Одна лишь ты

Глава 19

Вернувшись из Бостона в Нью-Йорк, Тони снова окунулся в привычную работу. Неделя выдалась тяжелая, хлопотная, напряженная. Он чувствовал себя усталым и подавленным. После работы Тони возвращался в пустой дом, наспех съедал ужин, приготовленный приходящей прислугой, а потом шел в кабинет и снова принимался за работу. Просматривал счета, деловые бумаги, созванивался с клиентами и нужными людьми, писал письма. Поздно вечером он ненадолго включал телевизор, а потом ложился спать.

Жене Тони звонил редко. А какой смысл звонить? Она постоянно отсутствует, пропадает на репетициях, а если и дома, то поглощена проблемами, связанными со спектаклем. На вопросы отвечает рассеянно, словно нехотя, и Тони чувствует, что жена как никогда далека от него и с каждым днем отдаляется все больше.

Черт бы побрал этот дурацкий мюзикл, отнимающий у него Дженнифер! Впрочем, мюзикл тут ни при чем. Во всем виноват сам Тони! Не надо было так легко и поспешно соглашаться на то, чтобы Дженнифер принимала участие в этом спектакле! А он помогал, устраивал прослушивание. Но ведь Тони, делая все это из лучших побуждений, не задумался о последствиях. Он-то надеялся, что возобновление творческой деятельности отвлечет Дженнифер от печальных мыслей о Мелиссе и желание усыновить ребенка угаснет.

В четверг Тони вернулся с работы усталый, издерганный и раздраженный. Сорвалось несколько ранее намеченных встреч с деловыми партнерами. В этом году сентябрь выдался таким же необычайно жарким, как и август. Партнеры предпочли задержаться в прохладной Европе и перенесли встречи на позднюю осень. Тони злился на них, на погоду, на самого себя, жизнь рисовалась ему в самых мрачных красках. Поэтому, когда на углу Пятой авеню и Пятьдесят шестой улицы он неожиданно столкнулся с Деброй Диллон, его сердце часто и радостно забилось. Плохое настроение мгновенно улетучилось, и Тони весело воскликнул:

— Дебра! Это ты? Рад тебя видеть!

— Здравствуйте, мистер де Пальма, — улыбнувшись, сказала она.

Ее улыбка показалась Тони какой-то особенно нежной, приветливой, теплой, а взгляд лучистых голубых глаз — доброжелательным и искренним.

— Как поживаешь, Дебра?

— Спасибо, мистер де Пальма, у меня все налаживается. Очень благодарна вам за то, что позволили мне работать в вашем бутике. — Дебра смущенно отвела взгляд.

Тони был тронут до глубины души. Бедная девушка, юное невинное создание!

— Давай выпьем по коктейлю, — неожиданно предложил он.

— С удовольствием, мистер де Пальма.

И Тони повел Дебру Диллон в бар «Кинг-Коул», находившийся в отеле «Реджис». Он никогда не посещал этот бар и был уверен, что не встретит там знакомых. Они заказали мартини, и Тони, непринужденно беседуя с Деброй, не сводил с нее восхищенного взгляда. Ей так шло это нежно-голубое платье, облегающее бедра и подчеркивающее пышную высокую грудь! Голубые глаза Дебры были так невинны, глубоки и выразительны! Она мило и чуть застенчиво улыбалась.

Когда Дебра снова обратилась к нему «мистер де Пальма», Тони коснулся ее плеча и тихо промолвил:

— Дебра, когда мы с тобой наедине, пожалуйста, называй меня по имени.

Она мгновенно уловила двусмысленность сказанной им фразы, и на ее щеках проступил легкий румянец.

«Какая она застенчивая и робкая», — умилился Тони.

— Ты все еще живешь в отеле «Барбизон»? — спросил он.

— Пока да, — кивнула Дебра. — Я бы переехала, но не знаю, где найти подходящее жилье.

— Какие проблемы! — воскликнул Тони. — Я помогу тебе, Дебра. Если хочешь, поедем сейчас ко мне домой, я позвоню и все выясню.

— Не знаю… Спасибо, но это неудобно, — замялась Дебра.

— Ну что ты!

