Опасные удовольствия

Глава 16

Мэдлин оказалась изобретательной. Колин согласился забраться назад в гроб и совершить медленное и скорбное путешествие по городу, пока они не добрались до Сент-Джайлз-стрит, где он тайком смог вылезти из него. Повозка и лошадь за монетку были оставлены под присмотром предприимчивого и грязного мальчишки. Мэдлин пофлиртовала с кучером наемного экипажа и уговорила его за три фунта довезти их до постоялого двора в предместьях Марбл-Майла, в нескольких часах езды от Лондона.

Кучер согласился, поскольку был уверен, что сможет найти там пассажиров.

Мэдлин села в экипаж, Колин подождал, пока кучер заберется на свое место, и тоже сел. И снова Мэдлин и Колин находились в замкнутом пространстве экипажа, который увозил их из города.

Экипаж был старым, без рессор, и, Как у многих экипажей в Лондоне, с его дверцы был стерт чей-то герб. Колин развеселился, подумав, что этот экипаж вполне мог принадлежать когда-то графу Малмси.

– Какая ирония судьбы, – произнес Колин после долгого молчания.

– О чем вы?

Колин улыбнулся:

– Полагаю, вы заметили, что я стал почти героем. Самое смешное, что всю жизнь я хотел как-то выделиться. Мои братья – очень яркие личности. Маркус зарабатывает деньги. Йен и Чейз – герои войны, вернулись домой с серьезными ранениями. Я вернулся домой невредимым, поэтому вроде и не герой. Отец по-особому относится к этим трем братьям.

– Думаете, причина в их геройстве?

Колин скривил губы. Мэдлин не стала его успокаивать, как сделали бы на ее месте другие женщины.

– Мне кажется, он всегда их выделял. – Колин никогда прежде никому не говорил об этом вслух, сказать это было нелегко. – Девочки Оливия и Женевьева, появились последними, и он души в них не чает. Они очень похожи на него, только симпатичнее, имейте в виду. У него уже было три сына, когда родился я. И пусть это звучит смешно, но у меня вошло в привычку… делать так, чтобы меня могли заметить. Потом мне понравилось экспериментировать, я не мог остановиться и даже повис на решетке за окном леди Малмси.

Мэдлин рассмеялась.

– Так что вы говорили?

– Что по иронии судьбы я стал чем-то вроде героя то, чего не делал. Чего-то ужасного.

По правде говоря, Колину невыносимо было об этом думать, еще труднее – сказать об этом вслух. Особенно когда в семье были настоящие герои. Но для него было важно услышать, что думает по этому поводу Мэдлин. Она помолчала, обдумывая его слова. – Вы пошли на войну и рисковали жизнью, вернулись живым и сумели не опозориться, по крайней мере, в плакатах об этом не было ни слова. А я уверена, что об этом сразу же сообщили бы, потому что газеты обожают, о вас писать. Кроме того, чтобы остаться в живых, нужны талант и мастерство. – Эти слова прозвучали сухо. – И потом вы очень внимательны. Мне кажется, это помогло вам быть хорошим солдатом, остаться в живых самому и спасти жизнь других людей.

Колин сам никогда об этом не задумывался и лишь хмыкнул в ответ.

– Вы спасли мне жизнь, – тихо добавила Мэдлин. – Меня не застрелили только потому, что вы вовремя заметили что-то. Разве не так?

– О, это был рефлекс. Мужской инстинкт бросаться на женщину. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как это было в последний раз. Тюрьма и все такое.

Мэдлин откинулась на спинку сиденья и улыбнулась. Темные волосы снова выбились из прически и привлекали внимание к длинной бледной шее, напоминая Колину, что он касался ее уха, обнаженной руки и этих мягких волос, а еще – напряженной груди, пусть даже через тонкий муслин. И если он будет продолжать думать об этом, то плоть его непременно восстанет, поэтому сейчас лучше прислушаться к тому, что говорит Мэдлин.

– Но вас могли убить, когда вы прикрыли меня своим телом. Тогда моя работа по вашему спасению пошла бы насмарку.

