Опасная близость

18

Катрин стояла на галерее и смотрела на гостей, заполнивших Большой зал. Прием в ее честь был в полном разгаре; казалось, все уважаемые люди графства собрались здесь, чтобы засвидетельствовать свое почтение графу и его супруге. Рядом стоял Тристам и без умолку болтал о лошадях.

Она поискала взглядом Маркуса. Вот танцоры расступились, и Катрин увидела его танцующим с красивой женщиной в облегающем платье из парчи, расшитом золотыми и серебряными нитями. Он танцевал с ней уже второй танец.

– Тристам, – спросила она, перебив его на полуслове, – кто та женщина, с которой танцует Маркус?

Он посмотрел вниз на танцующих и обернулся к ней. В глазах его плясали веселые искорки.

– Это миссис Элизабет Праудфут. – Увидев, что имя не произвело на Катрин никакого впечатления, он сделал разочарованную мину, а искорки в его глазах погасли.

Что-то заподозрив, она, прищурясь, посмотрела на него.

– А кто такая эта Элизабет Праудфут?

– Женщина, когда-то отвергшая Маркуса, – пожал он плечами. – Я думал, все об этом знают.

– О! – вырвалось у нее, и она поспешно отвернулась, чтобы скрыть замешательство.

– Это давняя история, – быстро проговорил Тристам. – Маркусу было примерно столько же, сколько мне сейчас. Они были помолвлены, но Элизабет отказала ему, когда подвернулась лучшая партия.

– Лучшая? – Катрин не могла представить себе партии лучшей, чем Маркус.

– Герцог, – сказал Тристам и тут же пожалел, что снова дал волю своему языку. – Но ей не удалось выйти за него. Герцога, который был преклонного возраста, перед самой свадьбой хватил удар. Кончилось тем, что она вышла за одного из наших соседей.

– Покажите мне ее мужа, – попросила Катрин, разглядывая гостей.

– О, старый Праудфут давно умер. Не глядите на меня так, Катрин. Если Маркус кого и презирает, так это женщин, подобных Элизабет. Я слышал, как он называл ее корыстной… м-м… ведьмой.

Катрин засмеялась, но тут же посерьезнела, вспомнив, что с того случая в замковой башне дала себе слово никому не доверять. И вот она опять ведет себя как наивная девчонка, все принимает за чистую монету.

Она искоса посмотрела на Тристама. Нет, невозможно представить, что он способен на злодейский поступок. И то же можно сказать о любом человеке в Ротеме. Это просто невозможно: она не знает, что делать, какое решение принять. Она накличет на себя беду.

Увидев, что Тристам с удивлением смотрит на нее, Катрин поспешно сказала:

– Я и не предполагала, что столько народу придет пожелать нам счастья.

– Да, безусловно, такое собрание делает честь Маркусу, – согласился Тристам. – Последний раз я видел подобное стечение народа только на его совершеннолетии. Я тогда был совсем мальчишкой, но прекрасно все помню.

– Но разве с тех пор балы не устраивались? – поразилась Катрин.

Тристам помолчал, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну, вы знаете эту историю с моей матерью. Если бы не Маркус, половина гостей нашла бы удобный предлог, чтобы отказаться от приглашения. Но это неважно, – добавил он решительно, – маме не слишком-то нужно их общество.

Катрин нашла глазами вдовствующую графиню и не удержалась, чтобы не заметить:

– Но у нее счастливый вид.

Тристам проследил за взглядом Катрин и увидел мать, танцевавшую с Пенном.

– О, это потому, что Пени ведет себя сегодня наилучшим образом, а Саманта произвела впечатление на местных кавалеров.

Танец кончился, и вскоре она увидела Маркуса, который поднимался на галерею, направляясь к ней. Он шел, не сводя с нее глаз, и сердце у нее взволнованно забилось.

– Следующий танец – вальс, – сказал он, остановившись перед ней. – Я хочу танцевать со своей женой.

Она протянула ему затянутую в перчатку руку, но даже сквозь перчатку почувствовала тепло его руки, а если это ей только показалось, если это была лишь ее фантазия, то фантазия очень уж убедительная. Настолько, что стало трудно дышать.

Волнение ее еще больше усилилось, когда они остановились в центре зала и Маркус обнял ее талию, ожидая, когда грянет музыка. Катрин слышала, как бьется его сердце у ее груди, чувствовала его теплое дыхание на своей щеке. Он смотрел на нее серьезным, напряженным взглядом, и ее охватила дрожь. Она помнила этот взгляд.

