Паутина грез

Глава 9 Под звуки свадебного марша

Ни намеком я не дала матери понять, что слышала разговор, состоявшийся в кабинете. Но, глядя на нее теперь, я просто видела женщину, очень похожую на маму. Казалось, моя настоящая мать, на которую я всегда мечтала походить, куда-то исчезла, а вместо нее появилась пустая оболочка с мамиными волосами, глазами, кожей, голосом…

Однако мы продолжали тесно общаться, точнее, бесконечно обсуждать подробности предстоящей свадьбы. В эти разговоры была вовлечена даже бабушка Джана. Мама целенаправленно то и дело обращалась к ней с вопросами. Но основную роль в разрешении конфликта с бабушкой мать отдала Фартинггейлу и его королю, Тони Таттертону. Фарти не подвел. Бабка Джана была потрясена его масштабами, его историей, загадками. Еще до свадьбы мы повезли ее туда, и, проезжая ворота, она громко восхищалась и во все глаза смотрела по сторонам, явно удивляясь, что в руках одного человека может быть такое богатство.

Несмотря на суровое отношение к разводу дочери и намерению снова выйти замуж, бабушка поддалась чарам Таттертона. Он принимал ее как королевскую особу. Если бы потребовалось, то прямо на снегу расстелил бы ковер, чтобы ублажить будущую тещу.

Тони водил ее по особняку, подробно рассказывал о своих предках, глядевших с портретов, об истории поместья, о знаменитых фартинггейлских традициях. Почтение Тони к старшему поколению смягчило бабку Джану. Днем, за столом, вокруг нее крутилась стайка лакеев и официантов. Стоило ей взяться за кувшин или потянуться к блюду, как услужливые руки выполняли все ее желания. Мама наблюдала за всем этим с загадочной улыбкой Моны Лизы. Она считала, что настороженность и негодование, владевшие бабушкой с момента приезда, исчезли. А я, глядя, как Тони ласково, предупредительно, искусно обхаживает бабку Джану, начинала понимать, почему этот человек способен завоевать женское сердце, даже если оно принадлежит такой капризной красавице, как моя мама.

— Я знала, что Тони уломает ее, — шепнула она мне, когда мы покидали Фарти… чтобы через день вернуться туда окончательно.

Накануне свадьбы я в последний раз обошла бостонский дом, потом аккуратно собрала все фотографии и любимые сувениры. Я до последнего откладывала отъезд, цепляясь за надежду, что все еще может остаться по-старому… Но теперь моя судьба уже решена.

Чуть свет наш дом превратился в гудящий улей. Мама носилась с этажа на этаж, как пчелка на лугу перелетает с цветка на цветок. Она была так возбуждена, что простейший вопрос, который я задавала, приводил ее в смятение, и она предоставляла все решать мне самой. Завтракать мама отказалась. Я тоже не могла похвастаться аппетитом, но заставила себя поесть. К тому же это был последний завтрак, приготовленный Свенсоном и поданный Кларенсом. То, что мать не пригласила их присутствовать на свадьбе, я поняла, только когда мы начали садиться в лимузин, точно «по расписанию» поданный Майлсом. Кларенс и Свенсон стояли в дверях и грустно смотрели на меня.

— Всего хорошего вам, мисс, — сказал Кларенс. В уголках его глаз поблескивали слезы.

— И не забывайте заглядывать к нам, когда будете на судах вашего отца, мисс! — подхватил Свенсон.

С тяжелым сердцем я попрощалась с ними и заспешила в машину. Мать заметила мои повлажневшие глаза и страдальчески застонала:

— О, Ли, умоляю тебя, оставь свой унылый вид хотя бы в день нашей свадьбы! Что подумают люди?

— Не дергай ребенка! — упрекнула ее бабушка. — Свадьба-то не у нее. И выглядит она так, как ей хочется.

— В этом случае я не намерена тратить силы на то, чтобы поднять ей настроение. Особенно сегодня. У меня и так забот полно, — раздраженно махнула рукой мама, надулась и стала смотреть в окно.

Я никогда раньше не обращала внимания на ее сходство с маленьким капризным ребенком, который непременно требует, чтобы все его желания исполнялись.

Напоследок я снова оглянулась на родной дом. В дверях все еще стояли Кларенс и Свенсон, а мне вспомнились времена, когда я играла, но ушки при этом держала на макушке, и стоило мне услышать у входной двери шаги и голос дворецкого, стремглав неслась вниз. А папа, как бы ни устал с дороги, обязательно улыбался и подхватывал меня на руки, после чего я звонко и весело целовала его в щеку. «Вот как надо встречать морского волка, а, Кларенс!» — всегда со смехом восклицал отец.

Я как сейчас слышу его звучный голос… Дом исчез за поворотом, и у меня появилось саднящее душу ощущение, что детство кончилось.