– Ну что ж, в таком случае я совершил героический поступок. И простите мне мое эгоистичное пренебрежение вашей «работой».

Мэдлин рассмеялась. Странно, всякий раз, когда она смеялась, у Колина возникало ощущение, будто он выиграл приз. При этом он чувствовал себя невероятно счастливым. Мэдлин замечательно смеялась: искренне и непринужденно.

И за этот смех, как это ни забавно, он был ей благодарен.

Никогда прежде Колин не пытался с таким упорством очаровать кого-либо. Ради этого он обратился к таким потайным уголкам своего разума, сердца и души, которые никогда не беспокоил раньше.

– Иногда быть героем означает демонстрировать исключительную тактичность, несмотря на сложные обстоятельства.

Говоря это, Мэдлин не смотрела на Колина, она смотрела в окошко. На лице у Колина расцвела улыбка.

– Это комплимент, миссис Гринуэй?

– Ничего подобного, – ответила Мэдлин, продолжая смотреть в окошко.

Всю дорогу до постоялого двора в окрестностях Марбл-Майла они сдержанно обменивались информацией и немного дремали. Мэдлин расплатилась с кучером, а Колин прятался в тени, пока она искала местного жителя, чтобы спросить у него, где можно найти Маттон-Коттедж. (Надо было пройти пару миль по дороге, мимо фермы, потом мимо крошечного постоялого двора, потом еще около мили, мимо нескольких симпатичных дубов. «Маттон-Коттедж, – сказал незнакомец, – стоит прямо на дороге, пройти мимо невозможно. Если на пути встретится дуб с большим наростом на стволе, похожий на старого джентльмена, значит, зашли слишком далеко. Кто сейчас живет в доме, неизвестно».)

Увы, этот человек ошибся.

Или, скорее, недооценил расстояние, как это часто бывает с людьми, которые живут в деревне. Потому что они привыкли ходить пешком на любые расстояния,

Мэдлин и Колин все шли и шли, а солнце все ниже и ниже погружалось в розовые клочья облаков. Теперь эти облака приобретали пурпурную окраску. Над головой зажглись три самые ранние звезды, появился серп луны, похожий на свет из едва приоткрытой двери.

Другими словами, такая луна не подходила для раскапывания могил.

Примерно через час наступит ночь, а они не встретили ни одного знака, указывающего, что скоро будет Марбл-Майл, и постоялых дворов они не проходили. Впереди и за спиной простиралась сельская местность, слышно было, как исполняют свою вечернюю симфонию сверчки.

Когда Мэдлин начала зябко потирать плечи, а на пурпурном небе появились звезды, они заметили сарай. Вернее, Колин его заметил. На расстоянии казалось, что это высокий мрачный холм, но он знал, что это такое. Колин жестом указал на него, ни слова не говоря, снял сюртук и набросил на плечи Мэдлин.

Она почувствовала запах сосны и его мужской запах. И в этот момент такой безмолвный жест показался ей безумно интимным, как будто Колин медленно вытянул свое тело поверх нее.

Но Колин даже не взглянул в ее сторону.

– Мы проведем ночь там, – прошептал он. – Пошли.

Мэдлин колебалась.

– Это ферма, там могут быть собаки.

«Не тощие, голодные, трусливые, запуганные лондонские собаки, а огромные, откормленные, живущие на ферме», – подумала Мэдлин.

Колин медленно повернул голову и скептически посмотрел на нее.

– Это ферма. Там всегда собаки. Поэтому… – Колин прижал палец к губам и нахмурился так, что брови сошлись на переносице.

Они двинулись через поле к сараю, стараясь держаться в тени деревьев, высаженных по периметру, потом незаметно прокрались вдоль стены сарая. Колин легко толкнул дверь, и они проскользнули внутрь.

Их окутал запах животных. Несколько мгновений они стояли не двигаясь, пока глаза не привыкли к темноте. Они увидели вспыхнувший взгляд животного. Лошадь подняла голову и уставилась на них бархатистыми глазами. Потом интерес ее пропал, и она снова опустила голову. Четыре других стойла занимали коровы, которые, бросив на них взгляд, продолжили жевать сено.

