В сдаче есть свобода. В умении отпустить. Мне потребовалось несколько дней, чтобы полностью примириться со своей новой жизнью и своей новой ситуацией. Но после глубоких душевных поисков и долгих размышлений я чувствую себя лучше.
Не уверена, что я выбрала бы это для себя или своих детей, но, рассматривая альтернативы, не могу представить себе поиск чего-то другого.
Есть ли что-нибудь лучше для нас? Есть кто-нибудь лучше? Я так не думаю.
Люциферу не нужно было жениться на мне. Ему не нужно было юридически связываться со мной или брать на себя обязательство обеспечивать моих детей. Мужчина мог бы позволить всему и дальше развиваться, как было. Он мог бы сохранить статус-кво. Это в моих интересах сейчас получить юридическое признание как его жена. Быть под защитой его имени и иметь право на его дом.
Люцифер дал мне больше власти, показав миру, что думает обо мне как о ком-то большем, чем о вещи, которой просто владеет.
Я не могу придумать ни одной веской причины уйти, и не могу придумать ни одного места, куда бы хотела пойти.
Хорошо это или плохо, но теперь таковы моя жизнь и мой мир.
Сейчас я все принимаю.
Чувствую себя счастливее, я довольна. Я даже не осознавала, насколько была пуста. Насколько была потеряна до того, как Люцифер вошел в мою спальню.
Разве я не всегда нуждалась в таком человеке, как он? Такое чувство, что я ждала его. Ждала, что кто-нибудь меня разбудит.
Ждала, что кто-то сделает меня цельной.
Мое будущее впереди, и я взволнована всеми этими новыми изменениями. Появились возможности, которых раньше не было.
Сегодня я провела целый день с одной из моих самых близких подруг, Лизой, за покупками платьев. Это был день только для нас, девочек.
Когда я впервые связалась с ней пару дней назад, она была немного шокирована всем, что произошло с тех пор, как мы в последний раз виделись, но даже подруга была в восторге от известия о том, что я, наконец, бросила Маршалла.
Она ничего не сказала мне по поводу того, что я выхожу замуж так скоро, но, как настоящая подруга, была более чем рада помочь мне сделать покупки и спланировать предстоящую свадьбу.
Мы исходили весь «Свадебный ряд» вдоль и поперек. Я выбрала примерно дюжину платьев, чтобы примерить их вместе с мамой, которая приедет на следующей неделе. Все становится на свои места, и «глубокие карманы» Люцифера гарантируют, что все пройдет гладко.
Я немного нервничаю из-за того, что мои родители прилетают в гости, но Люцифер такой обаятельный, что уверена, им не составит труда принять его в качестве своего нового зятя.
Обнимаю на прощание Лизу и Барт, мой сегодняшний водитель, открывает для меня, измученной, заднюю дверь машины. Кто знал, что выбор платья займет столько времени?
Усаживаясь на заднее сиденье, достаю телефон и замечаю, что пришло сообщение от мамы. Она просто умирает от желания узнать, какие платья я выбрала, и не может дождаться следующей недели, чтобы увидеть, как их буду примерять.
Когда мы отъезжаем, отправляю ей ответное сообщение, краем уха слыша, как Барт принимает телефонный звонок, но, честно говоря, не обращаю на это особого внимания. Парни, которым Люцифер доверяет меня, всегда получают звонки и сообщения, когда мы вне дома, и я просто предполагаю, что им присылают инструкции или кто-то проверяет, где мы находимся.
Перечислив всех дизайнеров в сообщении для своей мамы, поднимаю голову и смотрю в окно, не узнавая местность, через которую мы проезжаем, но предполагаю, что Барт просто сокращает путь.
Я провожу еще несколько минут, переписываясь с мамой, а затем прощаюсь с ней. Выключив телефон, засовываю его в карман свитера, откидываюсь на спинку сиденья, закрываю глаза и начинаю дремать.
Только когда мы подъезжаем к обветшалому зданию понимаю, что что-то не так. Открыв глаза, выглядываю в окно и удивляюсь, почему мы замедляемся.
— Барт? — спрашиваю я, наклоняясь вперед. — Почему мы здесь? Я закончила шопинг и хотела бы попасть домой.
Барт, не говоря ни слова, паркует машину. Он даже не смотрит мне в глаза в зеркало заднего вида.
