Охотницы за мужьями

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1816 год

В коридоре послышались легкие торопливые шаги и возбужденный девичий голосок произнес:

— Я решила все наши проблемы!

Дверь гостиной, где обычно завтракали сестры, распахнулась настежь, и Андрина с порога продолжила:

— Я не сомкнула глаз и размышляла всю ночь напролет. Зато теперь я точно знаю, что нам делать.

При ее появлении два хорошеньких личика тут же повернулись к ней и две пары глаз уставились на Андрину с мгновенно вспыхнувшим интересом.

— Что же ты решила?

— Говори скорее, Андрина!

Андрина стремительно пересекла комнату и уселась на свое место во главе стола.

Трудно было вообразить, глядя на сестер Мелдон, что на свете могут существовать три столь разные девушки, каждая из которых по-своему прекрасна.

Андрина была старшей и наименее яркой по внешности.

Средняя сестра — восемнадцатилетняя Черил — наоборот, заставляла всех, кто впервые видел ее, терять дар речи — настолько она была очаровательна.

У нее были волосы цвета спелой пшеницы, небесно-голубые глаза и кожа, при взгляде на которую любой вспоминал клубнику со сливками.

И к тому же она обладала тонкой, как тростинка, фигуркой и двигалась с удивительной грацией.

Шарон, младшая из сестер, унаследовала от отца темные волосы, пышно обрамляющие ее головку, и смугловатый оттенок кожи, как у цветка магнолии. Глаза ее иногда казались темно-синими, но чаще, если менялось освещение, в них вспыхивал странный затаенный огонь.

Полковник Мелдон часто повторял, что своей внешностью Шарон обязана очень далекому испанскому предку, который каким-то образом затесался в родословную семейства Мелдонов.

Но как бы то ни было и каков бы то ни был этот уже давно забытый предок, Шарон была достойна преклонения, и не только за красоту, но и острый живой ум и самый веселый характер из всех трех сестер.

Она радовалась всему, что ее окружало, — и люди, и события, где бы они ни происходили, вызывали в ней живейшее любопытство.

Она мечтала принимать участие в светской жизни, о которой читала в дамских журналах, а также и в более серьезном издании «Морнинг Пост».

Их отец получал эту газету каждый день и после прочтения неизменно отдавал в руки именно Шарон.

Андрина в любом другом обществе, наверное, воспринималась бы также с восхищением. Но только не в тех случаях, когда с ней рядом были ее прелестные сестры.

Она представляла собой нечто среднее между этими двумя красавицами, так как не обладала грацией Черил и темпераментом Шарон, и волосы ее не сияли таким солнечным блеском, как у средней сестры, и не были столь темными, как у младшей.

«По сравнению с ними я серая мышка», — говорила самой себе Андрина с некоторой грустью.

Но мать часто говорила дочери, что русый цвет ее волос не менее привлекателен, вызывает у людей ощущение любви и покоя. Словно после яркого солнца или густой темноты попадаешь в приятные глазу сумерки.

В гармонии с ее русыми локонами, глаза Андрины были неяркого зеленого цвета, правда, иногда они вдруг становились изумрудными. Она часто вздыхала, сетуя на природу, что та не сотворила ее огненно-рыжей, что подходило бы к зеленым глазам.

Впрочем, в миловидности она не уступала сестрам, а доброе выражение, всегда присутствующее на ее лице, возбуждало к девушке всеобщую симпатию.

Так как она была старшей из сестер, то с детства воспитала в себе практичность и рассудительность, а после кончины матери пять лет тому назад, в пятнадцатилетнем возрасте, взяла на себя управление всем домашним хозяйством.

В последние два года жизни их отец тяжко хворал, а Черил и Шарон были еще слишком юны, так что пришлось Андрине быть и управляющей, и нянькой, и сиделкой, и гувернанткой, и горничной, короче говоря — мастерицей на все руки, способной выполнять любую работу.

Правда, некоторое время с девочками занималась гувернантка, приезжающая на уроки из ближайшего городка, но скоро ей нечем стало платить.

Андрина, прекрасно помнившая все то, чему ее учила матушка, передала знание хороших манер и правил этикета, которые необходимо знать молодым леди, своим сестричкам и надеялась, что ей удалось оправдать материнские надежды.

Управляла она домом твердой рукой, но с сестрами обращалась ласково, а они отвечали ей любовью и уважением.

Впрочем, Андрине было легко с ними, потому что Черил была настолько добра по натуре, что готова была выполнять все то, о чем бы ее ни попросили. А Шарон благодаря своему уму, в свою очередь, хорошо понимала, что все то, чему учит ее старшая сестра, пригодится в будущей взрослой жизни.

Еще помогала сестрам и начитанность, и неукротимое тщеславие Шарон, ее желание изменить жизнь их всех троих к лучшему.

Именно Шарон заронила в голову Андрине идею, над которой та мучилась всю ночь, и наконец ворвалась в комнату к сестрам с торжествующим видом.

— Я решила, что должна отправиться в Лондон немедленно!

— В Лондон! — воскликнула Шарон. — Но зачем? И почему именно ты?

Андрина взялась за кофейник, стоящий посередине стола, наполнила свою чашку и отхлебнула глоток, попробовав, не остыл ли кофе. Убедившись, что кофе хорош, она продолжила:

— Всю ночь я провела, раздумывая о том, что ты мне сказала напоследок, дорогая Шарон.

Шарон немного удивилась.

— Ведь я сказала тебе только то, что сестры Ганингс взяли Лондон штурмом и что мы можем сделать то же самое. Тем более что их было двое, а мы превосходим их числом — нас ведь трое.

— Ты также сказала, — напомнила тут же Черил, — что Андрина гораздо красивее, чем Мария, а я вообще ангел. И Элизабет Ганингс не идет ни в какое сравнение со мной.

— Да-да, именно это я и сказала, — согласилась Шарон. — Но ведь это была простая болтовня.

— Но она запала мне в душу и не дала спать всю ночь, — прервала сестру Андрина. — Ты была абсолютно права: вы обе — и Черил, и Шарон — так очаровательны, так красивы, что я должна все сделать для вас, чтобы вы были счастливы.

Она выдержала паузу, а потом провозгласила:

— Давайте посмотрим правде в лицо. Здесь, живя в этом доме, нам не на что рассчитывать — не только на какой-то комфорт, но даже на мало-мальски приличное существование. Папа нам ничего не оставил.

— А чем же мы все-таки располагаем? — поинтересовалась любознательная Шарон.

Андрина глубоко вздохнула, прежде чем ответить.

— Меньше чем двести фунтов годового дохода. У нас в распоряжении только дом, но вы сами видите, в каком он состоянии. А на его ремонт не хватит никаких денег. На еду и на одежду, если нам этот доход разделить на троих, получится ничтожная сумма, и мы можем держать только одну лошадь для выезда.

Долгое молчание последовало за этим печальным отчетом. Глаза сестер с вопросом устремились на лицо Андрины, а та, выдержав паузу, продолжила:

— Поэтому, придя в полное отчаяние, я усиленно размышляла, и вдруг меня осенила идея.

— Какая? — воскликнула нетерпеливая Шарон. — Говори быстрее, иначе я умру от любопытства.

— Я отправлюсь в Лондон, чтобы повидаться с герцогом.

— С герцогом?!

Восклицание двух сестер прозвучало как эхо.

— С каким герцогом?

— Разве мы знакомы с каким-то герцогом?

— Да. Мы никогда не встречали в жизни ни одного герцога, — спокойно ответила Андрина. — Но папа говорил, что у него есть дальний родственник, и он вроде бы герцог и даже мой крестный отец.

— Все это очень сомнительно, — сразу же быстрым своим умом оценила обстановку Шарон. — Я не помню, чтобы твой крестный присылал тебе какие-нибудь подарки или как-то еще давал о себе знать.

— Да, ты права. Он не оказывал мне знаки внимания, — подтвердила Андрина, — но настало время, когда ему придется хоть как-то выполнить свой долг перед Господом. Раз он меня крестил, то пусть хоть немного и потратится.

Темные ресницы Черил заколыхались. Девушка терялась в догадках.

— А я вообще о нем ничего не слышала. Кто он такой?

— Герцог Броксборн, — ответила Андрина. — По моим расчетам, он уже совсем старик, но папа очень хвалил его. Когда наш отец был молодым человеком, то со своим папой, то есть с нашим дедушкой, он пару раз навещал загородное поместье герцога Броксборна и рассказывал, какая там отличная охота.

— А каким образом герцог Броксборн вдруг стал твоим крестным отцом? — поинтересовалась дотошная Шарон.

Андрина улыбнулась в ответ.

— Об этом я ничего не знаю, но думаю, что я обязана этим маме. Вы знаете, что она очень старалась, чтобы мы — все ее дети — принадлежали к высшему обществу, и, наверное, наши родители не утеряли бы общественное положение, если бы папа не проиграл на скачках и в карты все свое состояние.

— Как это могло случиться? — невинно спросила Черил.

— Потому что он был дурак! — резко оборвала сестру Шарон.