Они поехали к Тони, и он с невозмутимым видом провел юную девушку мимо швейцаров и консьержа, хотя всем было известно, что в данный момент миссис де Пальма в отъезде. Всегда платя щедрые чаевые обслуживающему персоналу, Тони был абсолютно уверен: информация о том, что он появился в обществе красивой девушки, никогда не дойдет до ушей Дженнифер. И вообще, кто такая Дебра Диллон? Очередная рекламная модель. Почему Тони не может пригласить ее домой, тем более по делу? Он хочет подыскать Дебре приличное жилье, вот и все.

Тони проводил Дебру в гостиную, предложил выпить, а рам пошел в кабинет позвонить своему агенту по недвижимости. Вскоре он вернулся и сообщил, что обо всем договорился. Дебра начала горячо благодарить Тони, но он слушал ее рассеянно, поскольку его мысли были заняты другим. Перед ним была молодая, прелестная, великолепно сложенная женщина. Она сидела, закинув ногу на ногу, отчего ее облегающее платье задралось почти до бедер. Тони не мог оторвать жадного взгляда от длинных, стройных ног Дебры, а когда она подалась вперед, ее высокая грудь почти обнажилась.

Возбужденный, Тони с трудом сдерживал страстное желание броситься к Дебре и сжать ее в объятиях. Распаленное воображение рисовало ему нежное белое тело, упругое, податливое, зовущее… Эта роскошная женщина должна снова принадлежать ему!

Пока Тони представлял себе волнующие картины, Дебра поднялась с кресла и сказала, что хочет на минуту заглянуть в ванную комнату. Тони проводил ее взглядом. Дебра шла к двери, соблазнительно покачивая пышными бедрами. Она явно давала понять, что Тони может рассчитывать не только на милую беседу.

Через несколько минут Дебра вернулась, и он предложил ей пообедать.

— Спасибо, но… я не могу. Вы… ты — женатый мужчина, Тони, и между нами ничего не может быть. — Внезапно она всхлипнула и смахнула с длинных пушистых ресниц слезинки. — Если хочешь знать, Тони, я с Арнольдом стала встречаться лишь потому, что надеялась забыть тебя! Он, конечно, был неплохим человеком, прекрасно относился ко мне, но… Тони, ведь ты был моей первой любовью, и я никогда не забуду тебя и никого не полюблю так же сильно.

Услышав взволнованное признание Дебры, Тони вскочил с кресла, бросился к ней, сжал ее восхитительное тело в объятиях и начал страстно целовать в пухлые губы. Он дрожал от возбуждения, его жадные руки настойчиво ласкали ее грудь. Дебра пыталась вырваться из его объятий, но Тони крепко держал ее.

— Нет, Тони, пожалуйста… Не надо, — растерянно бормотала Дебра. — Мы не должны…

— Дебра, дорогая, теперь все будет по-другому, — хрипло шептал Тони. — Обещаю тебе. Я сниму квартиру и буду оплачивать ее. Это будет наше с тобой любовное гнездышко. Дебра, прошу тебя…

Она все еще делала слабые попытки высвободиться, но ее руки уже нежно обвивали шею Тони, а приоткрытые губы тянулись к его губам. Лаская грудь Дебры, он страстно шептал:

— Я хочу тебя, Дебра. Ты самая восхитительная женщина, которую я когда-либо знал. Я никого так страстно не желал, как тебя…

— Тони, пожалуйста, — прошептала Дебра. — Мы не должны с тобой встречаться. Мне надо домой…

— Я никуда тебя не отпущу! Ты останешься со мной! — Он снова жадно прильнул к ее губам.

Потом подхватил Дебру на руки, отнес в спальню и опустил на постель. Его охватило такое возбуждение, что он, дрожа от нетерпения, сорвал с себя одежду, стащил с Дебры платье и овладел ею.

Обычно Тони предпочитал заниматься любовью под тихую приятную музыку, в полумраке, при свечах, но сегодня был особый случай. Когда он признался Дебре, что ни одну женщину не желал так безумно, это было правдой. Роскошное молодое тело Дебры так воспламенило Тони, что он, почти обезумев, почувствовал себя примитивным животным, самцом.

