Парижское приключение

Глава 6

В пятницу той незабываемой недели Рене задержалась на работе допоздна, позируя для серии фотографий, которые должны были быть опубликованы в одной очень влиятельной парижской газете. Фотограф, месье Арно, был ей знаком — маленького роста, коренастый человек с лысеющей головой, друг Леона. Он старался быть с ней поделикатнее, но фотографий нужно было сделать очень много, и издатель газеты настаивал, чтобы все наряды демонстрировала только Рене.

— В статье вам будет уделено не меньше внимания, чем самой одежде, — говорил ей месье Арно. — Так что это будет отличная реклама для вас, мадемуазель.

Рене это было совершенно все равно, она хотела только, чтобы он поскорее закончил свою работу и отпустил ее домой.

— Немного мужества, моя дорогая, — прошептал ей Леон. — Это чрезвычайно важно и для тебя, и для меня.

Она утешала себя мыслью, что это начало их совместной работы. Когда все закончилось, Рене изможденно упала на стул, и он с беспокойством посмотрел на нее:

— Ты так устала? Черт, а мне придется сегодня ужинать с фабрикантом шелка из Милана. Жорж, ты не отведешь мадемуазель Торнтон на ужин?

Жорж Арно поклонился:

— Буду рад.

— Ой нет, спасибо! — Рене торопливо вскочила на ноги. — Я могу поесть у себя в пансионе.

Жорж Арно казался очень разочарованным.

— Мадемуазель, вы очень огорчите мою жену, если откажетесь. Она так хотела с вами познакомиться, — стал упрашивать он. — Вы у нас теперь знаменитость, и она как раз ждет меня к ужину. Вот будет для нее сюрприз, если я привезу вас, она будет в восторге.

Рене беспомощно взглянула на Леона.

— Да, давай поезжай, — сказал он. — Это поможет твоей карьере, если тебя будут часто видеть на публике. Можешь надеть любое платье из новой коллекции — наверное, лучше всего «Призрак».

— Нет, — возразила она. — Только не это!

Он удивленно посмотрел на нее, не понимая капризности в ее голосе. Но не могла же Рене ему сказать, что в этом платье она кажется себе привидением Туанетт?

Наконец было решено надеть простое черное платье, которое оставляло открытыми руки и большую часть груди, что очень ей шло.

В сопровождении месье Арно Рене подошла к подъехавшему такси, которое отвезло их в ресторан на Елисейских полях, где их ждала мадам Арно, которую муж уже предупредил по телефону, какая честь ей будет оказана. Официант проводил их к столику на широкой террасе, откуда были видны пестрые толпы людей, прогуливающихся внизу по бульварам в ожерельях искусственного света.

Мадам Арно оказалась тоже низкорослой, полной и чрезвычайно привлекательной особой, ее седые волосы были безупречно уложены. Она принялась критически рассматривать Рене.

— Для англичанки у нее неплохой вкус, — ворчливо сказала мадам Арно мужу по-английски.

— О, оставь, Тереза, ты же знаешь, британцы уже научились вполне сносно одеваться, — торопливо одернул ее Жорж, опасаясь, что его жена нанесет обиду их гостье. — Те дни, когда юные англичанки одевались в грубую темную одежду, давно позади.

— О нет, их осталось не так уж мало и в наши дни, — возразила Рене, которой все это показалось забавным.

За ужином месье Арно распространялся о своих фотографических успехах.

— Вот взять меня, — хвастался он. — Я фотографировал всех манекенщиц Себастьенов, и отца и сына, но во времена Жака Себастьена мы думали только об одежде, а не о девочках. А теперь все всё хотят знать о самих манекенщицах — как они начали карьеру, как добились успеха. Вы, мадемуазель, очень фотогеничны. С таким лицом вы могли бы стать кинозвездой.

— Спасибо, — улыбнулась Рене. — Но мне совсем не хочется играть.

— Многие манекенщицы оказываются в кино, — продолжал месье Арно. — Но, может быть, вы преданы высокой моде, как ей была предана Туанетт Морель? Ах, до чего у нее было изысканное лицо и формы, формы! Я никогда не работал с такой красивой моделью, пока не встретил вас, мадемуазель. — Он слегка поклонился Рене и вздохнул. — Как грустно, что больше нам никогда не удастся увидеть мадемуазель Туанетт.

Мадам Арно кивнула:

— Бедняжка! Наверное, травма оказалась гораздо серьезнее, чем писали в газетах, потому что с тех пор она живет затворницей.

Рене уставилась на нее:

— Я… а я думала, что она умерла!

Круглые выпуклые глаза мадам Арно уставились на нее.

— Нет-нет, мадемуазель, — сказала она. — Уверяю вас, она жива, хотя люди все так быстро забывают и многие говорят так, словно ее уже нет на свете.

Рене вспомнила, что, и в самом деле, никто же не говорил ей прямо, что Антуанетт Морель умерла, хотя это как-то подразумевалось. Она сама пришла к такому выводу. Но если Туанетт жива, зачем понадобилось привозить в Париж ее? И где сейчас Антуанетт, кем она приходится Леону?

Озадаченная, Рене в ужасе спросила:

— Вы, видимо, имеете в виду автомобильную аварию?

