Обмануть судьбу

7

Ехать домой – в квартиру, которую выбрала и жаждала богато отделать Эрнестин, – у Энтони не было ни малейшего желания. Дабы подольше не возвращаться в привычный постылый мир, он даже решил, что переночует в эту ночь в гостинице, а утром встанет пораньше, чтобы успеть заехать домой и переодеться перед работой. Прежде же хотелось посмаковать необыкновенные чувства, привести в порядок мысли и подумать, нельзя ли найти выход.

Проехав квартала два, он остановился у кафе, окна которого манили приглушенным розовато-желтым светом, вошел внутрь, сел за дальний столик, заказал чашку кофе и погрузился в раздумья. Они нужны друг другу – он Синти, а она ему. А с Эрнестин они только скандалят. Наверное, и ей нужен другой мужчина; с одним из своих прежних чикагских поклонников она наверняка могла бы быть куда более счастлива…

Запретные мысли пугали и вместе с тем дарили надежду; от волнения, точно после спирт-ного, кружилась голова. Описать состояние, в котором он пребывал, было невозможно. Настроение поминутно прыгало от эйфории до отчаяния, сердце то замирало в неясном предвкушении нескончаемых радостей, то сжималось от бескрайней грусти. Он то с удивлением рассматривал руки, не веря, что полчаса назад они держали ладони Синтии, то вдруг вспоминал об Эрнестин и сжимал пальцы в кулаки. Нестерпимо хотелось курить, но теперь он не мог нарушить обещание.

По прошествии какого-то времени – может, часа, а может, и пяти – время теперь шло как будто по иным, непостижимым законам – Энтони достал телефон, вдруг возгоревшись желанием позвонить Синтии. Он успел лишь открыть записную книжку, когда в голову пришла мысль, что лучше не стоит до поры до времени ее тревожить. Рука замерла над кнопками.

До поры… Если получится что-то изменить, если я стану вдруг свободен и получу право печься о другой женщине…

Он прикрыл глаза. На губах заиграла улыбка. В воображении только начали вырисовываться картины иной, наполненной радостью жизни, когда трубка в руке тревожно задребезжала. Не взглянув на экран, Энтони поднес ее к уху и выдохнул:

– Бридж.

– Привет, это Нэнси.

Энтони в первую же секунду почувствовал, что услышит нечто такое, из-за чего от радужных грез придется навек отказаться: голос кривляки Нэнси Гринстоун прозвучал до странного напряженно.

– Эрнестин в больнице, еле откачали, – торопливо проговорила Нэнси.

– Еле откачали? – Энтони зажмурился и покрутил головой, точно пытаясь отделаться от видений из дурного сна. – Тебе позвонили из Чикаго? Ее родители?

– Она в Нью-Йорке. Родители пока ничего не знают.

– Как в Нью-Йорке?!

– Обыкновенно, – ответила Нэнси.

– Не понимаю… – пробормотал Энтони, уже подумывая, не трогается ли он умом. – Когда она приехала?

– В пятницу.

– В пятницу? И где все это время пропадала? – Грудь сдавило неприятное чувство – не то вины, не то желания исчезнуть из этого мира, дабы не знать о бесконечных проблемах, связанных с Эрнестин. Страх за ее здоровье, как ни стыдно было в этом сознаваться, стоял далеко не на первом месте. Энтони давно подозревал, что половина ее обмороков и срывов лишь игра единственной дочери, привыкшей, что ради ее нормального самочувствия родители готовы свернуть горы.

– Она жила в гостинице, – ядовито произнесла Нэнси. – Потому что не желала находиться рядом с развратником!

– Чего?! – Энтони достал из кармана мелкую купюру, положил ее рядом с пустой чашкой, поднялся из-за столика и пошел к выходу. – Не понимаю…

– Только не пытайся отпираться! И хватит прикидываться самой порядочностью! – тоном высоконравственного обличителя произнесла Нэнси. – Она видела тебя собственными глазами! Все видела!

