От греха подальше

10

Закрывая заднюю дверцу фургона и прощаясь с матерью, Виктория старалась казаться веселой. Несмотря на ободряющие заверения Роуна, она с тревогой думала о том, какими станут их отношения, когда они покинут ферму. Он выглядел раздраженным, и она гадала, была ли это усталость от поездки или, быть может, ему наскучило ее общество. Они были неразлучны уже целую неделю.

Возможно, теперь, когда он сделал фильм о торнадо, у него пропадет интерес к дальнейшим поискам гроз и он захочет новых, неизведанных приключений? Возможно, теперь, когда он уложил ее в постель и у нее не осталось от него секретов, Роун уже готов к следующей своей победе? Неужели время, которое они еще проведут вместе, ничего им не оставит, кроме воспоминаний, фильмов и нескольких фотографий?

Это были сумасшедшие мысли, и они мучили Викторию, хотя Роун не дал ей ни малейших поводов думать, что она ему надоела. Наоборот, он совершенно ясно сказал, что хотел бы, чтобы их близость продолжалась до тех пор, пока они будут вместе.

Но они не могли оставаться вместе после того, как закончится отпуск Виктории. Возможно, именно это волновало ее больше всего. В минуты, когда ее охватывало отчаяние, она каждый раз старалась думать о том, что их отношения с Роуном будут длиться вечно. И все же понимала, что мечтает о невозможном.

Несмотря на очевидную физическую совместимость, они с Роуном не были подходящей парой. Он рос в семье военного, который возил сына с собой по всему миру, в то время как она провела детство и юность на тихой ферме в Небраске. Они были совершенно разные люди, им нравились разные фильмы, их политические взгляды были полностью противоположны, даже читали они разные книги — он увлекался триллерами, она же с удовольствием читала серьезные биографические исследования. Он не мог понять ее глубокого увлечения метеорологией, равно как она не понимала его страсти к смертельно опасным приключениям.

К тому же он еще и курил!

Разве все психологи не утверждают, что самые счастливые пары те, которые имеют схожую биографию, одинаковые вкусы, взгляды и цели в жизни?

Даже если бы она смогла пройти мимо всех этих различий, ей бы не давала покоя мысль о том, что Роун не дорожит своей жизнью. Рано или поздно он погибнет, и она не сможет спасти его.

Черт побери, ей вовсе не хотелось, чтобы все эти гнетущие мысли отравили те немногие дни, которые им осталось провести вместе. Это путешествие в поисках торнадо она будет помнить всю жизнь. Зачем же портить все, заранее оплакивая то, что никогда, возможно, не случится?

— Мы направляемся на юго-восток штата Миссури? — вдруг заговорил Роун, отвлекая ее от мучительных раздумий.

— Да, — она словно очнулась от сна. — Мы едем в направлении Плато Озарк. Этот сельскохозяйственный район не самый лучший для съемок и погони за торнадо, но нам придется примириться с этим.

— Мы скорее доберемся туда, если поедем в сторону Канзас-Сити, а затем свернем на юг по шестьдесят девятому шоссе.

Поскольку им предстояло проехать много миль, Виктория согласилась с его планом. Роун, как и предполагал Амос, показал себя неплохим штурманом. Правда, вряд ли Амос имел представление о том, что его племянник обладает и другими достоинствами…

— Ты собираешься рассказать о нас Амосу? — спросила она неожиданно.

Роун посмотрел на нее так, словно у нее только что выросла борода.

— Ты в своем уме? Если что-то меня в этом мире и пугает, так это образ дяди Амоса, нацелившего револьвер мне в сердце. Я собираюсь умереть гораздо более экзотично…

— Не смей так говорить, — резко оборвала его Виктория.

— Что? Ты о чем?

— Не смей так равнодушно говорить о смерти.

— Это шутка, Вик.