Тогда они о чем-то беседовали в ее келье в монастыре, и вдруг оба замолчали, внезапно потеряв нить разговора. Глаза их встретились, и его взгляд был такой же напряженный, как сейчас, а у нее внезапно пересохло во рту. Катрин знала, о чем он думает, потому что сама думала о том же. Ей хотелось очутиться в его объятиях, отдаться ему.

Она судорожно глотнула, силясь сбросить с себя это наваждение, но ничего не получалось. Как ни гнала она от себя то, что внезапно ей открылось, все ; было напрасно. Она влюблена в него. Потому-то и ревновала к Элизабет Праудфут. Потому-то все ее донесения майору Карузерсу не содержали ничего существенного. Потому-то иногда по утрам она чувствует себя такой несчастной и одинокой. Она любит Маркуса.

Грянул оркестр, и они закружились в танце. Маркус крепко, слишком крепко прижимал ее к себе.

Она чувствовала, что беззащитна перед его объятиями, перед звуками музыки, и с упоением отдалась властной силе, влекущей и кружащей ее в центре зала. Им казалось, что зал опустел и они остались одни. Даже музыка слышалась словно издалека. Катрин ничего не видела вокруг, только высокого темноволосого мужчину, глаза которого горели любовью.

Вальс кончился, и он наконец отпустил ее. Она не сразу пришла в себя. Впервые за весь вечер Маркус улыбался, и она была счастлива этому.

– Нам надо поговорить. Ты ведь знаешь это сама, правда? Я приду к тебе, когда бал кончится.

Не успела она опомниться и ответить что-то, Маркус передал ее другому кавалеру.

Остаток вечера прошел как во сне. Она безотчетно продолжала играть роль Каталины, но была в полном смятении. Опять она влюбилась в Маркуса, и это испугало ее.

К тому времени, как разъехались последние гости, она уже пребывала в панике и думала только об одном: надо побороть в себе всякое чувство к Маркусу.

Когда он вошел к ней, она отказалась разговаривать, сославшись на головную боль. Внимательно посмотрев на нее, Маркус хлопнул дверью и отправился к себе.

Она позволила служанке переодеть ее на ночь, но, как только осталась одна, встала, накинула на плечи теплый халат и принялась расхаживать по комнате, чтобы успокоиться.

Катрин пыталась не думать о Маркусе, но это было выше ее сил. Сомнений не оставалось: несмотря на случившееся с Эми, несмотря ни на что, она любит его. Как это возможно – любить человека, которого презираешь?

Ах нет, в том-то все и дело, что она не презирает его. Мало-помалу она поддалась его обаянию настолько, что стала сомневаться в собственной сестре. Невозможно было поверить, что Маркус совратил Эми. В то же время не верилось, что Эми могла солгать ей. Она не знала, как ей быть: сердце говорило одно, а разум – другое.

Она кружила и кружила по комнате. Необходимо было придумать выход из этого ужасного положения. Она не смогла выполнить задание, и здесь ей больше нечего делать. Надо уезжать.

Она подошла к окну. За лугами мигали огни Ро-тема. Дальше, за городком, простирались бескрайние вересковые пустоши – открытое ровное место, где, если верить Тристаму, можно устраивать бешеные скачки. Она представила, как выводит из стойла Лису, как мчится по Хэмпстедской пустоши, и ветер развевает ее волосы.

Слишком долго она жила как взаперти, будучи заложницей своей роли. Катрин осторожно провела собственное расследование, чтобы узнать, где кто находился в то время, когда она гуляла по стене замка. Ни у кого из мужчин не было алиби, даже у Тристама. Латынью он не занимался, поскольку священника, его учителя, вызвали к умирающему. Джентльмены на охоте разделились, и ни Маркус, ни Дэвид ничего не могли сказать об остальных.

Только Элен и Саманта могли поручиться друг за друга.

Слуг вряд ли стоило подозревать: все они были местные жители или служили у Ротемов много лет. И конечно, важно то, что никто, кроме Маркуса и нее, не бывал в Испании, а если бывал, то помалкивал об этом. Круг замкнулся Кто другой мог желать ей зла, кроме Маркуса?

Катрин легла, не переставая размышлять над загадкой, но лишь еще больше запуталась.