— Я сама часто задаюсь этим вопросом, — миролюбиво произнесла Андрина. — Ведь наш отец был далеко не глуп и стыдился своих слабостей. Но мне думается, что ему просто было очень трудно вести себя иначе, чем все его знакомые джентльмены, потому что во время его молодости азартные игры были приняты в лондонском обществе и не считались пороком. А ведь он был такой отзывчивый, жизнерадостный и красивый, его все приглашали в компанию, и ему трудно было противостоять искушению.

Шарон тут же возразила:

— Я могу понять, что мужчина не может противостоять подобному искушению, пока он холост. Но ведь он этому искушению поддавался уже тогда, когда имел трех дочерей. Как же мама не смогла запретить ему участвовать в азартных играх?

— Она пыталась, — ответила Андрина. — Но подумайте сами, девочки, она была так молода и так обожала своего мужа. Она готова была отдать жизнь за его любовь и за то, чтобы он был счастлив.

— Но нам это счастья не принесло, — сухо произнесла Шарон.

— Да, конечно, — согласилась Андрина. — И вот поэтому я собираюсь встретиться с крестным отцом и настоять на том, чтобы он что-то сделал для нас.

— А как ты надеешься чего-нибудь от него добиться? — поинтересовалась младшая сестра. — Ведь это ужасно — встретиться с незнакомым человеком и сразу просить его о чем-то…

Представив себе сцену, как Андрина упадет в ноги герцогу, робкая Черил сама чуть не потеряла сознания.

Андрина протянула руку и резким движением похлопала ее по плечу.

— Бодрись, сестричка! Конечно, я не могу утверждать с уверенностью, но есть шанс, что в нем пробудится совесть, когда я ему напомню о том, что папа был не только его другом и пусть очень дальним родственником, но и то, что я лежала на его руках, когда меня опускали в купель в храме Божьем. Грех состоит в том, что он даже не поинтересовался нашей жизнью за столько прошедших лет!

— Отец неоднократно говорил, — заметила Шарон, — что богатым не нравится, когда нищие толкутся у их парадных дверей.

— Да, наверное, герцог придерживается такого же мнения и приказывает слугам гнать попрошаек со ступеней своего дворца.

Андрина печально вздохнула, но, набравшись храбрости, продолжила:

— Но я не собираюсь попрошайничать. Я хочу только намекнуть его светлости, что ему ничего, не будет стоить одна маленькая услуга — представить нас высшему свету, помочь нам участвовать в лондонском сезоне, чтобы вы, сестрички, смогли найти подходящих мужей.

— Мужей!

Произнеся это слово, чувствительная Черил чуть не упала в обморок.

— Конечно, — ответила ей Андрина. — А иначе зачем вам ехать в Лондон?

Шарон тут же подхватила ее мысль.

— Конечно, ты права. Так поступили и знаменитые сестры Ганингс. Элизабет тогда же, в первый сезон, вышла замуж за герцога, а Мария за графа.

Кто не знал в то время историю сестер Ганингс? И какая девушка не вспоминала ее, ложась в постель и погружаясь в грезы?

Андрина тоже была увлечена рассказами об этих двух счастливых, удачливых девушках.

А вот как все это происходило.

Однажды, накануне сезона, две бедные сестрички, сопровождаемые своей скромно одетой матушкой, приехали из Ирландии в Лондон — случилось это в 1751 году, — и тут же лондонский высший свет капитулировал перед очарованием этих девушек.

Все газеты писали о каждом их поступке, о каждой прогулке или посещении магазина. Журнальные страницы были заполнены стихами, восхваляющими юных красавиц.

Даже самый известный поэт того времени не счел для себя унизительным подобные вирши.

Два ангела спустились с неба к нам!

Их красота и скромность…

Все пленяет при виде этих дам.

А сердце? Сердце — замирает…

Ровно через месяц после знакомства с Элизабет Ганингс герцог Гамильтон предложил ей руку и сердце, и их обвенчали в полночь в храме на Керзон-стрит.

Пять дней спустя Мария Ганингс вышла замуж за эрла Ковентри и отправилась с ним в его поместье в Кенте — «укреплять брачные узы», как писалось в газетах.

Обладающая не только красивой внешностью, но и мужественным характером и умением прощать людям человеческие слабости, Элизабет была, конечно, достойна восхищения, потому что в мужья ей достался горький пьяница, подверженный приступам белой горячки.

Однако, родив от него двух детей, и, к счастью, сына и, следовательно, наследника, она с облегчением скинула с себя тяжелую ношу, так как герцог из-за своего пьянства скончался, прожив на свете всего тридцать три года.

Была ли вдова, оставшись в одиночестве, несчастна, никто не знал. Но вскоре она вышла замуж снова, и вторым мужчиной, что завоевал ее сердце, стал полковник Ян Кемпбел, мужчина, обладающий великими достоинствами и большими амбициями. Тем более что он по наследству стал в скором времени пятым герцогом Ардли.

Для Андрины эта история была воплощением ее романтических мечтаний. Она надеялась, что Черил достойна лучшей судьбы, чем Элизабет. По ее мнению, никто на свете — никакая мисс Ганингс — не может соперничать с ее сестренкой красотой.

Девушки часто, а вернее всего, постоянно вспоминали счастливую биографию сестер Ганингс.

— Это ты должна выйти замуж за герцога, — убеждала Черил Шарон. — Тебе как раз такая судьба подходит. Мне не хватит уверенности в себе, чтобы занимать такое высокое положение в обществе.

— А мне, наоборот, хочется, чтобы ты стала герцогиней, — вмешивалась в разговор Андрина. — Такой красивой герцогини, как ты, дорогая Черил, никогда еще не видел свет.

И сейчас, когда Андрина явилась к сестрам со своей смелой идеей, разговор о замужестве с высокородным аристократом снова повторился.

— Я уверена, что как только вы, сестрички, попадете в Лондон, то все герцоги будут у ваших ног, — сказала Андрина, с нежностью глядя на девушек. — Ты, Черил, обязательно станешь герцогиней. Как только любой титулованный мужчина увидит тебя, так тут же сделает тебе предложение, — конечно, если раньше он не познакомится и не обручится с Шарон, — улыбнулась старшая сестра.

— А как же ты, Андрина? — поинтересовалась Шарон.

— Мне некогда думать о себе, пока вы еще не пристроены, — заявила Андрина. — А это, как вы знаете, девочки, дело очень спешное. Откладывать на долгий срок замужество невозможно. У нас денег хватит только на один этот сезон, и не более.

— Как так получилось, что мы остались совсем без средств? — спросила Черил.

— Не задавай глупых вопросов, — оборвала ее Шарон. — Разве мы тебе не говорили, во сколько обошлись нам карточные проигрыши папочки, а потом его болезнь. Я удивляюсь, откуда вообще у нас остались какие-то деньги на поездку в Лондон. Ты просто волшебница, Андрина, если что-то нашла в доме.

— Вспомни про матушкино ожерелье, — с некоторой печалью произнесла Андрина.

Тут обе ее младшие сестры восторженно вскрикнули.

— Конечно, мамино ожерелье! — оживилась Шарон. — Оно должно стоить сотни фунтов.

— Камни там не очень большие, за исключением изумрудов, — утихомирила ее восторг Андрина, — но мама говорила мне, что если его продать, то можно выручить не меньше пяти сотен фунтов.

— Так это же куча денег! — воскликнула Черил.

— Не так уж много, но для осуществления наших замыслов этой суммы хватит. Не забывайте, по какой причине мама прятала его все эти годы, пока мы жили здесь. Она говорила, что это заветное яичко к Пасхальному дню. Что это украшение когда-нибудь выручит нас.

— Удивляюсь, почему папа не добрался и до него, — пожала плечами Шарон.

— Мама убедила его припрятать ожерелье на черный день, а потом, я думаю, он попросту забыл о нем, — объяснила Андрина. — Во всяком случае, я знаю, что она собиралась продать его, как только кто-то из нас соберется выходить замуж. И вот теперь мы как раз и сделаем это с той же целью.

— Если мы выручим за него действительно пять сотен фунтов, — со свойственной ей практичностью принялась вычислять Шарон, — то на каждую из нас придется по сто шестьдесят семь фунтов.

— Да, это так, если мы разделим деньги поровну, — согласилась Андрина. — Но в целом этой суммы будет достаточно, чтобы мы арендовали дом в Лондоне на ближайшие два месяца и приобрели хоть какие-то новые наряды.

Шарон тут же привела пример из биографии знаменитых сестер:

— У сестер Ганингс было только одно платье на двоих.

— А у нас должно быть больше нарядов, — сказала Андрина. — У меня такое чувство, что люди сейчас обладают более изощренными вкусами и от девушки требуется больше усилий, чтобы произвести впечатление в обществе, чем в те времена, когда сестры Ганингс появились в Лондоне.

— Наоборот, — возразила Шарон, — одежда стала гораздо проще. Точнее сказать, женщины стали расходовать на свои наряды меньше ткани. Они появляются в свете почти совсем обнаженные. В «Дамском журнале» за прошлую неделю я видела фасоны платьев, только что доставленных из Парижа и представленных на балу в Воксхолле.