Потом Тони еще несколько раз овладевал ею, а когда наконец утолил свою страсть, то увидел, что Дебра заснула. Тони лег на спину, закурил и стал вспоминать об их прошлых отношениях. Тогда, несколько лет назад, он легко расстался с ней, полагая, что в его жизни будет еще много юных девиц с упругим телом. Потом он даже дал себе клятву оставаться верным жене, но его намерения оказались не так сильны, как мужские желания.

Сейчас Тони много работал, уставал, испытывал одиночество. Ничто в его жизни не скрашивало серые будни, не ободряло, не поднимало настроения. Все было привычно, уныло, блекло. Быть может, Дебра скрасит его одиночество и наполнит жизнь свежими, яркими красками и новым смыслом?

В субботу утром Мередит стояла перед большим зеркалом в номере отеля, делала макияж и изредка бросала взгляды на Патрика. Он сидел в кресле и задумчиво листал страницы свежей газеты. Завтра, в воскресенье, состоится их последний спектакль в Бостоне, а в понедельник вся труппа вернется в Нью-Йорк.

Мередит печально смотрела на свое отражение, злясь на себя и чувствуя отчаяние. Каждое утро она просыпалась в приподнятом настроении и давала себе слово признаться Патрику в том, что у нее восстановился голос и она готова немедленно приступить к работе. Но буквально через полчаса ее решимость улетучивалась, и Мередит снова охватывал страх. А что, если она откроет рот и не сможет произнести ни звука?

Мередит отошла от зеркала, взяла лист бумаги, написала: «Я ухожу в магазин», — и протянула его Патрику. Тот прочитал, кивнул и сочувственно посмотрел на жену.

Мередит, вне себя от его жалости, схватила сумку и выбежала из номера. Она питала к себе отвращение, ненавидела себя. Трусливая, лживая горе-актриса!

Патрик снова принялся за газеты, но тут раздался телефонный звонок. Звонил Мило Брейден и просил, чтобы Патрик и Дженнифер внесли кое-какие изменения в зонг Ахилла.

— О Господи! Опять? Сколько можно! — раздраженно воскликнул Патрик. — Ладно, Мило, я поговорю с Дженнифер.

Патрик хотел позвонить ей, но решил, что проще зайти, поскольку Дженнифер живет в соседнем номере. Он постучал в дверь, и на пороге появилась заспанная Дженнифер в банном халате.

— Дженни, извини! Я разбудил тебя?

— Нет. Какие-то проблемы?

— Да, звонил Мило. Просил переделать зонг Ахилла.

— О Боже… — Дженнифер поморщилась. — Что на сей раз не устраивает Мило? Мы же несколько раз переписывали его! Знаешь, в чем дело? Надо менять не зонг, а исполнителя. Наш Ахилл поет так, словно ему в горло запихнули его же пятку!

Патрик и Дженнифер засмеялись, и их взгляды встретились. Смутившись, она отвернулась, быстро прошла мимо Патрика и при этом случайно задела его руку. Патрика захлестнуло желание. Он порывисто приблизился к Дженнифер и встал у нее за спиной.

— Значит, Мило хочет, чтобы мы переделали зонг, — тихо промолвила она, не оборачиваясь.

Не в силах противиться своим чувствам, Патрик сжал руками ее плечи. Дженнифер вскочила со стула, и они бросились друг другу в объятия. Патрик прижался к ее губам, и Дженнифер, закрыв глаза, тихо застонала от удовольствия. Она снова с Патриком… Их губы слились в поцелуе… Они не могли сдерживать свою страсть.

— Патрик, я люблю тебя.

— И я тебя очень люблю, дорогая. Я не могу жить без тебя.

Через мгновение они были в постели. Сжимая в объятиях Патрика, Дженнифер думала о том, что решение расстаться невыполнимо. Они любят друг друга — пылко, глубоко, нежно — и расстаться не могут. Их любовь сильнее клятв и обещаний.

— Дженни, а у тебя с Тони… по-другому? — вдруг спросил Патрик. — Конечно, задавать этот вопрос глупо, но если бы ты знала, как я ревную тебя к нему!

— Патрик, дорогой, не надо ревновать! Я люблю тебя, и только тебя! Не думай о Тони и о наших с ним отношениях.