– Видела меня?! – Выйдя на улицу, Энтони с жадностью глотнул воздуха. – Где?!

– Лучше спроси с кем? С блондинкой! С твоей этой шлю…

– Заткнись! – рявкнул Энтони, объятый приступом ярости.

– Вы только посмотрите на него. – Нэнси ухмыльнулась. – Он за нее еще и заступается!

– Где Эрнестин? – потребовал Энтони.

– В больнице, я же сказала. Хочешь знать, что случилось? Она не выдержала такого потрясения, вернулась в гостиницу и наглоталась таблеток.

Энтони резко остановился в нескольких шагах от автостоянки. Он не верил своим ушам. Наглоталась таблеток… Правду ли говорит Нэнси? Или нагло врет, сидя напротив живой и здоровой Эрнестин?

– Хорошо, что перед этим успела позвонить мне, – упоенно рассказывала Нэнси. – И я почувствовала, что она попытается уйти из проклятой жизни. Стала звонить спустя полчаса, номер не отвечал. Я позвонила в полицию. Если бы они замешкались, ее бы уже не было, – закончила она на трагически-торжественной ноте.

– Где эта больница? – спросил Энтони. Удивительно, но теперь он больше не чувствовал ни капли вины. Однако твердо знал, что о Синтии ему придется забыть, дабы Эрнестин и правда не выкинула какого-нибудь номера.

– Тебя интересует, где больница? – Нэнси хмыкнула. – Даже странно, честное слово!

– Хватит паясничать! – выпалил Энтони.

– Эрнестин не желает тебя видеть.

– Зато я желаю взглянуть на нее, – резко, ненавидя себя за то, что ему приходится разговаривать в таком тоне с женщиной, процедил Энтони.

– Взглянешь потом! – заявила Нэнси. – Когда ей станет лучше. И если она простит тебя, если не бросит!

Надеяться на подобное чудо было бы глупо.

– Как-то все это странно, – с подозрением пробормотал он. – А не у тебя ли Эрнестин? Не по ее ли сценарию ты разыгрываешь спектакль?

– Ты ненормальный! – прокричала Нэнси. Энтони показалось, что крик действительно отдает театральностью, но пытаться узнать, так ли это, нет никакого смысла. – Я так не шучу, запомни! – провопила Нэнси. – Повторяю еще раз: не разыскивай Эрнестин, о ней сейчас заботятся врачи и сиделка. Если явишься, она тут же позвонит отцу. Как продвигается лечение, буду сообщать тебе я. А ты пока подумай над своим поведением и пошли куда подальше свою эту…

Энтони нажал на кнопку, прерывая связь. От того, что честную, светлую, умеющую сострадать – увы, не его – Синтию втаптывала в грязь пустышка Нэнси, внутри бушевала буря. Хотелось схватить ее за глотку и не отпускать, до тех пор пока она не заберет проклятые слова обратно.

Он покачал головой, пытаясь понять, что происходит. Где Эрнестин могла видеть их с Синтией? Какого черта явилась в Нью-Йорк так рано? Нагрянуть внезапно, чтобы проверить, с кем он развлекается в ее отсутствие, она грозила и сотню раз прежде, но то были пустые слова, как и большинство других, что слетали с ее тонких, накрашенных дорогой помадой губ.

Что она видела? Как они с Синтией беседовали в ресторане? Как взялись за руки? Или сцену прощания? Их единственный поцелуй? Столь невинный и в то же время такой горячий…

Неизвестно, как долго он простоял бы на месте, если бы не услышал автомобильный сигнал за спиной.

– Чего встал посреди дороги? – крикнул наглого вида бритоголовый водитель.

Энтони ничего не сказал, убрал в карман телефон, который до сих пор держал в руке, и пошел к машине.

