникла под его кожу, стараясь подхватить ключ. Копалась она долго, стараясь хотя бы схватиться за него, чтобы выдрать. Неселим в это время только вздыхал, видимо боль была не такая сильная. А потом, когда Амти нашла способ подцепить ключ и потянуть, и на свет показались позолоченные нити, она запищала от страха, а Неселим закричал. Амти, как и всегда, не поняла, нравится ей это или нет. Одно она поняла точно: если опереться коленкой об пол, тащить будет легче. Когда ключ, наконец, оказался на свободе, Амти едва не отлетела назад. Она нащупала замок там, где цепь скреплялась с ошейником. Ключ был скользкий от крови, и Амти страшно боялась его потерять. Он не сразу пролез в скважину, но когда пролез, щелкнул очень легко.

Амти сняла ошейник, цепь звякнула, рухнув на пол, а Амти подскочила к Эли.

— Ну как ты? — спросила она.

— А ты как думаешь? — зашипела Эли. Амти расстегнула еще несколько пуговиц на рубашке, чтобы Эли было легче. Эли коснулась ключа, впилась ногтями под кожу, а потом сказала:

— Нет, я не могу!

— Как не можешь? — спросила Мескете. — Что в этом сложного?

— Я вообще-то не Инкарни Жестокости!

— Я тоже, — вставила Амти. — Возможно.

— Ой, заткнись, — сказала Эли. Они посмотрели друг на друга, а потом Амти увидела, что на глазах у Эли выступили слезы.

— Надо, — сказала Амти. — Тут кто-то ходит.

— Я зна-а-а-аю, — захныкала она. Амти взяла ее руку в свою, положила себе на ключицу снова, запищала от дикой, даже по меркам Инкарни, боли — она не могла притронуться к ключу.

— Давай, — рявкнула она.

— Не могу.

Амти, повинуясь неожиданному порыву залепила ей пощечину, а Эли двинула ей в ответ. Вот бы Шайху обрадовался, если бы был здесь. Объявил бы кошачью драку.

Но Шайху где-то далеко развлекался с мертвецами.

— Я люблю тебя, — крикнула Эли, будто здесь никого, кроме них не было. — Как могу любить, так и люблю! И я не могу сделать тебе больно!

А Амти подумала, что могла бы сделать больно Эли, и вовсе не потому, что не любила ее. Она обняла Эли, зашептала:

— Ну пожалуйста, милая. Как иначе?

— Я не стану!

— Эли, давай. Это не так уж страшно! — сказала Мескете.

— И не так уж больно! — добавил Адрамаут.

— Да, — сказал Неселим хрипло, хотя вот он, на взгляд Амти, все только испортил. Не умеешь врать — не берись.

Все было тщетно, Эли только плакала и мотала головой.

— Я тебя люблю, я не стану, не буду, не хочу!

Потом Эли, правда, добавила еще, непонятно к чему:

— Дура ты, дура!

Наверное, чтобы сгладить предыдущие слова. Амти запищала, снова пытаясь коснуться ключа, а потом, пока еще не утихла боль, подалась вперед, к Эли, и поцеловала ее.

— Я люблю тебя, — сказала Амти. Губы у Эли были мягкие и соленые от слез.

— Валите! — сказала Эли. — Валите! Не оставляйте меня надолго! Не хочу, чтобы вышел тот, кто тут ходит!

Она плакала от страха и от любви, и Амти тоже плакала.

— Эли, пожалуйста, от того как быстро ты это сделаешь, зависят разумы остальных и даже их жизни, — сказал Адрамаут.

— Да! Я не могу! Поэтому уходите отсюда! Проваливайте!

Амти снова вцепилась к Эли, они рыдали. И когда Мескете схватила ее за шкирку, Амти начала причитать, что нельзя оставлять Эли одну с тем, что ходит в темноте. От слез она едва видела Эли, а Эли орала ей что-то мерзкое, кажется.

А потом Мескете вытолкнула ее за дверь, и Амти почувствовала себя так далеко от своей лучшей подруги, как никогда.

В нос ей ударил запах крови, и ее охватило тепло. Глаза открывать отчего-то не хотелось, кроме того Амти не могла перестать думать об Эли. Как она там, как там тот, кто ходил в темноте, что он сделает с ней?

Амти зарыдала еще горше и получила подзатыльник от Мескете. Она открыла глаза и поняла, почему лучше бы ей было этого не делать. Помещение было сложно назвать помещением. Оно пульсировало, стенки его были гладкими, пропитанными кровью, иссеченными венами мышцами. Пол под ногами хлюпал.

