Окончательное решение

Глава 3 Родственные связи

Я влюбился.

В «камаро».

На самом деле, я не очень-то большой любитель машин. И всегда считал автомобили средством передвижения из одного места в другое и ничем не больше. Признаю, что в юности был очарован старыми мощными авто, и они, по-видимому, так никогда и не потеряли для меня своей привлекательности.

В действительности, мою новую малышку можно описать только единственной избитой фразой – когда я давлю на газ, двигатель ревёт. Он, блядь, ревёт, как лев, который только что заметил, что его клетка открыта, а прямо за дверью – львицы в период течки. Я до усрачки напугал парочку пешеходов, и мне, правда, всё по барабану.

Я жму на газ и еду на север по трассе 94, направляясь в пригород Уилметт. Дом Ринальдо находится на самом севере района и является воплощением экстравагантности. Участок граничит с полем для гольфа, являющимся частью эксклюзивного клуба, членом которого, если бы я решил попытаться, мне, вероятно, не позволили бы стать, потому что у меня нет подходящей родословной.

Я снижаю скорость, паркуюсь на круговой подъездной дороге и направляюсь к входной двери. На крыльце жму на звонок, и из него раздаётся замысловатая мелодия.

— Эван! Давно тебя не видела!

— Здравствуй, Леле, — говорю я с улыбкой. Она заключает меня в кольцо своих рук и крепко обнимает.

Леле когда-то работала танцовщицей в одном из клубов Ринальдо, и пока была там, вскружила довольно много голов. Как только Ринальдо заметил её, он точно понял, чего хочет. Она, как принято говорить, из Старого Света, свободно владеет итальянским и готовит соус маринара так, как будто обучалась этому с младенчества.

Я чувствую его запах, как только захожу в дом.

— Надеюсь, ты голоден, — говорит она, провожая меня на кухню.

— Даже если бы я только что умял обед из девяти блюд, — заявляю я, — то всё равно был бы голоден для того, что ты готовишь.

— Льстец! — усмехается она.

— Просто говорю правду, мэм.

У Леле уже совсем не то тело танцовщицы, что когда-то, но всё равно она очень красива. Длинные чёрные волосы и ярко-голубые глаза создают впечатление, что она может видеть прямо сквозь тебя. Я был бы лжецом, если бы сказал, что никогда не пялился её задницу, хотя меня ни разу на этом не поймали.

— Я тебе не мэм, — грозит она мне пальцем, направляясь к плите, чтобы помешать соус. — Я не такая уж и старая!

Это, безусловно, правда. Ринальдо примерно на пятнадцать лет старше Леле.

— Налдо тоже собирается приехать домой? — спрашивает Леле.

— Он очень сильно занят, — сообщаю я ей. — Честно говоря, не знаю, получится у него или нет

Это ложь. Я знаю, что он не приедет.

Мы садимся ужинать. К тому времени, как всё заканчивается, я съедаю четыре кусочка чесночного хлеба вместе с её вкуснейшей пастой, и уже готов лопнуть. Но это не останавливает меня от того, чтобы наброситься на домашние канноли.

— Я не могу выразить словами, как сильно я скучал по этому, — говорю я ей.

— О, мой дорогой! — прыскает Леле. — Я скучала по твоей компании!

— И кто теперь льстит? — смеюсь я.

— Ну, ты должно быть, и сам питаешься домашней пищей, — говорит она. — Как поживает твоя красавица?

Меня не часто застают врасплох, но сегодня я уже во второй раз не нахожу что сказать. В конце концов, я умудряюсь улыбнуться Леле.

— Кажется, к ней вернулся разум, — говорю я, пожимая плечами.

Она понимает, что стоит за моими словами, и похлопывает меня по руке.

— Мне жаль это слышать, — сочувствует Леле. — Esperienza, madre di scienza (прим. пер. Опыт – лучший учитель (ит.)).

— Опыт – единственная мать, что у меня была, — отвечаю ей. Я могу не говорить по-итальянски, но знаю достаточно, чтобы понять эту фразу.

Леле грустно улыбается, ещё раз похлопывает по моей руке и встаёт, чтобы убрать со стола. Я помогаю, не дожидаясь просьбы, ополаскиваю тарелки и складываю в посудомоечную машину.

