Парижское приключение

Глава 2

— Дорогая, сделай личико попроще, — взмолился Билл Симмонс, глядя на Рене из-за фотокамеры. — Я понимаю, дует холодный ветер, но ты должна выглядеть так, будто нежишься под лучами горячего солнца в полуденную жару.

Рене постаралась унять дрожь и изобразила профессиональную улыбку. Пока съездить в Париж у нее никак не получалась. Вместо этого Ава Брент взяла ее в Бретань рекламировать одежду для пляжа. Это был модный курорт Ла-Боль, конечно менее известный, чем Ривьера, но зато там было не так холодно, как в Ле-Туке на Северном побережье.

Самым главным достоинством Ла-Боль была его бухта — пять миль песчаных пляжей между Порнише и Ле-Пулижаном. Меньше столетия назад здесь еще ничего не было, кроме дюн и сосен, растущих по краю пляжей, а потом вдруг, буквально в мгновение ока, это место прославилось, все медицинские светила объявили его целительным. Началось строительство, и в период между двумя войнами Ла-Боль буквально расцвел, стал очень популярным курортом. На его восточной стороне среди сосен появились шале и виллы, а вдоль берега выстроились многочисленные отели, рестораны и казино. Обращенная на юг, бухта охраняла курортный город от холодных вод Атлантики, место славилось мягким солнечным климатом, теплый сезон здесь наступал уже в самом начале весны. Но сейчас, хотя небо уже и было ярко-голубым, с моря дул очень холодный ветер.

За спиной Рене высились огромные красные скалы самых невероятных форм, а ее ноги стояли на твердом белом песке, состоящем из мириадов крошечных осколков раковин. Тысячи таких же раковин, только целых, усеивали пляж. Они начали работу ранним утром, чтобы избежать зевак; кроме того, фотографа устраивал свет только что взошедшего солнца, но вот найти в скалах укрытие от ветра, как они рассчитывали, им не удалось.

— Я знаю, знаю, что вы мерзнете, — крикнула Ава. — Постараемся закончить как можно быстрее. Давай скорее, Билл, хватит болтать!

Билл Симмонс сделал пару снимков, и Рене кинулась в полосатую палатку, где переодевалась. Она была в закрытом купальнике и знала, что худшее впереди — предстояло еще сниматься в бикини.

— В такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит, — пожаловалась она ассистентке, которая уже ждала ее с чашкой горячего кофе из термоса.

Карен Ньюби, секретарша Авы и посыльная по всем делам, сочувственно усмехнулась:

— Да, это неприятная изнанка модельного бизнеса, — проговорила она. — Но какой смысл рекламировать летнее белье, когда наступит сезон и все уже купят к нему что надо. Сегодня хоть солнышко неплохо пригревает.

Рене переоделась в две тонкие полосочки: одна — на бедрах, вторая — на груди, и накинула сверху манто.

— Если Билли будет долго держать меня раздетой в этом костюме, я его прямо там и убью, — заявила она и вернулась на площадку.

Теперь Рене позировала на фоне высокой, уходящей шпилем в небо скалы — тоненькая загорелая фигурка (естественно, загар был ненатуральным, шел всего лишь март). Ее бледно-золотистые волосы развевались под ветром с моря, она защищала глаза от солнца ладошкой, а ее красивый рот чуть обиженно скривился, потому что от холода по ней ползли мурашки.

— Быстрей, поторапливайтесь! — кричала Ава. — Поза превосходная, мне нравится ее слегка надутый вид, но я не хочу, чтобы бедная девочка подхватила воспаление легких.

По морю со стороны Ла-Боль к ним приближался одинокий пловец, который, казалось, ничуть не боялся ледяной воды. Рене безразлично смотрела на выныривающую из волн темноволосую голову.

Пока Билл делал снимки, пловец выбрался на пляж недалеко от них. Встал и молча уставился на Рене. Наконец Билл дал знак, что закончил, и она со вздохом облегчения поскакала обратно в палатку.

— Это все, — сообщила Карен, сверившись со списком запланированного на день.

— Слава богу!

— Если только мисс Брент не захочет что-нибудь переснять.

— Тогда я устрою забастовку, — заявила Рене, торопливо натягивая одежду.

Выйдя из палатки, она застала пловца за разговором с миссис Брент. Кто-то накинул на него полотенце, но больше на нем ничего не было, кроме плавок. Его орлиный профиль четко вырисовывался на фоне синего неба и моря, мокрые волосы блестели, его тело походило на статую греческого героя. Рене замерла, тупо глядя на него. Это был тот самый молодой человек, который угощал ее чаем в Лондоне.

«Боже мой, нет, — подумала она, — какое неприятное совпадение, хуже просто некуда! Вот уж кого меньше всего я хотела бы встретить еще раз!»

Ава и пловец о чем-то оживленно беседовали на смеси французского и английского, и вся съемочная группа молча прислушивалась к ним. Но у Рене было только одно желание — поскорее вернуться в отель и забраться в горячую ванну.

Ава подозвала ее.

— Это месье Леон Себастьен.

Леон поклонился ей, и в его темных глазах блеснул огонек.

— Вот видите, мадемуазель, я был прав. Мы встретились.

Ава удивилась:

— Так вы знакомы?

— Нет, мадам. — Леон был очень учтив, и казалось, ему нисколько не холодно. — Наша короткая встреча проходила инкогнито. Я и представить себе не мог, что мадемуазель работает моделью. Мне она сказала, что занимается какими-то растениями или что-то в этом роде.

— Но я тоже не могла себе представить, что вы кутюрье, — возразила Рене, потому что вспомнила, кто такой Леон Себастьен.

Несколько парижских домов моды устраивали в Ла-Боль показ январской коллекции. Это происходило в отеле «Эрмитаж» — огромном здании из камня и стекла, которое она могла хорошо видеть вдали на другом берегу залива по утрам, когда воздух был чист и прозрачен. И до нее доходили разговоры, что в этом году там произвел фурор оригинальностью и необычностью своих моделей самый молодой из известных кутюрье Леон Себастьен. Правда, сейчас он менее всего походил на модного парижского модельера, а кроме того, Рене еще предстояло узнать, что французы, мягко говоря, не имеют особого пристрастия к холодной воде. Этот человек явно от них отличался.

— У месье Себастьена есть для тебя предложение, Рене, — сказала Ава.

Леон приподнял одну бровь — в характерной насмешливой гримасе.

— Рене? — пробормотал он. — Это же мужское имя.

— Нет, в моем имени на конце два «е», а произносится одно, — коротко пояснила Рене, чувствуя, что вожделенная ванна отдаляется, и вспомнив неприятную привычку матери объяснять происхождение ее имени каждому новому знакомому: «Я хотела назвать ее Айрин, красивое имя, греческое, означает мир, но мой муж сказал, что ее будут называть просто Рин, а этого он не вынесет, и поэтому мы сошлись на имени Рене». И зря старалась, подумала девушка, потому что Кристина и Барри все равно зовут меня Рин.