При въезде в Фартинггейл великолепные ворота по традиции раскрыли свои объятия. Или заглотнули меня? Так или иначе, было в этом что-то ритуальное. Хочу я того или нет, но отныне этот уголок земли становится моим домом…

Все дорожки были насухо вычищены от снега, все дверные ручки, петли, кольца надраены до блеска, и еще с полдюжины человек доводили до совершенства окна и ставни.

Свадебный декор в сочетании с рождественским создавал фантастически праздничный вид. Гирлянды цветных лампочек висели на кустах и невысоких деревьях, ели светились многоцветьем огней, причудливой формы подвесные лампы украшали высокие липы. Всюду были разбросаны нити золотого и серебряного дождя.

Снеговик Троя хотя и осел под солнечными лучами, но стоял на прежнем месте и в честь торжества даже «приоделся» — теперь на нем были шляпа-цилиндр и черная бабочка на шее. Картина эта ужасно меня развеселила, хотя мама ворчливо заметила, что снеговик портит весь вид и лучше бы его разрушить.

— Да что ты, мама, Трой не переживет этого. Он так старался, создавая его.

— Для игр, Ли, должно быть строго отведенное время и место. Тони придется пересмотреть свое отношение к брату. Нельзя бесконечно потакать ему. — И добавила, увидев бабушкин недоуменный взгляд: — Ничего, теперь я здесь и все будет по-другому.

Внутри дома заканчивались последние приготовления. В бальном зале оркестр уже настраивал инструменты, кухня в полном составе возилась у огромных столов с угощением. Шаферы столпились около священника, как перед матчем футболисты вокруг тренера. Мать сразу отправилась в свои апартаменты, где ее ожидал новый личный парикмахер. Постепенно народу в доме становилось все больше, по коридорам сновали женщины, девушки и девочки из невестиной свиты, цветочницы и изнемогающие в ожидании гостей фотографы. У дверей маминых комнат дежурил репортер из великосветского издания, который надеялся взять у счастливицы интервью.

Трой пребывал в полном восторге. То и дело «водил экскурсии» по своей игровой комнате, где были собраны сокровища игрушечных дел мастеров, постоянно раскланивался с нескончаемой чередой тетушек, дядюшек, бабушек и кузин. Мне до сих пор в голову не приходило, что такой громадный особняк может быть настолько запружен людьми. Толпы гостей казались бестолковыми и суетливыми, однако к началу церемонии всё и все обрели свое место.

Я среди множества женщин свиты стояла в верхнем коридоре. У каждой из нас был букет роз. Вдруг в толпе замелькала маленькая фигурка в смокинге и бабочке. Это был Трой. И его сразу отправили вниз, к подножию лестницы, где ему полагалось стоять около священника. Наконец по залу пробежал приглушенный гомон. Раздались первые фортепьянные аккорды. На лицах гостей появилось восторженно-взволнованное выражение… и под звуки свадебного гимна вышла невеста неземной красоты. В викторианского стиля подвенечном платье с кружевами, расшитыми жемчугом, выплывала на свет будущая миссис Таттертон. Тончайшая вуаль не скрывала ее торжествующей улыбки. Однако, поравнявшись со мной, мама незаметно сжала мою руку и, «не снимая» улыбки, молвила:

— Пожелай мне удачи…

У меня так билось сердце, так стучала в висках кровь, что я боялась упасть в обморок. Я понимала, что должна сейчас сказать маме теплые слова, но в горле стоял соленый ком. Зачем она говорит об удаче? Какое это имеет отношение к любви и к счастливому браку? И что такое случайная беременность — невезение, глупость, трагедия? Чем были для матери знакомство и скоропалительный брак с отцом — тоже невезением? Может быть, неожиданный первый визит в Фартинггейл стал для нее улыбкой Фортуны? А знакомство с Таттертоном — наградой? Или наказанием? Но для моего отца все наоборот… Где-то он сейчас… Возможно, на пути во Флориду. Стоит, наверное, на капитанском мостике, смотрит в открытое море и думает о том, что происходит в эти минуты в Фарти… Думает ли он обо мне?

Все эти мысли молниеносно пронеслись в моем сознании. Мать не почувствовала заминки, она услышала только мою скороговорку: «Желаю удачи и счастья, мама». И невеста со свитой начала сошествие в бальный зал, навстречу жениху.