— Налдо придётся снова довольствоваться остатками, — замечает Леле.

— Часто его не бывает в последнее время?

— Дела, — пренебрежительно машет рукой Леле. — Мне не нужны подробности; я знаю наверняка.

— Фелиса помогает с бизнесом? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо.

Леле внимательно смотрит на меня.

— О, так вот почему ты осчастливил меня своим появлением?

И снова я обескуражен. Должно быть, я теряю хватку, потому что не в состоянии произнести ни слова в ответ. Леле смеётся и качает головой.

— Налдо необходимо чем-то отвлечься, — говорит она. — Независимо от того, когда он возвращается, просыпается он всегда в моей постели.

— Прости, — извиняюсь я. — Я не пытался... — даже не знаю, как закончить предложение.

— О, мой Эван, — говорит Леле, взяв меня за руку, — моё сердце согревает мысль о том, что, когда тебя что-то заботит, ты делишься этим со мной. Немногие мужчины, работающие с Ринальдо, способны на такое, но тебе не о чем беспокоиться.

— Откуда она взялась? — я тяну Леле за руку, пока мы не садимся рядом на диван. — Я знаю, что до Чикаго она жила в Нью-Йорке.

— Конечно же, она из Сицилии, — рассказывает Леле. — Она племянница моей сестры со стороны мужа. Её семья насчитывает много поколений. Прошлой весной она получила степень по психологии, и сестра поинтересовалась, смогу ли я найти ей работу здесь, в городе.

— Психологом?

— Как думаешь, мог бы Ринальдо использовать кого-то с таким образованием в своей организации?

Я полагаю, что он заинтересован не в её психологических навыках, но не произношу этого вслух.

— Ты думаешь, мы так сильно лоханулись? — я понимаю свою ошибку, когда она смотрит на меня, сузив глаза, и быстро исправляюсь. — То есть, оплошали.

Она насмешливо поднимает брови.

— Мои извинения. — Её кивок говорит мне, что я прощён за свой грязный язык.

— Работа, которую человек выполняет, может повлиять и на другие стороны его жизни, — объясняет Леле. — Вы живёте непростой жизнью, и это создаёт трудности и для вас, и для тех, кто рядом с вами. Возможно, я привела её сюда слишком поздно для некоторых, но надеюсь, что она сможет помочь тем, кто повстречается с нами в будущем.

Я на мгновенье задумываюсь об этом и спрашиваю себя, а вдруг она права. Если бы Лиа было с кем поговорить о том, что я делал, смогла бы она справиться с последствиями? Я не так уж в этом уверен.

— Люди, которые далеки от такой жизни, не должны пытаться стать её частью, — говорю я.

— Может, ты и прав, — тихим голосом произносит Леле, — но иногда мы ничего не можем поделать и желаем, чтобы они стали.

— Потому что у нас нет выхода.

— Нет, Эван, дорогой, нет. Просто приходится использовать наилучшим образом то, что у тебя есть.

Сначала я думаю, что она говорит обо мне, но, когда замечаю то, с какой силой переплетены её пальцы, понимаю, что речь идёт о её собственной самооценке, и мне это не нравится. Может, она и готова ради спокойствия мириться с изменой Ринальдо, но это не делает меня менее раздражённым из-за этого. Несмотря на её слова, я знаю, что Леле чувствует себя оскорблённой.

Преданной.

Если Ринальдо мне как отец, то Леле настолько же близка мне как мать. И просто наблюдать, как она скрывает свои страдания, мне не подходит. Если такая ситуация сохранится, мне, возможно, придётся что-то с этим делать.

***

Три недели.

Три недели подряд я ездил туда-сюда по ряду хорошо известных улиц Чикаго и искал идеальную шлюху. Семерых приводил в свою квартиру и трёх из них трахал, но никто из них не оставался спокойным, когда я говорил, что просто хочу выспаться. Единственное, что, казалось, их волновало, что мой план состоял в том, чтобы дождаться, когда они заснут, и перерезать им горло. Я пытался завязать случайные интрижки в нескольких барах и ночных клубах около «Петли», но это не сработало по той же причине.

Сегодняшний вечер не исключение. Я отверг трёх кандидаток из-за различных недостатков: плоская задница, жевание жвачки и вероятное употребление наркотиков. Мне не нужны подобные неприятности. Если бы я проснулся и обнаружил тёлку, вкалывающую себе героин в ванной, то, скорее всего, убил бы её.