— Мне не нравится твое беспечное отношение к смерти, особенно к собственной. — К ужасу Виктории, глаза ее наполнились слезами, тотчас покатившимися по щекам. Она свернула к обочине дороги и остановила фургон, а затем полезла в сумочку за салфеткой. Что с ней происходит?

О черт, она знала, что с ней происходит. Она влюбилась в Роуна Каллена.

— Вик? — мягко сказал он, проводя пальцем вверх и вниз по ее рукаву. — Ты не хочешь рассказать мне, что с тобой?

— Мне не нравится говорить о смерти людей, которые мне дороги.

— Это никому не нравится, — негромко сказал он. — Но все мы умрем рано или поздно. Наверное, каждый из нас страшится того дня, который станет для него последним. Я тоже только притворяюсь, будто мне не страшно.

— А тебе страшно?

В молчании прошло несколько секунд, но они тянулись так долго, что, казалось, время остановилось. На красивом лице Роуна появилось выражение неуверенности. Наконец он решился.

— Иногда боюсь, — ответил он, — а иногда думаю о смерти, как о событии, которое положит конец всем измышлениям на ее счет.

«А также боли», — про себя добавила Виктория, зная, что он сейчас подумал о том же, и громко сказала:

— А я боюсь даже напоминать себе об этом.

Неожиданно он улыбнулся.

— С чего это мы завели с тобой такой неприятный разговор? Послушай, мне очень жаль, что я расстроил тебя. Меньше всего на свете я хочу доставлять тебе огорчения. В дальнейшем я буду следить за каждым своим словом.

Виктория вздохнула. Он так ничего и не понял. Ее волновали не собственные чувства, а его отношение к только что обсуждаемой теме. Она хотела, чтобы он ценил свою жизнь так же, как она ценила свою. Возможно, она начала верить в то, что дала ему надежду на более счастливое будущее, и именно поэтому его беспечные слова о смерти так больно ранили ее.

Она, видимо, совсем спятила, подумав, что он мог влюбиться в нее и, словно по волшебству, измениться — ради нее начать дорожить жизнью! Неужели она посмела надеяться, что сможет дать ему то, ради чего стоит жить?

В глубине души она на это надеялась, но, как сама понимала, — зря.

— Со мной уже все в порядке, — сказала она, вытирая последнюю слезу со щеки. — Не знаю, что на меня нашло. Наверное, устала… или что-нибудь еще. — Она потянулась к ключу зажигания, но он схватил ее за руку и остановил.

— Вик, посмотри на меня.

Она не могла. Она слишком боялась, что он прочтет правду в ее глазах. Он приподнял ее подбородок, и ей не осталось ничего другого, как встретить его взгляд. И она посмотрела на него с вызовом.

— Я не собираюсь умирать в ближайшее время. Тем более что впереди у нас еще несколько ночей. Когда я с тобой в постели, то чувствую себя в большей безопасности, чем в любом другом месте на земле.

Его заверения трудно было считать утешением. Разумеется, ради нее он готов жить… оставшуюся часть недели. Но мужчине, который привык постоянно бросать вызов смерти, вскоре надоест ощущение «безопасности» в ее объятиях. А после того, как они расстанутся…

Поскольку надежд на то, что он поймет ее тревоги, похоже, не оставалось, она заставила себя успокоиться. Когда они занимались любовью, она ощущала все что угодно, только не безопасность. Самой себе она казалась хрупкой и до бесконечности уязвимой. Но об этом она ему не скажет.

— Я какая-то взвинченная. Давай все забудем. Кстати, насчет Амоса. Я не собираюсь ничего говорить ему, поэтому не беспокойся, тебе не придется покупать бронежилет.

Еще несколько часов они провели в поисках признаков грозы, но день выдался для них явно неудачным.

— Давай закончим сегодня пораньше и купим на ужин цыплят, — предложила Виктория. — Здесь прекрасные места для пикника.

