Обман, или Охота на мачо

Глава 23

Я смотрю на принесенный мне поднос с ленчем, стараясь поймать одну из проносившихся в моей голове мыслей. Джеймс. В бреду я повторяла его имя. Ну и что? Из-за него я получила удар по голове; поэтому понятно, что я и думала о нем. Правильно. Да, должно быть, все дело в этом. Он был последним, кого я видела перед тем, как потерять сознание, и вполне естественно, что я звала его. Скорее всего, я хотела сказать: «Джеймс, ты последний мерзавец».

Я решительно хватаю вилку и смотрю на картофельный салат. У меня в руках точно такой же поднос, какие дают пассажирам в самолете. Наколов на вилку кусочек ветчины, я думаю о том, что поведала мне медсестра. Она, кажется, сказала, что я произносила его имя с теплотой. Проглатываю еду. А еще — что я, должно быть, очень люблю его. Бросаю пластиковую вилку, откидываюсь на подушки и чувствую, что начинаю заливаться румянцем. Проклятая репа. А что, если в тот момент, когда я произносила его имя, он был рядом? Что если Джеймс все слышал?

Что я испытываю по отношению к нему? Действительно, что? Я сосредоточенно вспоминаю несколько недель, проведенных вместе с Джеймсом. Вспоминаю его лицо, глаза, улыбку. Потом начинаю думать о его свадьбе, о Флер. И тут я все понимаю. Меня пронзает боль. Сама мысль о его свадьбе становится невыносимой. Я знаю, что люблю его.

У меня начинает дрожать нижняя губа. Как, черт возьми, это могло случиться? Еще одна жуткая мысль приходит мне в голову. Господи, это настолько очевидно… Нижняя губа продолжает предательски дрожать. Все, абсолютно все считают, что между нами что-то происходит. Моя мама, Лиззи, миссис Мердок из деревни, даже женщина из больничной столовой. А с чего они это взяли? Просто я написала об этом, вот с чего. Виноват не он, а я. Виной всему не то, как он относится ко мне, а то, как я к нему отношусь. Все оттого, что я открыто выражала в «Дневнике» свои чувства, это было написано черным по белому, для всеобщего обозрения, и люди, разумеется, подумали, что в этом деле не обошлось без романтики. Из-за того, что в последние две недели я с радостью описывала те случаи, когда мы с Джеймсом просто разговаривали друг с другом, а не ругались (что само по себе было прогрессом), все решили, что между нами «что-то происходит». Какой идиотизм! И как бы я хотела, чтобы это было правдой.

Я прижимаю ладонь ко рту. Как я могу так думать? Как? Ведь Флер так хорошо ко мне относится!

Чувствую, как кровь приливает к лицу и глаза наполняются слезами. Мне хочется спрятаться под одеялом и не выбираться оттуда, скажем, до Рождества. Как вы думаете, в больнице заметят пропажу пациентки? Наверное, да. Я озираюсь по сторонам: где у них хранится кислород? Где кислород, предназначенный для будущих мам?

С грустью осознав, что в комнате нет нужного мне вещества, я начинаю грызть ногти, чего не делала уже добрых десять лет. Я стараюсь не заплакать, потому что знаю: если разревусь, то уже не смогу остановиться. Пытаюсь не думать о волнующих меня вещах. Думаю о евро. О выборах местного правительства. Но мои мысли сами собой возвращаются к Джеймсу Сэбину.

С некоторых пор мой «Дневник» стал походить на бесконечное любовное послание, оттого читатели и пришли к выводу о том, что между мной и Джеймсом что-то есть. Все, наверное, смеются надо мной и говорят: «Вот дает эта журналисточка! Она втюрилась в детектива, у которого через неделю свадьба!». Это ужасно само по себе, но есть еще Джеймс. Джеймс, который через неделю женится на Флер. Я повторяю про себя эти последние слова, чтобы они прочнее укоренились в моем сознании. Мне становится ясно, что я всегда намеренно избегала мыслей о его свадьбе. Я медленно прокручиваю в голове картины предстоящего торжества: Флер, входящая в церковь, ее платье с кремовыми кружевами, Джеймс, ожидающий у алтаря. Я представляю все это и чувствую, что теряю его. Теряю, едва поняв, что люблю его.