— Матка, — сказала Мескете. — Здесь Царица повернула назад.

Амти села на теплый, кровяной пол и зарыдала. У нее не было сил, все вокруг казалось диким, абсурдным. Все происходившее с ней, казалось, заняло целую жизнь. И Амти поняла, что все хуже помнит реальный мир. Она не смогла бы вспомнить вкус воды, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

Адрамаут помог ей подняться, погладил по волосам.

— Успокойся, мы почти у цели. Нужно пройти эту ступень и следующую. Тогда мы спасены.

Голос у Адрамаута был хриплый, будто он в любой момент готов был сорваться на крик.

— Это испытание искушением, — сказала Мескете. — Здесь, в матке, в эмбриональном состоянии находится все, что было и будет в мире.

— А в чем искушение? — спросила Амти. Никакого искушения она, пока что, не чувствовала. Адрамаут обнимал ее, и только поэтому Амти не падала. Лицо у Адрамаута было скорее восхищенное, чем испуганное. Эли бы, наверное, тоже здесь понравилось, Эли любила китч. При мысли об Эли, Амти снова зарыдала.

С хлюпаньем разошлись мышцы на потолке, с потолка спустилось что-то похожее на толстый сосуд, на его конце, казалось, болталось маленькое сердце. Как плод, подумала Амти, как яблоко, болтающееся на ветке. А потом она услышала голос:

— Хочешь узнать, что будет с Эли, дитя? Съешь меня!

Голос в голове, без сомнения, принадлежал самой Амти, а вот слова были не ее. Амти потянулась к плоду, и почувствовала, как маленькое сердечко пульсирует под ее пальцами, пульсирует в такт стенкам Матки, пульсирует в такт ее сердцу, всему миру.

— Съешь меня! — повторил голос. Амти заметила, что все больше сердечек появлялось, болтаясь на веревках сосудов. Теперь, чтобы идти вперед, нужно было отстранять их руками, как мишуру праздничных украшений. Они шли вперед. В какой-то момент Неселим остановился, раздумывая над чем-то.

— Может оттащить его?

— Нет. Он должен сам отринуть искушение. Здесь мы ничего сделать не можем.

Амти попыталась подойти к Неселиму, но сосуды, вырвавшись из пола, опутали ее ноги, не давая двинуться.

— Неселим! — крикнула она. Неселим повернулся к ней, вдумчиво кивнул.

— Нет, все нормально. Спасибо за беспокойство.

Они двинулись дальше. Адрамаут, как кот, толкал рукой сердечки, будто они не знали для него ничего, кроме забавной игрушки. Амти отовсюду слышала:

— Съешь меня!

И знала, что в каждом сердечке, размером всего с яблоко, скрываются ответы на ее самые главные вопросы. Как это — убивать? Что будет с Эли? Что будет с Аштаром, Шайху и Мелькартом? Кто первый придумал рисовать? Как рисунок возникает в голове? Чей это дневник она до сих пор несет с собой? Как им спастись? Какая на вкус вода? Как сделать так, чтобы воплотить в картине всю красоту всего мира? Откуда взялся язык и почему мы на нем говорим? Что такое сознание? Что такое сама Амти?

Большие и маленькие вопросы, которые она задавала себе когда-либо с самого детства и на которые не могла ответить, звучали в ее голове. И на всякий вопрос здесь был ответ. Амти замерла перед двумя сердечками. Одно говорило о том, что значит убить человека, и Амти не знала, желает она этого знания или боится. Другое говорило о том, чей все-таки дневник она несет с собой.

Всего лишь погрузить в него зубы, ну что может случиться? Соблазн был велик.

Амти отвела глаза и увидела, как Адрамаут замер перед одним из сердец, вид у него был совершенно завороженный. А потом резко, так что никто не успел даже крикнуть ему, чтобы не делал этого, он сорвал сердце, сосуд, державший его, засочился кровью. Адрамаут откусил от него кусок, и Амти увидела, что в сердце, казалось, дремал крохотный скелетик. Адрамаут легко раздробил его косточки. Он улыбнулся, взгляд у него был пустой и не выражал совсем ничего. Не так, как это бывает у людей, умеющих не выдавать своих мыслей. Так, как это бывает у мертвецки пьяных и тех, кто сейчас потеряет сознание.

А потом Адрамаут упал. Мескете рванулась к нему.

— Что с ним? — спросил Неселим.

— Спит, — сказала Мескете. — Если ему повезет и он проснется, то может, как Царица когда-то, забыть собственное имя. Или собственную жизнь. Или что значит «лево и право». Я не знаю, что он забудет.