Глаза девушки восторженно засветились, и она с воодушевлением продолжила:

— Так вот, я хотела сказать вам, что все эти платья пошиты из тончайшего муслина и обтягивают грудь и плечи так, что обрисовывают фигуру до мельчайших подробностей. Подобное зрелище, разумеется, привлекает молодых джентльменов.

— Шарон! — прикрикнула на сестру Андрина. — Не смей позволять себе в нашем присутствии подобных высказываний! И не подумай, что я позволю вам одеваться так — ни тебе, ни Черил!

— Но мы не должны отставать от моды, Андрина, — упрямо настаивала на своем Шарон, — особенно если собираемся произвести в Лондоне фурор. В журнале «Ассамблея красоты» напечатано, что леди, следующие современной моде Парижа и Лондона, так искусно драпируют в прозрачный муслин свои очаровательные фигурки, что выглядят почти обнаженными.

— Представляю, о каких леди идет речь! — гневно оборвала ее Андрина. — Во всяком случае, не о таких, как мы! Мы должны выглядеть скромно и достойно. Я уверена, что тем мужчинам, которых я хотела бы видеть в качестве ваших женихов, не пришлись бы по нраву подобные неприличные одеяния.

— Конечно, мы будем поступать так, как ты скажешь, — тут же согласилась с ней мягкосердечная Черил.

Андрина откликнулась на эти слова с улыбкой, и взгляд ее тревожных глаз тотчас же смягчился:

— Спасибо, Черил. Я хочу, чтобы вы доверяли мне, потому что я забочусь только о вашем благе. Очень важно, чтобы мы не допустили ни малейшей ошибки и не показали себя в Лондоне с дурной стороны. Иначе весь наш замысел окончится неудачей.

— Это правда, — со вздохом согласилась Шарон. — Разумеется, самая главная наша цель — это попасть в «Элмакс».

— А что это такое? — поинтересовалась Черил.

Обе сестры уставились на Шарон, которая, хоть ей было всего семнадцать лет, обладала обширными познаниями в области моды и светской жизни, почерпнутыми из дамских журналов.

Тщательное изучение подобной литературы составляло особый предмет ее гордости.

Напустив на себя важный вид, она объяснила сестрам:

— «Элмакс» — это самый изысканный клуб в Лондоне, где подается ужин и где танцуют. Попасть туда очень престижно, но почти невозможно.

— Расскажи нам об этом подробно, — взмолилась Черил, в которой взыграло любопытство.

— Мне удалось прочесть почти все, что о нем написано, — гордо заявила Шарон. — Я, например, теперь знаю, что клуб этот основан и управляется советом дам-патронесс, среди которых такие известные особы, как леди Джерси, леди Коултер, княгиня Ливен, ну и некоторые другие…

Она выдержала драматическую паузу и, поглядев на сестер, продолжила с торжественностью:

— Если вы не занесены в список — а, поверьте, такой чести удостаиваются немногие — и не имеете при себе специальный пропуск-приглашение, подписанный одной из дам-патронесс, то вам заказан вход в «Элмакс», а это, в свою очередь означает, что для высшего света вы — никто!

— Какой ужасный снобизм, — не преминула заметить Андрина.

— Это не смущает завсегдатаев клуба, — ответила Шарон. — Они как раз и добиваются, чтобы это был клуб для избранных.

Она поднялась из-за стола.

— Я прочитаю вам одно стихотворение. Оно попалось мне на глаза еще в прошлогоднем номере «Дамского журнала». Сейчас я его отыщу.

С этими словами она выбежала из комнаты, оставив сестер в некоторой растерянности.

Андрина испытующе посмотрела на Черил.

Какой очаровательной выглядела ее сестренка в это утро, когда весеннее солнце, бьющее в окно, коснулось локонов Черил, и те заблестели живым теплым золотом.

Это зрелище вызвало на губах Андрины ласковую, но в то же время и немного печальную улыбку. Она наклонилась к сестре и тихо произнесла:

— Тебе никак нельзя оставаться здесь, Черил, дорогая. Нельзя тебе жить в глуши, не встречаясь ни с кем, кроме Хьюго Рентона.

— Но мне нравится Хьюго! — В тоне Черил ощущался слабый протест.

— Да, он приятный молодой человек, — согласилась Андрина. — Но ты прекрасно знаешь, как и я, что у него нет собственных средств, а отец его будет ставить вам всякие препятствия, если вы вздумаете пожениться. Кроме того, сам Хьюго не пользуется никаким влиянием, разве только здесь, в Чешире, а в Лондоне тебя ждет столько замечательных молодых людей.

— Но меня пугает встреча с ними, боюсь, что я совсем оробею, — высказала предположение Черил.

— Ты их всех покоришь, — твердо заявила Андрина.

Однако некоторые сомнения грызли ее душу. Она еще раз окинула внимательным взглядом сестру.

Черил, действительно, была очень робка и страшилась встреч с незнакомыми людьми. Если они посещали какие-то местные балы или наносили визиты соседям, Андрина всегда держалась рядом с ней, чтобы сестрица вдруг не впала в панику.

Черил была настолько чувствительна, что любое недоброжелательное слово, сказанное в ее адрес, или презрительный взгляд, брошенный мнящими себя аристократками местными кумушками, мог вызвать у нее внезапный приступ рыданий и желание мгновенно покинуть общество и забиться в какой-нибудь темный уголок подальше от чужих глаз.

— Поверь мне, ты будешь пользоваться в Лондоне огромным успехом, — убеждала ее Андрина, — огромным успехом, Черил. Тебя сочтут звездой на каждом балу. Все будут обращаться с тобой по-доброму и восхищаться тобой. Каждый мужчина, которого ты встретишь, захочет положить свое сердце, имя и состояние к твоим ногам.

Черил ничего не ответила. Наоборот, у нее появилось то самое затравленное выражение, которое так часто раздражало Андрину.

«Бедная сестричка! Как можно было родиться на свет такой красивой и такой робкой?»

Затянувшаяся пауза была тягостна для них обеих, и поэтому Андрина обрадовалась, когда вернулась Шарон, размахивая номером «Дамского журнала».

Она опять уселась за стол, торопливо перелистала страницы и заявила:

— Вот послушайте! Это стихотворение сочинил мистер Генри Лутрелл, кстати, очень популярный поэт.

Попав в волшебный список сей,

все обретешь ты — известность, деньги,

светский лоск, любовников, друзей…

И каждый будет рад поймать

твой благосклонный взор.

Для всех без исключенья

и женщин, и мужчин любого положенья

таится в нем их счастье иль позор.

И если в списке ты, то как монарх,

прощенным будешь за любой свой промах.

А убранный из списка — ты изгой,

и над тобой гремят раскаты грома!

После того, как Шарон произнесла эти грозные вирши, в гостиной, залитой солнцем, на какой-то момент воцарилось тяжелое молчание.

— А если нам откажут в приеме? — начала было испуганным голосом Черил.

— Такого не может быть, — уверенно возразила Андрина. — Если уж сам герцог Броксборн не сможет добиться для нас приглашения в «Элмакс», то кто же тогда сможет?

— Надеюсь, что ты права, — сказала Шарон. — Но, как я уже сказала, там все зависит от дам-патронесс. И что бы герцог ни предпринимал, нам прежде всего надо заиметь сопровождающую нас покровительницу, нечто вроде компаньонки из числа солидных замужних дам.

— Я уже думала об этом, — подхватила мысль сестры Андрина. — Придется герцогу побеспокоиться и снабдить нас подобной дамой.

— Мы ведь должны ей что-то платить, как ты считаешь? — спросила Шарон.

Андрина на мгновение задумалась.

— Надеюсь, что нет, — произнесла она с сомнением. — Я как-то упустила из виду это обстоятельство.

— Но у нас будет достаточно денег, когда мы продадим мамино ожерелье. Кстати, где оно?

— В маминой спальне. Вчера вечером я осмотрела его, — ответила Андрина. — Оно там в полной сохранности. Это такое место, куда папа не мог добраться.

— Слава Богу, что он не наложил на него свои лапы! — облегченно вздохнула Шарон.

Но встретившись взглядом со старшей сестрой, замолкла смущенно.

Обе они знали, что их отец в последние годы жизни выражал недовольство нищенским существованием, которое они вынуждены были вести по его вине.

Ему не хватало средств для своих развлечений, хотя именно эти дурные привычки и повергли их в бедность, а его самого преждевременно свели в могилу.

Он требовал, чтобы ему подавали блюда, которые нельзя было приготовить из простых продуктов, купленных в соседней деревушке. А то, что продавалось в Честере, было для обнищавшей семьи не по карману.

Он желал, чтобы к столу подавалось лучшее вино, а портвейн и кларет, которые он употреблял, стоили больших денег.

Андрина пыталась как-то воздействовать на него, обуздать его гневные порывы, ублажала больного, сварливого отца и творила буквально чудеса, чтобы, выжимая последние крохи из тощего кошелька, создать видимость благополучия в доме.