Мне хочется плакать. Одинокая слезинка скатывается по щеке. «Все хорошо, — говорю я себе. — Успокойся. Не надо истерик».

«Может быть это не любовь? — с надеждой думаю я. — Может быть, это что-то вроде увлечения, временного помешательства? Давай смотреть правде в глаза: он красивый парень, и я провела вместе с ним много времени. Разве похищенные девушки не влюбляются иногда в своих похитителей? Разве нет? Может быть, это как раз такой случай. Да, должно быть, все так и есть…

Как бы там ни было, я уверена в одном: он не испытывает тех же чувств по отношению ко мне. Определенно не испытывает. Джеймс женится на другой. На следующей неделе. Женится на прекрасной и доброй девушке, совсем не похожей на меня. Не говоря о том, что у него уже был роман с не менее красивой и совершенно не похожей на меня особой.

Через минуту все вернутся. И маме, как и моей лучшей подруге, станет ясно, что что-то произошло. Быстро подумай о чем-нибудь другом. Бен. Вот горох. Хороший выбор, Холли, хороший выбор. Отлично, подумаю о Бене. Почему бы и нет? Это менее болезненная тема для размышлений, чем Джеймс. Здесь не будет никаких слез. Я кусаю губы, собираясь думать о Бене. Ну же, Холли. Думай о Бене. Не получается. Я хмурюсь и втягиваю голову в плечи. Думай. Неужели думать — это так трудно? Еще минуту назад я не могла вздохнуть от обрушившегося на меня потока мыслей, но сейчас они, похоже, объявили забастовку. Я жду еще минуту и затем сдаюсь. Не получается у меня думать о Бене. Нет, я могу представить себе его лицо. Согласна с тем, что он очень хорош собой, но ничего более. Я не могу понять, почему я когда-то хотела выйти за него замуж? Как я могла думать, что он тот, кто мне нужен? Я ведь никогда не любила его. Мне нравились его глаза, нравилось, что он играет в регби, нравилось, что за ним всегда бегали толпы девчонок… Но если убрать все вышеперечисленное, то ничего не останется. Я считала его главной фигурой в своей жизни, а он, оказывается, просто промежуточный этап. Понимание этого изменило мою жизнь. Я устраиваюсь поуютнее в постели и закрываю глаза в надежде на то, что все дурные мысли улетучатся сами собой. Я поставила не на ту лошадь.

Да, мне определенно нужно расстаться с Беном. Но во мне начинает говорить страх. «Ты будешь одна, — шепчет она. — Джеймс женится через неделю, уедет на Мальдивы, и ты останешься одна-одинешенька». Да, это правда. Я обдумываю все это. К своему собственному удивлению понимаю, что скорее останусь одна, чем буду играть в любовь с Беном. И вообще, у меня есть Лиззи, есть семья и друзья. Кстати говоря, где они? Нахмурившись, я смотрю на часы. Прошел целый час с тех пор, как все отправились в столовую. Почему сейчас никто не стоит вокруг кровати и не поглаживает мой горячий лоб? Почему меня не обхаживают, не заботятся обо мне?

Из коридора доносится пронзительный крик. Мои измученные нервы на пределе. Я вскакиваю и сажусь на край кровати. Очевидно, у какого-то пациента шевельнулись камни в почках. Снова доносится крик. На этот раз я узнаю голос.

В дверях появляется мама. От смеха по ее лицу текут слезы. Мои дорогие вернулись. За мамой идет Лиззи, тоже в истерике. Следом входит папа, быстро потирая руку.

— О, дорогая! Это было так смешно! Твой отец застрял в дверях лифта!

Мама садится на стул, утомленная долгим смехом.

— Двери лифта уже закрывались, когда твой отец попытался запрыгнуть в него. Я отчаянно старалась их открыть, нажимая на кнопку, но эти чертовы двери не желали открываться, а ведь между ними застрял твой отец! Оказалось, что вместо кнопки с надписью «Открывание дверей» я по ошибке нажимала кнопку «Закрывание дверей»!

