Осенние любовники

Монахов выглядел больным. На завтра были назначены похороны сына.

– Что-нибудь узнали? – спросил он вяло. Видно было, что он принял успокоительное или какой-нибудь слабый наркотик.

– Пока нет... Хотя мы нашли квартиру, где находятся вещи той женщины, которая передала записку для Лари...

– Да? И где же живет эта мразь?

– Вы не поверите, но на квартире Ирины Литвиновой...

– Что? На Ириной квартире? – Он как-то сразу сник, опустил плечи и махнул рукой: он не поверил ей.

– Я пришла спросить вас о ней... Вы сказали, что открыли счет Ирине... Мне бы хотелось узнать, не снимали ли с него деньги за этот год...

– Знаете, что касается меня, то я не снимал... Просто потому, что это был Ирин счет... Но и она снять не могла...

– Понимаете, вам это может показаться невероятным, но в городе появилась женщина, которая так похожа на Иру, что даже успела написать завещание второго ноября... А почему бы ей не снять деньги с вашего счета...

– Я же сказал: с Ириного счета...

– Хорошо, пусть будет по-вашему, только не надо на меня кричать! Я и сама могу крикнуть... Мне понятна ваша боль, но ведь я же занимаюсь и вашим делом тоже...

– Я слышал, что вы – любовница Логинова и экстрасенс... Это правда? – ледяным тоном спросил Монахов.

– Правда. Дальше что...

– А то, что если вы найдете мне убийцу Геры, я вас озолочу... Но сначала я задушу эту гадину своими руками...

– Хорошо. Договорились. А теперь позвоните в банк и узнайте, не снимали ли с Ириного счета какие-нибудь деньги?

Она вышла от Монахова, чувствуя себя победительницей: за год со счета Литвиновой было снято больше двадцати миллионов.

Она ехала сейчас в то отделение коммерческого банка, где и был открыт этот счет.

Показав свое удостоверение, она прошла к заведующей и попросила ее поговорить со своими операторами, обслуживающими клиентов банка. Предъявив номер счета, она могла надеяться на то, что самозванку, пользующуюся квартирой и деньгами Литвиновой, могли запомнить в лицо.

Заведующая пригласила из зала девушку и разъяснила ей, в чем дело.

– Литвинова? Да, конечно... Я ее знаю... Она такая худенькая, высокая, с седыми волосами...

– Это сколько же ей лет-то на вид? – спросила Наталия.

– Лет сорок с небольшим...

– А как она одевается?

– Вообще-то мне не видно, но вот косметики на лице практически нет. У нее очень болезненный вид...

– Скажите, а почему вы ее запомнили? Ведь у вас немало клиентов...

– Да потому что лицо у нее запоминающееся... не знаю даже, как объяснить... У нее очень интеллигентное лицо, но когда она снимает деньги, даже крупные суммы, мне кажется, что она сейчас все потратит в аптеке... Да от нее и пахнет-то аптекой... и знаете... старостью... какими-то прокисшими духами...

– Да вам только следователем работать, – восхитилась Наталия. – Не хотите к нам?

– Не знаю... – смутилась девушка.

– А теперь самый главный вопрос: подписи-то совпадают?

– Конечно! Знаете, у нее очень простая подпись... Я даже сама могу сейчас расписаться... Три буквы: «Л», «и» и «т»... с хвостиком... Вот! – Она расписалась на листочке.

– Может, ты и права... А теперь слушай, что я тебе расскажу сейчас о Берковской... Бери ручку и записывай ее адрес...

Когда он вошел на кухню, Соня, увидев его, от неожиданности вздрогнула:

– Ты? Хочешь перекусить?

– Да что вы меня все за поросенка держите-то! Не хочу я есть... Я вообще ничего не хочу... Просто мне тошно здесь...

– Понятно... Если хочешь, мы можем поиграть с тобой в карты...

– В карты? – Он смягчился. Вид этой нежной белокурой женщины почему-то подействовал на него благотворно. – Можно и в карты...

– А ты действительно не знаешь, за что тебя собираются убить? – спросила Соня, прекрасно осознавая, что рискует, разговаривая с ним вообще на эту тему.

– Нет, – рявкнул он.