– Так испугался он, по-твоему, или нет? – допытывалась Эрнестин, покачивая в такт мелодии ножкой и потягивая шампанское. Чтобы ресторанная музыка и гомон не сбили Энтони с толку, Нэнси, чтобы позвонить ему, пришлось выйти в туалет.

– Вроде испугался, – явно не слишком-то стараясь вспомнить, каким Энтони разговаривал тоном, отвечала Нэнси. У Дина целый день болела голова, и он остался дома, поэтому можно было безнаказанно строить глазки другим мужчинам. От их восхищенно-призывных взглядов бурила кровь. – Во всяком случае, определенно хотел увидеть тебя. И был удивлен. – Она улыбнулась кому-то за спиной подруги.

– Еще бы! – Эрнестин со стуком опустила бокал на стол, взяла и тут же вернула на тарелку рулетик из копченой лососины. – По его мнению, я беспросветная дура! И тут на тебе: мне все известно о его грязных делишках! Как думаешь, он теперь бросит ее?

Нэнси повела обнаженным плечиком.

– Какая тебе разница? На мелкие шалости мужчин лучше смотреть сквозь пальцы. Ведь мы и сами небезгрешны. – Она хихикнула. – Главное, чтобы он был с тобой, чтобы не ушел к ней насовсем. А этого не произойдет.

– Откуда ты знаешь? – Эрнестин оперлась руками на стол и чуть наклонилась вперед. – И кто тебе сказал, что эта его шалость мелкая? Я увидела только, как они держались за руки и как поцеловались.

– Ты сама сказала: поцеловались по-детски. – На Эрнестин Нэнси почти не смотрела. Тот, кто сидел за соседним столиком, интересовал ее куда больше. – Может, она его приятельница по колледжу, только и всего!

– Его приятельниц по колледжу я видела. Все до одной зануды. Впрочем, и эта вроде бы типа них, хоть я ее и плохо рассмотрела. Одета весьма просто, без украшений, как будто без косметики. В общем, совершенно без светского лоска – не нашего круга. Не понимаю, что он в ней нашел, не понимаю!

– Да уймись ты наконец! – Нэнси сделала театральный жест, и изумрудный браслет на ее бронзовом запястье засветился таинственным светом. – Может, они коллеги или вместе учились в школе. Ну или слегка друг другом увлечены. Подумаешь! Невелика беда. От тебя он никуда не денется, помяни мое слово. И, пожалуйста, не порти вечер. Ты и так передо мной в долгу. Не представляю, как я согласилась разыграть эту дурацкую телефонную сцену. Если не забудешь о нем на ближайшие несколько часов, тогда я позвоню ему и расскажу правду, – полушутливым тоном, но многозначительно глядя подруге в глаза, пригрозила Нэнси.

– Что?! – Эрнестин не привыкла к такому обращению. – Тогда учти: возненавидишь белый свет! Я тут же позвоню Дину. Пусть узнает о том белобрысом из Калифорнии. И о верзиле, с которым ты провела ночь перед свадьбой.

Нэнси в ужасе расширила глаза, забывая про красавца, что посылал ей горячие взгляды из-за спины Эрнестин.

Та все сильнее расходилась.

– А про нашу дружбу тогда и думать забудь! Ищи себе другую компанию!

– Тише-тише! – Нэнси вытянула вперед руки. – Я ведь только пошутила. И потом, я действительно волнуюсь за тебя: с твоим здоровьем дергаться целый день небезопасно. Чего доброго, и правда загремишь в больницу.

Эрнестин скривила губы и вздохнула. Быть больной очень удобно, она уяснила это на четвертом году жизни.

– Нет, в больницу я не хочу. Но не могу же я так просто выкинуть эту его девку из головы. Неужели ты не понимаешь?

Нэнси не оставалось ничего другого, как изобразить на лице сочувствие.

– Конечно, понимаю.

– Когда мне стоит вернуться домой, как думаешь? – спросила Эрнестин, довольная, что одержала победу.