Ральф торчит на каждом углу. Иногда он указывает пальцем на одну из девушек. Но, главным образом, он меня раздражает. Мне хотелось, чтобы он просто сел на заднее сиденье или куда-нибудь ещё, и я мог хотя бы наорать на него под рёв двигателя «камаро».

Я уже окончательно собирался отказаться от шлюх, когда решил проехать по последней улице. На углу стоят три девушки. Сутенёра рядом не видно, но я уверен, что он где-то неподалёку. Как и всегда. Я узнаю одну из шлюх, Лоретту, – девушку, которую я забирал домой на прошлой неделе. Темнокожая и высокая, она не станет связываться со мной, чтобы спать в моей постели. В прошлый раз она ушла, даже не взяв плату.

Другая – маленькая блондинка. Она больше похожа на не достигшего половой зрелости мальчика, чем на женщину, и в этом нет для меня ничего физически привлекательного. Сомневаюсь, что ей даже есть восемнадцать. Третья вызывает интерес. У неё длинные ноги и светло-каштановые волосы, которые доходят почти до округлой попки. Под короткой юбкой на ней надеты колготки, а куртка расстёгнута достаточно, чтобы можно было увидеть ложбинку её бюста. Я отчасти впечатлён тем, что она, похоже, не готова заморозить свою задницу, в отличие, судя по всему, от остальных.

Когда я подъезжаю к тротуару и останавливаюсь, к окну моей машины подходит Лоретта. Заглянув внутрь, она тут же качает головой.

— Ни за что, — говорит она, кладя руки на бёдра. — Я не собираюсь играть в твои игры!

— Я хочу поговорить с ней, — и указываю на ту, с реально длинными волосами.

— Меня это устраивает, — говорит Лоретта, отойдя от окна. Она окликает других девушек и показывает жестом. — Он хочет Алину.

Я беру на заметку имя длинноволосой девушки, надеясь, что у меня достаточно когнитивных функций, чтобы зафиксировать его в памяти. Она подходит к моей машине, затем бросает через плечо взгляд на своих товарок, прежде чем наклониться и посмотреть в окно на меня.

— Чего желаешь? — спрашивает она.

— Ты нужна мне на всю ночь, — говорю я ей. — Я привезу тебя обратно сюда утром.

Алина смотрит на Лоретту, которая отводит взгляд в сторону и поднимает руки в жесте капитуляции. Алина пару секунд изучает машину, а потом снова заглядывает внутрь.

У неё ярко-синие глаза. Пока она размышляет, я смотрю прямо в них. Если бы её волосы были темнее, она выглядела бы намного лучше, чем Леле в молодые годы. Через минуту она кивает оставшимся и закидывает сумочку на плечо. Открывает дверь и скользит на пассажирское сиденье. Когда она усаживается, то пробегает руками по юбке, распрямляя её, и тянется к ремню безопасности.

— Я - Эван, — представляюсь ей, вливаясь в поток машин.

— Алина, — тихо отвечает она.

Я выезжаю на трассу 90, затем сворачиваю на Стивенсон, чтобы продолжить путь на север по Лейк-Шор-Драйв, проходящей мимо Солджер Филд³ и всех музеев. Когда я медленно съезжаю на Вэккер-драйв, она говорит:

— Не возражаешь, если мы остановимся у аптеки?

— У меня есть презервативы, — сообщаю я ей.

Она быстро облизывает губы и смотрит на меня.

— Рада слышать, но мне нужно не для этого. Я просто хочу захватить пару вещей.

— Я не против, — подъезжаю до ближайшего поворота и паркуюсь около тротуара. — Тебе нужна помощь?

— Нет, всё в порядке, — говорит она, открывая дверь автомобиля, — я только на минутку.

Возвратившись, она суёт в сумочку маленький полиэтиленовый пакет. Мне ужасно интересно узнать, что она купила – газовый баллончик или что-нибудь в этом роде. Мне приходилось иметь дело с гораздо худшим, и, если бы я планировал что-то более коварное, чем сон и трах, такая тактика никогда бы меня не остановила. Подумываю спросить её, что она купила, но решаю воздержаться. Какая, собственно, разница, и мне действительно всё равно.

