Кухня напомнила Шейле о хозяйке дома. Врожденный вкус Маргарет ко всему стильному и комфортному проявлялся здесь даже в мелочах. Возле мойки из нержавейки на лотке сверкали начищенные до блеска серебряные ножи, вилки и ложки, на столике справа от окна стояла дорогая кофеварка, в вазе из венецианского стекла высилась горка фундука с оригинальными щипцами для колки орехов.
Помещение было светлым и просторным, и это особенно импонировало Шейле, которая о своей кухне, маленькой и тесной, шутила, что та узка ей в бедрах.
Она достала из духовки специальную сковороду для приготовления омлета, с медным дном, поставила на разделочный столик с мраморной столешницей. В шкафчике для специй не нашлось ничего, кроме самого необходимого – соли, перца, уксуса и пары бутылочек с соусами. В холодильнике стояли жестяные банки с сосисками и какие-то рыбные консервы. Правда, яиц было целых два десятка, но вместо пармезана в сырнице оказался чеддер. Пара пакетов молока и начатая коробка геркулеса – вот и все припасы!
Хорошо, что я вызвалась приготовить омлет, порадовалась Шейла, состряпать из этого убогого ассортимента что-либо затейливое просто невозможно! Маргарет хороший дизайнер, но кулинар из нее никудышный.
Когда Шейла раскладывала по тарелкам омлет, пришли Генри и Одри, очевидно привлеченные доносящимися с кухни соблазнительно вкусными запахами. Взглядом Шейла спросила Генри, есть ли новости, но он отрицательно покачал головой.
Одри села напротив отца.
– Возьми хлеба, – сказала Шейла, подвигая тарелку с горячими тостами.
– Я без хлеба, еще не проголодалась.
– Проголодалась! – отрезал Генри. – Мороженое в кафе не в счет.
– Ну, тогда мне хотелось бы зеленого салата...
– Ешь, что предлагают, не капризничай!
Одри осилила больше половины того, что было на тарелке.
– Ну вот и умница! – похвалила Шейла. – Скоро будем пить чай.
Когда девочка ушла к себе, Генри вытер рот бумажной салфеткой, откинулся на спинку стула и спросил:
– А если кофе?
Шейла с готовностью вскочила.
– Сейчас сварю!
– Ладно, сиди уж! Я сам. Мы ведь не на работе... Или ты держишь меня за неисправимого чистоплюя, не способного управиться в кухне, если поблизости нет женщины?
– Собрался читать лекцию о равенстве полов? Лучше не надо. С удовольствием выпью кофе и ничего не имею против, если сваришь его ты. А я тем временем помою посуду. Или предпочитаешь и это сделать сам?
– С тобой не соскучишься! – улыбнулся он.
Генри подошел к столику с кофеваркой, и Шейла услышала приглушенный вскрик. Обернувшись, она увидела в руках Генри белый конверт.
– Знает, что я без кофе и дня не проживу! Сообразительная... – процедил он сквозь зубы.
Надорвав конверт, Генри вытащил записку и стал читать.
Шейла быстро вымыла тарелки, вилки и ножи, протерла стол. Она молила Бога, чтобы Одри не появилась здесь до того, как Генри справится с эмоциями.
– Она ушла... – сообщил он чужим голосом и, скомкав записку, швырнул на стол.
– Это от Маргарет? – спросила об очевидном Шейла, чтобы разрядить накаленную до предела атмосферу.
Генри кивнул.
– Она сообщает, куда?..
– Не сказал бы! Да вот, прочти сама...
Генри взял скомканный листок, бросил Шейле. Она поймала его и покачала головой.
– Нет, я не имею права это читать.
– Не усложняй! Там, где все очень сложно, всегда надо упрощать. К тому же я хочу, чтобы ты это прочитала.
Расправив листок на столе, Шейла начала читать.
«Дорогой Генри!
Когда ты найдешь мое письмо, я уже уйду от тебя. Боже мой, неужели это я пишу? Почему самые важные события в жизни, когда мы говорим или пишем о них, звучат так обыденно и даже банально?»
Шейла вздрогнула и искоса взглянула на Генри. Он стоял к ней спиной, лицом к окну. Вид позолоченного лучами предзакатного солнца сада в раме окна и он на фоне этого пейзажа – неподвижный, будто садовая скульптура, заставили Шейлу на мгновение закрыть глаза. Она запомнит этот миг навеки, никогда не забудет... Какой удар для Генри! А Маргарет? Неужели ей неизвестно, что в жизни сплошь и рядом говорят одни банальности? Ведь все оригинальное и неизбитое давно сказано...
