Ночь для двоих

Глава 10

Внутри церковь была каменной. Английский вариант романского архитектурного стиля. Серый тусклый свет проникал через окна верхнего ряда. То здесь, то там прохладный полумрак святилища разгонялся золотистым светом толстых белых свечей, установленных на высоких канделябрах.

Фредди, ожидавший снаружи, вошел вместе с миссис Дуглас и помог ей сесть на церковную скамью. Леди Кингсли подошла к алтарю и коротко кивнула Виру. Ей предстояло исполнить роль посаженой матери невесты.

Церковные двери открылись и снова закрылись, впустив в помещение порцию влажного прохладного воздуха и девушку, которой в ближайшем будущем предстояло стать леди Вир. Маркиз сглотнул, вне себя от злости и праведного негодования.

Она прошла уже полпути по проходу, когда Вир наконец соизволил взглянуть на нее.

На мисс Эджертон было самое простое свадебное платье, которое ему когда-либо доводилось видеть, не отделанное ничем кружевным, блестящим или перистым. Из украшений у нее имелся только маленький букетик фиалок, закрывающая волосы вуаль и улыбка.

Маркиз не любил ее, но не мог ею не восхищаться. Это была чарующая, изумительная, совершенная улыбка. Ничего торжествующего или кичливого, только простая, скромная, искренняя радость — словно она выходила замуж за мужчину своей мечты и не могла поверить своему счастью.

Вир отвернулся.

Церемония затянулась. Священник оказался весьма многословным и не видел никаких причин сокращать свои наставления молодым. Дождь, начавшийся одновременно с церемонией, постепенно усилился и перешел в ливень к тому моменту, как счастливые новобрачные рука об руку вышли из церкви.

Маркиз помог новоявленной жене сесть в экипаж, потом забрался в него сам. Она была явно удивлена, когда дверца экипажа за ним захлопнулась. Взгляд бывшей мисс Эджертон метнулся к нему. Она напряглась, и Вир понял: она только сейчас осознала, что значит быть замужем. Теперь она будет с ним наедине, и никто не станет за ней присматривать.

Никто не помешает ему сделать все, что он захочет.

Элиссанда улыбнулась. Это была лучезарная улыбка счастливой новобрачной. Очевидно, таковым был ее метод контроля над любой жизненной ситуацией. И маркиз, который знал куда больше, чем, по ее мнению, должен был знать, к собственному удивлению, ощутил радость.

Он попытался вспомнить свою былую постоянную спутницу, но разум отказывался воссоздать ее чистый образ. Ее простота была испорчена сложностью леди Вир, ее беззаботная естественность разрушена холодным расчетом его супруги.

Вир не улыбнулся девушке, на которой только что женился. Ему пришло в голову, что по пути в отель он вполне успеет взять ее — ехать было недалеко, всего две мили, но дождь наверняка вызовет задержки.

Это сотрет улыбку с ее лица.

Элиссанда стряхнула капли дождя, упавшие на шелк юбки. Ткань была тяжелой и целомудренно непрозрачной. Она была завернута в одежду до самого подбородка. Даже волосы не были видны под вуалью. Но ведь маркиз все равно знал, как его сладкоречивая лгунья выглядит без одежды, разве нет?

Задернув шторы на окнах, он мог бы в момент обнажить ее сверху или снизу — как захочется. За все надо платить. Любые действия имеют последствия. Для нее последствиями станут страх, отвращение, а потом и возбуждение, нагота, отделенная от всего света лишь стенами экипажа, звуки, которые она будет издавать под ним, заглушаемые стуком дождя по крыше, грохотом вереницы экипажей и обычным городским шумом.

Элиссанда обернулась и посмотрела в заднее окно.

— Ах, они едут прямо за нами.

Как будто это имело значение.

Маркиз не ответил и лишь повернулся к окну, уставившись на насквозь промокший мир снаружи, а его новоявленная супруга сидела прямо и очень тихо, кажется, стараясь не дышать.

Элиссанда стояла на балконе своих апартаментов на верхнем этаже отеля «Савой». Отсюда Лондон был лишь далеким приглушенным шепотом. Огни с набережной Виктории освещали темные воды Темзы. Городские шпили казались черными и очень высокими на фоне ночного неба.

Она замужем уже четыре часа.

Пока все было тихо и спокойно.

И непонятно.