Мадам Арно пожала плечами и поджала губы:

— Никто не знает, что случилось, все было шито-крыто. Сегодня она была здесь, а на следующий день куда-то исчезла. Может, никакой аварии и не было. — Она склонилась к Рене, понижая голос до шепота: — Однако мне известно, что мадемуазель Морель живет со своей матерью в доме на улице Жарден, в очень дорогом и элитном районе. Дом принадлежит месье Себастьену, и если он на ней не женат, то ему следовало бы это сделать.

Дома на улице Жарден были приданым бабушки Леона!

Рене показалось, что все вокруг нее закружилось, ее спутники отодвинулись куда-то далеко, а уши у нее наполнились каким-то грохочущим звуком. Она отчаянно вцепилась в скатерть. Ей нельзя падать в обморок.

— Мадемуазель, вам дурно? — обеспокоенно посмотрел на нее месье Арно.

— Нет, все в порядке. — Она одним глотком осушила бокал с вином. — Простите, просто жара, и день был очень утомительным.

Огромным усилием воли она победила дурноту и умудрилась улыбнуться. Месье Арно с упреком взглянул на жену, которая тем временем смотрела на Рене с ядовитой улыбочкой, видя, что ее откровения потрясли девушку. Если эта англичанка не подозревает, что Леон увлекается по очереди всеми этими Селестами, Иоландами и прочими, тогда она просто слепа, впрочем, эти англичанки такие ханжи!

— Ты неисправимая сплетница, — сурово отчитал ее муж. — Что бы с Туанетт ни случилось, теперь она вне игры. — Он галантно поднял свой бокал в честь Рене. — Выпьем за нашу новую звезду Рене! Мадемуазель, перед вами открывается восхитительное будущее.

— Благодарю вас. — Рене поклонилась и улыбнулась.

Неужели всего несколько дней назад Леон так же поднимал бокал за ее успех? Этот успех принесет одну горечь, если Туанетт все еще жива. В голове крутился вихрь мыслей, но она не собиралась позволить этой злобной женщине, сидящей напротив нее за столом, догадаться, насколько сильно ее вывело из равновесия это неожиданное открытие. Рене призвала на помощь всю свою выучку классной манекенщицы, заставила себя смеяться и вести светскую болтовню.

Наконец этот невыносимый ужин закончился, и Рене осталась одна в своей маленькой спаленке в пансионе. Она не была столь наивна, чтобы не понять подтекста, который скрывался в словах мадам Арно. Любые житель или жительница Парижа пришли бы к такому же выводу, если бы красивая молодая женщина жила уединенно в частном доме, принадлежащем ее начальнику, но Рене решила, что этот вывод неверен. Леон всегда подчеркивал, что он никогда не водит своих девочек развлекаться, если только того не требует бизнес. Как выразилась его мать, он хорошо разграничивает деловые и личные отношения. Что очень разумно с его стороны, он никогда не входит в близкие отношения со своими моделями, несмотря на все слухи. Она была единственным исключением, однако всякий раз, когда Леон возил ее куда-нибудь, он преследовал свои, очень меркантильные цели, связанные с его работой. Единственное, что было доподлинно известно о нем Рене с тех пор, как она познакомилась с ним, так это его любовь к Антуанетт. Он в самый первый раз заметил ее только потому, что она была похожа на его бывшую модель, ее портреты развешаны на самых видных местах и в его рабочем кабинете, и дома, а Жанин как-то рассказывала ей, что, когда сдавали предпоследнюю коллекцию, он был вне себя от ярости, что не может воспользоваться ее услугами манекенщицы. Если этот загадочный несчастный случай привел к тому, что Туанетт серьезно больна или даже стала инвалидом, это объяснило бы ее долгое отсутствие и тот несчастный взгляд, который появляется в глазах Леона всякий раз, когда речь заходит о ней. Но Рене была убеждена: ни болезнь, ни увечье не смогут убить его чувств к ней, он навсегда останется ей верен.

Возможно, они в последнее время отдалились друг от друга? Леон говорил, что у Антуанетт нет ни души, ни сердца, и тогда она решила — это горькие слова отвергнутого любовника. Но если Антуанетт покинула его, почему она живет в его доме? Предположение, что она его жена, Рене сразу же отмела как беспочвенное. Леон сделал предложение ей, Рене. Правда, им двигала не любовь к ней, но все же она не могла себе представить, чтобы он мог опуститься до двоеженства.

Она не могла поверить, что Леон распутник, однако не могла и не придать значения тому факту, что Антуанетт Морель живет на улице Жарден, в одном из домов, которые, как сказала сама мадам Себастьен, он унаследовал от бабушки. Конечно, можно предположить, что семья Морель арендовала этот дом совершенно честным путем у Себастьена, но это было бы слишком удивительным совпадением.

Рене вдруг припомнила, как в Фонтенбло хозяйка постоялого двора спросила Леона про здоровье мадам и получила ответ, что та в полном здравии. Она тогда не поняла, о какой мадам идет речь, и вообще этот эпизод вылетел у нее из головы после последовавших за ним потрясений того вечера. Может быть, под «мадам» имелась в виду Антуанетт? Значит, Леон возил ее в Фонтенбло и представлял как свою жену? С другой стороны, это могла быть его мать, тогда вопрос хозяйки относился к ней, но теперь Рене терзали сомнения. Ведь в конце концов может оказаться, что мадам Арно права. В свое время предложение Леона потрясло ее до глубины души, и потряс ее прежде всего тот легкий, беспечный тон, каким оно было сделано, его несерьезное отношение к женитьбе вообще. Она, видимо, представляется ему соглашением, которое можно заключить, а можно и расторгнуть, в зависимости от обстоятельств. Но опять-таки это было маловероятно, потому что при полной общей неразберихе в одном Рене была уверена — в любви Леона к своей бывшей модели.