Шейла продолжила чтение.
«Уверена, мой уход не слишком ошеломит тебя, разве только его внезапность. Между нами давно не все в порядке, и мы оба это знаем. По-твоему, я выразилась слишком мягко? Наверное...»
Шейла перевела дыхание. Сердце билось в горле и в висках. Зачем так много слов? Всадила нож в спину, да еще и рукоятку поворачивает!.. Все же в отношениях мужчины и женщины столько жестокости! Чашку разобьем – жалеем, а если по душе человека прошла трещина – нам и горя мало!
«...мне хочется свободы. Да, Генри, свободы... Пожалуйста, сотри с лица брезгливую гримасу! Что поделаешь, пишу – как думаю... обычными словами.
Еду в Новую Зеландию. С Эрвином... Пока боюсь загадывать, как сложатся наши с ним отношения, но, как бы там ни было, оттуда дам знать о себе.
Прошу тебя, пожалуйста, передай Одри, что я ее очень люблю, пусть она меня простит. Всего лишь раз в жизни человеку дается шанс. Когда-нибудь она поймет, почему я так поступила.
Твоя Маргарет».
Шейла протянула Генри письмо. Руки у нее подрагивали.
– Возьми.
– Не хочу видеть эту мерзость! – выдавил он.
– Тогда уничтожь! Если, конечно, не хочешь, чтобы и Одри прочла письмо.
– Одри?! Мать удостоила ее всего парой фраз, да и то в конце послания... Показать ей эту писульку?
– У многих возникло бы искушение дать ребенку прочитать подобное послание именно по этой причине, – спокойно заметила Шейла.
– Что ты несешь?! – взорвался Генри. – Расписаться в том, какая стерва у меня жена, и причинить девочке страдания?
Надо срочно переключить его гнев на себя! Что бы еще умного сказать? – лихорадочно соображала Шейла.
– Зачем ты так? Не заводись... Во-первых, ты хороший отец, примерный семьянин... Во-вторых, Одри тебя любит и ей не в чем тебя упрекнуть.
– Откуда тебе это знать? – кипятился Генри.
– Знаю, и все! – стояла на своем Шейла. – Что касается первого, работаю с тобой давно-давно и успела составить о тебе свое мнение. А что касается второго, сужу по тому, что вижу своими глазами: Одри очень любит тебя. Ведь дети, как известно, не умеют скрывать свои чувства.
– Спасибо на добром слове, только не делай из меня святого!
– Хочешь сказать, ты изменял Маргарет? – спросила Шейла, понизив голос.
– Да ты что?! Не скрою, иной раз возникали грешные мысли, но не более того!
– А она?
Генри усмехнулся.
– Наши с ней отношения с самого начала были неровными и очень скоро вошли в режим свободного падения. Но я сразу дал понять Маргарет, что не позволю наставлять мне рога. Она была мне верна.
– Ты уверен?
– Уверен. Я знаю свою жену. Она мне не изменяла... до сих пор. Поэтому и ушла. Теперь ей невмоготу смотреть мне в глаза. Увлеклась, влюбилась... Я знал, что рано или поздно это случится, потому что Маргарет натура увлекающаяся.
– Тогда почему ты назвал ее стервой?
– Тут я не прав. Я имел в виду стервозность. Понимаешь, есть женщины мягкие, кроткие, а есть стервозные...
– А тебе какие милее?
– Мудрые... Кротость и стервозность можно умело чередовать, если уж на то пошло! – Он помолчал. – Маргарет поступила как ребенок, а не как зрелая женщина и мать. Ради Одри она должна была устроить все иначе.
– И каким же образом?
– У нас всегда было взаимопонимание, основанное на честности. Маргарет хорошо известно, как важна для меня правда. Однако она, дабы получить то, что хотела, выбрала окольный путь. Постыдное бегство и обман разрушили то хрупкое доверие, которое оставалось между нами. Не стоило ей так поступать.
– Генри, но жизнь-то ведь не обманешь!
– Э! – Он махнул рукой. – Жизнь – тоже женщина, потому и делает все наоборот! Маргарет поступила неблагородно, хотя она, должен заметить, женщина благородная.
– Как это?
– Очень просто. Душевные качества у женщины проявляются ярче и обостреннее, чем у мужчины. Благородная женщина благороднее благородного мужчины, но скверная хуже скверного мужчины. Маргарет не скверная...
– А ты благородный?
– Очень!
– Вот даже как?
– Вот так! Потому что мы с Маргарет поженились ровно девять с половиной лет назад.
– Ну и что?
– О Господи, Шейла! Ты считать умеешь?
– Допустим.
– Сколько Одри лет?