В результате она и ее сестры уже давно обходились без новых нарядов, а чаще всего переделывали старые или шили сами себе платья из самых дешевых тканей.

Очень редко они позволяли себе приобрести какую-нибудь ленточку на шляпку или для того, чтобы украсить платье.

Папины расточительные привычки привели еще и к тому, что в конюшне у них осталась только одна старенькая лошадка, на которой они могли ездить верхом или запрягать в тележку.

Впрочем, девушки, жалея несчастное животное, отказывали себе в верховых прогулках и запрягали лошадку только в тех случаях, когда их отец выражал желание куда-нибудь проехаться и подышать свежим воздухом.

Садик их приобрел печальный и заброшенный вид. К счастью, у них еще оставалась в услужении старушка Сара, та, что жила у них в доме много лет и нянчила их с детства.

Она была и кухаркой, и делала всю грязную работу по дому. Остальные обязанности сестры делили между собой.

Теперь же, так казалось Андрине, мрачные тучи, сгустившиеся над их жилищем, вот-вот должны были рассеяться, они уплывали, подгоняемые весенним ветром, и больше уже никогда не вернутся.

Кончина отца хотя и была грустным событием, но в то же время сестры Мелдон сразу почувствовали облегчение.

Но даже сейчас Андрине в ночных кошмарах слышался его грубый хриплый голос, вызывающий ее к себе, требующий от нее то, что она не могла ему достать, и обвиняющий дочерей в преступном пренебрежении к собственному родителю.

Как был жесток и несправедлив их отец!

Неужели судьба не воздаст девушкам сторицей за проведенную в мрачной и стесненной обстановке юность?

— Я должна вам напомнить еще об одном, — вдруг заявила Шарон, когда девушки поднимались по лестнице, направляясь в матушкину спальню.

— Что такое? — в тревоге спросила Андрина.

— Не кажется ли тебе, что лондонское общество ожидает, что мы будем в трауре? Мы не носили черное потому, что не могли себе позволить новые платья. И те, кто знает, каковы наши обстоятельства, не вправе нас осуждать за это. Но как нам быть в Лондоне?

— Я уже подумала об этом, — отмела все сомнения сестры Андрина. — Кто в Лондоне знает, когда скончался наш отец? Даже если кто-нибудь и спросит нас, мы всегда можем сказать, что он умер год тому назад. И уж, конечно, он нас не осудит за эту маленькую ложь.

Она бросила на сестер вопросительный взгляд.

— Мне кажется, что ему бы очень не понравилось, что мы залетели в столицу, словно стая черных ворон. Представляете, как мы трое будем выглядеть в черных траурных платьях?

— Я уверена, что и в черном мы будем выглядеть неплохо, — сказала Шарон, — однако появление девушек на светском балу в трауре будет выглядеть весьма странным, и люди, возможно, нас осудят.

— Вот поэтому никто и не должен знать, что мы недавно потеряли близкого человека, — решительно заявила Андрина. — Никому нет дела до наших обстоятельств.

Она обратила взгляд на Черил.

— И прошу тебя, Черил, запомни, что я тебе сейчас скажу. Наш отец скончался в феврале прошлого года. Смотри, не забудь это.

— Конечно, — обещала Черил.

Но Андрина не сомневалась, что ей придется напоминать сестре об этом еще не один раз.

Вообще было трудно угадать, о чем Черил размышляет. Она была такая тихая, доброжелательная и послушная девушка, что казалось, будто она живет в каком-то волшебном мире. Она на все, что ей говорили, согласно кивала головой, но на самом деле окружающая жизнь ее словно бы не касалась.

Черил была так красива, что людям, впервые увидевшим ее, трудно было даже вообразить, что они встретили земное существо. Они не решались заговорить с ней сами и не ждали от нее никаких ответных слов, а если даже она что-либо и произносила, они этого не помнили, потому что только смотрели на нее, любовались ею и ничего не слышали.

И сейчас, когда на нее упал луч солнца, пробившийся сквозь раздвинутые занавеси на окне матушкиной спальни, Андрине показалось, что это ангел, спустившийся с небес и по ошибке заблудший в их скромный дом.

Однако в данный момент было не время любоваться сестрой. Андрина взяла за спинку тяжелый стул, подтащила его к шкафу, взобралась на сиденье и запустила руку в темное и затканное паутиной пространство между потолком и верхом шкафа.

— Ах, вот где мама прятала свое ожерелье! — удивленно воскликнула Шарон.

— Тут оно было в безопасности, — сказала Андрина. — Папа не так хорошо чувствовал себя в последнее время, чтобы карабкаться сюда, а наша Сара слишком стара и годами не заглядывала сюда, чтобы вытереть пыль.

С этими словами Андрина извлекла из тайника круглую, обтянутую кожей коробочку, спрыгнула вниз, поднесла ее к окну и откинула крышку, так что солнечный луч осветил роскошное ожерелье, сделанное когда-то в старину индийскими мастерами.

Золотой обруч был ажурным и усеян маленькими рубинами и рядами небольших жемчужин. В центре ожерелья красовалось несколько крупных изумрудов.

— Что ж, оно весьма мило выглядит, — сказала Шарон. — Правда, смахивает на украшение вождя какого-нибудь дикарского племени.

— Вот поэтому мама никогда не надевала его, — откликнулась Андрина. — Папа привез его из Индии, где он служил под началом генерала Уэлсли, который потом стал герцогом Веллингтоном.

Андрина повертела в руках ожерелье и печально улыбнулась.

— Это так похоже на нашего папу — привезти из дальних стран нечто, из чего нельзя извлечь никакой пользы. Мама говорила мне, что она примеряла его к самым разным своим платьям, но оно ни к чему не подходило. Только она никогда не осмеливалась сказать об этом папе, чтобы не обидеть его.

— Папе нравилось все экзотическое, и он никогда не думал о том, чтобы вложить деньги во что-нибудь действительно ценное, — осуждающе произнесла Шарон.

— Да, он был таким человеком. Он любил все, что необычно, и все, что бросается в глаза. Но таковым его сотворил Господь, и мы не вправе осуждать его. У него был такой характер, что деньги не задерживались надолго у него в кармане. А в остальном наш отец был неплохим человеком. Мама любила его и надеялась, что когда-нибудь в один прекрасный день счастье улыбнется ему.

Напрасно Андрина убеждала себя, что это так. Ни сестры, ни она сама не верили в достоинства своего родителя.

И все же она настаивала:

— Лондонские соблазны испортили его характер и лишили состояния.

— И вот поэтому мы оказались здесь, в Чешире? — спросила наивная Черил.

Андрина снисходительно улыбнулась.

— Я уже не раз отвечала тебе на этот вопрос. Ты должна была запомнить. Мы здесь оказались случайно. В один вечер в каком-то клубе папа выиграл этот дом в карты… Зато в следующей игре он потерял все свое состояние, так что ему ничего не оставалось, как поселиться здесь.

— Да-да, Андрина, прости меня… конечно, ты нам уже об этом рассказывала.

Черил так огорченно захлопала своими пушистыми ресницами, что сердиться на нее было невозможно.

— И все-таки мы были какое-то время счастливы здесь, в этом случайно доставшемся отцу доме, — убеждая саму себя, произнесла Андрина. — Мы прожили здесь вместе с мамой несколько лет, и только когда она ушла от нас, нам стало не очень хорошо.

— И все из-за папы! — не преминула заметить Шарон. — Я не скрываю того, что рада тому, что этот кошмар наконец-то закончился.

— Честно говоря, я тоже, — согласилась с сестрой Андрина. — И все-таки мне немножко стыдно. Мы должны были горевать о нем, а почему-то это не получается.

— Но зачем нам изображать из себя каких-то несчастных плакальщиц? — жестко произнесла Шарон. — Наш обожаемый папочка обокрал своих дочек и лишил их надежд на будущее.

Андрина захлопнула крышку футляра, где хранилось ожерелье. И этот сухой звук оборвал разговор о прошлом.

— Будущее в наших руках, Шарон, и надежды не развеялись, — возразила Андрина. — Мы все трое согласились, что я должна немедленно отправиться в Лондон, разыскать своего крестного и узнать, сможет ли он нам помочь.

— Да, конечно, — согласилась Шарон. — Но почему бы нам не отправиться туда всем вместе?

— Сначала я тоже так подумала, но потом подсчитала, во что это нам обойдется. Мы просто не можем себе этого позволить. Во всяком случае, в настоящее время мы сидим без гроша и даже еще не рассчитались за отцовские похороны.

Шарон вздохнула:

— Я понимаю.

— Слава Богу, что ты понимаешь меня, — продолжила свою речь Андрина. — Надеюсь, что я смогу выдержать поездку на крыше дилижанса, так как билет туда стоит всего лишь три пенса за милю, а если сидеть внутри, то целых пять…

Но тут же Андрина засомневалась:

— Правда, там будет очень холодно, и, если я появлюсь в Лондоне с красным носом и беспрестанно сморкаясь, герцогу вряд ли это понравится.