Молчание лорда Вира по пути в отель сильно нервировало. К тому же выяснилось, что ни леди Кингсли, ни лорд Фредерик не будут ужинать с ними. Леди Кингсли торопилась вернуться к своим гостям, и у лорда Фредерика, недавно получившего заказ, оказались срочные дела. После того как Элиссанда накормила тетю Рейчел ужином и уложила ее спать, она поужинала вместе с лордом Виром в отдельном кабинете. Муж за все время не сказал ни слова — ни единого слова, кроме едва слышного «аминь» после окончания молитвы. А теперь это бесконечное невыносимое ожидание в их общих апартаментах, от которого у нее ужасно разболелась голова.

Или это от трех бокалов шампанского, которые она выпила залпом один за другим?

Если бы Элиссанда не прочитала книгу по брачно-семейному праву, которая когда-то была в библиотеке дяди, она бы сейчас тихо радовалась тому, что вышла замуж и супруг ее не беспокоит. Но, как говорится, от многих знаний многие печали. Не скрепленный физической близостью брак чреват серьезными рисками.

Интересно, вернулся ли ее дядя в Хайгейт-Корт? Знает ли, что произошло? Устремился ли в погоню? Возможно, он сейчас рыщет в поисках беглянок по Лондону?

И куда, скажите на милость, запропастился лорд Вир? Что он делает? Курит? Пьет? Ушел куда-то, забыв о том, что его небольшой чемоданчик остался в номере.

Что, если дядя найдет ее супруга и укажет на все очевидные причины, по которым он не должен на ней жениться? Если он сумеет убедить лорда Вира, последнему останется сделать лишь небольшой шаг к аннулированию брака, и она останется без мужа, без защиты и даже без права упоминать о своем коротком замужестве.

Еще раз взглянув вниз, Элиссанда неожиданно почувствовала дурноту и вернулась в относительную безопасность комнаты. На столе стоял красиво украшенный торт с красными марципановыми розами, цветущими на темно-зеленых марципановых стеблях. Еще здесь был нож, салфетки, тарелки, бутылка шампанского и бутылка сотерна.

И все это не с кем разделить.

Элиссанда была уверена, что во время свадебной церемонии обязательно случится какая-нибудь неприятность. Лорд Вир перепутает клятвы. Он назовет имя другой женщины. Или, не дай Бог, в последний момент решит, что не желает жениться, и плевать ему на свою репутацию и ее бесчестье.

Но он вел себя безупречно. И вовсе не он, а она неправильно произнесла его имя, которое оказалось для нее в ее тогдашнем состоянии слишком длинным — Спенсер Рассел Блэндфорд Черчилль Стюарт. К тому же она ошиблась во время произнесения клятвы даже не один раз, а два.

Замужем.

Она пока не смела понять, что это значит.

Задребезжала дверная ручка. Элиссанда вскочила. Она заперла дверь, опасаясь внезапного появления дяди.

— Кто там? — дрожащим голосом спросила она, боясь даже дышать.

— Это комната леди Вир?

Голос принадлежал ее мужу.

Она на мгновение зажмурилась и пошла к двери.

«Улыбайся».

Когда она открыла дверь, совершенная улыбка уже была на месте.

— Добрый вечер, лорд Вир.

— Добрый вечер, леди Вир.

Маркиз был в том же костюме, в котором венчался в церкви. Странно, но на нем не было ни пятнышка.

— Могу я войти? — вежливо спросил он, держа шляпу в руке.

Элиссанда поняла, что тупо пялится на супруга, не позволяя ему пройти.

— Да, конечно, извините.

Заметил ли он, как она покраснела? Непременно заметил бы, если бы потрудился взглянуть на нее. Но он только прошел мимо нее и, остановившись в центре гостиной, огляделся по сторонам.

Номер был обставлен в манере квартиры джентльмена: бледно-голубые обои, мебель прочная и не бросающаяся в глаза... В комнате тети Рейчел стояли китайские вазы, разрисованные красной охрой. Здесь в шифоньере из красного дерева были полукругом расставлены тарелки из дельфтского фаянса.

— Торт здесь, — сказала она только для того, чтобы не молчать, и заперла входную дверь.

Маркиз обернулся — не так из-за ее слов, как на звук поворачивающегося в замке ключа, потому что именно туда скользнул его взгляд, прежде чем остановиться на ее лице.

Он не понял, по какой причине она заперла дверь, и подумал, что Элиссанда тем самым сообщает о своей готовности к физической близости. В ее лице чувствовалось напряжение, даже вызов.