Нэнси пожала плечами, снова ловя на себе взгляд интересного незнакомца.

– Хотелось бы поскорее, мне осточертела гостиница, – проворчала Эрнестин. – И потом, дома будет спокойнее. Хотя бы буду каждый день видеть своего проклятого гуляку. Знаешь, когда живешь с человеком много лет, изучаешь его настолько, что можешь определить по интонациям, по поведению, не произошло ли в его жизни каких-либо глобальных перемен… Впредь буду попристальнее за ним наблюдать.

– Ага. – Нэнси поправила пепельные волосы, что и без того лежали идеально, ленивым движением поставила локоть на стол и положила на ладонь подбородок.

– С другой же стороны, не надо торопиться, – продолжала Эрнестин, рассеянно глядя на свои обработанные у личного мастера по маникюру и искусно расписанные ногти. – Если заявлюсь сегодня же, он не поверит, что меня едва спасли от смерти. Сколько требуется времени, чтобы прийти в себя после такого отравления, ты случайно не в курсе?

– Что? – Нэнси взглянула на подругу так, будто та внезапно свалилась с потолка.

– Ты слушаешь меня или в состоянии думать только о том, с каким удовольствием покуролесила бы с болваном, что сидит у меня за спиной? – прошипела Эрнестин, гневно барабаня ногтями по столу.

– Почему же болваном? – вполголоса проговорила Нэнси. – Вид у него совсем не глупый.

– Я спросила, много ли нужно времени, чтобы полностью очнуться, если правда наешься таблеток.

– Не знаю. Надо спросить у бабушки. Рассказывают, будто по молодости она выкинула такой фокус, когда дед заявил, что она тратит слишком много на разную – по его мнению, естественно – ерунду, и заморозил ее счета.

– Позвони ей сейчас же, – не выразив ни малейшего удивления, велела Эрнестин.

Нэнси взглянула на часы.

– Сейчас не могу.

– Почему?! – Эрнестин повысила голос.

– Бабуля ложится спать в девять вечера, чтобы высыпаться и хорошо выглядеть. Она уже спит.

– Так разбуди ее, – не отставала Эрнестин. – Ответит и снова уснет.

Нэнси покачала головой.

– Она не ответит. Слуги ни за что не станут ее будить.

– Скажи им, что звонишь из больницы. Что ее внучка попала под машину, – тотчас нашлась Эрнестин.

– Нет, Эрни, нет, – твердо сказала Нэнси. – Бабушку не разбудят, даже если я попаду под машину. Повернуть время вспять и выдернуть меня из-под колес она все равно не смогла бы, ведь так?

Эрнестин на миг задумалась и нехотя кивнула.

– У нее железное правило: не растрачивать силы впустую. Это плохо сказывается на здоровье и на внешнем виде. – Нэнси холодно улыбнулась и жеманно коснулась кончиками пальцев руки Эрнестин, не забывая ни на мгновение, что ею любуются и надо производить должное впечатление. – Я позвоню завтра, как только проснусь. Бабушка встает рано. Ты все равно не собиралась ехать домой сегодня. Пообещала мне, что этот вечер мы проведем в свое удовольствие, о любимых мужьях забудем!

Эрнестин снова вздохнула – на сей раз не притворно.

– Так она добилась своего?

– Что? – Нэнси шевельнула бровью – столь ровной, что казалось, ее вывела верная рука художника.

– Дед позволил твоей бабушке снова тратить деньги?

– А-а. – Нэнси закивала. – Еще как! Говорят, даже умолял ее об этом, пока она лежала в больнице.