Колин забросил на сеновал свернутые одеяла и узелок с едой, и все это приземлилось там с тихим шорохом. Мэдлин прикинула высоту сеновала, поставила ногу на третью ступеньку лестницы и стала подниматься. Проклятая лестница прогнулась и застонала, как старик с подагрой. Мэдлин замерла, закрыла глаза и стала ждать своры лающих собак, спущенных на них.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она выдохнула. Лая слышно не было. Слышен был только хруст сена, шлепанье хвоста по упругому заду и стрекот сверчков.

Она повернула голову и вопросительно посмотрела на Колина.

Колин на мгновение восхитился линией ее изящного подбородка и быстро оценил ситуацию. При ее росте ей надо было пройти, по меньшей мере, еще две ступеньки, чтобы попасть на сеновал. Но кто знает, какие еще звуки может издать эта лестница?

В следующее мгновение он обеими руками обхватил бедра Мэдлин и приподнял ее, сжав ее упругие ягодицы ради собственного удовольствия. Ее руки нашли край сеновала, она закинула одну ногу и перекатилась на сеновал, скрывшись из виду.

Колин отступил назад и задумался на мгновение. У него были длинные ноги, и он мог стать сразу на четвертую ступеньку лестницы, но понимал, что под тяжестью его тела она будет скрипеть на всю округу. Этого нельзя допустить. Тогда он легко коснулся перекладины мыс-Ком одной ноги, оттолкнулся. Лестница скрипнула, но его руки легко достали края сеновала, и Колин, подтянувшись, забрался наверх.

Мгновение он не шевелился, восстанавливая дыхание. Черт, все-таки тюрьма отняла у него силы. Он подождал, пока глаза привыкли к темноте, и увидел Мэдлин. Она сидела на коленях и смотрела на него. Колин видел ее лицо, глаза, на короткое мгновение блеснули зубы. Улыбка или возглас досады? Улыбка, оптимистично решил Колин.

Он похлопал рукой в поисках узлов, заброшенных сюда раньше, собираясь расстелить одеяло, чтобы устроить что-то вроде постели. Но дневное тепло, похоже, к ночи поднялось вверх и собралось здесь, на сеновале. Оно мягко обволакивало их словно пух, сено кололо Колину спину. Сквозь тонкие щели между досками крыши проникал лунный свет, отбрасывая серебристые тени.

Колин сел и коснулся плеча Мэдлин, чтобы привлечь ее внимание. Он указал на нее, потом сложил ладони обеих рук, прикоснулся ими к щеке и наклонил голову. Язык знаков: «Ты. Спишь. Сегодня ночью».

Он скатал одеяло, смастерив некое подобие подушки, достаточно длинной, чтобы хватило на двоих, тихонько похлопал по этой подушке и показал руками: «Для вас, миледи».

После секундного колебания Мэдлин с насмешкой величественно кивнула. Медленными движениями, чтобы не заскрипели доски сеновала и не слишком шумно шуршало сено, Мэдлин подобралась к подушке, прилегла, вытянувшись во весь рост, и шумно выдохнула.

Охваченный желанием, Колин наблюдал, как поднимается и опускается ее грудь под тонким муслином. Интересно, не для него ли предназначался этот красноречивый выдох, но тут же подумал, что желаемое выдает за действительное.

Он осторожно прилег рядом с Мэдлин, примерно на расстоянии фута, чтобы не касаться ее, и все же это расстояние было мучительно близким для него.

Боже, как ему хотелось повернуться и показать ей свой талант любить в бесконечном многообразии вариантов.

Но странно… Еще он хотел, чтобы она поспала. Чтобы заснула. Это будет означать, что она доверяет ему, а этого Колину хотелось ничуть не меньше, чем дотронуться до нее. Колин вздохнул и почувствовал запах лаванды. На губах заиграла улыбка. Эти мысли не смогли остудить его кровь.