Отец пристально смотрит на маму:

— Не понимаю, как можно спутать две разные кнопки!

— Я была без очков.

— Это все объясняет.

— Как ты, Холли? Как ты себя чувствуешь? — говорит Лиззи.

— О, великолепно. Со мной уже все в порядке, — говорю я, хотя это совсем не так.

Как все могло так быстро измениться? С тех пор как они ушли отсюда час назад, я будто бы прокатилась на воображаемых американских горках, и у меня есть неприятное подозрение, что эта поездка еще не закончилась. Мои размышления прерывает приход Винса.

— О, дорогая, с тобой все в порядке? — говорит он, остановившись в дверях.

Мелкими шажками он заходит в палату, и мама тут же оживляется. Она сразу узнает «героя-любовника».

— Какое чудо! Чудо, да и только! А фотографии! Ну, дорогуша, должен сказать, что я достоин Пулитцеровской премии. Это точно.

Он поворачивается к моим родителям.

— А вы, должно быть, родители Холли. Она похожа на вас, как две капли воды, — говорит он, обращаясь к маме.

Затем он поворачивается к отцу, который протягивает ему руку для рукопожатия. Винс мягко пожимает ему руку со словами:

— А вы… вы, наверное, отец…

— Винс, а это моя лучшая подруга Лиззи! — восклицаю я, пока он не сказал моему отцу что-нибудь такое, что разозлит его. Не то чтобы папа был гомофобом, вы понимаете, просто при виде геев он начинает нервничать. Сильно нервничать. Он нервничает и старается держаться спиной к стене.

— Рад знакомству, Лиззи.

Винс снова поворачивается ко мне:

— Как ты себя чувствуешь, радость моя? Удар был сильный. Ба-бах! Прямо по голове! Разумеется, как только это произошло, Джеймс тут же подбежал к тебе. Жаль, что по голове ударили не меня.

Он невольно вздрагивает и смотрит куда-то вдаль, весь в своих мечтах. Не хочу знать, о чем он там мечтает. Я сама нахожусь в мире фантазий, и мне нравится слушать о том, как Джеймс подбежал ко мне.

— Продолжай, — настаиваю я. — Что было потом?

— О, он вел себя так мужественно! Как настоящий Ред Батлер[7]. Джеймс перестал гнаться за той женщиной, приказав другому офицеру догнать ее. Я, разумеется, начал фотографировать тебя. Прости меня за это. Он убрал с тебя дерево и закричал: «Холли! Холли!» Фотографии получились фантастические! И свет был как раз такой, какой нужен! Мне даже не пришлось использовать фильтр, мне удалось…

— Винс!

— Прости. Как я уже сказал, Джеймс был в панике и старался нащупать твой пульс. Затем он наконец нашел его, и надо было видеть облегчение, отразившееся на его лице!

Я знаю, что мама и Лиззи обмениваются сейчас многозначительными взглядами, но меня это не волнует. Я подаюсь вперед, жадно хватая каждое слово и желая услышать продолжение.

— Он встал на колени рядом с тобой, закрыл глаза и стал что-то бормотать себе под нос. Это было чудесно! Я чуть не плакал!

— А что он бормотал? — весело спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно беспечнее.

— М-м… О, не знаю. Я не расслышал.

Мой внутренний голос говорит: «Может быть, ты все-таки ему небезразлична?» Может быть. Может… Но разве я сама не делала бы то же самое после того, как чуть не убила человека? Не захотела бы я проверить пульс у того, кому я только что размозжила голову деревом? Разве я не была бы благодарна судьбе за то, что не сижу на скамье подсудимых за убийство?

Продолжаю витать в своих мыслях, а Винс в это время фотографирует меня в разных ракурсах. Нечего и говорить, что он доволен угрюмостью моего лица. Никакого актерства. Он быстро делает несколько снимков и затем, издав победный вопль, отправляется в редакцию.

Я собираюсь с мыслями.