— Торт здесь, — повторила она. — Вы хотите, чтобы я его нарезала?

— Его жалко есть. Очень уж красивый.

Элиссанда поспешила к столу и взяла в руки нож.

— Даже то, что слишком прекрасно, испортится, если его вовремя не съесть.

— Какая глубокая мысль, — пробормотал маркиз.

Неужели в его голосе прозвучала ирония?

Элиссанда подняла глаза и с большим опозданием заметила, что у него в руке бутылка виски.

Она вздохнула. Конечно, он несчастен. Его грязно оскорбили. И он отлично знал, что его заманили в ловушку.

Это способен понять любой идиот.

Новоявленная миссис Вир поморщилась. Раньше ее словарь, даже мысленный, не содержал бранных выражений. Она опустила голову и решительно вонзила нож в торт, после чего плюхнула на тарелку такой большой кусок, что он свесился со всех сторон. Маркиз поставил бутылку, взял у нее тарелку и вышел на балкон.

Неожиданно ей захотелось, чтобы он вернулся к глупой болтовне. Она и представить себе не могла, что его молчание будет так трудно игнорировать — или заполнить.

— Вы хотите чего-нибудь выпить с тортом? Возможно, немного виски?

— Виски вряд ли сочетается с тортом. — Теперь в его голосе слышалось нетерпение.

— Тогда сотерн?

Маркиз пожал плечами.

Элиссанда посмотрела на бутылку сотерна. Она была закрыта пробкой и запечатана воском. Вероятно, открыть ее можно было штопором. И действительно, рядом с бутылкой лежал штопор. Элиссанда взяла его и осмотрела со всех сторон. Интересно, как им пользоваться? Дома бутылки всегда открывали слуги.

— Позвать кого-нибудь, чтобы открыли бутылку? — спросила она.

Маркиз вернулся в комнату, поставил тарелку с нетронутым тортом, воткнул штопор в пробку и одним резким движением открыл бутылку. Потом он молча налил полный бокал вина, который поставил перед ней, налил такой же полный бокал виски себе и, не говоря ни слова, вернулся с бокалом на балкон.

Когда Элиссанда вошла после ужина в номер, ливень прекратился, и на улице было что-то непонятное, то ли мелкая морось, то ли густой туман. Но сейчас подул холодный ветер, и темные облака, похоже, опять готовились обрушить на землю потоки воды. Маркиз медленно потягивал виски из бокала. В свете, лившемся на балкон из гостиной, его точеный профиль отчетливо вырисовывался на фоне темного неба.

Он обязан был суетиться, барабанить пальцами по перилам или на худой конец нервно метаться по комнате. Но не сидеть, словно памятник.

Элиссанда не могла отвести от него глаз.

Чтобы отвлечься, она поднесла к губам свой бокал. Она не слишком любило вино, равно как и все прочие спиртные напитки, но это оказалось вкусным и сладким, и бокал очень быстро опустел.

— День был долгим, — сказал Вир, стоя на пороге балкона. — Полагаю, я сегодня лягу пораньше.

Эго надо расценивать как приглашение в постель? Элиссанда почувствовала, что в животе все сжалось, хотя и не так сильно, как она ожидала. Вероятно, шампанское и сотерн сделали свое дело. Она, конечно, была испугана, но не паниковала.

— Вы не желаете попробовать торт? — спросила она, не зная, что еще сказать: «Спокойной ночи? Я скоро к вам присоединюсь?»

— Нет, спасибо. — Маркиз поставил пустой бокал и взъерошил волосы. Элиссанда считала, что у него каштановые волосы со светло-русыми прядями. Она ошиблась. Все было наоборот. У него были светлые волосы с несколькими каштановыми прядями. — Спокойной ночи, леди Вир.

И супруг исчез в ванной. Элиссанда налила себе еще бокал вина. Через несколько минут, когда она снова обнаружила, что бокал пуст, маркиз вышел из ванной, прямиком направился в одну из двух спален и закрыл за собой дверь.

Не прошло и минуты, как он вышел оттуда, схватил со стола бутылку виски и снова ретировался, не удостоив ее даже кивком.

Элиссанда оказалась в затруднительном положении. Нельзя сказать, что ей очень хотелось переспать с ним. Но, принимая во внимание то, как он смотрел на нее в Хайгейт-Корте и потом в экипаже, она даже не рассматривала возможность, что он совершенно проигнорирует ее в первую брачную ночь.