Величавые звуки свадебного гимна заполнили все пространство. Спускаясь вслед за матерью, я всматривалась в десятки лиц, обращенных к ней. Красивые женщины, элегантные мужчины, торжественная, приподнятая атмосфера — великосветское событие явно состоялось. И непревзойденной звездой его стала, конечно, мама. Спустившись пониже и оглянувшись, я увидела ее лицо — красивая, исступленно-счастливая женщина. Она переживала момент, к которому стремилась чуть ли не всю жизнь: она в центре внимания, она ошеломила толпу восторженных людей, столпившихся у ее ног, она лучше всех…

И тут мне захотелось заорать: НЕТ! ХВАТИТ! Выразить криком свои страдания: «Как вы все можете так ликовать и восхищаться? Как вы можете участвовать в этом чудовищном действе? Эта женщина скрывала правду о своем ребенке! Она жила во лжи и нас заставляла так жить! Теперь она разлучила меня с дорогим человеком, чтобы выйти замуж за Таттертона, который на двадцать лет моложе ее. Новая жизнь тоже будет лживой! Она вся состоит изо лжи!»

Но я малодушно молчала. Сдерживала меня и праздничная обстановка — музыка, яркие огни, всеобщее волнение, безукоризненно красивый жених, почтенный священник, а больше всего серьезный малыш Трой, с трепетом взиравший на происходящее. Я старалась сбросить охватившее меня безумное наваждение, а потом посмотрела на сидящую в первом ряду бабушку. Она заметила мой взгляд, улыбнулась и кивнула в знак поддержки. Стало легче. Но было ясно, что события захватили нас и их не остановить. Тянул шею, ловя мой взгляд, и Трой. Наши глаза встретились, он тоже заулыбался и даже помахал мне, но Тони тут же одернул его.

Наконец мама заняла свое место у алтаря. Музыка смолкла. Слово взял священник, и начался обряд венчания. Торжественный голос заставлял мое сердце отчаянно колотиться, но оно чуть не замерло, когда прозвучало: «…в горе и в радости, в богатстве и бедности хранить друг другу любовь и верность».

Точь-в-точь такую же клятву давала когда-то мать отцу. И какова же оказалась цена этих слов, хотя и были они произнесены перед лицом Господа? Я смотрела на Тони и пыталась отгадать, что же сейчас у него на сердце. Думает ли он, как его без одной минуты жена уже клялась в любви и верности другому мужчине и что с легкостью предала его? Но Тони словно зачарованный глядел на маму, жадно впитывал звук ее голоса. Непостижимым, загадочным образом ей удалось покорить его. Теперь все в ее руках. Тони Таттертон, похоже, был готов ради нее на все. Как же ненавидела я его за это безудержное чувство.

Настала минута надевать обручальные кольца. Трой так разволновался, что ручонки его дрогнули… и кольца с легким звоном упали на пол. Для меня этот звук показался страшным колокольным звоном, ибо вся толпа разом ахнула. Мальчик готов был разреветься в три ручья от позора и ужаса, но Тони быстро поднял кольца и положил их на подносик. Мамино лицо полыхнуло гневным румянцем, но она моментально улыбнулась, скрыв свои эмоции.

Обручальные кольца были надеты, последние слова сказаны, и священник торжественно произнес знаменитое: «объявляю вас мужем и женой». Молодые поцеловались. Гости ликовали. Мама бросила свой огромный букет в стайку подружек, и он угодил в руки Нэнси Кинни, самой невзрачной из всех женщин в свите. Затем новобрачные прошествовали через рукоплещущую толпу и остановились, чтобы принимать поздравления. Празднество набирало обороты.

Я взяла напитки и кое-что из закусок и присоединилась к бабушке Джане, которая заняла свое почетное место в музыкальном салоне. Трой почти не отходил от меня. Суета и теснота, по-моему, его пугали. Кругом сновали фотографы, щелкая камерами. Запечатлели они и нас с мальчиком, пару взъерошенных птенцов на этом празднике жизни.

Через несколько минут распорядитель объявил в микрофон, что начинается бал, тут же загремела музыка и пестрая река гостей хлынула в танцевальный зал. Вдруг барабанная дробь прервала плавные аккорды и в центр круга вывели счастливую пару новобрачных. Мамино лицо искрилось возбуждением. Аплодисменты переросли в овацию, вспышки камер слились в сияние, и тут полились волшебные звуки вальса. Мама и Тони закружились в танце. Восторгам не было предела. Они танцевали так, будто родились в этой музыке.

Я смотрела на них растерянно и задумчиво и невольно представляла, какова же будет моя свадьба. Станет ли она такой же пышной — с огромным оркестром, сотнями гостей, тоннами праздничных угощений, с армией лакеев и официантов? Как знать. Может быть, и мне предстоит венчаться в этих стенах, следуя вековой традиции Таттертонов, к клану которых теперь принадлежу и я. Будет ли мой муж так же красив и элегантен, как Тони? Буду ли я безумно влюблена в него или мать подыщет мне достойного богатого аристократа и я выйду замуж… по ее расчету? И окажусь ли я в подвенечном платье такой же обворожительной и красивой, как мама? Я видела, с каким благоговением и завистью смотрели на нее сегодня все женщины, не говоря о восторге, который она вызывала в мужчинах. Ни единой пряди не выбилось из ее прически; лицо, платье, движения — все было безупречным. Она как богиня красоты и любви снизошла с небес.