Он находился здесь уже целую неделю. Жизнь остановилась вместе с сердцами его лучших друзей. Уже никогда он не сможет увидеться с ними и поговорить... Их похоронили вчера на том самом кладбище, где погиб Герман.

«Интересно, где похоронят меня?»

И вдруг он услышал какой-то царапающий звук. Он вздрогнул и оглянулся. Глаза его округлились от ужаса: за стеклянной дверью кухни он увидел огромного черного ротвейлера.

– Рони?

Собака рвалась на кухню.

– Рони, это ты?

– Нет, это не Рони, – спокойно сказала Соня, раздавая карты. – Это тот самый пес, который загрыз твоих приятелей...

Жора подскочил на месте.

– Кто вы? – вдруг закричал он. – Кто? Вы с ней заодно?

– Да... Я ее родная сестра... И теперь ты можешь кричать сколько угодно, тебя уже все равно никто не спасет... Ведь так вы, кажется, сказали своей любимой учительнице алгебры Ирине Валентиновне? Так?

Котельников побледнел.

– Чего же ты испугался? Уж не собачки ли?

– Вы ничего не знаете... Вы не можете ничего знать... Уберите собаку!

– Вот и Ира тоже так кричала: уберите собаку! Ты не помнишь, сукин ты сын?! – Соня отшвырнула от себя карты и поднялась. – Ты держал свою озверевшую собаку, пока Герман и Лари насиловали мою сестру! А потом кому ты передал поводок? Лари? После чего вы уже вместе издевались над Ириной... Ты и Герман... Ты, потому что ненавидел ее, а с другой стороны, испытывал к ней скотское чувство... Ведь ты знал, что в реальной жизни она никогда не будет твоей... Потому что ты – всего лишь толстый рыжий мальчик, одолеваемый похотливыми желаниями, а она – она была в вашем вонючем лицее звездой номер один... И вы решили проучить ее... Вы заранее знали, что она собирается в Сосновый Бор... Она и не скрывала этого от отца Германа, но только он был уверен, что она поедет туда за какими-то вещами, а не для того, чтобы встретиться там со своим знакомым... И вы поехали следом, благо знали, где находится дача, потому что были там несколько раз с классом... Дождались, когда Захарченко уйдет, и ворвались в дом... Наверное, ты испытал свой первый в жизни восторг, когда увидел ее перекошенное от ужаса лицо, ее глаза, которые молили тебя о пощаде... Она знала, что ты был влюблен в нее, она просила вас остановиться... А что ты сделал тогда, когда Лари начал применять свои садистские штучки, когда привязал ее ремнями к кровати?

Соня перевела дыхание. Выпила немного воды.

– А что случилось потом?

– Подъехала машина... И мы испугались... Убежали...

– А чья это была идея?

– Лари. – Жора опустил голову. – Они были на этой даче днем раньше... С девицей, которая работала у Изольды...

– Ты даже не знаешь ее имени... Действительно, зачем тебе знать ее имя, ведь Герман и Лари учили тебя, что женщина – это не человек, это кусок мяса... И тебе это нравилось... А эту девушку, между прочим, звали Мартой... И твои дружки убили ее... Перестарались... И когда поняли, что она уже мертва, поздно вечером отнесли и бросили в реку... Но перед этим поработали ножницами над ее лицом... А как же вы могли сбежать, оставив свою учительницу в доме? Разве вы не боялись, что она все расскажет, а вас посадят?

– Мы хотели вернуться... И вернулись... Но ее уже не было... Но про то, что они убили Марту, я ничего не знал...

– Мне непонятно одно: каким же надо быть циником, чтобы после первого убийства снова приехать в то же место, в тот же дом и убить свою же учительницу...

– Она оскорбила Лари, кроме того, она всем нам поставила тройки, она смеялась нам в лицо, говорила, что если бы не наши родители, мы...

– Вы вернулись, а ее не оказалось... И что же, вы даже не попытались ее найти?

– Пытались... Но не нашли...

– А что испытал ты, когда узнал, что ее нашли в реке?

– Мы успокоились. Мы втроем напились и накурились... Нам было хорошо...

– А что вы сделали с Рони?

– Мы убили его. И спрятали в сарае... там же, на даче Литвиновой...