Нет, так не пойдет. Она не даст дяде такую отличную возможность объявить ее брак фиктивным и аннулировать его. Ему не удастся пойти в суд с заявлением о недействительности брачной церемонии и неосуществленном браке. Если захочет, пусть доказывает ее недееспособность.

А этот брак будет консуммирован. Немедленно.

Легче сказать, чем сделать.

Прошло полчаса, сотерна в бутылке больше не было, а Элиссанда так и сидела за столом одна.

Итак, чего она ждет? Брак не может быть консуммирован сам собой. Если муж не идет к ней, тогда она пойдет к нему.

Приняв твердое решение, Элиссанда не двинулась с места. Она была совершенно невежественна в вопросах взаимоотношения полов. И, откровенно говоря, перспектива нового телесного контакта с лордом Виром намертво приклеивала ее к стулу.

Придется огреть себя кувалдой — вызвать в памяти образ дяди: холодные глаза, орлиный нос, тонкие губы — таким он всегда являлся ей в ночных кошмарах.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Элиссанда встала и качнулась так сильно, что была вынуждена снова сесть. Дядя с неодобрением относился к употреблению женщинами крепких напитков, и до того, как леди Кингсли прибыла с гостями и собственными запасами спиртного, вино в Хайгейт-Корте к столу не подавали.

Она недооценила воздействие на собственный организм такой внушительной порции спиртного — три бокала шампанского и целая бутылка сотерна.

Ухватившись за край стола, Элиссанда снова встала, на этот раз соблюдая осторожность. Выпрямившись, она потихоньку двинулась вдоль стола, чувствуя себя неопытным альпинистом на склоне Монблана.

Противоположная сторона стола была ближе к спальне лорда Вира. Элиссанда встала так, чтобы быть спиной к столу, и постаралась убедить себя, что обязательно преодолеет десяти футовое, расстояние до двери.

Ей казалось, что она идет по воде. Неудивительно, что мужчины могут спотыкаться, когда выпьют лишнего. Как же можно не споткнуться, если пол то поднимается, то опускается, и все это без предупреждения!

Достигнув своей цели, Элиссанда радостно ухватилась за дверную ручку и привалилась к косяку. Что же это делается! Комната качается! Лучше войти, пока ей не стало еще хуже. И она повернула ручку.

Маркиз уже был в постели, голый выше пояса. Элиссанда заморгала, чтобы он перестал раскачиваться и расплываться. Кто же знал, что жидкость, вкусная и сладкая, как сироп, может подложить ей такую свинью!

В конце концов, супруг оказался в фокусе. По краям он еще расплывался, зато его грудь уже была видна довольно-таки четко. Боже, он, наверное, был «мускулистым христианином»[12], поскольку, безусловно, был мускулист, а его телосложение одобрил бы сам Микеланджело, ведь великий маэстро никогда не писал мужчин, не обладавших совершенной фигурой.

В руках он держал книгу. Книгу? Элиссанда смутно припомнила, что он назвал книгу отличным снотворным. Нет, не снотворным. Опием. Он использовал книги как опий.

Но сейчас это не имело значения. С книгой на коленях он выглядел почти интеллигентом.

И ей это понравилось.

— Милорд, — начала она.

Его глаза сузились. Или это снова оптический обман?

— Миледи.

— Сегодня наша первая брачная ночь. — Этот факт следовало ему напомнить. А вдруг забыл?

— Совершенно верно.

— Поэтому я пришла, чтобы угодить вам, — сообщила Элиссанда, сразу почувствовав себя храброй, послушной долгу и изобретательной.

— Спасибо, но в этом нет необходимости.

Что за глупости!

— Позволю себе заметить, что это совершенно необходимо.

— Почему?

Похоже, ей удалось его удивить.

— Конечно, для процветания нашего брака, сэр, для чего же еще?

Маркиз закрыл книгу и встал. Хм. А разве он не должен был встать, когда она вошла? Решить было трудно.

— Наш брак был поспешным и оказался шоком для нас обоих. Мне не хочется навязываться вам, когда все произошло так быстро... и странно. Вам не кажется, что мы должны двигаться вперед медленнее?

— Нет. — Элиссанда так энергично затрясла головой, что едва не потеряла равновесие. — У нас нет времени.

Вир окинул супругу сардоническим взглядом.