Закружились по залу и другие пары. Беспорядочно стреляло шампанское и лилось рекой по хрустальным бокалам. Я тоже выпила немного, так что даже ощутила его действие. В голове все начинало плыть. К счастью, подбежал Трой и потянул меня посмотреть «кое-что интересненькое». Праздничная симфония музыки, смеха, звона посуды и шуршания шелка осталась позади, когда мы с мальчиком выбежали в прохладный коридор. Трой притащил меня в одну из гостиных. Распахнув двойные двери, мы увидели лабиринт из ярких коробок, свертков, пакетов, которые громоздились один на другом высотой до трех-четырех футов. Это были свадебные подарки.

— Ты только посмотри! — вопил Трой. — Тони сказал, что, когда все разойдутся, будем разворачивать.

Я смогла лишь кивнуть, настолько была потрясена. Малыш носился по коридорам из коробок, брал в руки одну, чуть ли не нюхал и ставит на место, тут же хватая следующую. Его непосредственность заставила меня расхохотаться.

— Ты счастлив, Трой? Ты счастлив, что у твоего брата теперь есть жена и что теперь они будут жить здесь вместе?

Мальчик вздрогнул, потемнел лицом и тихо поставил очередную коробку.

— Как, Трой? Ты не рад?

Он молчал.

— Но почему?

— Я твоей маме не нравлюсь, — промолвил он, готовый расплакаться.

— Как? Почему? С чего ты взял. Расскажи мне, пожалуйста, — попросила я.

— Она смотрит на меня ворчливыми глазами.

— Ворчливыми глазами? Как это?

Он глухо заворчал, как дворовый пес. Я засмеялась, но осеклась — таким грустным и серьезным было у него лицо.

— Нет, Трой, ты ошибаешься. Она не ворчит и не сердится. Просто… просто она никогда не имела дела с маленькими мальчиками. У нее была только я. А к мальчишкам она не привыкла. Пройдет совсем немного времени, и вы будете прекрасно ладить и даже подружитесь.

Он снова не по-детски вздохнул и пожал плечами. Было видно, что особых надежд он в этом плане не питает.

— Ох, Трой, мне так жаль, что свадьба брата тебя не радует.

— Нет, радует! — неожиданно заулыбался он. — Теперь с нами будешь ты, верно?

— Да, теперь я с вами.

— Вот я и рад! — Он хлопнул в ладошки.

— Рада и я, — согласилась я с ним. — Пожалуй, только этому и рада.

Я наклонилась и обняла малыша.

— Теперь пойдем, — заторопил он меня, — а то пропустим торт.

Я еще раз оглянулась на подарочные горы и пошла обратно в зал. И вовремя. Как раз выкатывали специальный стол на колесиках. На нем красовался огромный, высоченный, чуть ли не до потолка, свадебный торт. Среди кремовых букв поздравлений танцевали фигурки жениха и невесты. По традиции мама и Тони должны были отрезать первый кусок и угостить друг друга. Тони тщетно пытался сохранить солидный вид, когда молодая жена на ложке поднесла к его рту необъятный кусок бисквитно-кремового шедевра. Ко всеобщему веселью и удовольствию, нос, подбородок и смокинг счастливого супруга оказались в белых липких крошках. Гости и новобрачные радостно смеялись. Я собралась пойти посидеть с бабушкой и спокойно съесть свой кусочек, как неожиданно меня перехватила мама.

— Все идет прекрасно, правда? — горделиво заметила она. — Люди не забудут такого события. О нем будут говорить до скончания веков. Чем бабушка занимается? — спросила мама, увидев, что бабка Джана увлечена беседой с какой-то пожилой дамой.

— Похоже, она не скучает.

— Ей-Богу, я вздохну свободнее, когда она уедет к себе в Техас. Как знать, что ей придет в голову наговорить этим людям. — Маму, судя по всему, совершенно не заботило, что бабушка может открыть тайну мне. — А что с тобой, Ли?

— Ничего, мама.

— Вид у тебя мрачный. Как можно на таком празднике оставаться мрачной? — Она вздохнула, помолчала. — Все еще беспокоишься? Ничего не поделаешь, это свойство тебе досталось от отца.

Я не выдержала и поморщилась. С какой легкостью она произносит лживые слова! Наверное, потому, что всю жизнь делала это. Но сколь долго смогу я скрывать, что знаю правду?

— Пойдем-ка, — неожиданно позвала мать.

— Зачем?

— Идем, идем. Мы быстро. Я только покажу тебе кое-что.

И она поспешно вытащила меня из зала на лестницу.

— Куда мы?