Они находились с северной стороны гор Озарк. Холмы, куда ни глянь, тонули в море полевых цветов, воздух был теплым и чистым. Кудрявые белые облака, пусть и не обещая грозы, все равно привлекали внимание: они неспешно плыли по небу, словно овечки, безмятежно пасущиеся среди голубого простора. Виктория была рада сегодняшней погоде. Она хотела только одного — забыть обо всем на свете и провести эти часы с Роуном, сплетая венки из маргариток и… занимаясь любовью.

Их взгляды встретились: он прочел ее сладострастные мысли, а она поняла, что ему хочется того же и он ничуть не стыдится своих желаний. Она почувствовала, что щеки ее запылали от смущения, но скрыть возбуждение не смогла.

— Цыплята — это неплохо, — заметил Роун обычным тоном, но его хитрая улыбка говорила о том, что он разгадал ее намерения.

Несколько минут спустя им встретилось придорожное кафе-гриль, где предлагали жареных цыплят на ужин в дорогу. Получив в кафе две картонные коробки, от которых исходил аппетитный запах, они вернулись в фургон. Виктория повела машину из городка тем же путем, которым они приехали. Она помнила, что неподалеку видела грунтовую дорогу, уходящую в сторону от шоссе в направлении сосновой рощи — идеального места для их пикника.

Дорога оказалась извилистой и ухабистой проселочной колеей, настоящим автодромом для испытания рессор, и Виктория про себя извинилась перед Амосом за то, что так безжалостно отнеслась к его «Торнадомобилю».

Наконец она нашла то, что искала, — покрытое ковром из сосновых иголок небольшое ровное местечко прямо на берегу журчащего ручья. Послеполуденное солнце проникало сквозь густые кроны деревьев, рассыпая по земле постоянно меняющиеся, словно в калейдоскопе, солнечные блики. Достав из фургона старое одеяло, она расстелила его и принялась готовить место для ужина, в то время как Роун выуживал из холодильника банки с напитками, которые они взяли с фермы.

«Сочный жареный цыпленок и прохладное пиво не так уж и плохо», — думала Виктория, лежа на одеяле и поедая цыпленка с таким аппетитом, будто голодала несколько дней. Она наслаждалась каждым кусочком мяса, каждым глотком пива, каждым мгновением этого тихого вечера. А Роун смотрел на нее так, словно ее, а не цыпленка собирался проглотить целиком.

— Почему ты так на меня смотришь? — спросила Виктория, весело улыбаясь.

— Во мне заговорил фотограф, — ответил он, задумчиво приподняв бровь. — Здесь все прекрасно — игра света и тени, и ты с рассыпавшимися по плечам волосами… оставайся на месте. — Он встал и направился к фургону.

Ничего себе! Она-то думала, что возбуждает в нем желание, а вместо этого пробудила творческий порыв.

Вскоре она обнаружила, что пробудила и творчество, и желание. Она уже привыкла, что Роун снимал ее в самые разные мгновения, но никогда не просил ее позировать ему для фотографии. Она всегда протестовала и сейчас тоже воспротивилась.

— Смотри в объектив так, как только что смотрела на меня, — уговаривал ее Роун, — и представляй, что хочешь меня.

— Но я действительно хочу тебя, — сказала она со всей серьезностью. — Только не тогда, когда ты держишь фотоаппарат.

Роун опустил свой «Никон» и уставился на нее, облизывая губы. Она подумала, что он готов вернуться к ней на одеяло, расстегнула две верхние пуговицы на кофточке и призывно посмотрела на него.

— Вот наконец то, что надо, — сказал он, поднес фотоаппарат к лицу и быстро сделал два снимка.

— Роун! — Она села и застегнула кофточку. — Прекрати. Я не собираюсь раздеваться для твоих фотографий, я говорю серьезно.

— А почему бы и нет? — добродушно спросил он.

«Почему нет?» Потому что если в будущем он вдруг начнет скучать по ней, она ни за что не хотела, чтобы ее место заняли эти фотографии. Если у Роуна появится желание увидеть ее обнаженной, ему придется вернуться к ней — настоящей, живой.