— У нас впереди целая жизнь — во всяком случае, так сказал священник.

Ей следует впредь с большой осторожностью употреблять сотерн. Оказывается, у нее проблемы не только со зрением, но и с речью. Язык почему-то стал толстым и неповоротливым. Элиссанда сформулировала в уме в высшей степени аргументированное объяснение важности консуммации брака, но не могла заставить свои челюсти разжаться. Они не желали двигаться.

Склонив голову набок, она улыбнулась, причем не потому что должна была, а потому что ей так хотелось.

Его реакция оказалась весьма своеобразной. Он схватил с ночного столика бутылку виски и сделал большой глоток прямо из горлышка. Ну да, мужчины всегда так поступают. А как же он красиво двигается! С грацией дикого зверя.

Он очень привлекателен.

Не просто привлекателен. Он чертовски красив. Эти густые непослушные волосы, блестящие, словно полированная бронза, широкие мускулистые плечи...

— Я забыла, какого цвета у вас глаза, — пробормотала Элиссанда.

Абсурд! После четырех дней знакомства и длительной свадебной церемонии она не может вспомнить, какого цвета его глаза.

— Голубые.

— Да? — Элиссанда была приятно удивлена. — Чудесно! Можно я посмотрю?

С этими словами она подошла и уставилась на Вира снизу вверх. Он оказался очень высоким, выше, чем ей казалось. Ей пришлось положить руки ему на плечи и встать на носочки, чтобы заглянуть ему прямо в глаза.

— У многих людей голубые глаза, — заметил он.

— Но ваши другие. Они необыкновенные. — Они действительно были необыкновенными. — Они такого цвета, как алмаз Хоупа.

— Вы видели алмаз Хоупа?

— Нет, но я знаю, каким он должен быть. — Она втянула носом воздух. — И от вас хорошо пахнет.

— От меня пахнет виски.

— Им тоже, но... — она снова втянула воздух, — получше.

Элиссанда ни за что не смогла бы описать этот запах. Он был теплым и свежим, как от только что принесенных из прачечной простыней. Или от согретых на солнце камней.

— Вы слишком много выпили? — полюбопытствовал маркиз.

Элиссанда уставилась на его рот, твердый, но такой соблазнительный... «Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; молоко и мед под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана»[13].

— Точно, вы выпили слишком много.

Элиссанда засмеялась. Все же он был очень забавным. Она погладила его руки. Они были твердые, мускулистые, но удивительно мягкие. Она припомнила, как: играли в «Кричи, свинка, кричи». Ей понравилось трогать его уже тогда. Неудивительно, он был очень приятен на ощупь, и пах, как Ливан.

Элиссанда снова заглянула супругу в глаза. Он не улыбался, но все равно был очень красив, только красота эта была суровой, осуждающей.

— «Да лобзает он меня лобзаньем уст своих! Ибо ласки твои лучше вина»[14].

— Нет, — твердо сказал Вир.

Элиссанда обхватила его руками за шею и коснулась губами его губ. Но только на одно мгновение. Он решительно отстранил ее.

— Вы совершенно пьяны, леди Вир.

— Не пьяна, а одурманена, — гордо объявила она.

— В любом случае вы должны отправиться в свою комнату и лечь.

— Я хочу лечь с тобой, — выдохнула она.— «Возлюбленный мой у грудей моих пребывает»[15].

— Иисус!

— Нет, Элиссанда. Меня зовут Элиссанда.

— Хватит, леди Вир. Вам пора.

— Но я не хочу!

— Тогда уйду я.

— Но вы не можете!

— Вы уверены?

Язык, проявивший такую удивительную гибкость при цитировании Библии, снова отказался ей повиноваться.

— Пожалуйста, не уходите. Так надо. Это для моей тети. Я прошу вас.

Он, конечно, видел, как высохла тетя Рейчел в доме ее дяди. От нее осталась только тень. И он не может не понимать, как важно дать ей возможность пожить свободно. Он наверняка также сострадателен и восприимчив, как красив.

Да что там говорить, он великолепен! Элиссанда никак не могла наглядеться на него. Какая челюсть! А скулы! И глаза цвета алмаза Хоупа. Она бы могла любоваться этим мужчиной с утра до вечера.

И всю ночь.

— Нет, — отрезал он.