— Ну что, я одеваюсь, и поковыляли отсюда, — как можно веселее говорю я.

С чувством неловкости я поднимаюсь, стараясь, чтобы никто не увидел меня в таком виде. Отец начинает смотреть в окно, а мама собирает мои вещи и несет их в ванную. Я быстро надеваю вчерашнюю одежду и, как только выхожу из ванной, слышу телефонный звонок. Прислушиваюсь, чтобы понять, откуда он раздается, и вижу, что рядом с кроватью висит телефон. А я даже не замечала его.

Мы с родителями переглядываемся. Я осторожно беру трубку:

— Алло?

— Алло, это Холли?

— Да.

— Холли, это Флер!

— Флер! — слегка истеричным голосом восклицаю я. Флер! Флер! Это Флер! Меня охватывает панический ужас. Она звонит сказать, чтобы я держалась подальше от Джеймса? Чтобы сказать: «Послушай, старушка, я знаю, что мой будущий муж безумно привлекателен, но, будь добра, не строй ему глазки!»

— Флер! Как дела? Все хорошо?

Судя по голосу, она озадачена.

— Э… я в порядке, Холли. Я звоню узнать, как дела у тебя.

— У меня? У меня все нормально. Абсолютно нормально. Лучше и быть не может!

— Ну, слава Богу. Я очень забеспокоилась, когда Джеймс рассказал мне о случившемся. Он дал мне номер телефона, по которому тебя можно найти.

— Причин для беспокойства нет! Я в порядке! Вот собираюсь домой.

— Джеймс отвезет тебя?

— Джеймс? Джеймс?

Последние слова я произношу с таким удивлением, как будто она сказала не «Джеймс», а «Принц Чарлз».

— Нет-нет. Тут мои родители, они отвезут меня.

— Отлично! Ну что ж, я рада, что тебе лучше.

— Я тоже! Спасибо за звонок! Думаю, что мы скоро увидимся!

— Не забудь, что мы встречаемся в субботу, хорошо? Твои родители приглашены. Я подумала, что будет здорово, если ты тоже придешь. Познакомишь их с гостями. Должна сказать, что я с нетерпением жду твоих родителей.

— Господи, ну спасибо, — говорю я, готовая согласиться со всем, что она скажет, только бы закончить этот разговор, такой сложный с эмоциональной точки зрения. — Значит, в субботу! Увидимся! Пока!

Я вешаю трубку и чувствую, что меня слегка подташнивает. Дрянная капуста. В субботу. Вдруг к субботе мне станет хуже? Это бывает в таких случаях, как у меня, правда ведь? Во вторник почувствуешь себя плохо, а в субботу ты уже мертвый. Из-за своей травмы я могла бы не ходить на свадьбу. Или все-таки стоит на нее пойти? Как это называют американцы? «Сближение». Для этого придумали похороны. Нужен какой-то финал. Ее звонок подкосил меня. Джеймс дал ей мой номер, и она, беспокоясь обо мне, позвонила.

— Это звонила Флер! Спрашивала, как у меня дела; очень мило с ее стороны, правда? Она сказала, что ждет вас на вечеринке в субботу. Меня она тоже пригласила. — Невольно сглатываю и начинаю собирать свои вещи. Я поражена тем, что никто не замечает того, что я чувствую. Как они могут не видеть мрачную тень на моем лице? Прямо-таки огромное пульсирующее облако из разных чувств, которое вот-вот поглотит меня.

В дверь заглядывает рыжеволосая медсестра:

— Уже собираетесь?

— Да.

Она заходит в палату:

— Вы родители? Я недавно рассказывала Холли, как беспокойно она спала этой ночью. Она…

— Уходим отсюда! — ору я, повернувшись к родителям.

Не хочу, чтобы они услышали эту историю.

— Не будем создавать лишние проблемы министерству здравоохранения, — бормочу я, подталкивая родителей к двери. — Бедное министерство здравоохранения, оно просто трещит по швам! Зачем им дополнительные трудности вроде нас, правда ведь? Наверняка эта кровать понадобится пациенту, которому должны пересадить печень. Идемте!