— Эй? Земля вызывает Барта! — я разочарованно хмурюсь, а потом моя дверь распахивается.
— Какого черта?! — кричу я, когда ко мне тянется рука и вытаскивает меня из машины.
Споткнувшись, я падаю, сильно ударяясь коленями об асфальт.
— Осторожнее с товаром, идиот! — слышится резкий голос.
Мои колени пульсируют от боли, и я кричу, когда кто-то хватает меня за волосы и откидывает голову назад.
— Мне сказали, что с ней можно грубо обращаться, — грохочет низкий голос.
Моя голова держится под невероятно болезненным углом, и все, что я могу видеть над собой, это темнеющее небо.
— Это она?
Изогнувшись, я цепляюсь и отчаянно дергаю за руку, тянущую мои волосы.
— Да, — подтверждает первый голос. — Давай заведем ее внутрь, пока она не начала привлекать внимание.
Пальцы отпускают мои волосы, и моя голова падает вперед. Кожа головы пульсирует и покалывает от боли. Я ничего не вижу, потому что мои глаза полны слез.
Набрав в грудь воздуха, я открываю рот, чтобы издать крик, но чья-то рука зажимает мне рот.
Мой крик приглушается потной ладонью.
Одна мускулистая рука обхватывает меня за талию, другая захватывает руки, и меня ставят на ноги. Я пинаюсь, попадая пару раз по голени, и тот, кто меня держит, ругается мне на ухо.
— Можно я ее вырублю?
— Нет. Она нужна ему в сознании, чтобы допросить ее. У нас мало времени.
Я выкручиваюсь и пинаюсь, когда меня волокут в сторону здания. Не знаю, куда они меня тащат, но знаю, что не хочу туда идти. Мой телефон все еще у меня в кармане. Если я освобожусь на мгновение, то смогу позвать Люцифера на помощь.
— Если ты, бл*ть, не перестанешь, я сломаю тебе ноги, — предупреждает низкий голос.
Пошел он, если думает, что может меня напугать и заставить подчиниться. Я выкручиваюсь еще сильнее, желая дотянуться до его яиц.
— Нужна помощь? — хихикает первый голос.
— Да, — раздраженно отвечает мужчина, который меня удерживает.
Я вижу, как в поле моего зрения появляется первый мужчина. Не знаю, кто он, но от его вида у меня стынет кровь. Он азиат, возможно, японец.
С жестокой ухмылкой он тянется ко мне, и не знаю, почему я это замечаю, но на мизинце его правой руки не хватает фаланги.
Хватая меня за ноги, он поднимает их, и его ухмылка становится шире, а я продолжаю выкручиваться и сопротивляться, крича через руку, прикрывающую мне рот.
— Она дерзкая малышка, не так ли?
Парень позади меня только кряхтит.
Он встречается со мной взглядом, и я знаю, что он намеренно пытается меня напугать, когда говорит:
— Нам будет очень весело, когда допрос будет закончен.
Несмотря на мою борьбу, двое, удерживающие меня, сумели пронести меня в здание, а затем, не уронив спуститься по шаткой лестнице.
Меня бросают на стул и удерживают, пока привязывают к нему длинной веревкой. Потная ладонь исчезает, но ее место заменяет кляп из старой тряпки.
Обессиленная после всей своей борьбы, я дергаюсь, испытывая веревку на прочность, но она завязана крепко.
Двое мужчин, которые несли меня, отходят назад, и вперед выходит пожилой азиатский мужчина. Он говорит что-то по-японски, чего я не понимаю.
— Бл*ть, ты ничего не говорил о том, что она беременна, — обвиняюще говорит мужчина, несший мои ноги, кому-то позади меня.
Беременна? Я не беременна. У меня только что прошли месячные...
Черт.
— Какого хрена я должен был знать это? — говорит Маршалл. — После того, как последний раз трахал ее, думал, что она бесплодна.
Обойдя мой стул, Маршалл встает передо мной с торжеством на своем бледном одутловатом лице.
— Привет, Лили.
Рыча под повязкой с кляпом, я смотрю на бывшего мужа убийственным взглядом и борюсь со своими веревками. Если я до него доберусь, он покойник.
Пожилой мужчина снова что-то говорит по-японски.
Молодой переводит:
— Это существенно повлияет на ее рыночную цену.
— Не многие захотят иметь унылую стерву с булочкой в духовке, а?