Внизу сонно вздыхали и переступали копытами животные. Некоторое время Колин просто слушал дыхание Мэдлин, как дышат и жуют сено коровы, старался не думать о пауках и о том, как они любят такие темные места, как сеновал. У него зудели лодыжки, значит, раны заживали. Он с болью вдыхал знакомые запахи фермы.

В этот момент ему захотелось в Пеннироял-Грин, чтобы все было до боли знакомым. Хотелось простоты и покоя, чтобы рядом была Луиза Портер. Ему хотелось той жизни, которую он всегда представлял себе и которую отняла у него несправедливость.

В этот момент гнев, который он так долго в себе подавлял, вырвался на свободу и обрушился на него.

Колин поразился: какой подлый удар. У него перехватило дыхание, руки сжались в кулаки, мышцы дрожали от напряжения. Он боролся за свое равновесие, словно участвовал в настоящем сражении, вот только его враг был абстрактным: это несправедливость. В тишине он не мог добродушно пошутить или поспорить с Мэдлин, чтобы хоть немного отвлечься, или подвигаться, чтобы избавиться от этого чувства. Но это было не просто, и Колин не знал, как это сделать. До того как он попал в Ньюгейтскую тюрьму, чувство гнева было ему неведомо.

Размышляя, Колин слышал ровное глубокое дыхание Мэдлин. Вдох, выдох.

Иногда быть героем означает демонстрировать исключительную тактичность, несмотря на сложные обстоятельства.

Колин сосредоточился на ритме дыхания Мэдлин, стал дышать вместе с ней, и постепенно чувство гнева его отпустило. Он попытался представить себе, что рядом лежит Луиза, тихо дышит, золотистые волосы разметались по подушке. Но не смог.

Колину нестерпимо захотелось коснуться Мэдлин Гринуэй. Он медленно приподнялся на локте, согнув ногу в колене, и взглянул на нее, стараясь рассмотреть в темноте черты ее лица.

Но тут сердце его замерло – оказалось, что Мэдлин не спала.

Мэдлин старалась дышать ровно, притворяясь, будто спит. Но на самом деле она слушала… размышления Колина Эверси. Ей были достаточно хорошо знакомы стуки таких размышлений, звуки тягостных мыслей. Что-то особенное было в тембре той тишины, которая воцарилась здесь. Изменение дыхания, напряжение, которое буквально излучало его тело, то, как он тихо лежал на спине. Понять такое в человеке можно лишь по прошествии времени.

Мэдлин подумала, что начинает узнавать этого человека. Ей даже показалось, что она всегда знала его и сейчас просто открывает заново.

Потом она услышала хруст сена, подняла глаза, и их взгляды встретились. Сердце подпрыгнуло в груди и провалилось куда-то вниз. Он смотрел на нее, подперев голову рукой, и Мэдлин почувствовала, что Колин Эверси безумно хочет ее.

Мэдлин сделала глубокий вдох, потом выдохнула и приняла решение.

Она подняла руку и легко, как падающий с дерева лист, мягко положила ее на внутреннюю поверхность его бедра.

Колин задохнулся. Она почувствовала, что ее прикосновение вызвало в нем напряжение, и он тихо выдохнул. Колин не сводил с нее горящих глаз, они блестели, как две звездочки в темноте.

Ее рука чувствовала напряженную неподвижность его мускулов, она наслаждалась предвкушением и властью, которой сейчас обладала, чтобы повернуть это мгновение в любом направлении.

Но она выбрала именно это: ее ладонь легко скользнула по бедру вверх и вполне решительно накрыла его напряженно выступающую плоть.

Колин запрокинул голову и со свистом выдохнул сквозь сжатые зубы. Предвкушение дальнейших событий сделало свое дело: постоянно нараставший жар в теле Колина усилился настолько, что, казалось, скоро вспыхнет языками пламени на коже. Мэдлин чувствовала, как внизу живота медленной волной разливается желание. Она хотела его, страстно мечтала, чтобы он утолил ее томление.