Приблизившийся официант поставил на стол бутылку «Луи Родерер Кристаль» и принялся без слов ее откупоривать. Подруги ничего подобного не заказывали. Щеки Нэнси покрылись румянцем, грудь взволнованно приподнялась под тонкой тканью топа. Она кокетливо прикрыла глаза, провела по бутылке пальцем и, еле заметно кивая в знак благодарности, бросила на облюбованного красавца пылкий многообещающий взгляд. Однако в следующий миг таинственная полуулыбка растаяла на ее губах. Красавец растерянно смотрел то на нее, то на бутылку. От изумления и неожиданности у него вытянулось лицо, и теперь он выглядел определенно как болван. Эрнестин, увидев замешательство подруги, оглянулась.

– Прислал явно не он.

Нэнси разочарованно кивнула и принялась со светской осторожностью, отработанной годами, обводить взглядом весь зал. За большинством столиков сидели в основном компаниями, мужчины и женщины. Никто не смотрел ни на Эрнестин, ни на Нэнси. Официант тем временем невозмутимо наполнил бокалы дорогим шампанским и бесшумно, как и появился, исчез. Наконец Нэнси замерла, в ужасе расширила глаза и произнесла, обращаясь к Эрнестин:

– Ты только взгляни на него!

Эрнестин медленно повернула голову. Им неприлично широко улыбался, сидя за столиком у стены и приподнимая бокал с вином, лысый старик с красным лицом, мясистым носом и отвратительным двойным подбородком. Сущая жаба.

– Да-а уж, – протянула Эрнестин. – Но, судя по всему, богат.

Напиться, звенела в голове Энтони неотвязная мысль. Напиться до чертиков, чтобы хоть сегодня ни о чем не думать! А завтра на работу. Дела помогут прийти в себя.

Съездив домой и не увидев ни в одной из многочисленных комнат ничего такого, что говорило бы о недавнем присутствии в них Эрнестин, он снова спустился вниз, сел в машину и поехал в вечернем потоке машин куда глаза глядят. От желания набрать номер Синтии и снова услышать ее целительный голос жгло руку, но Энтони стойко сопротивлялся властному чувству. Не стоит ее тревожить. Даже если бы он не стал ей рассказывать о нелепом звонке, даже если бы притворился, что звонит от нечего делать, она догадалась бы, что ему безумно плохо, и – он знал – лишь сильнее затосковала бы.

Нет. Самое большее, что можно было для нее сделать, – это не причинять ей новых страданий. Не обременять это чуткую терпеливую душу собственными бедами. Не напоминать о себе…

Энтони крепче вцепился в руль и стиснул зубы. Надо напиться! – снова прозвенело в висках.

Эрнестин, быть может, лежит где-то при смерти, а я думаю об одной Синтии, пришла в голову мысль. Лежит при смерти как будто из-за меня, но я ни в чем не повинен и ни секунды не жалею, что провел этот день с Синтией. Эрнестин, если и наглоталась таблеток, наверняка позаботилась о том, чтобы не умереть. А скорее всего, ни в какой она не в больнице. Развлекается с пустоголовой Нэнси и строит идиотские планы на предстоящие дни.

– Не нужна мне Эрнестин, – простонал он, сворачивая с главной улицы и резко останавливаясь. Но придется жить с ней до гробовой доски. И зарубить себе на носу: радости любви не для меня.

Он вышел из машины и, думая о том, что Синтия непременно должна быть счастлива – с кем-то другим, не с ним (о, как ранили и мучили эти его слова!), – отправился в ближайший бар. На бренди и присутствие людей вокруг, тоже мечтающих найти в спиртном спасение от неразрешимых проблем, были теперь все его надежды.

Первый стакан не принес долгожданного облегчения. Ничуть не помог и второй. Хмель не приходил, мысли по-прежнему роились в голове и терзали. Вдруг почувствовав, что ему срочно нужно выговориться, и вспомнив студенческую привычку, он достал телефон и машинально набрал номер. Если в гарвардские времена кто-то из них нуждался в совете мудрого справедливого друга, на помощь всегда приходила умнейшая из девчонок.

– Алло? – послышался из трубки спокойный женский голос.