Она бросилась на него. Он обладал крепким телосложением. Как же ей хотелось прижаться к такому сильному надежному мужчине, быть уверенной, что он защитит ее даже в самой серьезной ситуации! Когда она обнимала тетю Рейчел, ей всегда становилось грустно и страшно. Но с лордом Виром она могла чувствовать себя в безопасности. Он был ее опорой, ее крепостью.

Элиссанда поцеловала его плечо и восхитилась гладкостью кожи, поцеловала шею, ухо, подбородок — во всех этих местах кожа тоже была нежная и гладкая, только на подбородке чуть-чуть царапалась.

Она поцеловала его губы и тут же решительно завладела ртом, почувствовав вкус виски.

А это что?

Они стояли вплотную друг к другу, лицом к лицу, и она ощутила. Его. Он был твердым и становился еще тверже.

А потом ей показалось, что она плывет по воздуху. Жесткое приземление на матрас вышибло из нее дух и заставило комнату завертеться. Но как же он силен! Она весила добрых девять с половиной стоунов, а он поднял ее и бросил, словно букетик невесты.

Элиссанда улыбнулась.

— Перестаньте улыбаться, — приказал он. Ей показалось, что при этом он заскрипел зубами.

Никогда больше не улыбаться — именно это Элиссанда и собиралась сделать. И заулыбалась с еще большей страстью. Вероятно, следует пересмотреть общий запрет на улыбки. Временами, как, например, сейчас, они весьма кстати, когда она не в заточении, расслаблена, счастлива и в ладах со всем миром.

Леди Вир поманила супруга пальцем:

— Иди сюда.

В этот раз он подчинился. Склонившись над ней, Вир взял ее за подбородок двумя пальцами.

— Послушайте меня внимательно, если ваша сумасбродная голова еще способна что-то воспринимать: нет. Вы загнали меня в угол и заставили жениться на вас, но не заставите вас трахнуть. Скажите еще одно слово, и я сегодня же аннулирую этот брак и верну вас в Бедлам, из которого вы выбрались с моей помощью. А теперь убирайтесь из моей постели.

Элиссанда опять улыбнулась. Когда этот невероятный мужчина говорил, движение его губ оказывало на нее гипнотическое воздействие. Она заставит его читать себе вслух, чтобы можно было как можно дольше пожирать его глазами.

А потом до нее стал медленно доходить смысл его слов. Она потрясла головой. Нет, он не мог все это сказать. Он же ее крепость. Он не выбросит ее через крепостной вал к, дяде.

— Я все сказал. Вон.

Она не могла уйти. Она могла только лежать и беспомощно качать головой:

— Не гоните меня, пожалуйста.

«Не гоните меня туда, где я не могу даже дышать свободно, где ни одно мгновение не проходит без страха и ненависти».

Маркиз выдернул Элиссанду из постели и поставил на ноги. Придерживая ее за плечи, он вытолкал ее в гостиную и захлопнул за ней дверь.

Часом позже Вир вышел из спальни. Он проголодался и решил попробовать торт. Виски, сколько его ни выпей, голод не утоляет.

Он приканчивал второй кусок, когда осознал, что Элиссанда рыдает в своей комнате. Звук был тихим, но у маркиза всегда был хороший слух. Оставив недоеденный торт на тарелке, он вернулся в постель.

Но через пять минут он уже снова был в гостиной. Почему? Какое ему дело? То, что он сказал, было специально предназначено для того, чтобы заставить женщину расплакаться. Женские слезы на него никогда не действовали. Все женщины с криминальными наклонностями и неустойчивой психикой, не говоря уже о тех, кто любит манипулировать людьми, обычно очень легко плачут.

Маркиз вернулся в постель, допил оставшееся в бутылке виски и, проклиная все на свете, но в первую очередь себя, ровно через три минуты снова был в гостиной.

Он открыл дверь спальни своей супруги и не увидел ее. Ему пришлось обойти кровать, и только тогда он увидел ее. Элиссанда сидела на полу, прижав колени к груди, и безудержно рыдала в свадебную вуаль.

Вуаль превратилась в мокрую тряпку. Ее лицо стало красным и покрылось пятнами, глаза опухли. Она судорожно икала, весь перед платья тоже промок от слез.

— Вы мешаете мне спать своими рыданиями, — жестко проговорил он.

Элиссанда посмотрела на него невидящим взглядом — вероятно, ожидая, пока зрение сфокусируется. Сообразив, кто перед ней, она вздрогнула.