Леон поклонился:

— Простите, мадемуазель Рене, я не хотел вас обидеть. — И откровенно уставился на нее восхищенными глазами. — У меня серьезные затруднения с показом, одна из моих ведущих моделей, а я привез всего две, слегла с приступом аппендицита, ее срочно отвезли в больницу. Вот я и подумал, может быть, вы согласитесь ее заменить?

Она покачала головой:

— Это невозможно, месье.

Ава вскинула голову:

— Почему, Рене? — Она начала лихорадочно соображать. Их команда уезжала, и ей, конечно, не следовало бы оставлять Рене одну, без присмотра, но если месье Себастьен позволит ей, Аве, сфотографировать его эксклюзивные модели для будущих выпусков журнала, тогда, может, стоит здесь задержаться еще на одну ночь? Может, ей даже удастся написать статью про этот показ, если им позволят фотографировать в «Эрмитаже», который до этого дня был для них запретной территорией.

— Но мы же уезжаем сегодня. — Рене подумала про Барри, который будет ждать ее вечером и которому она уже пообещала бросить модельное дело в самом ближайшем будущем. Он наверняка ужаснется, если узнает, что она согласилась поработать у месье Себастьена.

Ава повернулась к французу.

— Мадемуазель у нас очень замерзла, — произнесла она жизнерадостно. — Может, встретимся попозже и обсудим все, когда она отогреется? — И метнула на Рене угрожающий взгляд.

Леон рассыпался в извинениях за то, что не подумал об этом. «Какой подлиза», — решила Рене. А он пояснил, что дело срочное. После полудня состоится парад-алле, и мадемуазель, если она будет так любезна, должна успеть примерить платья. Он может позвонить еще одной модели, чтобы заменить несчастную Жюли, но не уверен, что ей подойдут платья, а у мадемуазель Рене все размеры в точности как у Жюли, — тут он прошелся опытным взглядом по ее фигуре, и Рене захотелось дать ему пощечину. К тому же новая модель может не успеть к полуденному показу.

Ава договорилась, что он заедет к ним в гостиницу через пару часов.

Тем временем ассистенты упаковали всю одежду и аппаратуру, и наконец команда расселась по двум машинам, которые ждали их, чтобы отвезти в Ла-Боль. Рене удалось сесть не в ту машину, в которой ехала Ава. Та по каким-то своим причинам желала, чтобы Рене согласилась на этот показ, а ей очень не хотелось задерживаться здесь и расстраивать Барри. Во всяком случае, она принялась себя в этом убеждать, потому что боялась признаться самой себе в своем инстинктивном желании избежать всякого рода контактов с Леоном Себастьеном.

Группа репортеров журнала «Бурная жизнь» жила в маленьком отельчике «Три сосны» на улице Конкорд. Напротив стояли три сосны, которым он и был обязан своим названием.

Рене наконец приняла ванну и понемногу оттаяла, так что в вестибюль спустилась уже ожившей, в аккуратном морском костюмчике с белыми полосками по краям воротника, красиво уложив волосы. Она смыла наносной загар, и ее кожа приобрела естественный кремово-белый оттенок.

Ава Брент была в черном костюме с белым кружевным галстучком, призванном смягчить его строгость, и шикарной черной шляпке. Она прекрасно сохранилась для своих весьма зрелых лет, красиво подкрашивала волосы и лицо, но ее жесткие голубые глаза не могли утаить огромного опыта жизни, и это ее отнюдь не молодило.

— А почему они проводят здесь показ мод не в сезон? — заинтересованно спросила ее Рене. — Как-то нелепо.

— Потому что на этой неделе в «Эрмитаже» проходит международный конгресс, — пояснила Ава. — Наверное, они выбрали это место из-за целебного воздуха. А все делегаты приехали с женами, показ мод должен их заинтересовать. Разумеется, к нам это все не имеет никакого отношения, но мы должны ухватиться за предложение, которое тебе сделали. Это удача, что та манекенщица заболела!.. Господи боже, детка, — вдруг сердито взорвалась она, заметив недовольное выражение на лице Рене, — ты что, не понимаешь, какой шанс тебе преподнесли прямо на тарелочке? Поработать моделью в салоне Себастьена. Да любая девчонка твоей профессии отдала бы за это передний зуб!

— У меня нет для этого опыта, — пробормотала Рене.

— У тебя есть все, что надо, — заявила Ава. — Опыт тут ни при чем.

Рене удивилась: у Авы Брент не было в привычке расточать комплименты. Хорошо ее зная, Рене понимала, что она ожидает от этой ситуации каких-то выгод.

— Леон Себастьен, ко всему прочему, еще и очаровательный мужчина, — с намеком добавила Ава.

— Фанфарон! — выпалила Рене. — Если он хотел с нами связаться, почему не сделал этого обычным, принятым способом?

— Наверное, захотел посмотреть тебя в деле, прежде чем предлагать работу, — сухо ответила Ава.

Рене покраснела, вспомнив, что, когда он вышел из моря, на ней практически ничего не было. И она тут же страшно рассердилась на себя из-за этого смущения; уж наверное, Леон давно привык смотреть на неодетых женщин и не должен на это никак реагировать.

— Я не могу здесь задерживаться, — твердо проговорила она. — Сегодня мой контракт с вами заканчивается. Я… э-э… у меня уже есть другой заказ.

Это было не совсем правдой, но Ава не могла того знать.

— Так отмени этот другой заказ. — Редактор отдела моды уже готова была потерять терпение. — Господи, детка, ты что, полная дура?

В этот момент в вестибюль вошел Леон Себастьен и направился прямо к ним. На нем был очень красивый белый свитер с красными и черными полосками по одной стороне и серебристо-серые брюки. Без шляпы, волосы блестящие, как шелковые. Он двигался с ленивой грацией большой кошки. Если бы Рене не видела, как Леон плавает, то решила бы, пожалуй, что этот человек — неженка; у нее даже закралось подозрение, что он нарочно продемонстрировал ей свои спортивные навыки.

Ава бросилась приветствовать его с распростертыми объятиями, у нее на уме была своя игра. С неожиданной скоростью перед ними возникла официантка, явно привлеченная вновь прибывшим. Да, он возьмет кофе, не хотят ли они кофе? Ава ответила, что хотят.

Его предложение оказалось очень простым. Леон Себастьен хотел, чтобы Рене вышла на подиум два раза: днем и после ужина, продемонстрировав полдюжины платьев. А чтобы преемница Жюли, как он выразился, могла отдохнуть, «привести себя в порядок», для нее будет заказан номер люкс в «Эрмитаже», где можно и переночевать, если она решит, что ехать домой уже поздно. Он берет на себя все эти расходы, а мадемуазель будет выплачен повышенный гонорар за то, что она так любезно согласилась его выручить.