– Фемида? Это Энтони… Энтони Бридж. Питер дал мне телефоны всех наших…

– Что-то стряслось? – В голосе Джулианы определенно прозвучал испуг. Студенткой она, что бы ни случилось, умела оставаться хладнокровной.

– Да. То есть ничего такого… – Энтони попытался засмеяться, но смех получился как хрип. – Послушай, я хотел бы поговорить с тобой. Прямо сейчас. Но если ты занята или ложишься спать, так и скажи, – торопливо произнес он. – Я пойму.

– Где ты? – настороженно спросила она.

– Не знаю, – честно ответил Энтони. По пути сюда он не видел ни названий улиц, ни вывесок.

– Может, за тобой приехать? – предложила Джулиана озабоченным голосом.

У Энтони слегка потеплело на сердце. Как хорошо, когда есть верные друзья!

– Нет, ну что ты. Я приеду сам.

– Ждем.

Бенджамин вышел лишь поздороваться и убедиться, что друг цел и невредим.

– Если что, зовите, я буду наверху, – сказал он, уже поворачиваясь к лестнице.

– Да, конечно. – Джулиана указала Энтони на дверь гостиной. – Проходи. Чай будешь?

Энтони покачал головой. Он не хотел ни есть, ни пить, ни даже курить. Жаждал одного – скорее поведать Джулиане свою печальную историю.

– Нет, спасибо.

Гостиная была небольшая, с явно не новыми диваном и креслами посередине, на которых тем не менее так и хотелось поудобнее устроиться перед продолжительной дружеской беседой. Воздушные светло-розовые занавески на окнах придавали обстановке легкость; на полках шкафов, что стояли у стен, пестрели корешки столь любимых Джулианой книг. Взглянув на собрание сочинений Шекспира, Энтони вспомнил, как они вместе играли в «Макбете» и «Отелло», и его губы, несмотря на горечь в сердце, тронула умильная улыбка.

– До сих пор любишь театр и Шекспира? – спросил он. – Наверное, и стихи пишешь, как в прежние времена?

Джулиана кивнула.

– Разумеется. От подобных болезней лекарств нет.

Энтони провел рукой по лицу.

– Да уж. Неизлечимых недугов в жизни хоть отбавляй.

Джулиана как-то странно на него посмотрела. Будто желая за что-то извиниться. Или чего-то боясь. Энтони отмахнулся от нелепой мысли. В таком состоянии чего только ни померещится, подумал он.

– Садись же. – Джулиана указала на диван и кресла. – Куда хочешь. А я все же принесу чай. За чаем беседовать уютнее и проще. – Она странно хихикнула, будто сказав что-то невпопад, и быстро шмыгнула из комнаты.

Энтони опустился в кресло, раздумывая, не отвлек ли он Уорренов от каких-нибудь семейных дел и не лучше ли извиниться и уйти. Может, дело в том, что Джулиана теперь другая, а я приехал к той, прежней? – мелькнуло в начинавшей болеть голове. Или виной всему моя взвинченность?

Джулиана не заставила себя долго ждать. Вскоре вернулась с двумя чашками чая на подносе и пастилой в коробке. Кофейный столик стоял у окна. Энтони встал и перенес его к дивану.

– Какой ты галантный и внимательный! – воскликнула Джулиана, опуская поднос на стол и садясь на диван. – Бенджамин не догадался бы помочь. – Она засмеялась, взмахивая руками. – Это лет семьдесят назад мужчины окружали женщин заботой. Теперь все равны.

Казалось, она тянет время. Энтони кашлянул и снова сказал:

– Джулиана, ведь мы знакомы сто лет. Если я мешаю, если явился не вовремя, пожалуйста, скажи прямо. Поговорим в другой раз.