— Конечно, ты должна ехать внутри экипажа, — воскликнула Шарон. — Избавь нас Господь, чтобы ты еще и простудилась! Пусть даже тебе придется дать еще на чай целый шиллинг кучеру. Я слышала, что без этой мзды они не сажают в дилижанс пассажиров.

— Да, поездка обойдется недешево, — вздохнула Андрина. — Но я думаю, что мы можем кое-что продать из домашней утвари, хотя мне не хотелось бы этого делать, пока мы не уверимся в наших перспективах на будущее или уж совсем не останемся без гроша.

— Хьюго сказал на днях, — неожиданно вмешалась в разговор Черил, — что его папа с удовольствием купил бы картину с лошадью, которая висит в кабинете.

— Что такое, Черил? Ты не должна была рассказывать Хьюго о наших денежных затруднениях. Зачем ты это сделала?

Андрина была вне себя от гнева.

Черил, сразу же почувствовав себя виноватой, горестно опустила голову. Ее огромные, как два голубых озера, глаза потупились.

— Конечно, не так важно, что ты рассказала Хьюго, — сразу же поправила себя Андрина, опасаясь, что ее сестра сейчас ударится в слезы. — Он и так знает о нашем бедственном положении. Да я уверена, что все по соседству уже давно догадались, что мы сидим без гроша.

В этом ее заявлении не было горечи. Она просто констатировала неоспоримый факт.

— Что я сделала плохого, Андрина? — спросила Черил.

— Нет-нет, разумеется, ничего, моя дорогая, — воскликнула Андрина и обняла ее за плечи.

— Ты на меня не сердишься?

— Я на тебя никогда не сержусь.

Андрина поцеловала сестру и затем, чтобы увести разговор в другое русло, с наигранной бодростью сказала:

— Девочки, помогите мне уложить вещи в дорогу. Почтовый дилижанс будет проходить через деревню утром на рассвете. За двадцать восемь часов я доберусь до Лондона. Чем скорее я увижусь с герцогом, тем будет лучше.

— Какая же ты храбрая! — воскликнула Черил, восхищенно глядя на сестру. — Я рада, что ты не берешь меня с собой, потому что я так боюсь куда-нибудь ехать.

— А если он откажет нам? — спросила Шарон.

— Тогда я придумаю что-нибудь еще, — с твердостью пообещала сестрам Андрина.

Ее нежные пухлые губы в этот момент сжались, и рот превратился в прямую линию, а подбородок отвердел. Она была воплощенная решительность, потому что для нее не было другой цели в жизни, как только сделать так, чтобы Черил и Шарон получили возможность блеснуть в лондонском свете и устроить свое будущее.

«Их красота обязательно будет по достоинству оценена людьми, которые разбираются в этом, — убеждала она саму себя. — В столице они встретят иных мужчин, чем те грубые сквайры — охотники на лисиц или выжившие из ума старые папины приятели, которые время от времени появляются у нас в доме».

Андрина отдавала себе отчет, хотя не обсуждала это никогда с сестрами, что местные мамаши, имеющие дочерей на выданье, предпринимали отчаянные усилия, чтобы не допускать сестер Мелдон на приемы и вечеринки с танцами, где они бы обязательно затмили всех.

Провинциальные дамы запрещали также своим сыновьям навещать Мелдон, а молодые жены буквально висли на плечах своих мужей, хватали их за руку и уводили прочь, как только где-нибудь появлялись Черил или Шарон.

Это привело к тому, что сестры получали приглашения очень редко, а последнее время совсем никуда не выезжали.

Андрина, понимая всю несправедливость этого, знала, однако, что не в силах что-нибудь изменить. Она лишь надеялась, что Черил, которая была столь наивной и чувствительной, не замечает неприязни к ней всех окружающих женщин и, наоборот, продолжает относиться к ним со свойственным ей искренним дружелюбием.

Шарон, конечно, обо всем этом догадывалась, злилась и возмущалась, но она была еще слишком молода, чтобы ее принимали в расчет дамы из местного общества.

К тому же в ней кипело столько энергии, столько непреклонного оптимизма, что ей некогда было приходить в отчаяние.

Только одна Андрина ясно представляла себе, что годы безнадежно уходят. С тех пор как она отметила свое восемнадцатилетие, не имея ни одного хоть сколько-нибудь подходящего соискателя руки, она начала бояться, что та же участь ждет и ее сестер, если не предпринять никаких решительных действий.

«Я должна любыми способами убедить герцога помочь нам», — мысленно твердила она, в то же самое время понимая, что, как карточный игрок, полагается на слепую удачу, которая так часто подводила их папочку.

Да, это была игра! Игра азартная, безумная, в которой у нее было очень мало шансов выиграть.

Трудно было представить, по какой причине герцог вдруг вспомнит приятеля, с кем не виделся больше восемнадцати лет, а тем более, с какой стати он заинтересуется судьбой своей крестной, которой вообще никогда не интересовался.

Если бы он хотя бы подарил при крещении ей серебряную чашу или хотя бы ложку, то, предъявив такой предмет, можно было вызвать в нем какие-то воспоминания. Но в их почти пустом буфете для посуды не хранилось ничего похожего.

А если бы он сделал Андрине какой-то другой подарок, то мама непременно рассказала бы ей об этом. Однако мама ничего подобного не говорила, а только часто произносила со вздохом: «Когда ты вырастешь, доченька, я должна буду найти кого-то, кто увезет тебя отсюда и устроит тебе сезон в Лондоне.

Как было бы чудесно, — тут она опять всегда вздыхала, — если б ты вышла замуж за знатного и богатого человека. А потом ты смогла бы найти подходящих мужей и для девочек. Я уверена, что Черил превратится со временем в настоящую красавицу».

И мама, несомненно, была права.

Даже в тринадцать лет, когда все девочки обычно бывают непривлекательными — или слишком толстыми, или чересчур худыми, с прыщами на лицах и жуткими, раздражающими манерами, — Черил по-прежнему сохраняла свой ангельский облик, которым восхищала всех окружающих, еще когда была младенцем.

Шарон была моложе сестры на шестнадцать месяцев и так же удивительно хороша.

От нее исходил какой-то огонь, и чем она становилась старше, тем чаще Андрина замечала, что люди отвлекаются от лицезрения ангельской красоты Черил, их начинает привлекать искрящаяся жизнерадостность Шарон, у которой всегда было что сказать и что ответить на какой-нибудь коварный вопрос, и все ее рассуждения поражали умом и вызывали удивление.

«Ради них я готова на все!» — это было непоколебимое убеждение Андрины. Она должна была добиться успеха и не имела права потерпеть поражение.

Так она убеждала саму себя, когда складывала несколько своих платьев в небольшой саквояж, который ей придется нести самой.

Носильщики всегда будут требовать за услуги оплату, поэтому Андрина решила ехать налегке, взяв с собой лишь немного белья и минимум одежды.

В пути, который должен был занять от силы день-два с одним ночлегом, она решила, что ей будет удобнее всего в дорожном плаще голубого цвета, похожем на тот, в каком чаще всего изображают художники Мадонну с младенцем Христом на руках.

Этот плащ по очереди носили все три сестры, когда им нужно было выходить из дому.

Как и знаменитые сестры Ганингс, они менялись своими нарядами, и Андрина в конце концов выбрала для поездки в Лондон четыре платья — два своих и по одному взяла у Черил и Шарон.

Сестры выложили на кровать все свои рубашки, чулки, шляпки и ленточки, так что Андрина могла отобрать лучшее.

Мамины платья по-прежнему хранились в гардеробе, но почему-то Андрина не могла себя заставить носить ее вещи. Может быть, потому, что в душе девушки жило ощущение глубокого горя, которое охватило их всех после ее кончины.

С тех пор как бы солнечный свет навсегда ушел из жизни сестер.

Для Андрины, которой мать была наиболее близка, стало ежедневной пыткой спускаться вниз и не слышать материнского голоса, зовущего ее из гостиной, где она занималась рукоделием, или из кухни. И страшно было ложиться по вечерам в постель, зная, что мать никогда не зайдет к ней в комнату и не пожелает спокойной ночи.

Миссис Мелдон была не менее хороша собой, чем ее дочери, но красота ее была несколько своеобразной.

Именно от матери унаследовала Андрина свой изящный прямой аристократический носик, а Черил нежно очерченное личико, Шарон же достались пухлые чувственные губы.

В миссис Мелдон было особое очарование. Андрина была уверена, что в молодости их родители представляли красивейшую пару, подобную которой вряд ли можно было сыскать во всей Англии.

Она знала, что отец очень хотел иметь сына, но, пока он не захворал и не стал раздражительным и злым от постоянных болей, он очень гордился своими красивыми дочерьми.

Иногда он говорил им:

— Вы словно три божественные грации, дорогие мои девочки. Если бы я был тем самым молодым человеком, которому предложили вручить яблоко самой красивой из вас, то я бы растерялся, не зная, кого именно выбрать.

— Конечно, Черил, — однажды громко заявила Андрина.