Ее собственное положение становилось двусмысленным. Мало того, что до этого ей приходилось замещать некий призрак, но не может же она занимать место живой женщины, которая способна возникнуть из небытия в любую минуту. Остается только одно — потребовать у Леона объяснений при первой же возможности. И если факты действительно окажутся таковы, как Рене опасается, она вернет ему кольцо, предложит восстановить отношения с Антуанетт и уедет домой.

Глубоко в душе у нее все же слабо теплилась надежда. Хорошо бы Леон ответил ей, что Антуанетт уже давно ничего для него не значит, что он искренне искал союза с Рене и что он не отпустит ее. Но понимала — это только мечты, ничего больше, и не дала этим приятным мыслям усыпить свою бдительность. Однако ночь провела без сна, в размышлениях.

Она не могла завтракать, но кофе ей был нужен как никогда. Мадам Дюбонне хлопотала вокруг нее, как встревоженная курица. Да, нелегко показывать новую коллекцию, без конца повторяла она, но теперь все позади, мадемуазель сможет немного отдохнуть. Чувствуя, что опаздывает, Рене не стала искать кольцо Леона, которое, как она смутно помнила, положила куда-то в надежное место и пошла на работу без него.

Мадам Ламартен встретила ее градом упреков. Одна из самых ценных клиенток договорилась заехать, чтобы посмотреть платье «Весна», точную копию которого хотела заказать, и наверняка захочет еще раз посмотреть платье на манекенщице, а Рене именно сегодня нужно было опоздать.

— Вы, девицы, все одинаковые, — бранила она ее, — шляетесь по городу со своими дружками ночи напролет, а потом не можете вовремя проснуться утром!

Рене не понимала ее французской скороговорки и сказала:

— Но прежде всего мне нужно повидать месье Леона.

— Это невозможно! — Мадам Ламартен выглядела победительницей. Она всегда считала, что Леон слишком балует Рене, которая, в конце концов, всего лишь одна из его манекенщиц, не более, и была рада выпавшему шансу поставить ее на место. — У месье Леона есть более важные дела, чем выслушивать ваши жалобы, потому что наверняка вы хотите его видеть из-за каких-нибудь пустяковых недовольств, я уверена. Он улетел в Милан посмотреть шелка, которые производит синьор Монтезори. Мой бог! — Она заметила тени вокруг глаз Рене, ее побледневшие, впалые щеки, потому что бессонная ночь оставила на них свой след. — Вы не годитесь сегодня для демонстрации модели. Вы похожи на скелет. Идите в комнату отдыха; отдохните часок, может быть, восстановитесь и сможете выступить в показе, который будет сегодня днем. Но я обо всем доложу месье Леону, когда он вернется, можете не сомневаться.

Радуясь возможности укрыться от любопытных глаз коллег, Рене пошла наверх в комнату отдыха, которая была одной из уступок Леона женской части коллектива. Комната была узкая, как ущелье, потому что место в салоне старались экономить, но в ней было спокойно и относительно тихо. Там стояли стул, кушетка и умывальник. Рене присела на кушетку, чувствуя себя совершенно обессиленной и подавленной. Но вскоре дверь легонько отворилась, и в комнату вошла Жанин.

— Ах, сегодня утром работы почти нет, и я смогла на время ускользнуть, — сообщила она, с беспокойством глядя на белое лицо Рене. — Дорогуша, что с тобой? Что случилось?

Рене провела дрожащей рукой по бледному лбу.

— Да, Жан, случилось. Даже не знаю, что мне теперь делать. — И она рассказала Жанин о предложении Леона.

Глаза ее подружки широко раскрылись от ужаса.

— Надеюсь, ты отказала ему? — выпалила она в тревоге. — Никогда не слышала ни о чем более нелепом, да к тому же и опасном! Да ты что, ты потом не сможешь от него избавиться до конца своей жизни! Тебе придется работать на него бесплатно, сколько ему понадобится, а он может даже не платить тебе приличную зарплату.

Рене слабо улыбнулась. Какая молодец Жанин, такая практичная! Сама она даже не подумала о финансовой стороне этого договора.

— Нет, я не собираюсь принимать его предложение, — заверила она ее, — но это еще не все.

И Рене коротко пересказала ей то, о чем проболталась мадам Арно. Жанин присвистнула.

— Значит, блистательная Антуанетт все еще среди нас! Ничего удивительного, что мы считали ее мертвой, раз все говорят о ней в прошедшем времени, но почему?

— Вот именно, — кивнула Рене. — Почему? Почему он нанял меня на работу? Почему ему так надо непременно удержать меня? Кто она ему? Правда ли, что она его жена? Если да, то почему он скрывает это? Вся эта история — один большой вопросительный знак. И нет ни одного ответа.