— Всё хорошо? — спрашиваю я.

— Да. — Как только она садится, то снова поправляет юбку. Движение рук притягивает мой взгляд к её ногам, и мне захотелось, чтобы она не надевала эти колготки, практично это или нет. Я вижу, какой красивой формы её ноги, и особенно хорошо они будут выглядеть на моих плечах.

Я включаю заднюю передачу и сдаю назад, выезжая с парковки. Уже поздно, и во вторник вечером не такое интенсивное движение, поэтому мне не требуется много времени, чтобы вернуться на улицу, и я люблю рёв двигателя «камаро». Пока мы добираемся до моей квартиры, больше не разговариваем. Даже в лифте она едва смотрит на меня. Уставилась прямо себе под ноги, время от времени облизывая губы или хватаясь за ремешок сумочки, но не произносит ни слова.

После того, как мы заходим в мою квартиру, она стягивает куртку, и я вешаю её вместе со своей во встроенный шкаф. У неё длинные тонкие руки и совершенная кожа. Без куртки открывается хороший вид на её задницу, которую я оцениваю, когда она отходит от меня.

Она идёт на кухню, разглядывает из-за стойки гостиную, но до сих пор ничего не говорит. Не могу решить, нервирует это меня или умиротворяет, но думаю, скорее, и то, и другое. Я открываю холодильник и тянусь к пиву, но вместо этого хватаю пару бутылок воды. Предлагаю ей одну, и она берёт её, тихо поблагодарив.

Алина оглядывает квартиру, оценивая скудную обстановку, мебель и отсутствие декора. Комнаты были полностью меблированы, включая художественное оформление стен, и с тех пор, как переехал, я ничего здесь не менял.

Даю ей несколько минут, чтобы осмотреться, прежде чем сделаю вдох и открываю рот.

— Послушай, — говорю я, начиная свою подготовленную заранее речь, — вообще-то я немного устал. Это был длинный день. Думаю, мне бы хотелось начать с того, чтобы немного поспать. После этого можешь получить свои деньги. Считай, что это ночь отдыха или что-то вроде этого.

Я улыбаюсь ей, но она лишь искоса смотрит на меня. Информация её не удивляет, и я догадываюсь, что она, должно быть, что-то слышала обо мне от Лоретты. Что бы шлюха ни сказала Алине, она не испугалась.

Скажем так, пока не испугалась.

— Спальня здесь. — Я направляю её в коридор и к двери по левую сторону. Она разглядывает комнату, пока я снимаю часы и кладу их на комод, и потом начинает расстёгивать мою рубашку.

— Хочешь, чтобы я разделась? — спрашивает Алина.

— На твой выбор, — я избавляюсь от рубашки и засовываю её в корзину для грязного белья. Мои жетоны звякают, задевая друг друга. До сих пор не понимаю, зачем их ношу, поэтому отворачиваюсь от неё, снимаю жетоны и укладываю цепочку рядом с часами.

— Ну, у меня точно нет под рукой никакой пижамы.

Я поднимаю на неё глаза и замечаю на её лице намёк на улыбку. Покачав головой, открываю один из моих комодов, чтобы найти футболку.

— Это подойдёт? — спрашиваю я, бросив её ей.

Алина легко ловит футболку и осматривает её. Это обычная белая футболка, но, как бы там ни было, она улыбается мне.

— Идеально, — она кладёт футболку на кровать и снимает туфли на шпильке.

Я сижу на краю матраса, снимая обувь, и смотрю, как она раздевается. Она не устраивает из этого шоу, просто разоблачается до трусиков и бюстгальтера и берёт с кровати футболку. Я разглядываю её, оценивая кремовый цвет обнажающейся кожи. Она кажется мягкой и гладкой, и когда колготки уже сняты, ноги у неё оказываются лучше, чем я себе представлял. Прежде, чем надеть через голову футболку, она стягивает бюстгальтер, и на один миг мне открывается вид на её округлые сиськи.

— Не возражаешь, если я воспользуюсь твоей ванной?

— Прямо через коридор.