Мэдлин открыла глаза и увидела, что Колин смотрит на нее. В его взгляде читался вызов. Оба молчали. Стояла оглушительная, напряженная тишина, от которой еще сильнее обострились чувства. То, что она делала сейчас, то чем они собирались заняться, по десятку самых разных причин было опасно. Даже из-за шепота и вздохов, которые неизбежно возникнут в приступе страсти.

И когда рука Мэдлин скользнула выше, исследуя контуры его тела, Колин немного отодвинулся, чтобы ей легче было это сделать. Мэдлин чувствовала, как поднимается и опускается его живот, когда ее рука еще сильнее прижалась к выступающей плоти. Ей нестерпимо хотелось коснуться его кожи, поэтому она нащупала пуговицы на штанах и обнаружила, что рука Колина уже была там, уже пыталась расстегнуть их. Оба в полной тишине расстегивали пуговицы на его штанах, и это стало настоящей пыткой, потому что из-за желания сделать это как можно тише все получалось намного медленнее, чем хотелось обоим. Оба дрожали от нетерпения, пытаясь усмирить прерывистое дыхание.

Мэдлин возликовала, когда ей удалось расстегнуть одну пуговицу, и взялась за другую, а Колин помогал ей, расстегивая следующую.

Наконец они справились, и горячая набухшая плоть оказалась в руке у Мэдлин. Она услышала, как Колин резко втянул в себя воздух. От страстного желания близости, вспыхнувшего между ними, у Мэдлин кружилась голова, она словно опьянела.

Опасно.

Мэдлин посмотрела ему прямо в глаза, поглаживая и одновременно сжимая его плоть.

Колин запрокинул голову, на шее вздулись жилы, и испытанное им наслаждение передалось и Мэдлин, дыхание ее участилось. Она ласкала его возбужденную плоть, восхищаясь его мужской силой. По его телу пробежала дрожь, и из груди вырвался глубокий вздох.

Это было настоящее безумие. Через мгновение ни один из них не услышит приближения своры собак, лающих на сарай. Деревенские жители с вилами и топорами, батальоны английских солдат с пушками будут им нипочем. Мэдлин пришло на ум, что это не самая худшая смерть, когда тебя найдут на сеновале, занимающейся любовью с Колином Эверси. Если она не сделает этого, умрет прямо сейчас.

Мэдлин продолжала ласкать его плоть, то сжимая, то вновь отпуская. Она видела, Колин снова запрокинул голову назад и судорожно сглотнул. Его бедра начали едва заметно двигаться в том примитивном ритме, который означал, что тело взбунтовалось против здравого смысла. Взбунтовалось? Здравый смысл в этом случае уже давно и надежно был забыт и запрятан куда-то очень глубоко.

Даже от этих незначительных движений бедрами сеновал заскрипел от старости. Они замерли.

Мэдлин задержала дыхание, сердце колотилось в груди в загнанном ритме. Но кроме шума пульсирующей крови в ушах, она не услышала ни единого звука. Только сверчки стрекотали где-то поблизости. Она выдохнула и закусила губу, чтобы не рассмеяться.

– Сумасшедшая, – шепнул ей в ухо Колин.

Его рука скользнула по лифу платья, забралась внутрь, нащупав набухшие соски, и вынула грудь из корсета.

Мэдлин убрала руку с его восставшей плоти. Колин мгновенно затосковал по ее ласкам.

А Мэдлин медленно, очень медленно, мучительно медленно, чтобы этот чертов сеновал не заскрипел снова, а сено не зашуршало оглушительно громко, повернулась на бок, спиной к Колину.

Колин понял: неловкими от нетерпения пальцами, переживая непривычную для него необходимость сдерживать себя, упираясь восставшей плотью в спину Мэдлин, распустил шнуровку и приглушенно вздохнул от блаженства, увидев ее обнаженную кожу. Он провел пальцами у нее между лопатками, чувствуя шелковистость и тепло кожи, покрытой пупырышками от его прикосновений. Колин наклонился вперед, собираясь прикоснуться губами и языком к этому месту между лопаток.

Но Мэдлин уже медленно поворачивалась к нему лицом, стягивая с плеч лиф платья и освобождая грудь.