Она взяла его за руку, набрала полную грудь воздуха, вдруг посерьезнела и произнесла на выдохе:

– Нет, прошу тебя. Не обращай внимания… Знаешь, я очень рада, что ты приехал именно к нам. Я… – Она замолчала, с чувством, будто что-то говоря, пожала его руку и отпустила. – Что у тебя стряслось? Рассказывай.

Именно с этих слов начинались их беседы десяток лет назад. «Что у тебя стряслось? Рассказывай». Наконец отбросив сомнения еще и потому, что лицо Джулианы приняло прежнее внимательно-спокойное выражение, Энтони тяжко вздохнул, сделал глоток чая, дабы собраться с мыслями, и заговорил:

– Видишь ли, я оказался в немыслимом положении. Как дурак влюбился, хоть и не имею на это права.

– Не имеешь права влюбиться? – осторожно спросила Джулиана. – Разве такое бывает?

– Еще и как бывает. С Эрнестин меня связывает отнюдь не любовь. А чувство долга, что порою сильнее всего прочего на свете.

– Чувство долга? – на ее молочно-белой коже между темно-медными бровями затемнели две складочки.

– Началась эта история давно – можно сказать, еще в восемьдесят втором году: у моего отца появился новый напарник, Эдвард Стейнер. Мне тогда было всего восемь лет.

Взгляд Джулианы становился все более сосредоточенным, морщинки не исчезали.

– Твой отец… Насколько я помню, ты не любил говорить об отце, – пробормотала она.

– Тогда мне было слишком больно о нем вспоминать.

– А теперь?

– Теперь прошло довольно много времени. Да и я повзрослел.

– Где он работал?

– В отделе убийств полиции Нью-Йорка, – произнес Энтони, рассеянным движением беря чашку.

Джулиана без слов прижала руку к губам.

– Работать с Эдвардом Стейнером они начали в страшную пору. Дел было множество, мы с матерью тогда почти не видели отца. С первых же дней они с Эдвардом стали друг другу, как братья. Несколько лет спустя в городе появился маньяк. Окровавленных жертв находили то в Бруклине, то в Манхэттене, то в Бронксе. К поиску психопата подключилось даже ФБР. По прошествии полумесяца убийца позвонил моему отцу и пригрозил, что, если тот немедленно не оставит это дело, он доберется до меня и моей матери. Отец срочно отправил нас к своим родителям в Балтимор, но ненормальный позвонил на следующий же день и сказал, что знает, где мы. К дому бабушки с дедушкой, откуда нам запретили выходить, приставили вооруженную охрану. С тех пор маньяк связывался с отцом регулярно целую неделю. Вычислить, откуда он звонил, не могли и самые мозговитые специалисты Бюро. – Энтони вздохнул и поставил чашку на место, так и не отпив чая.

– Какой кошмар, – прошептала бледная как полотно Джулиана.

– М-да. – Энтони мрачно кивнул. – Отец, как потом рассказывал, пытался разгадать загадку чокнутого круглые сутки, почти перестал есть и спать. И однажды в полночь нашел-таки ответ. Не желая терять ни минуты, он тотчас отправился туда, где, по его расчетам, должен был прятаться убийца. Тот его, представь себе, ждал.

Джулиана смотрела на друга исполненными ужаса глазами, чуть приподняв хрупкие плечи, будто в порыве защититься от страстей, что отравляли существование нормальных людей.

– Не буду вдаваться в подробности, – продолжал Энтони усталым голосом. – Расскажу о главном: в ту ночь отца не стало бы, если бы в логово зверя как раз в роковую минуту не подоспел Эдвард. Оказалось, он тоже догадался, кто из подозреваемых и есть тот самый маньяк, и позвонил отцу, но его не было дома. Мгновенно сообразив, что происходит, Эдвард помчался товарищу на выручку. И спас ему жизнь.

Джулиана боялась шелохнуться. Рассказ Энтони походил на детективный сериал.