— Извините, — запинаясь, прошептала она. — Я больше не буду. Пожалуйста, не отсылайте меня.

Вир никак не мог решить, кого он ненавидит больше — нечестную и безумно улыбающуюся леди Вир или несчастную и смиренно хнычущую.

— Идите спать. Я никуда вас не отошлю сегодня.

Ее губы затрепетали. Боже правый, она его благодарит! Вне себя от возмущения и злости, которые невозможно было утопить даже в океане бренди, он допустил грубейшую ошибку, сказав:

—Я подожду до завтрашнего утра.

Элиссанда прикусила нижнюю губу. Ее глаза снова наполнились слезами, которые с удвоенной силой покатились по ее и без того уже мокрому лицу, впитываясь в лиф свадебного платья. Но при этом она не издавала ни звука. Ее рыдания были безмолвными, как смерть.

Отвернувшись от маркиза, она начала раскачиваться взад-вперед, как ребенок, старающийся успокоиться.

Вир не знал, почему это должно было на него подействовать — почему она на него подействовала, ведь эта женщина собиралась заарканить Фредди, — но... В ее тихом отчаянии было что-то причинившее ему боль.

Ей не к кому было обратиться за помощью.

Возможно, всему виной виски. Но только одной бутылки виски было явно недостаточно, чтобы объяснить, почему он не вышел из ее спальни и теперь, когда успокоил ее. Маркиз отчаянно сопротивлялся вспыхнувшему под действием алкоголя состраданию, безграничности ее отчаяния и внезапно появившемуся чувству, что он должен что-то с этим делать.

В конце концов, она сама влезла во все это, не так ли?

Элиссанда судорожно вздохнула, когда маркиз поставил ее на ноги. На этот раз он не швырнул ее на кровать. Вместо этого он осторожно усадил ее на край кровати, наклонившись, снял туфельки, а потом начал расстегивать многочисленные крючки на платье. На пол полетело сначала платье, потом нижние юбки и корсет.

Достав из кармана платок, Вир аккуратно вытер ей лицо. Глаза снова, как по команде, наполнились слезами. Она годами вытирала слезы тети Рейчел, но еще никто и никогда не делал этого для нее.

Она схватила платок, когда маркиз уже хотел убрать его в карман, и поднесла к носу.

— Он тоже пахнет Ливаном, — сообщила она.

Вир покачал головой:

— Я уложу вас.

— Хорошо.

Их взгляды встретились. У него действительно абсурдно красивые глаза. И нестерпимо соблазнительные губы. Она вспомнила, как целовала его. Даже если придется завтра взять тетю Рейчел и бежать, куда глаза глядят, все равно она будет помнить этот поцелуй.

И она поцеловала его опять.

Он не отстранился, позволил ей чуть прикусить его нижнюю губу и лизнуть горло. Маркиз издал негромкий сдавленный звук, и она слегка укусила его в том месте, где шея соединяется с плечом.

— Где вы научились этому? — спросил он, часто дыша.

Разве такому учатся?

— Я делаю только то, что хочу, — сообщила она. Справедливости ради следует отметить, что ей очень хотелось вонзить в него зубы, как иногда кусают золотую монету, чтобы удостовериться в ее подлинности.

— Вы совершенно пьяны, леди Вир.

— Что это значит? — Ответа она дожидаться не стала и еще раз поцеловала маркиза. Целовать его, прикасаться к нему было так приятно, что она просто не могла удержаться.

Вир слегка надавил ей на плечи. Через мгновение Элиссанда сообразила, что он предлагает ей лечь. Она так и сделала, все еще прижимаясь к нему и покрывая его поцелуями.

— Мне не следует быть здесь, — сказал он и растянулся рядом. — Я тоже мертвецки пьян.

Никому из них не следовало быть здесь. Дом леди Кингсли не должен был подвергнуться нашествию крыс, а камберлендские Эджертоны должны были проявить любезность и взять ее после смерти родителей.

Элиссанда была полна раскаяния. Конечно, он имеет все основания злиться на нее. Она манипулировала им, да что греха таить, она вынудила его жениться. А он был добрым и терпимым. Разве удивительно, что она стремилась к нему, желая оказаться в безопасности в столь смутные времена?

Она приподнялась на локтях и опять начала целовать его, прокладывая поцелуями дорожку по груди вниз.

Маркиз остановил ее, Но только для того, чтобы вытащить последние заколки из ее волос. Блестящая грива упала на правое плечо.