Она подхватывает сумку, и я наблюдаю, как она выходит из комнаты, сосредоточившись на изгибах её попки. Как только она скрывается из виду, я стаскиваю с себя всё, кроме боксёров, и забираюсь в кровать. Я по-прежнему напряжён, так как многие из таких вечеров заканчивались ужасно. Уже три ночи я не спал. Мне приходилось терпеть гораздо больше, но и этого достаточно, чтобы держать меня на пределе.

Алина возвращается и опускается на кровать рядом со мной. Улёгшись, она поворачивается ко мне лицом, и я обнимаю её рукой за талию и притягиваю к своему телу. Я не могу определить запах её кожи, но он мне немного знаком.

— Ты приятно пахнешь.

Она облизывает губы и бросает на меня быстрый взгляд.

— Это лаванда, — объясняет она мне. — Это поможет тебе заснуть.

— Поможет?

— Так говорят.

Я мгновение размышляю. Не знаю, кто так говорит, но должен признать, что запах расслабляющий. Я прислоняюсь щекой к её плечу и глубоко вдыхаю. Меня быстро одолевает усталость и, когда она кладёт руку на мою спину и проводит пальцами по плечу, мою голову наполняет запах её кожи. Она просовывает другую руку под мою голову, убаюкивая меня.

Окутанный запахом лаванды, я засыпаю в её объятиях.

Резкий удар, крик. Резкий удар, крик. Удар, крик.

Я чувствую под челюстью мозолистую руку, и мою голову грубо тянут вверх. Тёмное, бородатое лицо с дикими глазами сверлит меня взглядом.

— Расположение! — кричит он в тысячный раз.

Я облизываю губы, делаю глубокий вдох и киваю.

— Они... они... — я делаю паузу и собираю во рту слюну. Бородатое лицо наклоняется ближе, чтобы расслышать мои произносимые шёпотом слова, и я отвожу голову назад, смотрю прямо в его глаза и плюю ему в лицо.

Слышны крики на фарси, меня освобождают от цепей, которыми я был прикован к потолку, и бросают на землю. И, прежде чем вытащить из здания обратно на солнце, бьют по рёбрам сапогами с металлическими носками.

Нет, нет, нет... только не туда! Не надо обратно в яму! Нет, нет, нет!

— Не возвращайте меня обратно! Нет! Пожалуйста, пожалуйста, не надо!

— Тсс…

Моё сердце колотится, и я не могу отдышаться. Хотя образы из моего сна исчезли, я чувствую пот по всему телу и вкус песка во рту. Ощущаю вокруг себя прикосновения рук, и на мгновение усиливаю на них свою хватку, вонзая пальцы в мягкую плоть.

— Убери их!

— Здесь никого нет, кроме меня, Эван. Всё в порядке. Ты в порядке.

Судорожно дышу, мои глаза горят, и сколько бы раз я ни сглатывал, во рту всё ещё чувствуется песок. Открываю глаза, обескураженный незнакомой обстановкой, – комната, которую я совсем не узнаю, кровать, которая совсем не кажется мне знакомой, и женщина, имя которой я не помню.

Быстро моргаю, пытаясь осмыслить то, что меня окружает. Я в своей новой кровати, в своей новой квартире – не в пустыне. Ко мне прижимается мягкое тело, и кончики пальцев трут верхнюю часть сухожилия на шее и затылок. Я вдыхаю роскошный аромат и снова погружаюсь в сон.

***

Утром я просыпаюсь один, но место рядом со мной всё ещё немного тёплое.

Я слышу, как кто-то передвигается по кухне, и чувствую запах кофе и бекона. Заставляю себя подняться с кровати и направляюсь, потирая глаза, в гостиную.

Алина на кухне, в моём халате, переворачивает блинчики. Её волосы стянуты в высокий конский хвост, ноги босые, но она, кажется, не возражает против холодного деревянного пола. Мой извращённый ум на миг вызывает в воображении образ того, как она выглядела бы, если бы была беременна, но я быстро отбрасываю эту нелепую мысль. Она тянется к столешнице и небрежно подносит чашку кофе к губам.

Вся эта сцена сюрреалистична.

Она замечает меня и её глаза распахиваются шире в то время, как тело мгновенно застывает. Она наблюдает за мной ровно четыре секунды прежде, чем её плечи расслабляются, и она ставит чашку обратно на стойку.

— Ты долго спал, — говорит она тихо. — Я подумала, ты будешь голоден.