С этими словами я выталкиваю их из палаты. Мы попадаем в лабиринты коридоров со стенами, безвкусно разрисованными сценами из загородной жизни, в откровенной попытке скрыть тот факт, что мы находимся в больнице. Мама развлекается, читая по пути названия отделений, которые мы проходим. Я плохо себя чувствую — наверное, из-за выброса в кровь адреналина.

Пекинес Морган ждет нас в машине, и я впервые рада видеть его. Он такой родной и к тому же любит меня безоговорочно. Конечно, не так сильно, как мою маму. Это выясняется, когда он, помахав мне хвостиком и лизнув пару раз, перебирается к ней на руки.

Оказавшись дома, я бросаюсь на диван. Мне не очень-то нравится вся эта история с моей влюбленностью. Совершенно не нравится. Где Купидон, где музыка и праздничные представления? Я просто сбита с толку. Переживания доставляют почти физическую боль. Тупая боль, кажется, навсегда поселилась в моем теле.

— Принести тебе чего-нибудь, дорогая? — говорит мама, расхаживая передо мной.

Она сажает Моргана на диван. Тот сразу забирается ко мне на колени и ложится, повизгивая от удовольствия. Обычно у нас с Морганом очень бурные отношения, но сегодня он чувствует, что мне нужен покой. Интересно, как это животные понимают подобные вещи?

Я устало качаю головой:

— Нет, ничего не надо. — Хмурюсь. — Вы куда-нибудь собираетесь? Едете домой?

Я выпрямляюсь, пораженная пришедшей мне в голову мыслью.

— Нет-нет, дорогая. Мы останемся здесь, с тобой. Я позвоню своему режиссеру и скажу, что мне нужна неделя отпуска для того, чтобы ухаживать за тобой. Нам нет смысла возвращаться домой, ведь в субботу мы приглашены на свадьбу. Ты не против, чтобы мы остались?

— Нет. Я рада, что вы остаетесь.

Услышав эти слова, она облегченно вздыхает и садится напротив меня.

— Где папа? — спрашиваю я, когда она закуривает сигарету.

— Пошел в магазин. В твоем холодильнике хоть шаром покати.

Лиззи выходит из кухни с большим подносом в руках.

— Чай! — радостно сообщает она.

Мы молчим, а Лиззи медленно и осторожно разливает чай в чашки. Молчание продолжается. Кажется, что сам воздух наполнен недосказанностью и заряжен эмоциями.

— Ну, хорошо! Я сдаюсь! — кричу я.

Мама смотрит на меня.

— Ты признаешься? — с придыханием говорит она.

— Да, признаюсь.

— Мы знали, что ты признаешься! Правда, Лиззи? Мы знали!

— Он не любит меня, в этом вся проблема, — тихо говорю я.

— Откуда ты знаешь?

— Он женится на другой женщине.

Они соглашаются с этим и кивают головами.

— Но это было до того, как он встретил тебя, — замечает Лиззи.

— Но Джеймс собирается жениться.

С минуту мы молчим. Каждая из нас занята своими мыслями. Я тереблю уши Моргана:

— У него роман с одной женщиной на работе.

— Этот роман тоже начался до твоего появления?

Я киваю.

— И он до сих пор продолжается?

— He уверена.

— А какая она из себя, эта Флер? — спрашивает мама.

Я смотрю на нее.

— Она красивая, добрая, работает в Доме милосердия.

Мама вздрагивает от удивления. Наверное, она думала, что я скажу: «Она прыщавая, жалкая и подрабатывает на скотобойне». Я рассказываю им о гибели брата Джеймса и о том, как Джеймс познакомился с Флер:

— Однажды он сказал, что она спасла его. Так что, видите, ситуация безнадежная. Абсолютно безнадежная. А кто ее отец?

— Майлз? О, такой, как все театральные меценаты. Обожает, когда его сравнивают с кем-нибудь из великих. Постоянно забывает, как кого зовут. Все они актеры в душе; радуются успеху каждой новой премьеры и тому подобным вещам. Он подсматривал за мной в раздевалке, и вообще он старый и ужасный. Всегда поднимает шум, если режиссер хоть на пенни превышает отпущенный ему бюджет.