Отец задумчиво поглядел на свою среднюю дочь и произнес:

— Я бы согласился с тобой, если б Шарон не была бы такой живой, находчивой, искрящейся, как вино, и заставляющей меня всегда улыбаться, когда я смотрю на нее. А сама она становится такой прекрасной, когда смеется. Что-то волшебное есть в ее смехе.

И тут он перевел взгляд на Андрину.

— А ты, Андрина, больше всего похожа на свою мать, поэтому ты и есть тот идеал, который каждый мужчина носит в сердце, когда подыскивает себе спутницу на всю жизнь.

Это был тот единственный случай, когда отец одарил ее истинно добрым словом. Ей редко приходилось выслушивать комплименты в свой адрес, тем более от отца.

А уж когда он серьезно заболел, то за ее заботу о нем он платил дочери черной неблагодарностью. Иногда ей казалось, что он просто ненавидит ее за то, что она не может доставить к его столу те деликатесы, которые он требовал.

Но сейчас ей некогда было предаваться воспоминаниям об отце, навлекшем на них столько несчастий.

Ей надо было сосредоточить все свои усилия, чтобы помочь двум девочкам вырваться из затягивающей их трясины. Никто, кроме нее, на это не способен.

Они вышли проводить Андрину до остановки дилижанса.

Шарон несла ее саквояж, объявив, что Андрине предстоит долгое путешествие и она должна беречь свои силы.

Сестры стояли рядышком в предрассветных сумерках на обочине проезжей дороги на окраине деревни под названием Большой Стокби, хотя, как часто язвительно напоминала им Шарон, поселок этот был ничуть не больше, чем Малый Стокби, располагавшийся неподалеку.

Было холодно и сыро, и Андрина не пожалела, что предусмотрительно надела под дорожный плащ теплый шерстяной жакет.

Накануне они провели длительную и бурную дискуссию по поводу того, что носить Андрине в Лондоне. И тут вдруг неожиданно подала голос Черил:

— Ты должна обязательно переодеться во что-то нарядное, прежде чем встретишься с герцогом. Тебе нельзя появиться у него в доме в пропыленной дорожной одежде и с саквояжем в руке. Он может подумать, что ты собираешься поселиться у него.

— Я уже все это предусмотрела, — сказала Андрина. — Мама мне когда-то назвала несколько приличных гостиниц, где можно ненадолго устроиться. Я запомнила их названия.

— Они, наверное, очень дорого берут за постой, — высказала свое мнение Шарон.

— Я думаю, так оно и есть, — вздохнула Андрина. — Но я попрошу, чтобы мне предоставили самую дешевую комнату. Если таковой не окажется, я попробую узнать, есть ли где-то поблизости менее дорогое жилье.

«Все это на словах выглядело вполне разумно», — подумала Андрина, когда беседовала на эту тему с сестрами.

Но когда она села в подъехавший дилижанс, то почувствовала себя такой одинокой и такой испуганной.

Ей часто приходилось посещать Честер, бывать даже в Ливерпуле, но за пределы своего графства она выезжала только в раннем детстве, а Лондон казался девушке таким ужасно далеким.

Как бы то ни было, к плохому или хорошему приведет ее отчаянный план найти супругов для сестер, она, взглянув последний раз на Черил и Шарон, машущих ей вслед, приказала себе сохранять холодное спокойствие, расчетливость и ясный ум.

И, главное, не делать никаких ошибок. Такой роскоши она позволить себе не могла.

Путешествие, казалось, началось удачно. Ей повезло найти себе место внутри кареты, хотя снаружи уже сидело несколько пассажиров.

Андрина начала с любопытством рассматривать своих спутников.

Ее ближайшим попутчиком напротив оказался среднего возраста невзрачный мужчина с болезненным цветом лица, похожий на типичного клерка из какой-нибудь адвокатской конторы.

Ему все время было зябко, и он кутался в плотный шерстяной плед.

Рядом с Андриной большую часть сиденья занимала необъятных размеров толстуха-фермерша, чья огромная корзина, прикрытая белой тканью, стоящая в ногах, доставляла всем пассажирам дилижанса неудобство.

Еще по соседству расположилась женщина с крикливым ребенком, который усиленно выражал свое недовольство тем, что его везут куда-то, громкими криками.

Андрина попыталась устроиться поудобнее, хотя ей очень мешал собственный саквояж.

Охранник, сопровождающий дилижанс, требовал, чтобы саквояж поместили наверху среди прочего багажа. Но Андрина нашла в себе смелость категорически отказаться, потому что в саквояже было драгоценное ожерелье, от которого зависела судьба всех трех сестер.

Девушке было известно, что любой пассажир дилижанса не застрахован от несчастных случаев, особенно когда путешествие предстояло долгое.

Карета могла опрокинуться по вине слишком азартного, неопытного или не очень трезвого кучера.

Часто в газетах появлялись сообщения о том, что на дорогу выезжали неуправляемые экипажи, а их возницы, упав с облучка, валялись где-нибудь в канаве пьяные.

Бывало и так, что сами пассажиры давали деньги кучеру, чтобы он обогнал другой дилижанс, для развлечения в дорожной скуке заключая между собой пари, что приводило к печальным результатам.

Поэтому Андрина ни в коем случае не собиралась расставаться со своим саквояжем. Не говоря уж о том, что ограбления на проезжих дорогах тоже были не редкостью.

Однако кучер этого дилижанса — одетый в плащ с капюшоном и застегнутый на все пуговицы от пронизывающего ветра — выглядел вполне благоразумным и надежным, а четыре его лошади дружно несли вперед тяжелую карету, и казалось, что им вполне по душе это занятие.

Ей приходилось часто слышать критические высказывания по поводу жестокого обращения с почтовыми лошадьми и разговоры о том, что бедных животных заставляют тащить неимоверно перегруженные дилижансы.

— Представьте себе, — сказал как-то год тому назад один из отцовских приятелей-охотников, — что если лошадь везет экипаж со скоростью восемь миль в час, то ее жизнь продолжается шесть лет. Если десять миль и больше, то лошадь через три года подыхает.

Полковник Мелдон выразил свое сочувствие.

— Что-то надо предпринять по этому поводу.

— Я уже давно об этом говорю, — откликнулся его приятель. — И в «Таймс», и в «Морнинг Пост» поступают бесчисленные письма, но почтовой службе на это наплевать, потому что пассажиры с каждым годом все больше торопятся и хотят ехать быстрее.

— Я надеюсь только на то, что никуда больше не отправлюсь в почтовом дилижансе, — уверенно заявил отец Андрины.

— А я вообще никогда не садился в дилижанс и благодарю за это Бога. Но с увеличением проклятых налогов, которые выдумывает наше правительство, уже близок тот день, когда и мне придется занять место в дилижансе рядом со всякими оборванцами.

Он рассерженно фыркнул и продолжил:

— Вы только представьте себе, что налог на двухколесный экипаж составляет семь фунтов, а на четырехколесный — двадцать один фунт. А к этому еще надо добавить пять фунтов на одну лошадь и девять фунтов надо платить за трех. Это безрассудство! Позор! Безобразие, вот что это такое! А что делает правительство с этими деньгами? Спросите меня, и я вам отвечу. Оно их транжирит!

— Это истинная правда, — поддержал друга полковник Мелдон, — налоги сживают нас со света.

— Лишают последних средств к существованию, — возмущался папин друг, и Андрина хоть и молчала, но мысленно соглашалась с ним.

С каждой милей пути она все больше убеждалась в правильности слов давнего папиного друга о недостатках почтовой службы.

Как бы ей хотелось путешествовать с комфортом в собственном экипаже, как это делали многие состоятельные жители графства Чешир, отправляющиеся в Лондон.

Конечно, у них было чем платить налоги и держать великолепных лошадей, а Андрине предстояло еще долго мучиться по пути в далекую столицу.

Клерк, сидящий напротив нее, заснул и храпом своим заглушал и скрип колес, и стук копыт. Младенец вопил беспрерывно, а фермерша все ближе придвигалась к Андрине, вытесняя ее с сиденья.

Что еще хуже, она беспрерывно поглощала пищу, которую доставала из своей бездонной корзины. Трудно было вообразить, сколько же она взяла с собой в дорогу съестных припасов.

Зрелище было просто удивительное, когда она засовывала руку в глубину корзины и на свет появлялась очередная куриная ножка или кусок свежего деревенского сыра.

В корзине, оказывается, находился громадный пирог со свининой, толстые куски ветчины, не меньше дюжины крутых яиц и по меньшей мере десятка два сладких пирожков.

И все это она поглощала, ни разу не предложив ни кусочка кому-нибудь из соседей.

Андрина невероятно обрадовалась, когда в полдень они сделали остановку на ленч. Хозяин почтового трактира уже ожидал их, стол был накрыт, но еда на нем выглядела неприглядно, потому что пассажиры почтовых дилижансов считались людьми второго сорта.

Однако для путников все-таки был приготовлен горячий суп, который хотя на вкус был весьма неаппетитным, но все же мог согреть продрогшее тело и утолить голод.