Пока Себастьен все это говорил, Рене чувствовала, как его глаза оценивающе осматривают ее, почти так же, как когда они пили чай в Лондоне. Рене вспомнила, что тогда он сказал ей, будто она ему кого-то напоминает. Может быть, до сих пор старается понять кого?

— У меня нет разрешения на работу во Франции, — заметила она, — то есть, я хочу сказать, на французскую фирму.

Рене не могла себе объяснить своего страстного нежелания согласиться на эту работу; ведь она всегда мечтала носить красивые платья, жить в шикарном дорогом отеле. Наверное, просто интуиция подсказывала ей держаться подальше от этого человека.

Между тем Леон заявил, что все возьмет на себя, что полиция посмотрит на это сквозь пальцы. Затем Ава показала свой характер. Рене не может остаться в Ла-Боль без присмотра, однако Ава согласна пробыть с ней весь вечер и ночь, если… И она выложила свои условия. Леон посмотрел на нее с сомнением. Условия были нелегкими, потому что на показе должны были демонстрироваться самые последние модели, которые еще не попадали на страницы прессы. И Ава поклялась, что не использует в журнале снимки, сделанные на показе ее фотографом, в течение несколько недель. Они начали яростно торговаться и спорили еще долго после того, как им принесли кофе в кофейнике с ситечком. Наконец все детали были обсуждены и улажены, они сели наслаждаться кофе, а Леон вытащил турецкие сигареты.

— Нет, спасибо, я не курю, — отказалась Рене.

— Весьма разумно, мадемуазель Торнтон. — И он посмотрел ей прямо в глаза, пока прикуривал сигарету. Его глаза были темными, бархатными, окруженными такими же длинными и густыми ресницами, как у нее самой. Сердце ее забилось чаще, и она торопливо отвернулась.

— Вы слишком многое принимаете на веру, — произнесла Рене почти неслышно. — Миссис Брент должна была вас предупредить, что я только фотомодель, у меня нет опыта показа одежды на подиуме.

Ава издала возмущенное восклицание, но Леон никак на это не отреагировал.

— У вас все получится, — уверенно сказал он. Затем вдруг вскочил на ноги: — Ах, давайте это проверим!

Рене неохотно встала и последовала за ним и Авой на улицу, где стоял черный «кадиллак». Молча забралась на заднее сиденье, пока он придерживал для нее дверцу. Ава скользнула на переднее пассажирское сиденье. Пока они ехали к «Эрмитажу», который был недалеко, Рене думала о том, что ее принуждают к работе, на которую она не согласна.

Рене мельком увидела натертый до блеска паркет, роскошную мебель, расставленные повсюду огромные дорогие букеты, огромный зал с сияющими хрустальными люстрами, прежде чем оказалась в небольшой комнате, где навстречу ей поднялась маленькая женщина в красивом черном платье, а Леон подошел к длинной стойке, на которой висело множество нарядов.

Женщина спросила по-французски, нашел ли месье другую модель, и Леон взмахом руки показал на Рене:

— Познакомьтесь, мадемуазель Рене Торнтон, а это моя ассистентка, мадам Ламартен. Мадам, помогите ей, пожалуйста, надеть платье из золотистой парчи. — И он оставил их, а Рене покорно отдала себя в руки француженки.

Платье было вечерним, с высокой талией, почти по моде времен Наполеона, с совершенно открытыми плечами, кроме одной полоски цвета жидкого золота. Очень простого фасона, но крой выдавал профессионала, причем большого мастера. Мадам Ламартен заколола Рене волосы высоко наверх, перевязала их золотистой лентой, потом отступила на шаг, чтобы осмотреть ее, и задохнулась от восхищения.

— Мадемуазель красавица!

Рене повернулась к большому, в человеческий рост, зеркалу. Платье словно было сшито специально для нее; оно ниспадало длинными блестящими складками и было лишь немного светлее ее волос, которые, высоко забранные, делали ее неузнаваемой; янтарный цвет ткани оттенял ее кремовую кожу, а на лице выделялись только темные брови и ресницы. Она никогда еще не надевала одежды, которая бы так ей шла. Мадам Ламартен знаком попросила ее наклонить голову и застегнула на шее тонкое ожерелье из топазов, затем накинула ей на плечи полупрозрачный, воздушный шарф тончайшего оттенка охры, усыпанный золотыми блестками. В завершение она протянула Рене пару янтарного цвета перчаток, которые доходили ей до локтей, и большое опахало из перьев желто-зеленого цвета.

— Итак, вы готовы?

Рене кивнула. Она чувствовала себя необычно, словно оказалась в другом мире. И вышла в зал, словно во сне.

Ее появления ждала группа людей, собравшихся на другом конце огромного зала, но она видела только Леона. Через все пространство зала их взгляды встретились, и в бархатной глубине его глаз была такая приковывающая сила, что она пошла ему навстречу, словно притянутая магнитом. Рене приближалась медленно, горделиво, неторопливо помахивая веером, и, только подойдя к нему довольно близко, остановилась. Затем повернулась в другую сторону, оглянулась через плечо, приподняла веер к губам, дразняще и одновременно очаровательно. После этого закрыла веер и потупила взор, ожидая его комментариев. То, что последовало за этим, для всех оказалось неожиданным и очень театральным. Леон быстро сделал шаг вперед, встал на одно колено и поднес к губам кончики ее пальцев. Маленькая группа зрителей зааплодировала. Рене быстро отдернула руку, покраснев от злости. «Шут гороховый, — подумала она и затем честно призналась себе: — Да и я не лучше. С какой стати я так себя повела?» Леон вскочил на ноги и как-то смущенно, неловко попятился. И тогда Рене вдруг догадалась, что эта его выходка была совершенно спонтанной, просто искреннее движение восхищенной души, поняла, что имела о нем совершенно неверное представление и что теперь он уже жалеет о своем порыве.

Ее позабавило, что все восторги и поздравления достались Аве, словно она, как фокусник, вытащила Рене из шляпы. Еще даже не осознав, что случилось, Рене услышала, что ее берут на оба показа, а Аве разрешают фотографировать. Как бы для того, чтобы несколько изменить впечатление от своего поступка, Леон сделался преувеличенно деловым, очень официальным, чуть ли не грубоватым, и стал старательно избегать встречаться с Рене взглядом. Но она вскоре ушла из зала, так как ей предстояло примерить еще несколько платьев и два брючных костюма. К счастью, у нее с Жюли оказались абсолютно одинаковые размеры.

Маленькая мадам Ламартен старалась ей что-то объяснить, но, поскольку по-английски она совсем не говорила, а у Рене французский был на школьном уровне, они с трудом понимали друг друга. Рене скорее догадалась, что на показе будут еще несколько ассистентов, которые помогут ей переодеваться, и она постаралась запомнить аксессуары, прилагаемые к каждому одеянию. Между тем Ава договорилась, чтобы вещи Рене перевезли из «Трех сосен» в «Эрмитаж». После обеда, за которым ей можно было поесть только чуть-чуть, Рене отправилась отдохнуть перед предстоящим испытанием.