Кто ищет знания, подумала Амти, тот может потерять куда больше. Интересно, может быть Царица повернула обратно, потому что забыла, зачем ей идти дальше, когда проснулась?

Скелетик из оболочки сердца вылез и пополз к Амти. Косточки его были отчасти раздроблены, оттого движения казались еще более жуткими.

Мескете поцеловала Адрамаут в губы, погладила по волосам, прошептала на ухо что-то, чего он не услышал. Она встала, а потом носком ботинка раздавила скелетик, до крохотных осколков костей растерев его для верности.

— Не хотелось бы, чтобы он обглодал Адрамаута. Царица, говорили, очнулась вся в крови.

Амти подумала, что, плохо, наверное, проходить это испытание одному, когда некому прихлопнуть то, что ты выпустил.

— Быстро, — сказала она. — Осталась всего ступень.

Дальше они шли молча. Мескете не плакала, а вот Амти хотелось рыдать снова. Они оставили здесь Адрамаута, а ведь Адрамаут их никогда не бросал, заботился о них и…

Мескете постучала ее по плечу, сказала:

— Успокойся. Это ненадолго. К тому же, если где ему и было бы комфортно, так это здесь. И ему угрожает гораздо меньше опасностей, чем остальным. По крайней мере, ничто здесь не будет пытаться его убить.

Голос у нее был спокойный, будто ничего необычного не произошло. В конце коридора их ждал выход — похожая на трещину рана. Амти шагнула в нее, как в трясину, ожидая, что перемажется в теплой крови.

Но упав вниз, она снова была сухой и чистой. Все, что с ними здесь случилось происходило и не происходило одновременно. Они снова оказались в полной темноте. Амти почувствовала все свои желания и страхи с новой силой, будто они обострились до невероятности. Она машинально пошарила в темноте в поисках оружия, но нашла только лишь свой драгоценный дневник.

— Неселим? — позвала она. — Мескете? Вы здесь? Кто-нибудь знает, в чем суть этого испытания?

А потом Амти поняла, что в руке у нее появился нож, потому что она подумала о ноже. Амти испугалась себя саму, пискнула и подумала, что лучше бы не находила остальных. Не хотелось бы на них напасть. Или хотелось бы. Лучше было остаться здесь.

Амти бродила в темноте, пока не нащупала чей-то рукав.

— Неселим? — спросила она.

— Да, Амти, — сказал он бесцветным голосом. Он был необычайно спокоен даже для себя самого, будто что-то решил.

— Я все думал, — сказал он. — Что бы пожелать?

— Может, пожелать выход? — спросила Амти. — В чем суть испытания?

Ей невероятно захотелось засадить нож в его тело, и она отбросила нож, будто он был раскаленный. Неселим его подобрал. Темнота была не такая, как на первой ступени, и Амти видела, как блестит в темноте лезвие. Неселим покрутил его в руках, сказал:

— Думаю, суть его в том, чтобы доказать, что ты — Инкарни. Поддаться своим желаниям. В темноте они кажутся…приемлемее.

— Или не поддаться!

Но он будто не слышал, что говорит Амти.

— Разве мы не лгали себе все это время?

Амти увидела отблеск на его обнаженных до кости пальцах. И ей показалось, будто плоти с них слезло еще больше. И вправду, Неселим снимал с руки плоть, как снимают перчатки.

А потом резким, почти неразличимым и неестественно ловким для него рывком, подался к ней. Амти едва успела отскочить, упала на пол, отползла.

— Ты ведь не хочешь…

Но он не ответил, и она поняла, что хочет. Хочет и всегда хотел убить ее. За секунду перед тем, как он схватил бы Амти за щиколотку, и все для нее закончилось бы всерьез, вокруг его шеи обвился кнут Мескете. Неселим закричал, так громко он не орал даже когда Амти вытаскивала из него ключ к своей свободе.

— Ты в порядке, Мескете? — запищала Амти. Мескете сильнее натянула кнут, заставив Неселима взвыть.

— Нет! — засмеялась Мескете, смех ее был совершенно безумным, а потом крикнула ей. — Выход! Пожелай выход! Ты права!

И Амти пожелала как можно быстрее отсюда убраться, и темнота под ногами разверзлась. Слишком поздно Амти поняла, что пожелала вовсе не выхода. Она летела вниз, падала все глубже и глубже, время будто замерло.

— Амти!

Кажется, это кричала Мескете, но все было неважно.

Загрузка...