— Спасибо тебе за эти слова, любимая.

— А у вас с Мередит… — начала Дженнифер, но Патрик прижался к ее губам.

Зазвонил телефон. Они испуганно отпрянули друг от друга. Дженнифер сняла трубку. Мило спросил, передал ли ей Патрик его просьбу.

— Да, Мило, он сказал мне. Мы уже начали работать, не беспокойся.

Поговорив с режиссером, Дженнифер лукаво улыбнулась.

— Ты плохо на меня влияешь, Патрик. Пришлось солгать Мило, что я уже приступила к работе. Вот до чего доводит любовь!

— Но твое влияние на меня тоже не назовешь благотворным. Вместо того чтобы сочинять музыку, я только и думаю о тебе и о нашей любви. И меня постоянно преследует одно желание…

— Не продолжай, я догадываюсь какое!

Они снова заключили друг друга в объятия, но на сей раз занимались любовью не так пылко и неистово. Теперь их движения были мягкими, плавными, немного замедленными, они наслаждались близостью и стремились продлить эти счастливые мгновения.

Поднявшись с постели, Дженнифер и Патрик приняли прохладный душ и решили пойти прогуляться.

— Только бы нам ни с кем не встретиться! — сказала Дженнифер.

— В случае чего скажем, что обсуждаем изменения в тексте и музыке. И это, в общем, соответствует действительности.

Был чудесный солнечный день, жара спала, и воздух был свежим и прохладным. Взявшись за руки, Патрик и Дженнифер медленно брели по узким извилистым улочкам Бикен-Хилл, восхищаясь их неповторимым очарованием, с интересом рассматривали старомодные фонари с газовым освещением и невысокие трехэтажные кирпичные дома. Когда-то здесь жил Эдвин Бут.[6]

На окнах были темные ставни, под каждым окном в деревянных продолговатых ящичках росли разноцветные анютины глазки, нежные фиалки и яркие бархатцы.

— Как бы я хотела жить в таком прелестном доме! — воскликнула Дженнифер. — А ты?

— Я бы тоже хотел поселиться здесь с тобой. — Патрик обнял ее и, улыбнувшись, шутливо добавил: — Если бы мы с тобой поселились в одном из этих домов, потом, через много лет, на стену повесили бы мемориальную доску: «В этом доме жили и творили великие Райленд и Латтимор».

Дженнифер засмеялась, склонила голову на плечо Патрика, и на ее лице появилось мечтательное выражение. Вот если бы это действительно был их общий дом.

Патрик взглянул на часы.

— Как быстро летит время! Скоро в отеле обед. Вернемся?

Дженнифер покачала головой.

— Давай пообедаем в кафе. А если кто-нибудь потом спросит, почему мы отсутствовали, скажем, что работали над зонгом.

Патрик кивнул. Очень скоро они нашли небольшое уютное кафе под открытым небом, сели за столик, заказали жареных цыплят, овощной салат и по бокалу вина. Официант принес блюда, и Дженнифер и Патрик принялись за еду, но почти не отрывали взглядов друг от друга. Оба сознавали: обед — только повод еще немного побыть вместе, лишний раз повидаться, услышать любимый голос. Запомнить каждую мелочь, каждую деталь. Запечатлеть в памяти жесты, улыбку, выражение глаз, слова…

Когда началось дневное представление мюзикла «Елена! Елена!», композитор Патрик Латтимор и автор либретто Дженнифер Райленд уже сидели на своих обычных местах позади оркестра.

В понедельник Дженнифер вернулась к себе домой, в «Трамп-тауэр». Роскошная квартира показалась ей непомерно огромной, пустынной, а обстановка — унылой. Снова нахлынули печальные мысли, но теперь они были связаны не с умершей дочерью, а с Патриком. Дженнифер все еще жила воспоминаниями об их необыкновенных страстных встречах и мучилась оттого, что они с Патриком не могут быть вместе. Да, самые близкие люди вынуждены жить врозь и никогда не соединятся.