— Ко мне, — коротко ответила мама. В комнате она подошла к сейфу, вмонтированному в стену. — Я велела установить его, чтобы было где хранить драгоценности, — пояснила она и добавила с загадочной улыбкой: — И свои документы.

— Какие документы?

С той же полуулыбкой она открыла сейф и извлекла оттуда солидного вида кожаную папку, в которой были три страницы текста. Я взяла документы и прочитала: «Брачный контракт».

— Что это? — удивилась я.

— Это договор между мною и Тони, — горделиво сообщила мать. — Его подготовил мой адвокат.

— Зачем нужен договор?

— Как зачем? «В случае развода, независимо от причин, повлекших его», — прочитала она начало второго параграфа, — я получаю половину всего состояния своего супруга. Половину! — повторила мать. — Половину всего этого. Вот, прочти здесь.

Я покорно начала смотреть в текст, но не понимала ни слова, и даже не потому, что он был полон всяких «исходя из вышеуказанного» и «стороны обязуются», а потому, что меня ошеломил факт юридического содержания безумной маминой любви. Это был документ на чувство, как обычная закладная на недвижимость.

— Не понимаю, мама, зачем все это нужно.

— Это гарантия, — сказала она, забирая бумаги. Ей явно не понравилась моя реакция. Заперев сейф, мать продолжала: — Нет в мире мужчины, которому я могла бы доверять. Таких вообще нет. Я думала, что внушила это тебе.

— Но разве вы с Тони не любите друг друга?

— Конечно, любим. Но при чем здесь любовь?

— Если любите, зачем этот контракт? — продолжала упорствовать я.

— Честное слово, для отличницы ты иногда на редкость тупа. Я тысячу раз говорила — не доверяй мужчине, никогда и ни в чем. Да, я люблю Тони, а он любит меня, но это не значит, что со временем он не начнет огорчать меня какими-нибудь поступками или не будет заставлять меня делать что-либо неприятное… Вот для чего нужны гарантии. Он теперь знает, что не сможет избавиться от меня, не потеряв половины своего богатства. Такие контракты очень хорошо держат мужчину в узде. Я намеренно показала тебе эти бумаги, чтобы ты была уверена в будущем. Теперь у тебя будет все и всегда. Волноваться больше ни о чем не придется.

— Но Тони, наверное, был огорчен этим?

— Был. Однако он так любит меня, что проглотил все свои эмоции и подписал контракт, — гордо заявила мать. — Вот почему я люблю его — я для него всегда на первом месте. Поняла?

Я не знала, что ответить, поскольку всегда считала, что любовь означает доверие. Можно ли по-настоящему любить, если из-за плеча возлюбленного выглядывают адвокаты?

— Так что теперь можешь быть счастлива, — заключила мать. — Нам пора в зал. Как раз сейчас гостям будут раздавать таттертоновские игрушки-сувениры. Хочу посмотреть на изумленные лица в этой толпе. Скорее! И, пожалуйста, Ли, отбрось свои мрачные думы хотя бы на один день и радуйся вместе со мной новому счастью.

— Я радуюсь, мама.

Она коротко поцеловала меня, и мы поспешили вниз. Однако мамины откровения меня ошеломили. Неужели настоящая любовь бывает только в книжках? Неужели только там царят добро и радость? В жизни что-то нет ничего похожего… одни лишь сложные переплетения событий, как коридоры в лабиринте. Неудивительно, что так просто сбиться с пути.

Бабушка Джана собралась уезжать еще до окончания официальных торжеств. Она призналась мне, что отчаянно хочет поскорее оказаться дома, в родном Техасе, хотя здесь ее принимали по-королевски. Тони распорядился, чтобы бабушку прямо из Фартинггейла доставили в аэропорт, но провожала ее к лимузину только я. Мать была слишком занята, чтобы нормально попрощаться.

— До свидания, бабушка. Счастливого пути.

Она задумчиво смотрела на меня, а потом вдруг крепко обняла, так что я чуть не задохнулась. Отстранив меня, бабушка прищурилась, лицо ее потемнело, и я решила, что сейчас она выложит всю правду о «подвигах» своей лживой дочери, но ошиблась. Глядя на меня тепло и ласково, бабушка сказала:

— Надеюсь, ты будешь здесь счастлива, Ли, но знай, что в любую минуту ты можешь приехать ко мне, если вдруг станет невмоготу. Я живу не так шикарно, но вполне сносно.

Слушая бабушку, я сознавала, что она вовсе не так сурова и безжалостна, как ее изображала мама. Небезынтересно узнать, сколько же еще маминых техасских историй не соответствуют действительности.

— Спасибо, бабушка.

Она крепко поцеловала меня и села в лимузин. Машина тихо зашуршала шинами и скрылась. Я вернулась в дом. Гости уже начинали расходиться.

