Одна на миллион

14

В номере я спешно переоделась в джинсы и припустила к воротам, пока меня не хватился отец. Обещанная машина – белая тойота – поджидала сразу за шлагбаумом, на обочине шоссе.

Киселёв стоял рядом и курил. Завидев меня, расплылся в улыбке.

– Энжи, а я уж приготовился долго ждать, как обычно.

Он щелчком отшвырнул сигарету в кювет и, изобразив галантность распахнул передо мной дверцу. Я нырнула в салон на заднее сиденье, сам Киселёв сел к водителю.

Это был какой-то приятель Руслана, он даже представился, но я сию секунду забыла его имя. В голове царил такой сумбур, что мимолётная информация там не задерживалась. Ну и нервы буквально звенели, будто я не просто улизнула с корпоратива, а совершила побег из тюрьмы.

Впрочем, когда мы подъехали к клубу, я уже полностью успокоилась.

Честно говоря, мне хотелось шума, драйва, движения, пульсирующей музыки, такой громкой, чтобы ни о чём нельзя было думать, чтобы невозможно было говорить. Такие клубы они как живые организмы. И попав туда, ты и сам становишься частью этого организма. Растворяешься в полумраке, в низком бите, и даже сердце бьётся в такт.

Но сегодня местом встречи всех наших был «Мистер Президент». А там всё, как мы любим: ненавязчивая музыка фоном, пафос и запредельные цены. И, конечно, никакой толпы (какая толпа с такими-то ценами?).

Чёрт, ещё недавно я даже внимания не обращала, что сколько стоит. И хотя сегодня за меня платил Руслан, я всё равно в уме подсчитала и содрогнулась: моих жалких крох на карте хватило бы ровно на два с половиной хороших коктейля. И на чаевые не осталось бы.

И это меня придавило. Даже в те моменты, когда отец называл меня ничтожеством, я не чувствовала себя настолько ущербно.

Я глядела на своих друзей и подруг: на Ингу Старовойтову, чей отец держит сеть супермаркетов, на Вику Лапшину, чья мать – хозяйка самых навороченных в городе салонов, на Лену Ланскую – дочку местного медиамагната, на Влада Суркова, который в позапрошлом году пьяным сбил человека, но папа-депутат замял дело, на Ромку, Алекса и Макса. И чувствовала себя с ними совершенно чужой.

Но ведь это странно. Мы общаемся который год, дни рождения отмечаем вместе, знаем друг о друге всё, а тут вдруг возникло стойкое ощущение, что я здесь лишняя, как незваный гость на чужом празднике или как бедный родственник.

Хотя, если мерить отцовскими категориями, все мои друзья такие же «тунеядцы и паразиты», живут за счёт родителей и не парятся. Только их родители при этом не выносят им мозг, как мой, и не перекрывают кислород.

Выходит, нас связывали не общие интересы, а что тогда? Возможность ни в чём себе не отказывать? Ну это же ерунда. Так не бывает.

Но как я ни старалась себя убедить, эту пропасть между нами ощущала почти физически. И малодушно боялась, что кто-нибудь об этом догадается.

Так что на этот раз я сидела ниже травы тише воды, потягивала свой Космополитен и не выступала. Слушала вполуха, как Вика Лапшина, недавно вернувшаяся из Англии, жаловалась на отвратительную кухню. Безучастно наблюдала, как Лена Ланская обнимается с Владом – они теперь типа вместе. А когда забывалась, на ум лезли мысли про того черноглазого.

С ним я, конечно, немного перегнула палку, обозвав лакеем, но сам ведь виноват. Надо думать, к кому подкатываешь.

Домой я вернулась в третьем часу ночи. Рассчитывала, что отец и Вера остались в кемпинг-отеле. Они же так планировали. Надеялась, что и вся его челядь спит давно, но… зря надеялась и зря рассчитывала.

Едва я вошла в дом, как отец материализовался на пороге полутёмной гостиной. Я аж вздрогнула. Вернулись раньше времени? Неужели из-за меня?

– Где была? – спросил отец раздельно и очень тихо, но с ощутимой угрозой в голосе.

– В клубе, – ответила я честно и даже немного с вызовом, хотя струсила, конечно.

С минуту он молчал, источая мощные флюиды гнева, потом так же тихо процедил:

– Отправляйся в свою комнату. Разговаривать будем завтра.