Пожилой смеется, а молодой качает головой. Они еще о чем-то говорят по-японски, а затем младший кивает. Обращаясь к Маршаллу, он говорит:
— Мы готовы предложить тебе двойную цену, если ее беременность сохранится.
Маршалл, кажется, обдумывает это, наигранно постукивая пальцами по подбородку и нахмуривая лоб.
— Что ж, полагаю, я могу быть с ней помягче… пока она будет говорить мне то, что я хочу узнать.
Молодой азиат кивает.
— Это будет того стоить.
С глубоким вздохом рука Маршалла опускается с подбородка, и он кивает пожилому мужчине.
После того, как они договорились, Маршалл делает шаг вперед и садится передо мной на корточки, отчего наши глаза находятся на одном уровне.
— Я выну твой кляп. Если закричишь, выбью тебе зубы.
Потянувшись ко мне, он развязывает повязку, и я выплевываю кляп изо рта.
Мой язык пересох, я сжимаю губы, когда Маршалл, схватив меня за волосы на затылке, дергает их, и вскрикиваю, когда кожа головы вспыхивает от новой боли.
Что за херня происходит с парнями и дерганьем волос?
— Один вопрос. Все, что тебе нужно сделать, это ответить на один вопрос, Лили, и мы на этом закончим. Ты больше никогда меня не увидишь.
Задыхаясь от боли, смотрю бывшему мужу в глаза, показывая, что не боюсь его.
— Ты умрешь за это.
— Я еще не задал вопрос, сука.
Он снова тянет меня за волосы, и кожа моей головы такая чувствительная, такая болезненная, что я прилагаю все силы, чтобы не закричать. Не потому, что боюсь, что он выбьет мне зубы, а потому, что просто не хочу доставлять ему удовольствие.
Я задыхаюсь от боли, а он ждет, пока мое дыхание успокоится, прежде чем снова посмотреть мне в глаза.
— Ты готова к моему вопросу?
Я не отвечаю ему, поэтому он снова дергает меня за волосы.
Стиснув зубы, я шиплю:
— Да.
— Хорошо, — усмехается он. — Теперь все, что тебе нужно сделать, это сказать мне, где находится семейный портрет, который висел над камином, и мы можем со всем этим покончить.
Он серьезно? Он не шутит?
— Где он находится? — рычит Маршал и дергает меня за волосы.
Черт подери, мой скальп настолько чувствителен, что я почти кричу.
— Какой портрет? — шиплю я, пытаясь выиграть время.
— Тот, что висел над камином, тупая сука.
— О, этот… Зачем он тебе?
Он так сильно дергает меня за волосы, что на этот раз я кричу. Я просто ничего не могу с собой поделать. Такое ощущение, будто кожа головы отрывается от черепа.
— Вопросы задаю я.
— Скажи мне, зачем, и я скажу тебе, где он, — кричу я.
Он еще немного дергает меня за волосы, но я только кричу.
Наконец, когда он понимает, что не получит от меня ответа, то немного ослабляет свою хватку.
Я слышу, как быстро говорят по-японски, но все еще не понимаю и не ухватываю суть.
— Мой дед недоволен тем стрессом, который ты у нее вызываешь. Если она потеряет ребенка, мы снизим цену.
— Хорошо, бл*ть. Я остановлюсь. Не снижайте цену.
Убирая пальцы с моих волос, Маршалл бросает на пол вырванные им пряди.
Тряся рукой, он пытается отряхнуть волосинки, прилипшие к его пальцам, и говорит мне:
— Я написал номера своих офшорных счетов на обратной стороне. Довольна? А теперь скажи мне, бл*ть, где он.
Я ничего не могу с собой поделать. Это просто потрясающе. Несмотря на то, что моя голова пульсирует как сумасшедшая, я не могу удержать ее от запрокидывания и не могу остановить вырывающийся смех.
— Что, черт возьми, здесь такого смешного? — требовательно спрашивает Маршалл.
Я должна сделать глубокий вдох, прежде чем ответить ему:
— Он на помойке!
— Что?! — рычит он. — Что ты имеешь в виду, говоря, что он на помойке?
— Его нет! — вздыхаю я и наклоняюсь вперед, натягивая веревки, пытаясь отдышаться. — Так же, как наш брак, он был разбит и выброшен.
— Тупая сука! — рычит Маршалл, и я даже не замечаю, как в меня внезапно врезается его кулак.