Я услышала разносящийся по залам мамин голос и наконец увидела, как они с Тони спускаются по лестнице. Каблучки ее туфель звонко цокали по ступенькам. Как же она была умиротворена и уверена в себе, вот так рука об руку шествуя рядом с Тони! Мать была одета в черное длинное пальто, отороченное норкой; из пышного воротника выглядывали белоснежные кружева, эффектно подчеркивая белизну ее лица и золотистый оттенок волос. Возникало удивительное ощущение, что безукоризненно красивое женское лицо превратилось в чистой воды бриллиант в черном бархатном обрамлении.

Тони вышел в черной кожаной куртке, на шее — белый шерстяной шарф. Как и мама, он выглядел свежим и довольным. Молодые супруги блистательно провели время на свадьбе, и теперь их ожидали самые сладкие минуты. Оба казались юными, полными жизни и бесконечно счастливыми.

— Неужели все позади? — воскликнула мама. — Перед тобой мистер и миссис Таттертон. Как ты нас находишь, Ли? — И мать игриво прижалась к Тони.

— Потрясающе! — сказала я эмоционально, насколько это было возможно, но матери этого оказалось недостаточно. Улыбка на ее лице погасла.

— Короче, мы отбываем, — деловито промолвила она. — У тебя есть все необходимое и даже больше. Конечно, хотелось бы остаться дома в рождественское утро и посмотреть вместе с тобой подарки, но… надеюсь, ты все понимаешь.

— Постарайся удержать Троя, чтобы он не распотрошил их раньше времени, — произнес новый мамин красавец-супруг, следя за мною глазами и многозначительно улыбаясь.

— Вы обещали ему показать свадебные подарки, — напомнила я Тони, отводя взгляд.

— Этим мы займемся по возвращении из путешествия. Придется ему подождать, — сухо молвила мать.

— О, я думаю, не будет большой беды, если он откроет пару коробок, — заверил нас Тони. — Главное, чтобы он не превратил эту комнату в кавардак.

— Что этот ребенок непременно сделает, — подхватила мама. — Впрочем, я не хочу думать сегодня ни о чем, что может хоть капельку меня огорчить. До свидания, Ли, девочка моя.

Она обняла меня, и я, как бы ни сердилась, прижалась к родной груди с горячностью, удивившей маму. Внезапно мне так захотелось, чтобы она осталась… и не просто осталась дома, а чтобы она осталась в сердце той самой мамой, которая всегда любила, целовала и ласкала меня.

— Счастливого Рождества и с Новым годом в новом доме! — проговорил Тони. — И не бойся обследовать каждый его уголок. Это займет у тебя все время нашего отсутствия.

— Но, пожалуйста, не ходи в лабиринт, — предупредила мама.

— Хорошо, мамочка. Всего наилучшего, — сказала я.

— Можно мне на прощание поцеловать новоприобретенную дочь? — церемонно спросил Тони. — До свидания, Ли. До скорой встречи.

Он привлек меня к себе своими длинными, сильными руками, мощь которых не скрывала тонкая кожа куртки, и поцеловал в щеку… точнее, в самый уголок рта. Мать определенно заметила, как долго он держал меня в своих объятиях и как нежен был его поцелуй. Она подхватила мужа под руку и потянула к выходу. Куртис открыл хозяевам двери, проводил их до порога, а затем запер замки и, кивнув мне, исчез в глубинах дома.

Я слышала гулкие голоса слуг, приглушенный звон посуды, торопливые шаги — начиналась уборка. Но для меня кругом вдруг наступила тишина — оглушающая, мертвая тишина. Казалось, дух радости и веселья впитался обратно в стены Фартинггейла и осталась лишь пустота. Я посмотрела за окно. Праздничная рождественская иллюминация сияла многоцветьем огней. Дорожки, кусты, деревья были украшены яркими электрическими гирляндами, будто десятки радужных полукружий рассыпались над Фарти.

В холле появилась миссис Хэстингс и сообщила, что Трой уже заснул. Она, похоже, собиралась присоединиться к домашнему празднику, который, наскоро наведя порядок, решили устроить для себя обитатели усадьбы.

Я прошла в музыкальный салон, где сияла и блистала десятифутовая красавица-елка. На верхушке ее таинственно переливался хрустальный ангелочек. У подножия рождественской гостьи громоздились подарки. Потрескивали поленья в очаге. Было тепло и уютно. Обстановка идеально подходила для маленького семейного торжества.

Да, но где же эта семья? Кто подготовил этот домашний праздник? Неужели Фарти живет своей жизнью? Неужели он может зажигать в Сочельник елку, разводить огонь в камине, уютно раскладывать подушечки на диванах… И вдруг в подтверждение этого полилась из скрытых в стенах динамиков рождественская мелодия.