— Я не смогу изображать сексапильную фотомодель. — Она избегала его взгляда.

Он опустился рядом с ней на колени, на лице появилось выражение полного раскаяния.

— Прости, Вик. Ты так раскованно ведешь себя в постели, что я забыл, что ты, ну, как бы это сказать, немного консервативна в других отношениях. — Он потерся носом о ее щеку. — Ладно, пойдем, у нас всего несколько минут хорошего освещения. Я хочу доснять эту пленку. Не волнуйся, ты будешь позировать одетой.

Теперь ее возражения показались ей самой смешными. Она ласково провела рукой по лицу Роуна и чмокнула его в губы.

— А можно, я поснимаю тебя, для разнообразия?

— Согласен. — Он повесил фотоаппарат ей на шею. — Давай спустимся вниз к ручью.

Осторожно ступая по крутому склону, они спустились к бурному потоку, бегущему по гладким, круглым камням.

— Как ты думаешь меня снимать? — спросил Роун.

— Как? Хм… Ну… наверное, ты просто делай то, что делал бы обычно, оказавшись здесь.

Ее указания были излишними. Роун уже разглядывал ручей, присматриваясь к естественному мостику из камней, который вел на другую сторону. Виктория засмеялась, когда он, прыгая с камня на камень, взмахнул руками и закачался, притворяясь, что вот-вот потеряет равновесие и свалится в воду.

Вдруг смех ее оборвался — ей показалось, что по ноге у нее кто-то ползет. Не успела она осознать, что стоит в середине муравейника, как ощутила острую боль от мстительных укусов муравьев.

Виктория пронзительно взвизгнула и, не раздумывая, шагнула в воду. Но едва она ступила в неглубокий, ниже колена ручей, как поскользнулась на покрытых мхом камнях и с шумом села в воду, умудрившись все же не замочить фотоаппарат.

Держа «Никон» в одной руке, она стащила обувь и, яростно плеская водой, принялась очищать носки и штанину джинсов от крупных красных муравьев.

— Виктория? — Роун встревоженно глядел на нее, балансируя на одной ноге на выступающем из ручья камне. У него был такой ошарашенный вид, что она бы от души расхохоталась, если бы вода была не столь ледяной. — Какого черта…

— М-муравьи, — с трудом выговорила она, стуча от холода зубами. Потом показала рукой на берег. — Я с-стояла в муравейнике.

Он кинулся к ней, шлепая по воде. Наклонившись над девушкой так, чтобы видеть ее лицо, он озабоченно спросил:

— Они покусали тебя?

Она кивнула.

— Покусали, но, кажется, не очень сильно. Холодная в-вода н-неприятнее. Но я уберегла твой «Никон». — Она торжественно улыбнулась, протягивая ему фотоаппарат.

— Я о нем не беспокоился. — Роун помог ей встать на скользкое дно ручья, хмурясь и мрачнея.

Виктория подумала о том, что этот его тревожный тон кажется чрезвычайно странным для человека, который всего несколько часов назад так спокойно рассуждал о смерти. С ней ведь ничего серьезного не случилось, да и не могло.

Он крепко обхватил ее рукой за талию и помог выбраться на берег. Она не помнила, чтобы Роун раньше проявлял о ней такую заботу. Обычно, когда он притрагивался к ней, его прикосновение было только чувственным, но на этот раз…

— Ты должна поскорее снять мокрую одежду, — решительно заговорил он.

Она и вправду вся дрожала. Но, чувствуя его теплую руку у себя на талии, не думала о холоде — в ее теле вдруг вспыхнуло искрящееся пламя страсти. А он даже не пытался приласкать ее.

Роун отпустил Викторию, открыл дверцу фургона и поспешно вытащил из сумки чистую теплую одежду. Виктория не могла оторвать взгляда от Роуна, стаскивающего свои мокрые джинсы, а он и не подозревал о том, что она пристально разглядывает его, любуясь обнаженным телом, игрой тугих мышц под загорелой кожей.