– О-о-о... Маргарет была беременна, и ты женился на ней. Да?
– Да.
– Значит, Одри дитя страсти, а не любви?
– Помолчала бы лучше, Сократ в юбке!
– Нет, правда! Меня воспитывала мама, и она всегда мне внушала, что отношения между мужчиной и женщиной слишком серьезны, чтобы не думать о последствиях. Выходит, десять лет назад ты был совершенно безответственный человек, а Маргарет просто поддалась твоему обаянию.
– Шейла, я восхищаюсь твоими моральными принципами. Давай лучше поговорим о Одри. Скажи, ты не поможешь мне с ней в этой непростой ситуации?
– Каким образом? Помолчав, Генри сказал:
– Понимаешь, я мог бы, конечно, нанять для Одри гувернантку, но очень не хочется поручать ее воспитание постороннему человеку. Вот почему я и обращаюсь за помощью к тебе.
– Я с удовольствием помогу тебе, но как же быть с моей работой? Ты хочешь, чтобы я ее бросила?
– Нет-нет, тут все проще простого! Кто мне мешает организовать дома филиал фирмы? Контакты отлажены, задачи ясны. То, чем мы занимаемся в Сити, можно делать и в Кенсингтоне. Чарлз Грейди ас маркетинга. Мне лучше всего удается творческая часть. А это хорошо делать там, где тебе комфортно. Я буду чувствовать себя спокойно, если буду знать, что с Одри все в порядке.
– Ну, если ты ставишь вопрос подобным образом...
– Конечно, придется многие проблемы решать в рабочем порядке, но тут уж, думаю, мы с тобой договоримся. Договоримся?
Шейла кивнула.
Как он все гладко расписал! То-то все время чертил на работе крестики и нолики...
– А ведь эта идея пришла тебе в голову не сию минуту! Я права?
– Что ты имеешь в виду?
– Вспоминаются кое-какие странные вопросы, которые ты задавал мне в последнее время.
– Например?
– «Шейла, тебе нравится работать в центре? Шейла, тебе не приходила в голову мысль поменять работу?»...
– И что дальше?
– Складывается впечатление, будто ты знал, что Маргарет собирается оставить тебя.
– Нет, не знал! Этого точно не знал. Просто убежден, что один из двоих всегда бросает другого, если в фундаменте отношений нет любви. Весь вопрос, дорогая Шейла, в том, кто кого опередит. Я люблю дочь и не торопился потому, что отцы и сыновья – это одно, а отцы и дочери – совсем другое. Но тебе этого пока не понять.
– Где уж мне...
– Не обижайся!
– Генри, почему ты ни разу не намекнул, что у тебя в семье не все ладно?
– По правде сказать, мне и сейчас не хочется говорить об этом, но приходится. В офисе я отдыхал душой. Ты всегда рядом... добрая, надежная, неунывающая. Вот недавно сказала, будто тебе никогда не бывает скучно...
– Бывает, и довольно часто! – прервала его Шейла. – Но поддаваться этому – непозволительная распущенность. Так считала моя мама. Все равно что слишком много пить или слишком много спать.
– Видишь, какая ты мудрая! Должен признаться, я всегда шел на работу с радостью, зная, что увижу там тебя.
Шейле хотелось найти какие-то слова, но у нее перехватило горло. Подняв к Генри засветившееся радостью лицо, она улыбнулась.
– Ну, поможешь мне с Одри? – спросил он, заглядывая ей в глаза.
Шейла кивнула, а когда справилась с волнением, спросила:
– Генри, можешь мне кое-что пообещать?
– Что именно?
– Я не хочу, чтобы Стефани узнала о нашем договоре.
Он вскинул брови.
– Я практически не пересекаюсь с ней.
– Да, это так, но время от времени ты обсуждаешь рекламные проекты с ее Рупертом и иногда разговариваешь с ней по телефону, когда она звонит мне. Пусть Стефани не знает, что я буду помогать тебе с Одри, хорошо?
– Хорошо, но все-таки в чем дело? В чем причина?
– Она считает, что я почти не отдыхаю, то есть много работаю, в общем...
– В общем, не сочиняй того, чего нет. Она что, пытается оградить тебя... – он задумался, подбирая слово, – от отношений с женатым мужчиной? Так?
– Откуда ты это взял? К твоему сведению, у меня не было, нет и не будет никаких отношений с женатым мужчиной.
– Очень хорошо! Просто замечательно. Тогда позволь спросить, дружеские отношения с женатым мужчиной возможны?
– Возможны.
– Почему?
– Потому что не бывает безответной дружбы.
Генри рассмеялся.