Тонким ломтям жесткого мяса и грубо приготовленному студню с гарниром из водянистых овощей Андрина предпочла к ее удивлению оказавшийся отменным местный сыр.

Но едва они справились с едой, как снова прозвучал рожок, означавший сигнал к отправлению.

Последующие остановки предназначались только для смены лошадей, и пассажирам уже негде было подкрепиться, пока они не достигнут Лестера, где остановятся на ночлег.

Андрина смежила веки, пытаясь задремать, но лошади пустились в галоп, карета раскачивалась из стороны в сторону на дорожных ухабах, и тут же ребенок возобновил свое хныканье, перемежаемое истошными воплями.

Едва они успели отъехать на пару миль, как фермерша вновь откинула покрывало со своей корзинки с провизией, и одуряющий запах лука ударил всем в ноздри.

Для фермерши лук, вероятно, был любимой едой, и она не обращала внимания, как морщатся от отвращения ее соседи.

Андрине не давало заснуть не только неприятное соседство, но и раздумья о проблемах, ожидающих ее по прибытии в Лондон.

Одно дело — делиться с сестрами своими планами и выглядеть перед ними уверенной в себе, и совершенное иное — представляться какому-то неизвестному герцогу и стараться убедить его, что три дочери давно забытого им приятеля и их будущее замужество есть прямая его забота.

«Может быть, мне все-таки стоило взять Черил с собой? — размышляла Андрина. — Ведь как бы стар ни был герцог, но если не совсем ослеп, то был бы наверняка поражен до глубины души красотой Черил».

Однако у Андрины насчет этого были сомнения, ведь Черил настолько робка, что от нее было бы мало пользы в подобных сложных обстоятельствах.

Если герцог начнет возражать и откажется поступить так, как его просят, Черил мгновенно замкнется в себе, испугается, тут же капитулирует и примет его отказ как должное, без всякой борьбы.

А Андрина чувствовала в себе силы протестовать, спорить, умолять — пусть даже на коленях, — пока не добьется своего.

«Я не должна принимать во внимание свои чувства, как бы меня ни унижали, — мысленно говорила она себе. — Если он сочтет меня навязчивой, пусть так. Если он назовет меня попрошайкой, я проглочу оскорбление и ни капли не расстроюсь. Главное, чтобы он согласился…»

В конце дня разразилась настоящая буря — дождь хлестал в закрытые окна, так что за ними не было ничего видно.

Как все-таки повезло Андрине, что она нашла себе место внутри дилижанса.

«Это добрый знак, — подумала она, — это рука Господня!»

Тем, кто ехал наверху, было несладко.

Когда стали сгущаться сумерки, Андрина, как, наверное, и все прочие пассажиры, начала подумывать об обеде.

Обычно пассажиры дилижансов обедали в шесть часов вечера, но только в половине восьмого лошади дотащили карету до большого придорожного трактира на окраине Лестера.

Андрина почувствовала, как онемело все ее тело, когда она с трудом спустилась по лесенке из кареты, держа в руках свой драгоценный саквояж.

Девушка с наслаждением вдохнула свежий воздух после жуткой атмосферы, царившей внутри дилижанса, где смешивалось все: запахи мокрой одежды, лука, испарений человеческих тел.

Она наслаждалась и тишиной, особенно приятной после криков младенца.

Служанка, в накинутом от дождя плаще с капюшоном, провела ее внутрь трактира и молча указала на лестницу, ведущую на второй этаж, где самые худшие комнаты были приготовлены для пассажиров почтового дилижанса.

Пока путешественники шли по длинному коридору и взбирались по крутой лестнице, Андрина слышала громкий хохот и говор множества голосов, доносящиеся из трактира и обеденного зала.

— Кажется, у вас здесь переполнено, — вежливо обратилась она к служанке.

— Так всегда бывает во время ежегодных скачек, мисс. В эти дни наша коробочка полным-полна и нет даже уголка, где могла бы спрятаться маленькая мышка.

Андрина сочувственно улыбнулась:

— Значит, на вас взваливается дополнительная работа. Приходится, наверное, здорово крутиться.

— Зато местные сквайры и приезжие джентльмены щедры на чаевые, — откликнулась девушка, — поэтому мне грех жаловаться. Но по правде сказать, мисс, я не чувствую под собой ног и мечтаю только о том, чтобы добраться до постели.

— Не сомневаюсь, что это так, — сказала Андрина. — Но прежде чем заснуть, попробуйте насыпать немного горчицы в горячую воду и попарьте ноги. Это помогает.

— Неужели? Мне это не приходило в голову! — воскликнула девушка. — Спасибо вам, мисс. Я воспользуюсь вашим советом.

Вероятно, из-за того, что Андрина так дружелюбно поговорила со служанкой, девушка отвела ей маленькую комнатку на чердаке, где путешественница могла провести ночь в уединении.

Толстая фермерша и женщина с плачущим ребенком получили в свое распоряжение двойной номер через стенку от комнаты Андрины.

Андрина была счастлива, что ей не пришлось делить ночлег в обществе одной из своих спутниц.

Она с наслаждением сняла с себя запыленное платье и повесила на крючок, вбитый в дверь.

Затем девушка умылась и переоделась в платье, которое обычно носила дома. Оно было приятного темно-красного оттенка с кружевным воротничком и такой же обшивкой на пышных, доходящих до локтя рукавах.

Хотя оно не было модным, на что ей часто указывала Шарон, Андрину это не заботило — оно было уютным и удобным.

Расчесав волосы, она спустилась вниз, испытывая сильный голод. Она признавалась себе с усмешкой, что готова съесть целого быка.

Возле дверей обеденного зала, где голоса становились все громче, а посетителей, видимо, прибавилось, она отыскала хозяина.

— Будьте так любезны и укажите мне стол, который заказан для пассажиров почтового дилижанса, — попросила его Андрина.

— Пассажиров почтового дилижанса? — издевательски повторил владелец трактира.

Он посмотрел на нее с нескрываемым интересом.

— Вы, кажется, не от мира сего, мисс. Вам еще отчаянно повезет, если достанется хоть что-нибудь, и то после десяти часов. Все столы заказаны заранее. Пока джентльмены не отужинают, я не только не смогу утолить ваш голод, но и просто пустить в обеденный зал.

— Но это возмутительно! — воскликнула Андрина, расстроенная до глубины души не только тем, что она услышала, но и уязвленная тоном, каким все это было сказано.

Голод придал ей неожиданную смелость.

— Вы должны знать, — настаивала она, — что трактиры обязаны кормить пассажиров почтовых дилижансов. Их еда, так же как и предоставление им комнат для ночлега, входит в условия договора, заключенного вами с почтовой службой.

— Я не в силах сделать невозможное! — Трактирщик развел руками. — Вы получите свой ужин тогда, когда освободится место, и никак не раньше!

— Я считаю это грубым нарушением, — резко возразила Андрина и хотела уже продолжить свой гневный монолог, но тут заметила, что трактирщик не только не слушает ее, а просто нагло удаляется прочь по коридору.

— Возмутительно! — крикнула ему вслед Андрина.

Голос, поразивший Андрину правильным произношением, прозвучал рядом:

— Что именно вы сочли возмутительным, мисс?

Она обернулась и увидела высокого, широкоплечего джентльмена, который только что вышел из шумного обеденного зала и стоял за ее спиной, так как она загораживала ему путь.

Поскольку Андрина была жутко рассержена, глаза ее метали молнии, и она немедленно выложила незнакомцу причину своего возмущения:

— Возмутительно то, сэр, что пассажиры почтового дилижанса останутся голодными до десяти часов вечера, а может быть, и позже… Мы весь день провели в пути и, естественно, умираем от голода.

Взрыв смеха, донесшийся из обеденного зала, почти заглушил ее последние слова.

Джентльмен, к которому она обращалась, отвел взгляд и посмотрел сквозь стеклянную дверь в глубину зала. После чего он произнес:

— Я вполне могу понять раздражительность владельца этого заведения и простить ему плохие манеры, когда у него такой наплыв посетителей. Вы одна?

Андрина ответила не колеблясь:

— Если вы подразумеваете, что я путешествую без персональной опеки, то да, я одна.

— В таком случае не могу ли я вам предложить вместо того, чтобы томиться в ожидании до десяти часов вечера с риском вообще остаться без всякого ужина, присоединиться ко мне.

При этих словах Андрина вся напряглась. Ее губы уже приоткрылись в готовности произнести «нет», но джентльмен предупредил ее отказ.

— Может быть, это немного нарушает рамки приличий, поскольку приглашение последовало от совершенно незнакомого для вас человека, но я осмелюсь подумать, что все-таки приятнее утолить голод сейчас, чем ждать два-три часа, когда, несомненно, все, что в этой жалкой харчевне приготовлено, будет вычеркнуто из меню.

Все это было сказано им в легкой ироничной манере, которая показалась Андрине, привычной к косноязычию местных сквайров, весьма привлекательной.

Оглядев его, она подумала, что незнакомец держит себя с достоинством и выглядит явно воспитанным джентльменом, правда, чересчур самоуверенным.