Неожиданно ощущение холода, сковывавшего ее тело, исчезло.

— Роун? — тихо позвала она.

— Да? — Он откликнулся сразу.

Она забыла, что хотела ему сказать. В горле у нее пересохло. Ей казалось, что от кожи ее исходит пар.

К счастью, ей ничего не нужно было объяснять. Роун, как всегда, легко прочитал ее мысли и широко улыбнулся.

— Как ты думаешь, далеко отсюда до ближайшего мотеля?

— Очень. Как отсюда до Луны, — ответила она, забирая у него из рук мокрые джинсы и вешая их на открытой двери фургона.

— Виктория, — сказал он, произнося ее имя так, как ей больше всего нравилось — с игривой медлительностью растягивая звуки. Он делал это только тогда, когда им овладевало желание. Его голубые глаза смотрели так, словно вбирали в себя и ее, и все вокруг. — Прямо здесь? А ты не замерзнешь?

— Исключено, — произнесла она чуть охрипшим голосом.

— Ага. — Он взял ее за запястье и притянул к себе. — Значит, ты согреешь и меня?

— Мы согреем друг друга. Обычно это так и происходит, верно?

— Не знаю, но готов проверить твою теорию. — Он усадил ее на задний бампер фургона и снял с ноги ботинок и оба носка, согревая ее ступни своими теплыми ладонями. Затем помог ей встать на ноги и принялся расстегивать ее джинсы, но она вдруг остановила его.

— Я сама сделаю это быстрее, — заявила она, спуская вниз липнувшие к ногам штанины. — Ужасно не хочется терять время.

— Мне тоже. — Он с явным удовольствием наблюдал за тем, как она раздевается, разбрасывая одежду. — Ты и в самом деле спешишь…

— А ты нет? — спросила она, смело коснувшись рукой его плоти.

Он закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновением.

— М-м… я этого не говорил, сладкая моя.

— Тогда раздевайся.

— Слушаюсь, дорогая! — Он ловко отсалютовал ей, а затем торопливо снял футболку и плавки и предстал перед ней обнаженным, демонстрируя свое желание. Шагнув к ней, он подхватил ее на руки и понес на одеяло.

Солнце уже спряталось за холмом, но воздух все еще был полуденным, теплым.

Роун улегся рядом с Викторией, но не смог больше сдерживать себя. Они сомкнулись, как две половинки одного целого, и Виктория была потрясена никогда ранее не испытанным ощущением этой удивительной полноты и целостности.

Все в нем казалось ей восхитительным, самым лучшим, самым правильным — и его терпкие поцелуи, и восторженные, неразборчивые слова, и руки, такие большие и нежные, страстно ласкающие ее грудь. Тот миг, когда он полностью овладел ею, был желанным и ни с чем не сравнимым, и она знала, что этого мгновения ей никогда не забыть.

Не то чтобы она утратила над собой контроль, предавшись страсти, вовсе нет. На самом деле, насколько она помнила, сегодня она впервые занималась любовью, сохраняя хоть какое-то подобие трезвого ума. Поэтому ощущение гармонии произвело на нее столь сильное впечатление. В этот миг она забыла, что значит быть одинокой. Теперь, казалось, они были партнерами в танце, где каждое движение повторялось, соответствуя в точности одно другому. Даже вздохи их были одновременными.

Теперь он был частью ее, и она не опасалась больше за их будущее, по крайней мере в эту минуту.

Вершины они достигли одновременно, и она заранее знала, что это будет именно так. Казалось, соединились не только их тела, но и разум, и сердца. Потом он, утомленный, лег на спину, переворачивая ее на себя, и сжал в объятиях так крепко, как утопающий сжимает спасительный для него обломок плота.