— И ты вообразила себе, что он даст тебе объяснение? — проницательно посмотрела на нее Жанин. — Да, он может дать тебе объяснение, только могу поспорить, в нем не будет ни слова правды. Он придумает какую-нибудь невероятную сказку, а ты так влюблена в него, что поверишь всему, что он наговорит, ему ничего не стоит обвести тебя вокруг пальца. Знаешь, у меня есть идея получше.

— Говори!

— Мы поедем и навестим мадемуазель Морель. Может, она расскажет нам, что произошло на самом деле.

От этого предложения у Рене случился новый шок. Она никак не могла представить себе Антуанетт живым человеком, для нее она все еще сохраняла что-то загробное.

— Мы же не знаем номера дома.

— Ну, это мы легко выясним по адресной книге.

— Нет, Жан, я не могу. Тогда получится, что мы за ним шпионим.

— Только не надо быть такой щепетильной! Разве он сам не пытался заманить тебя в ловушку? Ты просто обязана выяснить для себя самой, какие у него цели. Потому что его предложение попахивает двоеженством.

Рене вздрогнула, услышав последнее слово.

— Да нет! Не может быть, чтобы он на такое решился.

— Мы скажем мадам Ламартен, что ты совсем разболелась, и я отпрошусь у нее, чтобы отвезти тебя домой, — продолжала Жанин. — А сами давай поедем на улицу Жарден.

Рене еще долго колебалась, но в конце концов ей пришлось уступить уговорам Жанин. Она сама сгорала от любопытства посмотреть на живую Антуанетт.

Измученная после бессонной ночи, Рене безвольно тащилась за Жанин в поисках улицы Жарден. Жанин посмотрела карту окрестных улиц на выходе из метро, но все равно они несколько раз поворачивали не в ту сторону. Наконец нашли ее. Это был глухой тупик, по обеим сторонам которого располагались дома с террасами, окна которых были затенены пышными платанами. Перед каждым домом был разбит квадратный садик, украшенный горшками с яркими цветами, к входным дверям вели невысокие ступеньки, на окна были опущены жалюзи.

Нужный им дом номер 14 находился в конце улицы. На нем не было жалюзи, не было в саду цветочных горшков, и, несмотря на жару, все окна были закрыты, занавешены плотными нейлоновыми занавесками.

— Наверное, там никого нет, — решила Рене, испытывая огромное облегчение.

Жанин взбежала по ступенькам к входной двери и нажала кнопку звонка.

Вскоре послышалось шуршание ног в шлепанцах, потом скрип отодвигаемой задвижки, наконец дверь медленно отворилась. Женщина, стоявшая на пороге, была похожа на мышь. Ее яркие, блестящие, как бусинки, глаза быстро оглядели гостей. И, казалось, она, как мышка, готова в любой момент шмыгнуть обратно в свою норку.

Жанин по-французски спросила мадемуазель Морель.

— Мы ее коллеги из салона Себастьена, — пояснила она.

Мышка сразу насторожилась, и вид у нее сделался еще испуганней.

— Нет, нет, — заверещала она. — Моя дочь никого не принимает. — Она попыталась закрыть дверь, но Жанин всунула ногу в щель.

— Ах, прошу вас, мадам, — начала она, и вдруг ее перебил резкий голос:

— Кто там, маман?

Мышка повернулась к кому-то у себя за спиной, а Жанин резко распахнула дверь. В затененном холле они увидели стройную фигуру в длинной черной накидке. На секунду Рене показалось, что это монашенка, но потом она заметила, что лицо женщины закрывает тонкая черная вуаль, однако руки у нее обнажены, а под вуалью яркие волосы.

— Ты велела никого не пускать, — напомнила ей мадам Морель. — Это из салона.

— Ну и что? — резко заговорила девушка под вуалью. — Я что, не могу передумать? Мне уже начинает надоедать весь этот маскарад. Надоело изображать из себя загадочную даму под вуалью с улицы Жарден. Проходите, мадемуазель, приятно будет для разнообразия с вами поболтать, узнать последние новости из салона.

Мадам Морель все еще преграждала им путь, и девушка, которая, скорее всего, и была Антуанетт, нетерпеливо затопала ногами по покрытому плиткой полу.

— Закрой дверь! — приказала она. — И не стой там разинув рот, как глупая лягушка. Прошу сюда, мадемуазель.

Пока ее мать закрывала и запирала на засов дверь, она поманила девушек за собой и провела их через темный, заставленный коридор в залитую солнцем гостиную. Все ее стены были увешаны портретами Антуанетт во всех мыслимых позах и ракурсах. На самом видном месте висела ее фотография в свадебном платье — такая же, как у Леона над камином в его квартире на острове Сен-Луи. Большие, до пола, окна были открыты в маленький квадратный сад с внутренней части дома, и хозяйка жестом пригласила их выйти туда. Они увидели ярко раскрашенные парусиновые кресла и столик под огромным тентом. Контраст по сравнению с унылой и наглухо запертой внешней стороной дома был настолько велик, что обе девушки онемели. Антуанетт засмеялась над их удивлением. Смех у нее был хриплый и скрипучий, совсем не подходящий к ее изысканной внешности — единственное напоминание о том, что она вышла из самых низов общества.

Антуанетт пригласила их сесть.