Я засмеялась. Все это было так чудно! Может, здесь и Санта Клаус появится?

Куртис, должно быть, оказался поблизости от музыкального салона, потому что неожиданно возник в дверях и откровенно смутился, осознав, что я смеюсь в полном одиночестве.

— Что-нибудь прикажете, мисс Ли?

Да, хотелось ответить мне. Приказываю доставить сюда моих маму и папу, приказываю вернуть наше семейное счастье. Мы окажемся в этой уютной комнате, будем смеяться, дарить подарки, обнимать друг друга… Случаются же чудеса в рождественскую ночь.

— Нет, Куртис, спасибо. Сейчас ничего не нужно.

— Очень хорошо, мисс. Если что-то понадобится, позвоните.

— Спасибо.

Он почтительно кивнул и исчез. Я смотрела на елку, на пестрые завалы подарков под ее лапами, а потом подняла глаза вверх, на мамину роспись. И сразу заговорила боль в сердце, запершило в горле, сдавило виски. Я быстро вышла из салона и побежала наверх, к себе. Я смертельно устала, поэтому поскорее разделась и забилась в постель. Выключив электричество, поняла, что сквозь незадернутые шторы комнату заливает лунный свет. Загадочная сила этого серебристого сияния потянула меня к окну. Я выглянула и увидела Фартинггейл во всей красоте ночи. Сегодня было теплее, и снег кое-где подтаял, особенно на дороге, которая черной блестящей лентой убегала в темноту лесопарка.

Фартинггейл более располагал к одиночеству, нежели к бурным ликованиям, и гулкая его пустота не казалась давящей, хотя вряд ли мои старые бостонские подруги поверили бы мне. Я для них была веселой и компанейской девчонкой. А сейчас… сейчас я чувствовала себя бесконечно печальной и одинокой.

Подняв глаза к небу, я увидела Полярную звезду и сразу вспомнила, как папа рассказывал мне об этом незаменимом небесном маяке. Звезда подмигивала мне холодным светом. Могу ли я сейчас положиться на этот ориентир? Может быть, через звезду отец пошлет мне воздушный, точнее, космический поцелуй?

— Спокойной ночи, папа, — прошептала я.

— Спокойной ночи, принцесса, — послышался его воображаемый голос.

Забравшись снова в постель, я заснула, но впервые в жизни без того сладкого волнения, с каким каждый ребенок засыпает в рождественскую ночь.

Пробудилась я от толчка и, открыв глаза, увидела рядышком Троя. Он настойчиво теребил меня:

— Проснись, Ли, проснись!

— Что такое?

Я потерла глаза и стала озираться по сторонам, не сразу узнав свою новую комнату. К таким размерам я еще не привыкла.

— Рождество, Ли! Пойдем! Скорее вниз! Будем смотреть подарки. Ну пойдем же.

— Ох, Трой, — простонала я. — Сколько времени?

На часах было только семь утра.

— Скорее, Ли, — умолял мальчик.

— Хорошо, Трой, хорошо. Но мне нужно несколько минут, чтобы привести себя в порядок. Девочкам приходится тратить на это больше времени, чем мальчикам, — объясняла я, надеясь тем самым провести его и поваляться еще чуть-чуть.

— Почему это? — Его темные глазенки скептически смотрели на меня.

— Потому что им надо хорошо причесаться, тщательно умыться и одеться, чтобы выглядеть прилично. Вообще-то это и мужчины делают, даже самые маленькие.

Трой на секунду задумался, потом оглядел себя — взъерошенная шапка волос, пижамка, шлепанцы на босу ногу.

— Ладно, — вздохнул он. — Причешусь быстро — и сюда! — воскликнул малыш и пулей вылетел из комнаты.

Я засмеялась, потянулась и встала. Утренний туалет совершила с особым старанием, зная, что мама никогда не позволила бы себе покинуть спальню небрежно одетой и непричесанной… Впрочем, мама, оказывается, далеко не во всем была права. Если не сказать больше. Надев домашнее платье, я вышла в коридор, где в ожидании уже переминался с ноги на ногу юный Таттертон. Он тут же схватил меня за руку и стащил вниз, к елке. И набросился на подарки.

Появилась миссис Хэстингс, она улыбалась и была в прекрасном настроении.

— С Рождеством! — поздравила она нас.

— С Рождеством!

— Если хотите, я распоряжусь насчет завтрака, — предложила она.

— Спасибо, миссис Хэстингс. Надеюсь, нам удастся оттащить его от этих сокровищ хотя бы на несколько минут, чтобы он успел поесть, — улыбнулась я и присоединилась к Трою, чтобы вместе с ним разворачивать подарки.

Самым большим — во всех отношениях — сюрпризом оказался для него телевизор. До сих пор мальчику не разрешали самостоятельно смотреть его.