– Взгляни в окно, – вдруг сказала Соня.

Котельников повернул голову и увидел, как джип медленно выезжает со двора.

– Что это значит?

– А это значит, – вдруг услышал он сзади и замер, – а это значит, Жорж Котельников, что пришла и твоя очередь... Не бойся, поверни свою рыжую голову...

Он медленно поворачивался, чувствуя, как пол под его ногами закружился, как бывает во сне...

Дверь распахнулась и, с трудом сдерживая собаку, на кухню вошла Ирина Литвинова.

– Ты узнаешь меня, Жорж? Я – твоя учительница алгебры... А это – Рони, твой пес... неужели ты не узнаешь нас?

Она выглядела постаревшей лет на десять. Седые волосы, тусклые глаза, сухая, морщинистая и шелушащаяся кожа...

Она проследила за тем, когда Соня уйдет, села за стол и принялась перебирать пальцами карты.

– Я сбежала от вас... И чтобы отмыться от ваших поганых рук и тел... От того яда, которым была пропитана моя кожа, я спустилась к реке, чтобы смыть с себя эту грязь... Я вошла по колено в воду и наткнулась на тело той девушки, которую убил Герман... Я подтянула ее к берегу и, увидев, что мы с ней приблизительно одного роста и что у нас даже похожие волосы, поменялась с ней одеждой... И оставила ее на берегу... чтобы ее кто-нибудь нашел... Я понимала, что вы – ваша святая троица – практически ненаказуемы, и поэтому решила отомстить сама. Всем троим. Я не вернулась в город, а осталась жить в доме бабы Нади, Надежды Николаевны Берковской... А чтобы после моей смерти моя квартира не пропала, оформила на нее завещание. Мне потребовалось три месяца, чтобы я пришла в себя. А потом я стала дрессировать твоего Рони... Да-да, он был еще жив, когда я нашла его в сарае на даче... Я его выходила и стала дрессировать... Это я научила его бросаться на всякого, кто пахнет гвоздикой... Это я написала записки твоим приятелям и натравила на них твоего Рони... Это было несложно... Конечно, мне было страшновато, я ужасно боялась, что машина, которую я купила на деньги отца Германа, Монахова, не заведется или что-нибудь еще... Еще мне было страшно при мысли, что меня могут вычислить и посадить в тюрьму...

– Ты, Жора, можешь возвращаться домой... – сказала она спокойно. – Надеюсь, что никто и никогда не узнает то, что только что узнал ты... Вы превратили вашу учительницу в инвалида, в психически больного человека... Потому что вы сами уроды...

– Н-н-неужели это Ирина Валентиновна?

– Как видишь...

– А кого же тогда похоронили?

– Марту, кого же еще...

– И это действительно мой Рони?

– Да...

– Он меня не загрызет?

– Иди, тебя внизу ждет твой отец...

Он ушел, а она вернулась в спальню, где находилась все то время, и уложила в постель Ирину.

Она нашла ее в том самом сарае, который приняла сначала за коптильню. Когда Логинов сказал, где живет Берковская Надежда Николаевна, она поняла, что это и есть баба Надя... Просто когда Плотников говорил о ней и произнес «баба Надя», ей показалось, что Настя...

Все ее видения, как фрагменты сложной мозаики, обрели каждый свое место: девушка в синем пальто и белой «таблетке», Берковская с песцом на груди... Именно когтями этой старинной горжетки, пропитанной запахом нафталина, будет царапать тело Германа обезумевшая от нервного потрясения Ирина Литвинова... Рыбья чешуя – это тоже плод ее воспаленного воображения... «Я хотела, чтобы подумали, будто его съели рыбы...»

– Ты мне так и не сказала: когда ты поняла, что Литвинова жива?

– Когда еще раз съездила к Алебастрову и поняла, что четвертый зуб снизу слева – это если смотреть прямо, но фактически зуб-то был на правой стороне...

– И что же? Ты приехала в Сосновый Бор и попросила Литвинову, которую, согласись, теперь просто невозможно узнать, показать тебе пломбу?

– Да нет же... Просто я дала ей несколько яблок... И там был такой характерный прикус... У нее же один зуб рос во втором ряду... – Она улыбнулась: – Логинов, не переживай, я ненадолго...