– После этого дела Эдвард, боясь за жизнь жены и дочери, оставил работу в полиции и переехал вместе с семьей в Чикаго. И там с мужем сестры, талантливым бизнесменом, основал агентство по операциям с недвижимостью. Теперь оно одно из крупнейших в городе. Открыты филиалы – здесь, в Детройте и Питтсбурге. А отец не смог оставить любимую работу. Когда я учился на втором курсе, его ранили в уличной перестрелке. Через несколько дней он умер. Помню слово в слово наш последний разговор. Отцовские слова: «Будь Эдварду сыном. Можешь доверять ему так же, как и мне. Постарайся сделать так, чтобы и он тебе доверял».

Джулиана еще понятия не имела, каким обязательством Энтони связан с Эрнестин, но уже понимала, что чувство долга и правда может быть сильнее всего прочего на свете. По ее лицу то и дело пробегала тень.

– Эдвард не раз приезжал в Нью-Йорк – и до смерти отца и после – и всегда навещал нас с мамой, каждый раз спрашивал, не нуждаемся ли мы в помощи, – рассказывал Энтони. – Я дал себе слово, что по окончании колледжа непременно съезжу к ним в Чикаго и познакомлюсь с его семьей. Эдвард нам был, как близкий родственник; мне казалось, что я обязан знать и тех, кто ему дорог. Признаюсь честно, его жена мне скорее не понравилась. Жеманная, недалекая, с ярко выраженной страстью ко всему богатому, роскошному, популярному. Удивительно, что они вообще сошлись: столь несерьезная женщина и основательный, рассудительный Эдвард. Может, влюбился в нее по молодости, потом родилась дочь и назад уже не было пути. – Его взгляд вдруг упал на настенные часы. – Как поздно, – встрепенулся он. – Первый час. Наверняка тебе завтра рано вставать? И Бену тоже? Он, наверное, не спит, ждет тебя?

Джулиана, будто очнувшись от крепкого сна, глубоко вздохнула и покачала головой.

– Бен скорее всего не спит. Но он так всегда – часов до двух читает или смотрит телевизор. А у меня завтра выходной. – Она уперла локти в диванный валик и уткнулась подбородком в ладони. Лицо ее выражало сострадание и готовность слушать хоть до утра. – Пожалуйста, продолжай. Это важно для меня… Для всех нас.

Энтони взглянул на нее удивленно, но не стал спрашивать, что значит ее последняя фраза. В конце концов, все они были давними друзьями.

– Что же касается Эрнестин, – продолжил он, морща лоб, – в некотором смысле она мне даже приглянулась. Глаза ее озорно блестели, с губ не сходила шаловливая улыбка… Казалось, и внутри у нее что-то есть, некий загадочный мир, который будет небезынтересно познать… Почему я пришел к такому выводу, хоть убей не вспомню. Любовью тут и не пахло, однако прогуляться с ней по городу я согласился без раздумий. Потом второй раз, третий… Я планировал провести в Чикаго месяц, Стейнеры настояли, чтобы я жил не в гостинице, а у них, в огромном доме с балконами, слугами и садом. С Эдвардом нас давно связывала теплая дружба. Мы нередко засиживались допоздна в кухне, он рассказывал про работу с отцом, про свои тогдашние дела. Расспрашивал про учебу в Гарварде. А как-то раз вдруг заговорил про Эрнестин.

Он помолчал. Джулиана неотрывно смотрела на него, о чем-то размышляя и страшно волнуясь.

– Тогда я впервые узнал про серьезные проблемы с ее здоровьем, – снова заговорил Энтони. – Оказалось, когда ей было всего три года, у нее была клиническая смерть.

Джулиана подняла голову, медленно ею покачала и прижала ладони к покрасневшим щекам.

– Боже мой…

– Она и теперь, бывает, теряет сознание, – прибавил Энтони, сильно помрачнев. – В общем, Эдвард сказал тогда, что заметил возникшую между нами симпатию. И взял с меня слово, что я буду заботиться об Эрнестин до конца своих дней.