Она уселась на подоконнике роскошного номера, глядя на море, чувствуя, что никак не может расслабиться и успокоиться. Солнце ярко сияло, море лежало, как блестящий шелк с кружевом по краям, выступающим на золотистый песок, который и сделал это место таким популярным. Господи, неужели всего несколько часов назад она стояла и мерзла там, на берегу, а Леон приплыл к ним через залив? В тот момент она почему-то твердо решила невзлюбить его. Ей совсем не хотелось повторить ошибку матери — обмануться красивой внешностью и обаянием, которого у Леона было в избытке, так что он мог включать и выключать его по мере надобности, как кран с водой. Ругая себя, Рене вспоминала, как в зале легко поддалась его чарам. Нет, такого больше не должно повториться. Пока длится эта сумасшедшая история, она будет вести себя строго и постарается держать его на расстоянии.

Дневной показ оказался для нее совершенно ошеломляющим. Ведь она никогда не выступала на подиуме как манекенщица; весь ее небольшой опыт сводился к позированию перед камерой, а это совершенно не походило на то, что требовалось на живом показе. Вторая манекенщица Леона, Селеста, тоненькая темноволосая девушка, которая говорила только по-французски, кинула на нее лишь один взгляд, пожала плечиками, буркнула «англез» («англичанка») и дальше повела себя со всевозможной вредностью, на какую только была способна. Дошла даже до того, что взяла аксессуары, предназначенные для платья, которое демонстрировала Рене. С ними выступали еще четыре девушки — по одной от каждого дома моделей, демонстрирующего свою одежду. Еще там была женщина, главный финансовый агент какого-то дома, — худая, некрасивая, но с неподражаемым изысканным шиком истинной парижанки. Она полностью игнорировала Рене. Еще один человек, главный дизайнер того же дома, маленького роста, толстый, лысый, напротив, обратил на нее внимание. Рене видела, как он разговаривал с Леоном не спуская с нее глаз, и решила, что, наверное, спрашивает у него, где это он раздобыл такую неуклюжую, неловкую манекенщицу. Она угадала — они действительно говорили о ней, только не высмеивая ее, а, наоборот, восхищаясь ею.

Наконец все кончилось, и у Рене появилось время немного собраться с мыслями, отдохнуть перед вечерним показом. Она от всего сердца проклинала Аву, которая втянула ее в эту историю. Если бы утром сразу же послали за другой манекенщицей, то сейчас Рене уже вернулась бы домой и встретилась с Барри, как они и договаривались. Теперь же пришлось отправить ему срочную телеграмму, что она задерживается, а это очень его разозлит.

Но ее не оставили в покое. Вскоре в дверь постучала мадам Ламартен и попросила пройти с ней, еще раз надеть платье из золотой парчи. Рене даже не сразу поняла, что от нее требуется. А когда облачилась в платье, ее повели к миссис Моретон, американке, жене одного из депутатов Конгресса. В ее пышной гостиной оказался и Леон. Миссис Моретон очень понравилось золотое платье, и сейчас он убеждал ее, что они смогут сшить ей точно такое же по ее размерам. У американки были жесткие рыжие волосы и сильно накрашенные глаза. Она, видимо, вообразила, что в этом платье будет выглядеть как манекенщица, но так как была лет на пятнадцать старше Рене и весила фунтов на двадцать больше, девушка засомневалась, что ей стоит приобретать этот наряд. Однако она знала, что он стоит несколько сот фунтов стерлингов, и понимала, к чему клонит Леон, расточая клиентке льстивые похвалы. Наконец они договорились о примерке в Париже, и Рене отпустили.

Вечерний показ прошел гораздо спокойнее. Она знала, что где-то в глубине зала, за пышными пальмами, скрывается Билл со своими фотоаппаратами, а Ава, довольная и почти мурлыкающая, как кошка, наевшаяся сметаны, сидит среди гостей. Леон в простом смокинге выглядел особенно мужественным и красивым, и хотя она упорно старалась не смотреть в его сторону, чувствовала, что он наблюдает за ней и ловит каждое ее движение. Показ закончился выходом на подиум всех шести манекенщиц. Раздались жидкие аплодисменты, и все закончилось. Гости стали расходиться, чтобы посмотреть, что им предлагает ночная жизнь города, а она могла предложить немало.

Рене не хотелось оставаться одной в номере, но у нее не было с собой вечернего платья, и Ава никуда ее не пригласила. Билл, который тоже выглядел неуместно в своих широких штанах и пуловере, криво усмехнулся ей.

— Если бы я только знал, что мы окажемся здесь, я бы оделся пошикарнее и завалился бы в казино, но в таком виде меня туда не пустят… Придется найти какое-нибудь кафе, где не так придираются к одежде, и утопить горе в коньяке.

А так как Рене не считала вечер удавшимся, если человек напивается в стельку, она не стала просить его взять ее с собой и грустно отправилась к себе.

Но ей не пришлось коротать время в одиночестве. Вскоре раздался легкий стук в дверь, и, открыв ее, Рене увидела Леона. От его грациозной элегантности она так разволновалась, что ее сердце начало стучать в груди как молот.

— Я подумал, может, вы захотите пойти со мной в казино? — предложил он. Она уставилась на него непонимающим взглядом. — Да что с вами? Почему нет?

У нее было множество причин, чтобы отказаться. Прежде всего, ей не хотелось вступать с ним ни в какие отношения, ведь она уже приняла решение относиться к нему холодно и сухо и вообще уже почти была невестой Барри, но на самом деле главным было то, что у нее не оказалось с собой вечернего платья. И Рене сказала ему только о последнем затруднении.

Он щелкнул пальцами:

— Платье? Платьев здесь даже слишком много. А раз вы выходите в свет с Леоном Себастьеном, вы будете носить его модели.

Таким образом их выход приобретал совершенно другой оттенок. Она сделалась холодной и надменной.

— Ах, понятно… Вы хотите, чтобы я была ходячим манекеном и рекламировала в казино ваши туалеты?

— Вот именно, мадемуазель Торнтон. Вы будете моей рекламой и в то же время сможете сами немного развлечься. — Он сунул нос в комнату за ее спиной. — Вам ведь не очень весело сидеть здесь одной, а?

Как бы в подтверждение его слов снизу донеслись звуки музыки — в вестибюле маняще заиграл оркестр. У нее за спиной была пустая унылая комната, а снаружи сияли и звали к себе яркие огни. После такого нелегкого дня разве она не заслужила немного развлечений? И все же Рене еще колебалась.

— Мне нужно сказать об этом миссис Брент.

— Ах, она за вас отвечает? Только миссис Брент уже ушла, ее нет в номере.

Рене почувствовала укол обиды; Ава ушла развлекаться и даже ничего не сказала, оставив ее на весь вечер в одиночестве. Это решило дело.

— С удовольствием принимаю ваше приглашение, — просто отозвалась она.