Она поцеловала его в щеку, и сердце у нее неожиданно защемило. Ей было так хорошо с ним и она настолько привыкла ощущать рядом с собой его присутствие, что казалось, будто они знали друг друга всегда. Когда он уедет, ее жизнь станет невыносимо одинокой. Но Виктория должна подготовиться к неизбежному расставанию. Роун будет делать то, что должен, и она не станет возражать, потому что любит его.

Он пока не знал, что она вынула пленку из «Никона» и положила ее себе в сумочку. Если у него останется память о ней в виде фильмов, то пусть и она сохранит хотя бы его фотографии.

Переход от чувственного изнеможения к реальности оказался непростым делом. Виктории с большим трудом удалось стряхнуть с себя блаженную истому. Но день уже угасал, и становилось прохладно. Она провела кончиками пальцев по щеке Роуна, не осмеливаясь заговорить из опасения, что может сказать что-нибудь несуразное.

И он заговорил первым.

— Ты — молодец, Вик. Я хочу сказать, что ты — неповторима.

Она собиралась ответить шутливой репликой, привычной для той атмосферы взаимного добродушного поддразнивания, которая установилась между ними, но ничего в голову не приходило.

— Я пытаюсь, — только и могла сказать она.

Ближайший приличный городок, где, возможно, имелся мотель, находился в тридцати милях езды от того места, где Виктория и Роун провели восхитительный вечер. Преодолев треть пути, девушка вдруг почувствовала, как голова ее наливается тяжестью, а глаза слипаются. «Проклятый антигистамин», — подумала она. Еще у ручья она приняла пару таблеток, чтобы снять боль от муравьиных укусов, забыв, что это лекарство всегда действует на нее как снотворное.

— Эй, ты в порядке? — забеспокоился Роун.

Она зевнула.

— М-м… конечно, — но через пять минут она свернула на обочину. Несмотря на все усилия побороть сонливость, бодрость не возвращалась, и ей ничего другого не осталось, как позволить Роуну сесть за руль. С неохотой она поменялась с ним местами.

— Не вижу причин делать из этого проблему, — проворчал он, отодвигая сиденье и поправляя зеркала. — Поверь, я неплохо вожу машину и только раз врезался на пикапе Амоса, и то когда мне было шестнадцать.

— Видимо, твой ангел-хранитель работает сверхурочно, — произнесла Виктория неожиданно громко. — Не забывай, что я видела машину, которую ты брал напрокат. Тогда-то я и обещала Амосу, что ты не сядешь за руль его автофургона.

— Ага, я так и знал, что он тебе что-то про меня наговорил. Все-таки он имеет на меня зуб. Придется с этим разобраться. — С этими словами Роун повернул ключ зажигания, выждал просвет в потоке машин на шоссе и включился в движение.

Виктория не сводила глаз со спидометра, но Роун вел машину, не превышая пятидесяти четырех миль в час и соблюдая все правила, как престарелая леди, направляющаяся к воскресной мессе в свою приходскую церковь.

Амос ни за что бы не поверил. Да и она сама с трудом верила. Она также заметила, что Роун не курил, по крайней мере при ней. И это продолжалось уже несколько дней. Неужели ей удалось умерить безрассудство молодого Каллена?

Конечно, он будет это отрицать, но, возможно, его отношение к жизни начало меняться. Она думала об этом с тайной надеждой на некоторый успех. Может быть, на каком-то глубоком, подсознательном уровне он уже учился смаковать жизнь, вместо того чтобы глотать, не ощущая вкуса. И хотя она даже не мечтала, что ради нее он способен серьезно поменять свой образ жизни, все же в глубине души надеялась, что встреча с ней оставит в жизни Роуна хоть какой-то след. Возможно, вспомнив о ней, он пристегнет ремень безопасности или примет самые минимальные меры предосторожности, и это спасет ему жизнь.

Такие мысли утешали, хотя для нее окончание этой поездки означало конец надежд. Она останется одна — и сердце ее будет разбито.