Движение, дыхание, все замерло. Колин мог поклясться, что у него остановилась кровь. И только сверчки продолжали исполнять свою бесконечную симфонию. И еще: нигде не было слышно собак. Мэдлин оперлась на локти, запрокинув голову, и Колин едва сдержался, чтобы не наброситься на нее.

Он завис над ней, дрожа от нетерпения, наклонил голову и втянул в рот один сосок. Мэдлин задохнулась от пронзившего ее сладостного чувства. Колин повернул голову, чтобы потереться колючей щекой о шелковистую округлость груди, и услышал удары ее сердца.

Мэдлин помогала ему подтянуть свое платье вверх, вместе они делали это бесшумно, но очень медленно, и каждая мучительная секунда была почти невыносимой, жестокие, дикие муки страсти жаждали утоления. Колин опасался, что это неистовое желание убьет его раньше, чем он удовлетворит его.

Ну что ж, отличный способ умереть. Колин медленно спустил штаны на бедра, чтобы довести до конца начатое. Он посмотрел вниз, увидел белеющий в темноте живот Мэдлин, длинные ноги и треугольник темных волос, прикрывавший женское естество. Колин медленно, слишком медленно накрыл ее тело своим.

Ее руки блуждали по его груди, мягко, требовательно, пробуждая в нем ощущения необыкновенной силы и остроты. Его возбужденная плоть уперлась во влажный темный треугольник, и Мэдлин выгнулась ему навстречу.

Колину отчаянно хотелось ощутить каждый дюйм ее атласной кожи, попробовать ее на вкус, погладить, наброситься на нее, словно зверь. Но Колин знал, что это был стандартный набор любовных игр; им же необходимо было проделать все очень осторожно, к тому же Мэдлин, похоже, точно знала, чего она хочет от него, потому что снова нетерпеливо выгнулась ему навстречу.

Колин прерывисто дышал, опираясь на одну руку, и даже при слабом перемещении веса доски жалобно заскрипели. Но вторая рука была необходима ему, чтобы направить свою плоть во влажное лоно, и будь проклято все, если он сейчас остановится.

Теперь он хотел только одного – слиться с ней воедино, раствориться в ней, стать ее частью. Это медленное погружение едва не свело его с ума.

Он видел ее блестящие темные глаза, чувствовал, как поднимается и опускается грудная клетка, знал, что Мэдлин чувствует каждый дюйм его тела точно так же, как он чувствует ее тело. Она закусила губу и прикрыла глаза, ощутив, что он медленно входит в нее.

Он соединился с ней, ощущая, как по спине от невероятного напряжения тонкой струйкой стекает пот. Мгновение он держал ее неподвижно. Мэдлин обвила ногами его талию, и их тела стали медленно двигаться, но вскоре мощный ритм движения уже был неподвластен контролю Колина. Словно сквозь сон он слышал, как скрипит и стонет старый сеновал, когда их тела двигались навстречу друг другу, и думал, что им надо быть осторожнее.

Но вот тело Мэдлин изогнулось ему навстречу, она запрокинула голову, и Колин заглушил ее крик своей ладонью. Он почувствовал, как по телу пробегает дрожь, предвещая заключительный спазм, и с силой прижал ее к себе, уткнувшись в ее грудь.

Все закончилось.

Колин осторожно вышел из нее. Мэдлин стала разглаживать юбки, поправлять лиф платья. Колин лег рядом и стал застегивать штаны. Это показалось ему неинтересным и скучным, потому что расстегивали они их вдвоем.

Грудь горела в тех местах, где она поцарапала ее немного. Колин сосредоточился на этом ощущении, потому что, кроме полного удовлетворения, это все, что осталось сейчас от их удивительного слияния.

Лежа на спине, Колин повернул голову к Мэдлин. Она сложила обе ладони и приложила руки к щеке: «Теперь спишь ты» – означал этот жест.

Он – мужчина, и Мэдлин знала, что он не может не уснуть после того, что произошло между ними. Колин не спорил, он просто подчинился. И заснул как убитый.