Как по волшебству, тут же в коридоре возникла вездесущая мадам Ламартен, которая несла перекинутые через руку платье и меховую накидку. Рене заподозрила, что Леон, запланировав их поход в казино, был абсолютно уверен в ее согласии. Но сейчас ей не хотелось ссориться с ним из-за этого.

Платье было другое, не из тех, что она демонстрировала, — белое, длинное, но изысканного дизайна. А манто — норковое. Она накинула его на себя и замерла на секунду, потому что знала, сколько стоит такая вещь.

До казино было всего несколько ярдов, но внизу их ждала машина Леона. Рене почувствовала себя принцессой, когда он помогал ей сесть в машину. И хотя она ему совсем не доверяла, однако была истинной женщиной — завистливые взгляды, которые бросали на них окружающие, вознаграждали ее за все.

Казино выходило окнами на море примерно в центре залива. Зал был затейливо украшен позолотой и зеркалами. Леон обменял несколько банкнотов на фишки для рулетки.

— Хотите попробовать… как это называется… испытать судьбу?

Рене покачала головой:

— Я лучше посмотрю.

Она слегка разочаровалась при виде фишек, так как по неопытности воображала, что перед каждым игроком лежат горы денег, но вскоре увлеклась игрой и разглядыванием находящихся за столом. Невозмутимый и бесстрастный крупье, алчные лица игроков. Особенно ее поразила одна очень старая женщина с желтой обвисшей кожей на лице и шеей, покрытой множеством мелких морщинок. Ее большой костистый нос выдавался вперед, как клюв хищной птицы, темные глаза навыкате блестели от жадности, когда длинными пальцами, похожими на клешни, она подгребала к себе выигрыш. Однако явно не имела в нем особой нужды. Ее пальцы унизывали многочисленные кольца, на груди переливались драгоценные камни, дорогая одежда из шелка и мехов тоже свидетельствовала о богатстве.

— Вы принесли мне удачу, — сказал Леон. Его кучка фишек увеличилась. — Однако не стану дальше искушать судьбу. Идемте.

Он поменял фишки на деньги, и они сели к нему в машину.

— А кто была та старая женщина? — поинтересовалась Рене.

— Не знаю, но она всегда там. Это все, что у нее осталось — страсть к игре.

— Мне показалось, у нее какой-то хищный вид, как у гарпии.

— У вас слишком буйное воображение, да? Просто она хотела выиграть, разве нельзя этого сказать обо всех нас?

Он завел машину, и они поехали на восток вдоль побережья.

— Разве мы не поедем обратно в отель?

— Я подумал, не выпить ли нам «Порнише»… Я знаю одно очаровательное местечко. Спать еще рано.

Лунный свет освещал залив, и легкий ночной бриз шелестел в вершинах сосен, наполняя воздух их ароматом; отсюда огоньки города казались бриллиантовым ожерельем вокруг сонно лепечущего моря.

— Ла-Боль-ле-Пэн, — махнул рукой Леон в сторону нескольких вилл слева от них, — расположен в Буа-д’Амур. Вы знаете, что означает слово «amour»[1]?

— Боюсь, мы с вами по-разному понимаем это слово, — не удержалась она.

К ее облегчению, он не стал развивать эту тему, коротко ответив:

— Вероятно.

Раньше Порнише был рыбацкой деревушкой, а теперь там стояло немало дорогих прогулочных яхт, и ветер раскачивал их голые мачты, как лес, лишенный листвы. Народу в кафе было немного, хотя его хозяева с помощью электрообогревателей, выставленных на открытую веранду, старались сделать вид, что уже пришло лето. Сидеть на ней все же было холодно. Леон заказал игристое белое вино, но Рене не уловила его названия.

Она сказала пристыженно:

— Наверное, я ужасно сегодня выступила на показе. Я же вас предупреждала, что у меня нет опыта. Завтра приедут ваши манекенщицы, вам будет легче.

Внимательно рассматривая, как в его бокале поднимаются пузырьки, он ответил:

— Я не стал посылать в Париж за моими манекенщицами. Вы справились превосходно.

— Но, месье…

Он посмотрел на нее, но она ничего не смогла прочитать в его темном взоре.

— Я уже договорился с мадам Брент. Вы останетесь у нас до конца показа; с вами будет работать мадам Ламартен, а когда здесь все закончится, она отвезет вас в Париж и там посадит на самолет до Англии.

Рене открыла рот.

— Ах вот как! А со мной даже не сочли нужным посоветоваться?

— А надо было? — холодно спросил он. — Для вас это очень хороший шанс. Мы решили, что вы с радостью ухватитесь за него.

Как будто Ава не знала, как она к этому отнесется! Рене была вне себя от злости.

— Я уезжаю завтра же!

— И сделаете непростительную глупость.

Они надолго умолкли, и Рене успокоилась. Она знала, что он прав. Леон предлагает ей роскошную работу: всего два дня, которые она проведет в шикарном отеле, одеваясь в самые изысканные платья, — все, что ей нравится больше всего на свете. Рене невольно погладила рукой норковое манто. Барри все равно будет злиться из-за ее опоздания, так что еще несколько дней ничего не изменят.

— Отлично, — сказала она, — я остаюсь, но мне не нравится, как вы со мной обращаетесь.

Леон весело рассмеялся:

— Это совершенно не важно, главное — достичь желаемого.

Когда они вернулись в отель, он предложил ей носить норковое манто все время, пока она будет здесь.

— Оно выглядит лучше, чем ваше, — вежливо прибавил он, а Рене чуть не фыркнула от смеха; ее кроличья накидка не стоила и одного волоска этого манто. — Мадам Ламартен принесет вам завтра другое платье на вечер, — добавил он.

— О, но, месье… — запротестовала Рене.

— Довольно! — нетерпеливо воскликнул он. — Я одеваю своих манекенщиц так, чтобы они не позорили моего дома моделей. На вас будут обращены взгляды всех присутствующих каждую минуту вашего пребывания в отеле.

Позже Рене поняла, как он был прав. После завтрака, который ей принесли в номер, она спустилась в вестибюль, и все глядели на нее: женщины — оценивающе, мужчины — с вожделением. Она с радостью отдала себя заботам мадам Ламартен. Селеста по-прежнему игнорировала ее, притворяясь, что не понимает ни по-английски, ни по-французски, но одна из манекенщиц вчерашнего толстячка — месье Демонта — оказалась более дружелюбной. Она подошла к Рене в вестибюле и заговорила с ней по-английски.

— Ах, как же вам повезло, что вы работать у месье Себастьена! — начала она. — Он хорошо обращаться со своими подчиненными. А месье Демонт — то щипать, то кричать, то еще что. Вы жить в лучшем номере, а мы где-то на чердаке.

Рене очень удивилась, узнав, что в «Эрмитаже» существует чердак, и подумала, что девушка просто преувеличивает. Ее звали Коринна, она смотрела на Рене с откровенным любопытством.

— Это так романтично… Месье плавать через залив на другой берег, видеть вас и приглашать сюда.