В его одежде ощущалась изысканность, пошита она была великолепно, шейный платок поражал своей белизной. На молодом человеке был элегантный вечерний костюм.

Поскольку Андрина действительно была очень голодна, то ей ничего не оставалось, как согласиться на его любезное приглашение.

— Благодарю вас, сэр, — произнесла она. — Если это не стеснит вас, то я приму протянутую мне руку помощи. Обстоятельства вынуждают меня к этому.

— Наоборот, вы окажете мне большую любезность. Мой друг, с которым я должен был ужинать, вдруг решил вернуться в Лондон после скачек, и мне придется съесть все заказанные блюда в одиночестве, если вы не составите мне компанию.

Говоря это, он сделал властный жест рукой, и тут же владелец трактира явился, словно бы материализовался перед ним из воздуха.

Андрина удивилась, когда наглый трактирщик низко склонился перед молодым человеком.

— Вероятно, ваш звонок почему-то не работает. Я дергал за шнур много раз, но не получил никакого ответа. Принесите две бутылки самого лучшего вина и ужин на двоих.

— Все будет исполнено, сэр, — проговорил владелец трактира совсем не тем тоном, каким он до этого разговаривал с Андриной.

Джентльмен резко повернулся, взял Андрину под локоть, пинком ноги распахнул дверь в обеденную залу и ввел девушку в отдельный кабинет.

Там на столе горели яркие свечи, и она после сумрачного света в коридоре могла хорошо разглядеть незнакомца.

Он не выглядел таким уж красивым мужчиной, но его гордый прямой нос выдавал аристократическое происхождение. В темных глазах светился огонь, а губы постоянно иронически кривились.

— Давайте представимся друг другу, или вы хотите обойтись без подобных церемоний? — спросил он насмешливо.

Андрина была в растерянности. Стоит ли называть ему свое настоящее имя?

— Я мисс Морган, сэр, — сказала она. — Мисс Морган, — повторила она, чтобы самой запомнить это фальшивое имя.

— В таком случае я — сэр Танкред Уэнсли.

Андрина сделала реверанс, а он ей поклонился с явной насмешкой.

— Вы действительно путешествуете в полном одиночестве, мисс… Морган?

В его тоне было нечто, что заставило Андрину насторожиться. Неужели это первая опасность, которая встретилась на ее пути к заветной цели?

— К сожалению. У меня нет никого, кто бы мог сопровождать меня, — ответила она.

— Значит, мне повезло, что я единственный, кто может услужить вам, — откликнулся сэр Танкред. — Пожалуйста, располагайтесь поудобней и скажите, могу ли я заказать для вас бокал мадеры.

— Благодарю вас, — ответила Андрина, — но только не знаю, стоит ли мне пить. Мой отец всегда говорил, что нехорошо пить вино на пустой желудок.

— Это одна из тех вечных истин, с которыми я теоретически согласен, но никогда не выполняю на практике, — рассмеялся ее новый знакомый.

Он плеснул в бокал Андрины немного вина, поднес его к ее губам, и она была вынуждена проглотить этот приятный напиток.

Почувствовав блаженное тепло, она откинулась на сиденье, а он слегка придвинулся к ней, впрочем, сохраняя приличное расстояние.

Его темные глаза словно пронзали ее насквозь, и от этого взгляда она чувствовала некоторое неудобство. Может быть, если б она выпила еще мадеры, то ей стало бы легче.

По прошествии некоторого времени сэр Танкред произнес:

— Вы слишком привлекательны, мисс Морган, чтобы путешествовать одной.

— Уверяю вас, что мне не нужна никакая охрана, я сама могу о себе позаботиться. — Андрина смущенно замолчала, а потом, не зная, чем заполнить паузу, зачем-то сказала: — Когда мы ехали в дилижансе, то мои спутники были настолько крикливы, что если бы что-то с нами случилось, то от их воплей мир бы весь перевернулся.

— Но сейчас ваши спутники далеко, и вы оказались одни, без защиты, — с усмешкой произнес сэр Танкред.

Андрина оторвала глаза от бокала и бросила на собеседника мимолетный взгляд.

— Не думайте, сэр, что я так уж плохо воспитана. Просто я была очень голодна и поэтому приняла ваше приглашение. Если вы будете все время насмехаться надо мной, то я пожалею, что не дождалась десяти часов, которые определил для кормления несчастных пассажиров дилижанса наш трактирщик.

— Боже мой, я никак не хотел вас чем-то обидеть. Когда я увидел вас, то сразу подумал, что девушка, вошедшая в зал, где полным-полно нетрезвых джентльменов, вернувшихся со скачек, подвергается определенной опасности. Я сделал доброе дело и уберег ее от неприятностей. Впрочем, вы можете повторить попытку и войти в этот дымный зал, чтобы убедиться, что я прав.

— Мне не надо убеждаться в том, что вы правы, — возразила Андрина, ибо она видела, как подвыпившие джентльмены уже посматривают на нее явно с целью заговорить с ней.

Но так как ложиться спать на голодный желудок было бы весьма неприятно, она не могла не чувствовать себя благодарной джентльмену, позаботившемуся о ней. Правда, ей было немного совестно перед своими спутниками за то, что они пока еще остались голодны.

Но затем Андрина подумала, что ее соседка-толстуха вряд ли так уж голодна, а женщина со своим шумным младенцем доставила всем столько беспокойства, что должна была хотя бы извиниться, чего она и не подумала сделать.

Молчание несколько затянулось, и Андрина почувствовала, что сэр Танкред ждет от нее каких-то слов.

Но в этот момент дверь распахнулась, и служанка в чепчике внесла поднос с закусками, за ней следовал официант с горячими блюдами, накрытыми крышками.

Будучи действительно очень голодной, Андрина не в силах была скрыть удовольствия, которое доставило ей это зрелище. Глаза ее засветились.

— Вот и наша еда! — воскликнула она так радостно, как будто лицезрела некое волшебство.

— Я говорил вам, что с вашей стороны было очень предусмотрительно принять мое приглашение, — сказал сэр Танкред. — Давайте же удобно расположимся за столом и насладимся тем, что нам подали. И позвольте мне еще раз заверить вас, мисс Морган, что я действительно очень многим обязан вам.

Андрина засмеялась.

— Но это же несправедливо, — сказала она. — Наоборот, эти слова должна была произнести я, а вы буквально вырвали их у меня изо рта.

Сэр Танкред улыбнулся, и, когда Андрина, стараясь не выдавать своего голода, принялась за еду, он последовал ее примеру.

Несмотря на высокомерный вид и властные манеры, то, как он двигался, как говорил, чем-то располагало к нему, и Андрина подумала, что сэр Танкред не похож на всех тех мужчин, которых ей доводилось встречать раньше.

Явно было, что он привык командовать людьми и уверен, что люди будут беспрекословно подчиняться ему, причем делать это с удовольствием.

Однако — она это инстинктивно почувствовала, — что если кто-то посмеет ему перечить, то это ни к чему хорошему не приведет.

«Автократичный — вот, наверное, подходящее слово, которое может правильно определить его характер», — подумала она. Вероятно, в прошлом он был военным, потому что каким-то образом он напомнил ей о друзьях отца, посещавших их дом во время последней войны.

Вокруг этих людей тоже ощущалась некая атмосфера уверенности в себе и в том, что весь мир вращается вокруг них и все, что в нем существует, обязано подчиняться их приказам.

Наблюдая за сэром Танкредом, Андрина все больше убеждалась, что он действительно был военным и принадлежал к той же плеяде блистательных военачальников, что и сам герцог Веллингтон.

Конечно, Веллингтон именно такой, думала она.

Знаменитый герой Ватерлоо всегда был тем человеком, к которому она относилась с обожанием. И Андрина часто просила отца поделиться с ней воспоминаниями о том времени, когда он сражался под его началом в Индии.

— Только Веллингтон — а точнее, Уэлслей, как он звался тогда, — мог выиграть битву при Ассаи, — неоднократно повторял отец Андрины, — и только Веллингтон мог победить в войне на Пиренейском полуострове.

Отец был уже тяжко болен, когда битва при Ватерлоо в прошлом году завершила кровопролитную войну в Европе, длившуюся долгих одиннадцать лет.

Андрина читала ему вслух все сообщения в газетах по поводу этого события, и, когда так возносились хвалы Железному Герцогу и его военному таланту, полковник Мелдон забывал о терзающих его болезнях и чувствовал себя счастливым.

Первое блюдо, поданное на стол, было не что иное, как куриный густой суп, щедро приправленный пряностями, который почему-то непременно подавался не только во всех трактирах, но и почти в каждом частном доме.

Сэр Танкред попробовал его и почему-то потянулся за перечницей, но Андрина была слишком голодна, чтобы привередничать.

Не произнеся больше ни слова, она опустошила свою тарелку до дна и только потом обнаружила, что сэр Танкред, откинувшись на спинку стула, наблюдает за ней с легкой улыбкой на губах.

— Теперь расскажите мне о себе. Я почти уверен, что за вашим путешествием кроется нечто интригующее.