Должно быть, она задремала, потому что, когда очнулась, голова у нее была ясной, и Катрин точно знала, как ей поступить. Она скажет, что ей непременно нужно в Лондон, а там встретится с майором Карузерсом и поставит свои условия. Они должны открыться Маркусу, так она скажет майору и Эль I 'ранде. Должны выложить карты на стол. Она все расскажет о случае на лестнице. А еще она скажет Маркусу, что на самом деле она – Каталина. Тогда все вместе они смогут решить, что делать дальше.

Она опять вскочила с постели, подошла к окну и, зажмурившись, представила, как мчится галопом навстречу ночному ветру.

Долго Катрин стояла напряженная, как струна, плотом вдруг решилась и стала одеваться.

Маркус натянул поводья; конь попятился и встал на дыбы, молотя копытами воздух. Маркус вонзил шпоры, и конь рванулся вперед На всем скаку они перемахнули живую изгородь и помчались дальше, не обращая внимания на тьму, что было бы чистым безумием, не знай они каждую рытвину, каждый камень в округе.

Взлетев на вершину холма, гнедой привычно свернул налево. Маркус пошевелил поводьями, и конь остановился, нетерпеливо перебирая ногами. Маркус бросил взгляд на долину. По одну сторону светились огни городка, по другую черным, едва угадывавшимся во тьме силуэтом высился замок. Дорога шла вниз к старому каменному мосту через Эвон, дальше – через густой лес и пашни. Позади простиралась вересковая пустошь. Все это – его владения, его дом, и это было приятно сознавать.

Ниже на склоне холма его терпеливо поджидали два грума на отличных лошадях из конюшни замка. Маркус присоединился к ним.

Грумы привыкли к давней странной любви хозяина к этим ночным скачкам. Наверно, думал Маркус, они считают его бездельником, или ненормальным, или тем и другим вместе, и, возможно, правы. Однако он знал, что без этой сумасшедшей скачки до полного изнеможения полночи будет мучиться без сна. Не найдет покоя, будет страдать от неутоленного желания – прискорбное положение для мужчины, привыкшего получать любую женщину, какую пожелает.

Он был достаточно опытен, чтобы знать: ничего не стоит заполучить Катрин, совратив ее. Но не этого ему хотелось. А хотелось ему, чтобы она пришла к нему сама и потом не сожалела об этом. Если бы удалось найти Каталину, он тут же развелся бы с ней. Кэт знала об этом, и тем не менее! Она слишком горда и никогда не полюбит женатого.

Беда в том, что, хотя Маркус и уважал ее убеждения, ему от этого не легче. Он испытывал жестокое разочарование, заставлявшее его быть с ней холодным и отстраненным и во всем, что бы ни происходило, искать ее вину. Его привела в ярость статья, где она упоминала Пенна, но по зрелом размышлении он понял, что на самом деле боялся, как бы она не написала и о нем. •

То, как ее влекло к нему сегодня вечером, когда они танцевали, убеждало его, что он не ошибается относительно ее чувств. По сути, она отдавалась ему на глазах у сотни людей. Покорно подчинялась каждому его движению. В те мгновения он думал не о танце, но о постели, и она знала это. Ими обоими владела страсть.

На какой-то миг Маркус забыл, где находится, мысленно перенесясь в ту келью в полуразрушенном испанском монастыре. Ему припомнилось, как Каталина остановилась на полуслове и вышла, когда он забыл следить за своим лицом.

Его злило, когда он иногда начинал путать Кэт и Каталину. Они были единственными женщинами, которые вызывали в нем темное, первобытное желание. Не то чтобы такое с ним никогда не случалось. Он вряд ли был самым добродетельным человеком на свете, но у него было все-таки понятие чести. Между Кэт и Каталиной было то же различие: одна – благородная леди, другая – хитрая сучка.

При мысли о Каталине он заскрежетал зубами. Его терпение было на пределе. Больше месяца прошло с тех пор, как он вывел Кэт в свет, сначала в Лондоне, потом здесь, в Ротеме, и ни разу ни Каталина, ни Эль Гранде не попытались связаться с ним.

Пора было делать следующий шаг по плану, который он задумал. Под именем Каталины Катрин должна заявить о своем праве на имение Эль Гранде. Маркус еще не окончательно продумал все детали. Ясно одно: они будут действовать через адвокатов, так что ей не придется ехать в Испанию. Если и это не сработает, тогда он не знает, что может заставить Каталину и ее брата обнаружить себя.

Порыв холодного ветра взъерошил его волосы. Конь танцевал под ним, грызя удила. Маркус засмеялся и отпустил поводья; конь рванулся вперед. Грумы, чертыхнувшись, поскакали следом.