— Не хочу, чтобы всякие любопытствующие совали нос в мою частную жизнь, — пояснила она, — а здесь за мной никто не сможет подглядывать. — Сад был огорожен высокой решетчатой стеной, увитой вьюнами.

— Прекрасная Розамунда в своем уединенном замке, — негромко проговорила Жанин. — Интересно, заезжает ли сюда король Генрих? — Она говорила по-английски, и Антуанетт вопросительно посмотрела на них, а Рене, которая поняла намек, взглянула на подругу с упреком.

— Это была очень красивая дама, — пояснила по-французски Жанин, — которая любила крепко, но безрассудно, на свое горе.

— Значит, была дурой, — презрительно заявила Антуанетт. — Если мужчина влюблен, а женщина умна, она может добиться всего, чего желает, без труда. Но расскажите мне про салон. Говорят, Леон нашел новую модель, которая немного похожа на меня. — Ее скрытые под вуалью глаза сверкнули на Рене. — Уж не вы ли это?

Рене кивнула, не в силах произнести ни слова.

Мышка издала отчаянный писк.

— Ну вот, я тебя предупреждала! — заныла она. — Ты слишком долго ждала, эта девушка — она такая шикарная, такая красивая, она займет твое место!

Тут Антуанетт снова рассмеялась скрипучим смехом.

— Это бледное привидение?! Мадемуазель, посмотрите на меня. — Неподражаемым жестом она откинула черную вуаль и дерзко уставилась на Рене.

Наконец-то Рене увидела живьем ослепительную красоту, с которой раньше была знакома только по фотографиям. Перед ней были темные, густо накрашенные и подведенные глаза, персикового цвета кожа, волосы пшеничного цвета, лежащие волной вокруг безупречного лица, и на нем не было никаких следов болезни или увечья.

— Смотри, смотри на меня, — настаивала Антуанетт. — Ты что, в самом деле вообразила, что сможешь занять мое место?

— Нет, я этого и не воображала, — заверила ее Рене. — Но почему же тогда вы скрываетесь здесь? Я… вообще думала, что вы уже умерли… Многие так думают.

— Правда? Уже похоронили меня? — Антуанетт это, видимо, позабавило. — Да, я была как мертвая какое-то время, но как Феникс восстала из пепла. — Эти слова, казалось, воскресили в ней какие-то горькие воспоминания, потому что в ее взгляде появился мстительный огонек. — Маман, подай зеркало! — повелительно скомандовала она.

Мышка взяла с комода маленькое ручное зеркальце и протянула дочери. Антуанетт внимательно рассмотрела свое лицо. Девушки молча следили за ней. Наконец она отложила зеркало с долгим вздохом удовлетворения.

— От шрама не осталось и следа, — сказала она.

— Да его давно уже нет… — начала было мадам Морель.

— Маман, tu es bête![4] — вспылила ее дочь. — Туанетт ни за что не появится на людях даже с малейшим изъяном. Боже, этот несчастный случай был такой глупый — зажженная спичка попала в корзину с бумагами, а я стола рядом, замотанная в несколько метров тюля. Об остальном можете сами догадаться.

Рене посмотрела на нее с ужасом.

— Значит, вы получили ожоги? — в ужасе выдохнула она.

Антуанетт пожала плечами:

— Ну естественно.

— Этот эпизод не прошел даром, — насмешливо вставила Жанин. — Теперь никому не разрешается курить в кабинете у месье, и, если бы такой случай произошел, мы бы о нем узнали.

— Нет, не узнали бы. — Антуанетт прищурила глаза. — Уж я об этом позаботилась. Если бы это был трагический, душещипательный случай, что-нибудь грандиозное, это лишь послужило бы мне рекламой, но такая глупость — надо мной только стали бы смеяться. Надо было сохранить все в строжайшем секрете. А что касается запрета на курение, это, как говорится, все равно что закрывать двери конюшни после того, как лошади сбежали. — Однако Жанин продолжала смотреть на нее довольно скептически, и Антуанетт продолжала уже не таким заносчивым тоном, в котором послышались искренние нотки. — Это все случилось перед самым закрытием салона, когда почти все ушли домой. Пришел Леон с месье, который хотел видеть то платье, намеревался его купить, чтобы нашить по его образцу более дешевые. И вот я там, надеваю его, прихожу. Они болтают, месье предлагает Леону сигарету, опять болтают, тут-то все и случилось. Они действовали очень быстро, потушили пламя, завернули меня в ковер. Леон отвез меня в больницу. Я ему сказала: «Никогда никому не рассказывай, что произошло, потому что это все случилось по твоей вине, из-за твоего недосмотра». И это были последние слова, которые я ему сказала.

— Но вам неплохо возместили ущерб? — Жанин многозначительно оглядела ухоженный сад.

Лицо Антуанетт посуровело, глаза сделались злыми.

— Естественно, это справедливо. Сначала он оплатил лечение, выплатил мне компенсацию за ущерб, поселил в этом доме, бесплатно, я же не могла работать с изъянами на лице…

— И, наконец, предложил вам руку? — спросила Жанин, потому что из-за этого они здесь и оказались, а Рене тем временем с упавшим сердцем думала о том, что Леон был виноват в этом ужасном случае. Как, наверное, он горько себя упрекал! Ничего удивительного, что его лицо омрачалось каждый раз, когда кто-нибудь при нем упоминал имя Антуанетт. Как-то Леон сказал ей: «Я наложил на себя епитимью и бросил курить на полгода. Это был настоящий ад». Странно еще, что после этого он снова начал курить. Чтобы искупить свою вину, Леон сделал все, что было в его силах, может, даже и женился на Антуанетт, но следующие слова француженки опровергли такое предположение.