Мама пожимает плечами.

— Но, с другой стороны, это его работа и, главное, его деньги. Короче говоря, нельзя сказать, что мы с ним хорошие друзья.

— Холли, а ты уверена, что Джеймс не испытывает никаких чувств по отношению к тебе? — с беспокойством спрашивает Лиззи. — Я хочу сказать, что то, о чем ты пишешь в «Дневнике», — это о вас двоих.

— В том-то и дело, Лиз. Я писала «Дневник» и, хоть я и не осознавала этого, я писала о нем. Конечно, у нас с ним наладились отношения, но это не значит, что он любит меня. А я его люблю. В «Дневнике» я фактически признаюсь в своей страсти. Господи, я чувствую себя идиоткой. Неужели в том, что я пишу, читается моя любовь?

— Нет! — протестующе восклицает Лиззи, видя мое выражение лица. — Взять, к примеру, работников моего офиса. Нам всем нравится «Дневник», мы читаем его каждый день. По-настоящему интересно стало, когда он стал сопровождаться фотографиями. На этих фотографиях Джеймс просто великолепен, и ты тоже. Ну и после некоторых опубликованных подробностей, касающихся Джеймса, после того случая с подбитым глазом, читатели стали делать соответствующие выводы. Уверена, что всему виной фотографии. Глядя на них, читатели думают, что у вас роман. На прошлой неделе была опубликована фотография, на которой вы с Джеймсом смеетесь, и всем сразу стало все понятно…

Увидев мое выражение лица, она замолкает.

— Ты, конечно, не знаешь, но весь наш офис только об этом и говорит. Твой «Дневник» уже разобрали по косточкам. То же самое было, когда по телику показывали «Гордость и предубеждение», помнишь? Господи! Всех так взволновал этот фильм! Вы с Джеймсом так похожи на Элизабет и Дарси!

— Дарси и Элизабет поженились — этим они отличаются от нас, — замечаю я.

— А, ну да. Может быть.

— Нет, Лиззи, все не так, как в кино, разве ты не видишь? — говорю я срывающимся голосом. — Что-то я не припомню, чтобы Элизабет наблюдала за тем, как Дарси женится на мисс Хэвишем. Или я не права? Не права?

— Но это же Диккенс, дорогая, — говорит мама.

— Люди любят хеппи-энд! — ору я.

— Нет, я имею в виду, та героиня, мисс Хэвишем, она из «Больших надежд» Диккенса.

— К черту мисс Хэвишем!

Я сгоняю Моргана с колен и встаю.

— Куда ты?

— Я пойду, — говорю я, желая добавить: «Может, когда-нибудь вернусь».

У мамы и Лиззи такой вид, будто они охвачены паникой.

— Что ты намерена делать?

— Брошусь с Клифтонского подвесного моста. Прыгну без страховки.

Они в ужасе ахают.

— Да нет. Собираюсь порвать с Беном.

— Слава Богу! — говорит мама, когда я подхожу к двери. Всегда знала, что он ей не нравится.

Я отправляюсь к Бену. Моя кровь кипит, я дрожу, словно безумная. Не могу даже сказать почему. Но я знаю, что сейчас самое время для того, чтобы порвать с ним, пока мной не овладело безразличие, которое заставит меня остаться с ним еще на десять лет. Я не собираюсь выходить за него, нет, так же как и он никогда не женится на мне. Я знаю. Вообще-то, я уверена, что, окажись на моем месте другая высокая блондинка, которая смеялась бы над его шутками и в нужные моменты принимала горизонтальное положение, он бы даже не заметил моего исчезновения.

Неожиданно понимаю, почему я так взволнована. Раньше я не позволяла себе подобных мыслей о Бене, а теперь эти мысли буквально затопили мой разум. Когда он последний раз что-то делал для меня? Хоть что-нибудь? Ведь я никогда не рассказывала ему о том, что меня тревожит, из-за страха показаться беспомощным и слабым человеком. Когда мы последний раз шутили вместе, когда он последний раз рассказывал мне что-нибудь смешное? Мы не расставались так долго лишь из-за того, что я так пассивна. Хотя «пассивна» — не слишком уместное слово. На меня ведь никто не давил; все, что я делала, я делала по собственной воле.