Значит, эта история уже стала всем известна? Рене заподозрила, что все было сделано ради рекламы, но именно этого и следовало ожидать от Леона.

— Это правда, вы так похожи на Туанетт, — продолжала болтать Коринна. — О, он в отчаянии, когда терять ее, весь Париж об этом говорить.

— Туанетт? — Рене сдвинула брови. — Кто это?

— Вы что, не слышали про Туанетт? Самая шикарная и дорогая манекенщица Парижа. Он нашел ее в магазине, она работала там продавщицей, он создал ее, как создает свою одежду. Она была его любимой манекенщицей, и вдруг с ней что-то случиться — какой-то несчастный случай, и все! Она болеть, лежать, раз — ее уже нет!

— Какой ужас! — в шоке воскликнула Рене.

— Да, да, очень грустно. Бедная, бедная Туанетт! Она была такая милая, такая веселая всегда, и вот ее нет. — Коринна развела руками, и, как поняла Рене, это означало, что девушка умерла. — Месье Себастьен безутешен, — заключила Коринна.

Рене удивилась, почувствовав, что ее сердце сжалось от ревности. «Ну что ты с ума сходишь? — принялась она укорять себя. — Он для тебя никто, совершенно посторонний человек».

— Они были любовниками? — спросила она напрямик.

Коринна пожала плечами:

— Кто знает? Может быть, да, а может, и нет; но раз теперь он нашел вас, то будет счастлив.

«Будет ли? — подумала Рене. — Просто хочет заполнить мною пустоту и тоску по своей умершей возлюбленной!» Однако, непонятно почему, откровения Коринны навели на нее тоску. Ведь глупо даже полагать, что такой мужчина, как Леон, может быть одинок — у него наверняка в каждом квартале по подружке!

Улучив немного свободного времени, Рене написала письмо домой, рассказав маме забавные подробности ее приключений, но оставив за скобками роль в них Леона. Она знала, как быстро матери могут делать неверные выводы насчет романтических привязанностей своих дочерей. Потом написала Барри, упомянув Леона только в профессиональном аспекте, и, естественно, ни словом не обмолвившись о вчерашнем вечере. Даже нарочно постаралась создать впечатление, будто Леон человек средних лет, занудный, неприятный, некрасивый. Барри был склонен ревновать ее, а ей совсем не хотелось, чтобы у него зародились подозрения, которые нарушили бы его душевный покой, тем более что они не имели бы под собой никаких оснований.

Крис и Майку Рене послала пестрые открытки с видами Ла-Боль, на которых море и небо были невероятной синевы, зная, что они обрадуются иностранным почтовым маркам.

Наблюдая издалека за Леоном, она начала постепенно понимать, зачем он вывел ее в люди. Себастьен фланировал среди гостей, излучая обаяние и расточая улыбки, а его записная книжка все пополнялась и пополнялась новыми телефонами, адресами, датами назначенных встреч. Поняла она и другое: как и у большинства модных домов Парижа, благополучие его салона во многом зависело от бутиков, в которых продавались более дешевые готовые платья его салона, и все же настоящий интерес Леон испытывал к эксклюзивным моделям. Он казался искренне преданным своему делу. Рене мельком подумала: интересно, каково это — иметь мужа или жениха, так хорошо разбирающегося в женской одежде. Наверное, создается довольно неловкая ситуация и в то же время занимательная. Барри ни разу в жизни не обратил внимания на то, во что она одета, для него лично было важно, чтобы, как он говорил, Рене выглядела подобающе.

Вечером она переоделась в платье, которое лежало у нее на кровати, — на этот раз бархатное, темно-синее — и стала слоняться в нем по вестибюлю, пока не поняла, что на самом деле ждет появления Леона. А он сразу после шоу исчез куда-то с одной из своих клиенток и, видимо, неплохо проводил с ней время. Рене стало стыдно, как только она поняла, в каком направлении работает ее голова, и тогда решительно направилась к лифту. Ни к чему, чтобы он вел ее куда-нибудь и сегодня вечером, говорила она себе, и вообще, пусть не воображает, что ей этого хочется.

Когда пришел лифт, из него вышел Леон.

— Так и думал, что вы здесь, — сказал он. — Хочу с вами поговорить. — И отвел ее в безлюдный уголок вестибюля, где они могли укрыться за зелеными деревьями в кадках. — Хотите выпить?

Она покачала головой:

— Только кофе. — Раз ей предстоит разговор с Леоном, не лишним будет иметь ясную голову, но, отхлебнув кофе, уловила в нем привкус коньяка.

— Мадемуазель Торнтон, — вдруг торжественно заговорил Леон, прервав поток их пустой болтовни. — Я вами очень доволен. Конечно, вам нужно еще кое-чему научиться и приобрести некоторый опыт, но я мог бы сделать из вас модель высшего класса.

— Как Туанетт?

Лишь только вопрос сорвался с губ Рене, как она об этом пожалела. А с лица Леона ушла вся краска, оно стало совершенно бескровным, глаза потемнели, посуровели, и он резко от нее отвернулся. Значит, любил ту девушку. Ревность занозой засела в сердце Рене.

— Ну вот, уже успели наболтать.

Она пожала плечами:

— Да, тут ничего не скроешь.

Он снова повернулся к ней:

— Когда я впервые увидел вас в отражении витрины универмага в Лондоне, вначале мне даже показалось, что я вижу привидение. — Рене невольно передернулась, но Леон продолжил, не заметив этого: — У вас та же редкая, небанальная красота, которая даже совсем юных, еще неопытных девушек превращает в настоящих первоклассных звезд. В Туанетт я узнал эту редкую красоту с первого взгляда, а теперь вижу ее в вас. Я могу сделать вас знаменитой.

Изо всех сил стараясь говорить легко, она произнесла:

— Месье, признайтесь, вы ведь шутите?

— Я говорю совершенно серьезно. Когда Туанетт ушла, я потерял мою лучшую манекенщицу. Для меня очень важно иметь среди манекенщиц ту, которая вдохновляла бы меня своей красотой, с которой я чувствовал бы тесную связь. Моя последняя коллекция, — он пожал плечами, — мне не нравится. Жюли не вернется. Так что у меня есть вакантное место.

— Но вы ведь легко могли бы найти более опытную манекенщицу, чем я.

— Опытную? — В его голосе послышалось презрение. — Пожалуй, существуют же модельные агентства, школы, где готовят манекенщиц. Они сотнями выпускают опытных девушек, но все они на одно лицо, в них нет индивидуальности, души. А такие мне ни к чему. Мадемуазель Торнтон, я хочу, чтобы вы работали у меня в Париже в течение шести месяцев или, во всяком случае, до показа моей следующей коллекции. Я устрою вам разрешение на работу и, поверьте, выдам очень щедрое жалованье.

В какое-то мгновение Рене чуть не соблазнилась. Париж — Мекка моды — был ее мечтой. Но она ведь уже решила не связываться с Леоном, и потом, Барри будет против.