— Их так много, но они очень легкие... воздушные...

Элиссанда улыбнулась комплименту и опустила голову к его пупку. Он снова остановил ее, крепко взяв за плечо. Неожиданно ей пришел в голову вопрос.

— А почему ты становишься твердым?

Его глаза снова стали напряженными.

— По разным причинам, в том числе из-за того, что ты меня целуешь и тащишь в постель.

— Но зачем?

— Возбуждение необходимо для действия.

— Ты сейчас возбужден?

— Да, — после короткой паузы сказал Вир.

— Тогда о каком действии идет речь?

— Я не должен, — пробормотал Вир, поворачиваясь к ней. Элиссанда сразу почувствовала его возбуждение. — Я не думаю головой.

Маркиз сдавленно усмехнулся и наконец прикоснулся к ней. Конечно, он дотрагивался до нее и раньше, провожая к столу или помогая сесть в экипаж. Но сейчас он впервые коснулся ее с нежностью, не имея никакой цели — только чтобы почувствовать ее.

До того как тетя Рейчел совсем сдала, она иногда гладила Элиссанду по голове, похлопывала по плечу или по руке. Но это было очень давно. До этого момента Элиссанда и не подозревала, насколько ей не хватает ласковых прикосновений. Вир погладил ее лицо, плечи, руки, спину.

И поцеловал ее, погрузив в океан удовольствия. Когда он отстранился, Элиссанда сказала:

— Я хочу больше.

— Больше чего?

— Больше тебя.

Тогда он раздел ее, оставив только пару белых чулок. Ей следовало быть в смертельном ужасе, оказавшись обнаженной в руках мужчины, но она чувствовала лишь небольшое смущение.

— Что я делаю? — бормотал он, целуя ее шею.

Элиссанда дрожала от наслаждения.

— Ты делаешь меня самой счастливой, — шепнула она.

— Ты уверена, что вспомнишь об этом завтра?

— А почему нет?

Вир загадочно улыбнулся и стал прокладывать поцелуями дорожку по ее груди вниз — точно так же, как это делала она. Выдыхаемый им воздух коснулся ее возбужденного соска. Элиссанда напряглась — ощущение было незнакомым, но удивительно приятным и стократ усилилось, когда Вир взял ее сосок в рот.

— Тебя нетрудно сделать счастливой, — усмехнулся он.

Действительно нетрудно. Немного свободы, чуть-чуть безопасности и капелька любви — о большем она никогда и не мечтала.

Маркиз продолжал знакомить ее с новыми необычными ощущениями, и Элиссанда чувствовала себя абсолютно счастливой. Когда же он, наконец, разделся, размер и твердость его мужского естества не испугали ее. Он, несомненно, знает, что делает, хотя она с некоторой тревогой думала о том, что он собирается сделать с ней.

— Я об этом сильно пожалею утром, — тихо сказал он.

— А я нет, — уверенно ответила Элиссанда.

Он чмокнул ее в подбородок.

— Думаю, что ты обязательно пожалеешь, и очень сильно, но, боюсь, я уже не могу остановиться.

Вир завладел ее ртом и лег сверху. Его тело было твердым и горячим. И он... он…

Элиссанда вскрикнула. Она не собиралась кричать, но ей было больно, очень больно.

Поцелуи и ласки должны были сделать этот момент если не приятным, то, по крайней мере, терпимым. Но не сделали. Боль обожгла, причем в самом чувствительном месте.

По ее лицу снова побежали слезы. Почему все и всегда было трудно? Все. Даже этот такой удивительно приятный момент не обошелся без острой боли. Но ведь в этом нет никакой вины ее супруга. Ведь даже в Библии написано, что рожать детей предстоит в муках. Видимо, об этом и шла речь.

— Прости, — дрожа, проговорила она, — мне очень жаль. Пожалуйста, продолжай.

Однако Вир откатился в сторону. Она зашипела от боли и приготовилась вытерпеть что-нибудь еще более неприятное, однако супруг уже встал. Она слышала, как он одевается. Вернувшись, он принес платок, пахнущий Ливаном, и вытер новые слезы.

— Все. Теперь ты можешь спать.

— Да?

— Не сомневайся.

Маркиз укрыл супругу одеялом и погасил свет.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — дрожащим голосом ответила Элиссанда, — и спасибо за все.

Вир тихо вздохнул в темноте.