«Я веду ловкую игру, очевидно поэтому у нас и завязались отношения», — так я думала раньше. Но на самом деле игра была никудышная, я совершенно не вписывалась в его жизнь. Я нашла для себя место среди его занятий спортом, работой и развлечениями. Представьте себе девушку, которая никогда не жалуется на то, что парень слишком много времени тратит на тренировки и на игру в регби, девушку, которую устраивает подобное положение вещей. «Господи, какая же я все-таки дура», — раздраженно говорю самой себе. Из-за того, что он так красив и очарователен, так великолепен, я думала, что он как раз тот мужчина, который мне нужен. Я думала, что мы просто созданы друг для друга.

Я замедляю шаг, вспомнив, что сегодня вечером он собирался идти на тренировку. Ладно, я просто сяду на ступеньки возле его дома и буду ждать, когда он появится. У него не нашлось времени даже на то, чтобы забрать меня из больницы. Ради своей девушки мог бы и пропустить тренировку. «Ради своей бывшей девушки», — сурово добавляю я про себя.

Поворачиваю за угол и понимаю, что мне не придется ждать его, потому что рядом с домом стоит машина. Его машина. Должно быть, он уже вернулся.

Я поднимаюсь по ступенькам и чувствую, что от моей вчерашней травмы не осталось и следа. Чувствую себя женщиной, идущей выполнять ответственную миссию. Нетерпеливо звоню в дверь. Нет ответа. Я хмурюсь и заглядываю в окно. Шторы задернуты, но сквозь щель проникает свет. Отчаянно продолжаю звонить в дверь. Наконец, она со скрипом открывается, и из-за нее показывается голова Бена.

— Холли! Что ты здесь делаешь?

— Бен, нам нужно поговорить.

— Что? Сейчас? Сейчас не самое лучшее время — я только что вышел из душа.

Он приоткрывает дверь пошире, и я вижу, что вокруг его талии обернуто полотенце.

— Отлично. Мы можем начать разговор прямо здесь, но я не думаю, что ты захочешь этого, правда? Думаю, что не обойдется без повышенных тонов.

Он хватает меня за руку, втаскивает внутрь и слегка подталкивает в сторону гостиной.

— Что, черт возьми, с тобой происходит? О чем ты хочешь говорить? Почему нельзя было подождать до завтра?

Что-то не так в его поведении. Куда исчезли его самоуверенность и беззаботность, столь привлекавшие меня? Он чем-то обеспокоен. Мы входим в гостиную. Я включаю свою интуицию и подозрительно озираюсь. Ничего. Все так, как обычно. Но что-то не так с его внешностью. И вдруг меня как током ударяет. Его волосы на удивление сухие для человека, который только что вышел из душа.

— Как тренировка?

Он выглядит настороженным:

— Хорошо, спасибо. Так о чем ты хочешь поговорить?

— Так, о том о сем. У меня такое ощущение, будто я не видела тебя долгие годы, — говорю я, стараясь выиграть время.

Он пристально смотрит на меня:

— Холли, мы с тобой виделись сегодня в полдень, в больнице. Ты что, не помнишь? Это последствие удара по голове?

— Конечно, помню! Я имела в виду, что мы давно не разговаривали один на один. Ну, знаешь, не говорили по душам. Может быть, попьем чаю? Я приготовлю!

Он вскакивает:

— Нет, побудь здесь, я сам сделаю. Я просто не могу гонять тебя после такой травмы. Оставайся здесь.

С видом маньяка он несется на кухню. Я вся охвачена подозрениями.

Определенно что-то не так. Я слоняюсь по комнате в поисках ответа. Что-то отблескивает на одном из столиков, рядом с диваном, и привлекает мое внимание. Я подхожу. Это маленькое золотое распятие.