— Нет, — ответила она со скрипучим смехом. — Это подождет, пока шрам не заживет полностью. Когда Туанетт будет выходить замуж, об этом будет говорить весь Париж. Леон сделает для меня самое потрясающее платье, и каждая парижанка будет долго еще видеть это платье во сне.

Итак, Леон свободен, но он должен быть в курсе, что Антуанетт просто выжидает, когда ее шрамы — или шрам — исчезнут бесследно, чтобы предъявить свои права на него. Тогда зачем он сделал ей предложение? — недоумевала Рене.

— Месье бывает у вас? — спросила она. — Он знает, что вы уже поправились?

— Еще нет. — Антуанетт улыбнулась с победным видом. — Я намерена сделать ему сюрприз. Когда салон откроется в новом сезоне, приду туда, еще более прекрасная, чем прежде. Можете представить, как он будет рад и доволен?

Да, Рене могла себе это представить.

— Вы говорите, что не видели Леона с того самого дня, как произошел этот ужасный случай? — спросила между тем Жанин.

— А как вы думаете? Могла я ему показаться, будучи похожей на медузу Горгону? — резко отозвалась Антуанетт. — Мне пришлось пересаживать кожу вот здесь. — Она провела пальцем по подбородку. — О, он очень переживал, но этого я и добивалась. Присылал мне цветы! Я могла бы открыть целый цветочный магазин, но выбрасывала их в корзину. — Рене вскрикнула от изумления, и снова Антуанетт засмеялась. — Ах, какая вы сентиментальная англичанка! — презрительно сказала она. — Если будешь мягкой и всепрощающей — так мужчину не завоюешь. Они не ценят того, что им легко достается. А цветы — что ж, я француженка и очень практична. Я предпочла бы получить скорее деньги, которые он тратил на них. Я просила маман так ему и передать, но не думаю, чтобы она осмелилась сказать ему такое. — И она кинула презрительный взгляд на маму-мышку.

— Нет, — прошептала мадам Морель. — Это было бы неприлично. — И вдруг с внезапной вспышкой раздражения прибавила: — Ты была с ним очень жестокой, Антуанетт. Не так уж ты и пострадала, а он так умолял впустить его к тебе. Ты просила меня сказать ему, что ты его ненавидишь, что никогда его не простишь и больше не хочешь его видеть.

— Да, я хотела его наказать, — холодно пояснила Антуанетт, и все сочувствие, которое Рене испытывала к ней, мгновенно улетучилось. — Ну ладно, все это уже позади. Теперь я скоро вернусь.

— То есть вы хотите сказать, что надеетесь вернуться, — резко уточнила Жанин. — Это может оказаться не так просто. Месье Леон и весь Париж, кажется, остались довольны той, которая заняла ваше место.

— Что? — Антуанетт уставилась на нее. — Ах да, вы говорите о ней. — И она ткнула белым пальцем в сторону Рене. — Да ей никогда не заменить меня ни в салоне, ни в сердце Леона! Это нелепость. — Она откинулась на стуле, сияя самоуверенной улыбкой. Лучи полуденного солнца заиграли в ее волосах, превратив их в золотой костер. Глаза победно сияли. — Твой недолгий подъем закончен, — произнесла она, обращаясь к Рене. — Ни Париж, ни Леон даже не вспомнят о тебе, как только я снова появлюсь на подиуме.

Рене знала, что это правда. Ее маленький успех и интерес Леона растаят в сверкании этой воскресшей звезды. А Жанин пришла в негодование.

— Я не очень хорошо знаю Леона Себастьена, — сказала она, — но не думаю, что он окажется таким дураком, чтобы позволять вам и дальше себя эксплуатировать. Вы и так очень неплохо заработали на этом маленьком инциденте, но рано или поздно он поймет, что сделал для вас достаточно.

— Замолчи, Жан, — шикнула на нее Рене. — Он… он все еще ее любит, я это точно знаю. Мадемуазель Морель права, он будет страшно счастлив и примет ее обратно с распростертыми объятиями. А я… я ведь только ее замена. Когда вернется главная звезда, я снова кану в безвестность.

— Необязательно, — возразила Жанин. — Бывает так, что замена сбрасывает свою предшественницу с пьедестала.

— Я никогда и не была на пьедестале и знаю границы своих возможностей, — тихо проговорила Рене и, чувствуя, что больше не может этого выносить, поднялась. Она получила ответы на все волновавшие ее вопросы, оставаться здесь дальше не было смысла. Рене повернулась к Антуанетт со сдержанным достоинством. — Спасибо, что приняли нас, за вашу откровенность. Я вам очень признательна. А теперь нам пора идти.

В глазах Антуанетт сверкнуло восхищение.

— Вы приняли это очень мужественно, — признала она. — Естественно, вы тоже в него влюблены? И уже нафантазировали всякого? Простите, но должна развеять ваши мечты в прах.