Дженнифер вдруг поняла, что эти роскошные апартаменты уже не кажутся ей родным домом. Это всего лишь место, где она обитает, а слово «дом» с недавних пор ассоциировалось у нее с уютной студией на Хьюстон-стрит. И играть роль любящей жены и заботливой хозяйки Дженнифер становилось все труднее.

Тревожила ее и предстоящая премьера мюзикла в Нью-Йорке. Как воспримут спектакль искушенные зрители и взыскательная театральная критика? А если мюзикл провалится, что тогда? Будет ли она и дальше сотрудничать с Патриком или вернется к прежней размеренной и неинтересной жизни?

Позвонил Тони, и, услышав его мягкий, медовый, вкрадчивый голос, Дженнифер немного успокоилась. Тони сообщил, что будет занят целый день, не успеет заехать домой пообедать, а на вечер у него запланирован ужин с клиентом и его женой. Дженнифер тоже должна присутствовать.

Распрощавшись с мужем, она снова задумалась о своих проблемах. Как держаться с Тони, находясь с ним под одной крышей и каждый вечер ложась в супружескую постель? В последнее время Дженнифер осознавала, что ей все труднее дается общение с мужем, поэтому старалась по возможности избегать лишних контактов. Близость с ним превратилась в банальное исполнение супружеского долга. Может, это происходило оттого, что ее постоянно преследовали воспоминания о Патрике, об их долгих, задушевных беседах, объяснениях в любви? Теперь Дженнифер казалось, что Тони никогда не проявлял к ней искреннего внимания. В отличие от Патрика не интересовался ее чувствами, настроениями и желаниями. Они просто занимались любовью, и когда Тони по привычке спрашивал, хорошо ли ей, Дженнифер всегда отвечала утвердительно.

Вернувшись вечером домой, Тони поцеловал жену.

— Очень рад, дорогая, что ты наконец дома. Знаешь, по-моему, нам пора подумать о наследнике.

Услышав эти слова, Дженнифер невольно вздрогнула. Она давно мечтала, чтобы в доме снова зазвучал детский голос, даже предлагала мужу усыновить ребенка. Но с тех пор многое изменилось. Безумно влюбленной в Патрика, ей даже мысль о ребенке от Тони казалась нелепой. Разве может она связать себя с мужем еще более тесными узами, если любит другого? А в своей вечной любви к Патрику Дженнифер не сомневалась.

В первый репетиционный день состоялось прослушивание многочисленных претенденток на исполнение главной роли в спектакле, но ни одну из них режиссер не одобрил. Мередит тоже была на прослушивании, но сидела молча и ненавидела себя за малодушие и трусость. Почему она так упорно не желает признаться в том, что голос давно восстановился? Зачем мучает себя? Если не решается снова петь, для чего пришла на прослушивание? Разве ей приятны раздраженные замечания Мило? Необъяснимо и непостижимо!

Мило Брейден действительно держался не лучшим образом, хотя причина его раздражения, нервозности, а иногда даже грубости была понятна и, в общем, простительна. Он бегал по сцене, всех ругал, угрожал, что бросит все и уйдет, отвергал претенденток и клялся никогда в жизни больше не связываться с музыкальными спектаклями, где постоянно возникают накладки.

Когда бедная Гейл начала исполнять какую-то арию, Мило Брейден так закричал на нее, что она заплакала и убежала со сцены.

— Видела подобное безобразие? — Мило обратил свой грозный взор на сидящую неподалеку Мередит. — Это черт знает что, а не труппа! Кажется, я сойду с ума!

Мередит попыталась успокоить разъяренного Мило, но он презрительно бросил:

— Никак не пойму: ты-то здесь что делаешь? Для чего сюда пришла?

Оскорбленная его грубостью, Мередит вспыхнула и вскочила с места.

— Мило, перестань! — сказал Раф. — Держи себя в руках!

— А тебя вообще никто не спрашивает! — заорал разъяренный режиссер. — Кстати, Раф, помнится, не так давно ты отказывался петь дуэтом с Карлой Эндрю. Так вот, Шерон уже поговорила с ней, объяснила сложившуюся ситуацию, и та согласилась прийти на прослушивание. Карла — наша единственная и последняя надежда. Так что, если ты по-прежнему не желаешь петь с ней, тебе придется уйти из спектакля.