— Боюсь, это совершенно невозможно.

— Невозможно? Почему? Мадемуазель, вы рождены быть манекенщицей, вы даже не знаете, от чего отказываетесь.

— На самом деле я не особенно хочу становиться настоящей манекенщицей.

Он смотрел на нее не сводя глаз.

— Может быть, это из-за того парня, к которому вы тогда спешили в Лондоне? Это он стоит у вас на пути? Вы с ним помолвлены?

— Он будет очень против, если я на шесть месяцев уеду в Париж, — ответила она, пропуская мимо ушей последний вопрос.

— Значит, он думает только о себе, если мешает вам сделать карьеру.

— Но я вовсе не хочу делать карьеру. Просто работаю до нашей свадьбы. Честно говоря, я пообещала Барри вообще бросить модельное дело. — Рене подняла голову и встретила устремленный на нее немигающий взгляд, но не смогла понять его выражения. — То есть на самом деле и бросать еще нечего, — легко добавила она. — На свете нет ничего важнее любви и замужества.

— Это верно, на свете нет ничего важнее замужества по любви, — парировал он, намеренно меняя порядок слов. — Значит, к этому Барри у вас великая страсть?

От такого вопроса Рене вдруг стала упрямой.

— Разумеется, я люблю Барри, — возмущенно проговорила она, — а что до великой страсти, то она существует только в книгах и фильмах. У нас в стране об этом вообще не принято говорить.

Леон громко, искренне рассмеялся:

— О, Рене, chérie, как вы еще молоды!

Это было уже слишком! Она встала и приняла вид оскорбленного достоинства, насколько ей это удалось.

— Если это все, что вы хотели мне сказать, я должна пожелать вам спокойной ночи, месье Себастьен.

— Значит, бесполезно уговаривать вас работать у меня?

— Абсолютно.

— Что ж, прекрасно, надеюсь, впоследствии вам не придется пожалеть о своем решении.

Она ушла, зная, что он смотрит ей вслед, и уже почти жалея о своих словах. В Париже было бы очень весело, она всегда так мечтала войти в мир высокой моды, но принялась себя убеждать, что только что сделала правильный выбор.

На следующее утро, когда Рене спустилась вниз, Леон ее уже ждал.

— Сегодня работы почти нет, — сказал он ей, — только короткий общий показ в три часа дня, потом все поедут по домам. Вы не хотели бы со мной покататься по окрестностям?

Он был в белом свитере и выглядел молодым, совсем мальчишкой. На улице светило солнце, и, так как приближалось окончание конгресса, везде царила атмосфера отдыха и праздника.

— Полагаю, мне стоит остаться в гостинице и собрать вещи, — строго проговорила она.

— Какие глупости! Что вам там собирать? Рене, сегодня вы еще работаете на меня, и я приказываю вам поехать со мной.

— Значит, вы не оставляете мне выбора, да? — засмеялась она. На самом деле ей очень хотелось еще побыть с ним.

— Надевайте норковое манто, только не попадайтесь на глаза мадам Ламартен, она этого не вынесет, — посоветовал он ей с нарочитой серьезностью. — Я буду ждать вас на улице.

Большая черная машина была ей уже знакома. Она села в нее с приятным чувством школьницы, тайком сбежавшей с урока.

Они поехали на самый восточный мыс залива Ла-Боль и вскоре оказались совершенно в другом мире. Здесь побережье было диким, море шумно плескалось о темные, казавшиеся зловещими скалы. Но за ними открылась плоская равнина, и Рене увидела работающих в поле крестьян — угловатых мужчин и женщин. Женщины были в длинных темных платьях и белых чепчиках. Они поднимали к коричневым морщинистым лицам руки, похожие на клешни крабов, чтобы, защитив глаза от солнца, посмотреть на проезжающую машину.

— Как они тут преждевременно стареют! — грустно прокомментировал Леон. — И можно ли винить молодежь за то, что она не желает здесь оставаться? Молодые не хотят увять и иссохнуть, как эта неплодородная земля.

По пути он рассказывал о соляном и рыболовном промыслах, которыми занимается местное население, и вообще, как отметила про себя Рене, знал очень многое об их жизни для истинно городского человека.

— Моя родня больше интересуется другими вещами, чем модой, — коротко объяснил Леон, но не стал вдаваться в подробности, а Рене побоялась показаться ему слишком любопытной. В конце концов, он был ее работодателем, и у нее не было никакого права совать нос в его частную жизнь.

В Ле-Круазик они оставили машину на площади и, повернувшись спиной к морю, пошли по узкой улочке с бедными домишками.

— Сейчас будем с вами завтракать по-крестьянски, — весело объявил Леон. — Сегодня — никаких раззолоченных ресторанов, простая, свежая еда.

Он помог ей спуститься по каменным ступенькам в полуподвальное помещение с пустыми белеными стенами и балками под потолком. Столы тут были покрыты клетчатыми скатертями, на них стояли стеклянные подставки для ножей и вилок.

— Не забудьте при перемене блюд оставить приборы, новых не дадут, — предупредил ее Леон. — Это будет настоящая французская кухня, поданная тоже по-французски.

Им принесли превосходный потаж из только что пойманной рыбы и омлет, а закончился завтрак белым мягким сыром и свежими фруктами. Все это им подавала старая, скрюченная временем женщина в длинном белом фартуке поверх черного платья. Рене съела все, что они заказали, вот только местное вино показалось ей кислым и грубого вкуса.

— Вино, как люди, — пояснил Леон, рассмеявшись ее гримаске. — Во Франции вино пьют с самого детства. Помогает от анемии.

На обратном пути с ними произошел странный случай, значение которого Рене смогла понять лишь много месяцев спустя. На улице они поровнялись с бородатым моряком, который в этот момент, пытаясь разжечь смрадно воняющую «Голуаз», бросил еще горящую спичку на мостовую. Леон вдруг бросился, быстро затоптал спичку, и Рене увидела, что его лицо побелело.

— Надо быть осторожнее, старина, — сказал он мужчине, который собрался зажечь еще одну спичку, и, вытащив свою золотую зажигалку, щелкнул ею. — Позвольте.

Мужчина принял этот знак внимания, что-то пробубнил и пошел своей дорогой, оставляя позади себя клубы дыма.

Леон, задумавшись о чем-то, хотел положить зажигалку обратно в карман, но промахнулся и не заметил этого — она упала на землю. Рене нагнулась, чтобы поднять ее, но кто-то успел это сделать раньше нее — выхватил зажигалку прямо у нее из-под руки и бросился бежать вниз по улице. Леон очнулся и бросился за ним вдогонку, а догнав подростка, схватил его за шиворот и повернул к себе лицом. Паренек выглядел жалко — голые грязные ноги, оборванные джинсы, тоненькая мордашка с заостренными чертами и два огромных грустных карих глаза.

— Ах ты воришка! — мягко проговорил Леон, вынимая зажигалку из его грязных рук.