— Мои чувства никого не касаются, кроме меня, — ровным голосом ответила Рене.

Никого, и меньше всего самого Леона.

— Tant mieux[5], — пожала плечиками Антуанетт. — Можете передать Леону, что я буду с ним после того, как он вернется из отпуска.

— Простите, но мне не хочется говорить с ним о вас, — гордо заявила Рене.

Антуанетт злобно расхохоталась.

— Хотите успеть побольше за то время, что у вас осталось? — нагло поинтересовалась она. — Не будьте такой дурой и даже не пытайтесь конкурировать со мной, моя дорогая.

Их взгляды скрестились: черные глаза со злым блеском и зеленые — холодные, спокойные.

— Об этом даже и мечтать нечего, — тем же тоном ответила Рене. — Прощайте, мадемуазель Морель.

Но Жанин не удержалась: по-английски обозвала Антуанетт стервой.

— Вот ведь расчетливая крыса! — возмутилась она, когда девушки оказались на улице. — Уверена, ожог у нее был совсем небольшой. А то, что она не любит и никогда не любила этого болвана, видно за версту. Она любит только собственное лицо.

— Главное, что он ее любит, — сухо заметила Рене. — Да и стоит ли этому удивляться? Ты видела когда-нибудь более красивую женщину?

— Ты себя недооцениваешь, — ответила Жанин. — Может, ты не такая яркая, как она, но не менее красива. Она — подсолнух, ты — анемон, а что касается характера…

Рене тронула подругу за рукав:

— Спасибо тебе, Жан. Но характер тут ни при чем… Видимо, Леон предпочитает подсолнухи.

Она была бледна как мел. Жанин усадила ее в парке под раскидистым деревом и побежала к ближайшему киоску купить воды.

Оставшись одна, Рене попыталась собраться с мыслями. Самым понятным ей сейчас было то, что ее участие в жизни Леона закончилось. Несмотря на мстительность Антуанетт, Леон все равно продолжает ее любить, пусть слепо, безнадежно, но вот теперь, после стольких мук, его постоянство скоро будет вознаграждено — к нему возвращается Антуанетт. На взгляд Рене, эта красавица была далека от идеала любящей жены, однако, что поделаешь, если именно такая ему нужна? Определенных мужчин непредсказуемые капризные красотки возбуждают и притягивают гораздо сильнее, чем нежные и преданные женщины. Но Рене не будет свидетельницей восстановления их отношений. Задолго до того, как Антуанетт снова явится пораженному Парижу, она уже будет далеко, и чем дальше, тем лучше.

Жанин вернулась с бумажными стаканчиками и какой-то жидкостью. Рене выпила и на удивление себе воспряла духом. А ее подруга, оказывается, тоже успела обдумать ситуацию.

— Твоя рабочая виза скоро заканчивается, так ведь? — спросила она. — И твой паспорт действителен в большинстве европейских стран, так?

Рене равнодушно кивнула.

— Нам надо поторопиться, чтобы вернуться в салон к дневному показу, — заметила она, чувствуя себя опустошенной и радуясь тому, что Леон сейчас в Милане.

— Ты никуда не пойдешь, — твердо заявила Жанин. — Ты еле на ногах стоишь. И послушай меня, моя дорогая, почему бы тебе не поехать с нами в Женеву прямо завтра? Это как раз то, что тебе сейчас нужно.

— То есть сбежать? Даже не отпросившись?..

— Ну если ты хочешь еще раз увидеться с Леоном, тогда другое дело. А так ты могла бы оставить свои вещи у мадам Дюбонне. Захватишь их на обратном пути, когда поедешь к себе домой. Просто собери небольшой чемодан и приезжай завтра утром в аэропорт. Ты же знаешь, мои родители будут счастливы, если ты поедешь с нами.

— Слушай, это замечательная мысль.

— Ну конечно! Поезжай в пансион, а я позвоню папе, чтобы он заказал тебе билет, потом вернусь в салон. Только не говори мадам Дюбонне, куда ты уезжаешь, чтобы в случае расспросов о тебе… Да ладно, не огорчайся так, детка! — Жанин посмотрела на нее веселыми светло-карими глазами. — Мы отлично отдохнем! В поезде ты забудешь все огорчения, которые здесь пережила.

Рене благодарно улыбнулась подруге. Разумеется, ей понадобится гораздо больше времени, чем две недели, чтобы забыть Леона!

Сборы заняли остаток дня. Рене решительно запретила себе думать об Антуанетт и Леоне. Написала матери, что у нее случайно появилась возможность прекрасно провести отпуск, и пообещала ей приехать домой попозже. Сообщила, что ей можно прислать письмо на адрес гостиницы «Пилатус» в Люцерне — об этом они еще раньше договорились с Жанин. Мадам Дюбонне радостно согласилась присмотреть за ее немногочисленными вещами, но ей Рене ничего не сказала про Люцерну.

— А если мне понадобится срочно с тобой связаться? — попыталась уточнить ее место пребывания мадам Дюбонне.