— Да. — И это правда. Я голоден, и еда пахнет фантастически. Наливаю себе чашку кофе и молча наблюдаю, как она всё раскладывает на две тарелки.

Я готовлю для себя, и не так уж и плохо, но есть что-то в том, когда готовит женщина, – такая еда всегда кажется мне вкуснее. Может быть, это потому, что я прилагаю усилия только для того, чтобы эту еду съесть, а не приготовить. Так или иначе, всё очень вкусно и напоминает мне стряпню Леле. Сметаю всё с тарелки и возвращаюсь за добавкой.

Я завершаю завтрак раньше Алины, хотя у неё на тарелке намного меньше блинчиков. Наливаю себе ещё одну чашку кофе, сажусь за кухонную стойку и наблюдаю в окно за рекой. Поток транспорта в утренние часы довольно плотный, но пробка в этот адский час-пик, похоже, рассасывается. В воздухе кружат снежинки, но, коснувшись дороги, тут же тают.

Помимо негромкого позвякивания и бряцания посуды, пока Алина моет её в раковине, в квартире больше не слышны никакие звуки. Я не предлагаю помощь, меня вполне устраивает просто сидеть тут и позволять ей заниматься своими делами. В квартире тепло, несмотря на зимний пейзаж за большими, от пола до потолка, окнами, и уже долгое время я не чувствовал себя так спокойно. Наблюдать, как она возится на кухне, увлекательно, но я, должно быть, всё ещё чувствую последствия того, что последнее время не спал больше одного-двух часов кряду, и слишком слаб, чтобы дать волю своим низменным инстинктам. Вместо этого я начинаю думать.

Рефлексия совсем не типичное для меня занятие. Раньше я заставлял себя размышлять, посещая регулярные сеансы терапии с назначенным правительством военным психологом, но перестал играть в эту игру с тех пор, как покинул Чикаго. Мозгоправ был хорошим парнем, и я всегда знал, что он делал всё возможное, но меня в конечном итоге уже не исправить.

Это то, что я принял, может быть, даже научился с этим жить.

Пока пялюсь в окно, не думаю ни о чём конкретном. Вспоминаю другие зимы в Чикаго, пробки и место у изгиба реки, где я предпочитал всегда сбрасывать тела. Я пытаюсь подсчитать количество зарубок, которые мог бы поставить на стволе моего «Барретта», но быстро сдаюсь.

Откидываюсь на спинку стула за стойкой и разминаю шею. Обычно такое спокойствие приходит, когда я держу винтовку и сосредотачиваюсь на своей цели. Меня привлекает чувство полной уверенности и контроля – уверенности в том, что мой прицел точен и контроля над всей ситуацией, включая жизнь и смерть. Это приводит в восторг.

Я заканчиваю свою третью чашку кофе, когда Алина выходит из спальни, снова одетая в колготки и короткую юбку. Я смотрю на часы на плите и вижу, что уже почти одиннадцать утра.

— Уже поздно, — говорю я. — Мне, наверное, нужно отвезти тебя обратно.

Алина кивает, берёт сумку с кухонной стойки, а затем идёт к шкафу за курткой. Я хватаю свою, и мы оба направляемся к лифту, спускаемся в гараж и подходим к «камаро».

Когда она обходит автомобиль сзади, я замечаю, что её взгляд падает на наклейку, до сих пор красующуюся на бампере. У меня ещё не было возможности её снять. Алина поджимает губы, чтобы перестать улыбаться, и я свирепо смотрю на неё.

— Не говори ни единого грёбаного слова об этом.

Ей приходится зажать рот рукой, чтобы задушить смех, но она быстро сдерживает себя.

Я раздражённо фыркаю и сажусь в кресло водителя. Алина скользит рядом со мной и пристёгивается. Поездка до улицы, где я её подобрал, снова проходит в молчании.

Я не только привыкаю к этому, мне начинает это нравиться.

Остановившись у обочины, извлекаю из кармана бумажник. Отсчитываю несколько стодолларовых купюр и отдаю их ей. Она перелистывает банкноты, прежде чем разделить их на две стопки. Одну кладёт глубоко в кошелёк, а другую в бюстгальтер.

Также, не говоря ни слова, она открывает дверь автомобиля и быстро уходит.

Чувствую, что буду искать её снова.