— Он, наверное, голодный, — заметила Рене. — Отпустите его. — И открыла сумочку, чтобы достать из нее для паренька несколько франков. Но, подняв голову, застыла в изумлении: на лице Леона было такое выражение, словно ему в голову только что пришла гениальная мысль.

— Нет, нельзя поощрять воровство, — твердо заявил он. — Сейчас я отведу его в полицию, пусть с ним разберутся.

— Леон, пожалуйста, не надо… — Она увидела ужас в карих глазах мальчишки — слово «полиция», произнесенное по-английски, он понял прекрасно. — Зачем же так сразу? Он… он ведь еще ребенок.

— Этот ребенок может вырасти преступником, если его вовремя не исправить.

— Да, но полиция… — Рене, конечно, ничего не знала о снисходительном отношении французской полиции к малолетним правонарушителям; просто видела перед собой несчастное, испуганное лицо ребенка. А Леон мог себе позволить быть милосердным. Она принялась его умолять, с ужасом убеждаясь, что ее слова на него не действуют. И в конце концов умолкла, сраженная такой бессердечностью. Наступила тишина, мальчишка и Леон лишь вопросительно смотрели на нее.

И вдруг Леон произнес:

— Я его отпущу. Более того, найду его родителей и помогу им, если вы пообещаете, что приедете в Париж работать в моем салоне.

Она посмотрела на него, почти не дыша:

— Это шантаж?

Он пожал плечами:

— Называйте как хотите. Я уже говорил вам, что не очень разборчив в средствах, когда хочу чего-нибудь добиться.

— Вы просто отвратительны! А если я откажусь?

— Тогда, боюсь, придется сдать этого маленького воришку в полицейский участок.

Словно для того, чтобы усилить впечатление его слов, в этот момент в конце улицы появились две фигуры в полицейских фуражках. Мальчишка сжался, задрожал, обратив к Рене молящий взгляд. Конечно, Леон на самом деле не проявит такой жестокости, но может ли она рисковать? Полицейские приближались к ним мерным, неторопливым шагом.

— Хорошо, — проговорила Рене сквозь зубы. — Я считаю вас чудовищем, но сделаю, как вы хотите.

— Обещаете? Слово англичанки?

— Обещаю.

Он улыбнулся, взял паренька за руку и, сказав ему что-то по-французски, повел его мимо полицейских к тому месту, где они оставили машину.

— Что вы хотите сделать? — с сомнением спросила Рене.

— Поеду к нему домой — поговорить с его родителями. Может быть, я заберу его с собой, будет у меня работать посыльным, хотя он почему-то отнесся к этому без энтузиазма. Кстати, держитесь от него подальше — у него могут быть блохи.

Домик, к которому они подъехали, был невероятно беден. Рене осталась в машине, а когда через несколько минут Леон вернулся один, поинтересовалась:

— Что там было?

— Договорились, что мальчишку отмоют, купят ему приличную одежду и отправят ко мне в Париж. Постараюсь сам перевоспитать маленького воришку. Бретонцы очень гордые люди, для себя они не приняли бы от меня ничего. Кстати, на самом деле этот парень, его зовут Пьер, гораздо старше, чем кажется. Он не мог найти работу. Я не стал говорить его бабушке, что поймал ее внука, когда он пытался украсть мою зажигалку.

Какое-то время они ехали молча. Наконец Рене не выдержала:

— Леон. — Она даже не заметила, что впервые назвала его по имени. — На самом деле вы ведь не собирались отводить его в полицию, правда?

— Очень даже собирался. — Его ответ прозвучал слишком быстро.

— Я вам не верю.

— Но вы сдержите ваше обещание? — обеспокоенно спросил он.

— Да, я никогда не беру своих слов обратно.

Рене размечталась о том, что ждет ее в Париже. Ах, Париж, мир высокой моды! Она любой ценой уговорит Барри, чтобы он разрешил ей туда поехать. Потом подумала, что не стоит ему рассказывать о том, как ее заставили принять приглашение поработать в салоне Себастьена, он, пожалуй, не поймет. Наконец ее мысли вернулись к практическим вещам.

— А где я там буду жить?

— Я знаю очень респектабельный пансион в Пасси, который держит мадам Дюбонне. Цены у нее вполне приемлемые. Позвоню ей, как только приеду.

Итак, он уже все продумал! Рене решила, что Туанетт, наверное, тоже жила у мадам Дюбонне.

Мадам Ламартен встретила Рене, всплескивая руками: где она была? Уже поздно. Но, увидев позади нее Леона, сразу умолкла, и в ее глазах мелькнуло понимание.

— Помолчите, — бросил ей Леон по-французски и велел обеим женщинам подождать его в вестибюле, а сам быстро пошел к себе в офис. Мадам Ламартен принялась объяснять Рене, как она волновалась, что они опоздают к показу.

Вскоре Леон вышел к ним с какими-то отпечатанными бумагами в руках и кивком пригласил обеих подойти к столу.

— Рене, прошу вас здесь расписаться, — попросил он. — Это для отчетности и чтобы вы поняли всю серьезность моих намерений и обещаний.

В документе было написано, что мадемуазель Рене Торнтон поступает на работу в салон моделей Себастьена до показа следующей коллекции с правом продления контракта в дальнейшем. Цифра гонорара стояла более чем впечатляющая. Леон, видимо, был совершенно уникальным явлением — щедрым французом.

Он сунул ей в руку свою ручку. Она мельком увидела, что ручка дорогая, всемирно известной марки, но заколебалась. Обещание было вырвано у нее, можно сказать, хитростью.

— Вы обманули меня, — сказала Рене, глядя на него с укором.

Он приподнял одну бровь:

— Я же сделал то, о чем вы просили в обмен на ваше обещание.

Она вспомнила, что он не просто отпустил Пьера, а предоставил ему возможность стать приличным человеком, но все равно не решалась поставить подпись.

— А что, если вам не удастся достать для меня разрешения на работу? Ведь у вас, должно быть, немало своих, французских манекенщиц, которые ищут работу?

— Будет обидно, — ответил он терпеливо, — но я уверен, мне это удастся.

Мадам Ламартен переводила взгляд с одного на другую, озадаченная отговорками Рене. Девице фантастически повезло, что она попалась месье на глаза, неужели она этого не понимает? Впрочем, она англичанка, а все англичане, как известно, сумасшедшие. И мадам в недоумении пожала плечами.

Леон наклонился вперед и схватил Рене за запястье. От его прикосновения она ослабела, а темные, властные глаза приковали ее к месту. В этот момент она ощутила магнетизм Леона в полной мере и поняла, что он заставит ее подписать контракт.

— Подписывайте, — тихо произнес он.

И Рене робко подчинилась.

Он отпустил ее руку и повернулся к мадам Ламартен, которая должна была расписаться как свидетель.

— Я дам вам экземпляр, — сказал Леон Рене.

Она стояла, потирая запястье, не осознавая до конца, во что себя втянула, не зная, как теперь все это объяснить Барри.