— Тогда звоните в салон. Мисс Синклер будет извещать их, где мы находимся, — легко солгала Рене, зная, что Жанин ничего подобного делать не собирается. Сама же в глубине души полагала, что такие меры предосторожности совершенно излишни; Леон так разозлится ее побегом, что не станет ее преследовать. И все-таки ей очень хотелось бы попрощаться с ним. Он всегда был к ней очень добр, и просто некрасиво вот так его бросать, не сказав ни слова на прощанье. Наконец решила нацарапать коротенькую записку, которая придет к нему по почте в понедельник утром, то есть на следующий день после ее отлета.

«Дорогой месье Себастьен!

Простите, что вынуждена вас покинуть. Скоро вы узнаете причину этого и будете рады. Спасибо вам за все, что вы для меня сделали.

Рене».

Она только успела заклеить конверт, как раздался осторожный стук в дверь, больше похожий на кошачье царапанье, и перед ней предстала убитая горем Колетт с букетом цветов в руке, правда несколько подвядшим.

— Это вам, мадемуазель. Тетя Марта сказала, что вы уезжаете. — Губы у ребенка дрожали. — Но ведь вы вернетесь? Пожалуйста, скажите, что вернетесь! Нам с Ги будет без вас очень плохо.

Рене обняла малышку, потянула ее в комнату, прижалась щекой к мягким темным кудряшкам. Она знала, мадам Дюбонне почему-то вбила себе в голову, что Рене непременно вернется в салон, но обманывать ребенка ей не хотелось.

— Chérie, деточка, я не знаю. Может быть, когда-нибудь.

— Это значит — никогда, — поняла маленькая мудрая девочка и всхлипнула. Эта кроха уже научилась не доверять неопределенным обещаниям.

Рене не знала, как ее утешить.

— Ну, не плачь, моя маленькая, — нежно проговорила она. — Я буду присылать тебе открытки — ты же любишь получать письма по почте, правда? А еще я куплю тебе на прощанье какой-нибудь подарок. Например, ту куклу с набором одежды, которую ты так хотела?

Лицо девочки сразу просветлело.

— А можно, мы пойдем и купим ее прямо сейчас?

— Да, мне как раз нужно пойти в банк, и ты можешь пойти со мной.

— Ги тоже очень расстроен, — тут же намекнула Колетт.

Рене засмеялась:

— Мы и его не забудем. Пойди приведи его, ему я тоже что-нибудь куплю в подарок.

Девочка тут же убежала на поиски брата, а Рене поставила ее цветы в вазу, думая о том, как легко утешить ребенка, пообещав ему игрушку, а вот ее рану никаким подарком не исцелить… Но решительно выбросила эту мысль из головы.

Так как занятия в школе уже закончились и дети болтались по пансиону без дела, они были очень рады пойти с ней на прогулку. Когда все подарки были куплены, Рене повела их в кафе и угостила мороженым, надеясь, что никто из знакомых ее не увидит и не доложит мадам Ламартен, что она прогуливает работу. Впрочем, теперь это было уже не важно. С салоном Леона Себастьена покончено.

В кафе Колетт сказала, что, когда у их папы будет отпуск, они тоже куда-нибудь поедут.

— Обычно мы ездим в Ла-Боль, — сообщила она. — Это хорошее место, там много песка. Как жалко, что ты с нами не поедешь!

Сердце Рене сжалось при упоминании этого курорта. Увы, пока она во Франции, ей не избежать мучительных воспоминаний. Однако с чисто женской непоследовательностью намеренно им предалась. После ужина, чувствуя, что ей не сидится на месте, она пошла попрощаться с Парижем, городом, который манил ее такими надеждами, а потом предал, но все равно был прекрасен в своем всегда жизнерадостном равнодушии. Рене отправилась в кафе на Елисейских полях, где Жанин впервые познакомила ее с ночной жизнью города. Выбрала столик, за которым сидели две британские туристки — солидные дамы средних лет. В кафе было полно народу, так что они не возразили, что она нарушила их уединение, наоборот, принялись пристально ее разглядывать, поражаясь шику и элегантности истинной парижанки и чуть ли не считая одной из достопримечательностей этого роскошного города. Рене робко улыбнулась им, но не стала разочаровывать соотечественниц.

Она сидела и думала о том, что уже очень скоро наступит осень и листья на деревьях пожелтеют от осенних заморозков, затем опадут. Она приехала в Париж, когда они только-только распускались, потом пережила вместе с ними свой расцвет, но вот следующей весной, когда деревья вновь зазеленеют, ее здесь не будет.

Может быть, я еще приеду сюда когда-нибудь, когда состарюсь, думала Рене, и тогда вспомню, как была молода, влюблена в этом прекрасном городе. Надеюсь, к тому времени боль уже давно утихнет. Ведь недаром же говорят, что все на свете проходит. И все-таки интересно, сколько ей потребуется времени, чтобы забыть Леона? Год? Два года? Десять лет? Ее будущее ей представлялось тусклым, безрадостным, не освещенным светом любви.

Уже наступали летние сумерки и зажглись фонари, когда она вышла из кафе и спустилась к площади Конкорд. Немного постояла там среди людского водоворота, поворачиваясь во все стороны, стараясь навсегда запечатлеть в памяти виды Парижа. Ее взгляд упал на древний египетский обелиск. И Рене подумала, что он был свидетелем множества таких же, как ее, трагедий, разлук и потерь и гораздо больших бедствий — войн, смертей. Затем, вздохнув, пошла к метро, чтобы вернуться в пансион. Ее парижское приключение закончилось.