Я поднялась к себе. Вообще-то, я искренне считаю, что ничего ужасного не совершила. Подумаешь, ушла с его дурацкого корпоратива – тоже мне преступление. Ах, ну ещё игнорировала его звонки, но и это не бог весть какой грех, чтобы вот так клокотать от ярости. Решила, что завтра всё это ему и выскажу, а заодно напомню, что мне уже двадцать два, так что куда хочу – туда хожу. На этих мыслях я преспокойно уснула.

К утру смелости у меня поубавилось. Особенно когда я спустилась к завтраку.

Отец заговорил не сразу. Пока поглощал свою овсянку, просто буравил меня взглядом исподлобья. Вера тоже скорбно молчала. Было очень неуютно, поэтому я, поклевав немного, встала из-за стола.

– Спасибо, что-то нет аппетита, – промямлила я.

– Сядь, – рявкнул он.

Я обречённо опустилась на мягкий стул. Приготовилась слушать очередную порцию нравоучений-оскорблений. То есть наоборот – пропускать мимо ушей.

Отец распекал меня с двойным усердием, но я гипнотизировала серебряную солонку и думала о своём. Подняла на него глаза, когда он прогрохотал:

– Ты вообще понимаешь меня? Или ты всё делаешь мне назло?

Я не знаю, что конкретно он мне выговаривал, но представить не сложно. И, наверное, правильнее было бы смолчать – этим я и так все две недели занималась, почти привыкла. Но он смотрел на меня с такой неприязнью, что я не выдержала.

– Послушай, папа, если ты меня так ненавидишь, то какого чёрта заставляешь жить с собой? Почему не оставить всё, как было? Я бы жила в Геологах и глаза тебе не мозолила…

– То есть ты предлагаешь мне не обращать внимания, как моя дочь скатывается на самое дно?

– Да не на какое дно я не скатываюсь! Встречаться время от времени с друзьями – это нормально! Тем более я взрослый человек...

– Это ты – взрослый человек? – отец прямо взвился, как будто я не просто констатировала очевидное, а выдала нечто из ряда вон. Мне бы остановиться, но я тоже уже завелась.

– Может, ты забыл, но в сентябре мне двадцать два исполнится. И уж извини, но как мне провести субботний вечер, я могу решить сама.

Отец прямо потемнел лицом, отшвырнул ложечку, которой уже десять минут мешал остывший кофе. Раздул ноздри и так крепко стиснул челюсти, что выступили желваки. С минуту он испепелял меня взглядом, потом процедил:

– В таком случае сама решай и на какие шиши ты будешь проводить свои субботние вечера... и всё остальное.

– Что? – мне аж подурнело.

Он не мог говорить это всерьёз!

– Твою карту я немедленно блокирую. Раз ты такая взрослая, то сама изыщешь себе средства к существованию. И в этом доме тебя тоже никто не держит.

– То есть я могу вернуться в Геологи? – без особой радости уточнила я.

– Вернуться в Геологи ты не можешь. Там будут жить родители Веры.

– Родители Веры?! Как так? – задохнулась я. Вера застенчиво потупила взор.

– Вот так. Они уже пожилые, мы решили перевезти их сюда.

– Но почему в Геологи? Это же мой дом!

– Это мой дом, – отчеканил отец. – И кому там жить – решать мне.

Отец поднялся из-за стола, взглянул на меня сверху вниз.

– В чём дело? Ты же у нас взрослый человек, сама сказала. Потому должна понимать, что взрослый человек не только решает, где ему гулять, но и где жить. И как жить, и на что. Так что действуй, решай, строй свою жизнь своими силами.

– То есть ты меня гонишь на улицу с пустыми карманами? Да ты отец года! – голос у меня дрожал, и выглядела я сейчас наверняка очень жалко.

– Никто тебя не гонит. Спонсировать твои развлечения я не обязан. Однако предоставил тебе и крышу над головой, и полноценное питание, – он кивнул на стол, на тарелки с овсянкой, на блюдо с хлебцами, на вазочку с джемом. – У многих взрослых и самостоятельных и такого задела нет. И ничего, как-то живут, устраиваются и даже добиваются успеха.

Этой триумфальной речью он покончил с завтраком. И со мной.

Затем попрощался с Верой, с Воблой, которая тут же возникла на пороге столовой, а до этого, несомненно, подслушивала, сообщил им, когда вернётся и уехал.