— Я должен поставить его в своей комнате! — восторженно сказал он.

— Подожди, еще успеется. Давай сначала посмотрим все подарки.

— Хорошо. А ведь у меня есть коробочка и для тебя.

— Правда?

Перед праздником мама невесть сколько таскала меня по магазинам в поисках «достойного подарка» для Тони, у которого, по ее мнению, было все. В конце концов она решила преподнести ему массивную золотую булавку для галстука. По ее заказу там выгравировали: «С любовью от Джиллиан». Помучилась в выборе подарка для папы и я. Перчатки, шелковые шарфы, дорогие одеколоны, мундштуки, трубки — все это казалось неуместным. Ведь в это Рождество папа будет разворачивать свой подарок в одиночестве.

Не сразу я нашла подходящий вариант — не очень дорогой, а главное — необычный. Я была уверена, что папе будет приятно получить его. В одном из огромных магазинов профессиональный фотограф снимал всех желающих на фоне роскошной новогодней елки. Сделали такой портрет и для меня, вставили его в подходящую рамочку и начертали нарядную надпись: «Счастливого Рождества». Стоя перед камерой, я старалась улыбаться радостно и ласково, поскольку знала, что папа будет смотреть на эту фотографию и вспоминать меня.

Яркий сверток, перевязанный блестящей ленточкой, я оставила в папином кабинете ждать его возвращения.

Трою я купила конструктор, зная его страсть к строительству. Тем более что в этом наборе были предусмотрены и маленький электромоторчик, и всевозможные шестеренки, рычаги и муфты. Я не ошиблась. Малыш, обнаружив новую игрушку, пришел в неописуемый восторг, сложность конструктора его нисколько не смутила. Он прекрасно знал, как употребить его в дело. Трой крепко поцеловал меня, а потом сказал:

— Спасибо, Ли! А теперь посмотри, что я тебе приготовил. Я сам это сделал. И заворачивал сам.

Я не поверила своим глазам. Неужели малыш сделал своими руками эту очаровательную глиняную лошадку с девочкой-наездницей? Девочку можно было снять и поставить рядом.

— Это Снифлз, — пояснил Трой. — Наш пони. А это ты на нем верхом.

— Сам сделал? — продолжала изумляться я.

— Девочку — нет, — признался мальчик. — Ее сделал у себя в мастерской Тони. А я лепил Снифлз. Сначала нарисовал, затем лепил, потом обжигал. И раскрашивал сам, — с гордостью сообщил он.

— Какая красота, Трой! Это самый замечательный рождественский подарок. Спасибо, дружочек.

Я обняла мальчугана и растрогалась, увидев, как засияли его глаза. Потом он снова принялся потрошить подарки, а я думала о том, какой это удивительно талантливый ребенок. Почему он не нравится маме?

— Смотри, тебя ждет еще целая гора! — воскликнул Трой, указывая на дюжину коробочек и пакетов — от мамы и от Тони, но один небольшой сверток первым привлек мое внимание, потому что на нем была приколота фирменная карточка папиной компании. Я даже не стала сразу разрывать обертку, а просто любовно поглаживала глянцевые бока. Трой заметил мое благоговение перед маленькой коробочкой, выбрался из пестрого вороха бумаги и сел рядом.

— Что это? — уважительно, шепотом спросил он.

— Рождественский привет от папы. Значит, ему удалось доставить его сюда.

— А почему ты не открываешь? — Глазенки Троя перебегали с коробочки на меня и обратно.

— Сейчас открою, — ответила я и начала с предельной осторожностью снимать обертку. Под ней оказался темно-синий бархатный футляр, а в нем тяжелый золотой медальон в форме сердечка. Я нажала едва заметную кнопочку, крышка медальона открылась, и передо мной оказался миниатюрный портрет: мы с папой стоим рядом на «Джиллиан». Оба улыбающиеся, загорелые, довольные. Я сразу вспомнила, отчего так сияла тогда: мы плыли с Ямайки домой и я ждала встречи с мамой… еще ничего не зная.

— Можно посмотреть? — попросил мальчик. Я протянула ему на ладони раскрытый медальон. Он долго и внимательно вглядывался в фотографию. — У меня тоже есть папин портрет. Большой, — сказал наконец малыш. — Только папа там не улыбается. Но Тони говорит, что на небесах папа всегда улыбается, если, конечно, я хорошо себя веду.

— Значит, он улыбается все время, — заверила я его.

Я надела медальон на шею, и мы продолжили разбирать рождественские дары.

Утро прошло под знаком подарков: мы с Троем складывали его новые игрушки, развешивали по шкафам подаренные мне платья и блузки. Днем для нас поставили телевизор, и мы посмотрели несколько развлекательных программ. Райс Уильямс обеспечил праздничную трапезу — индейку, овощи в удивительно нежном соусе и, конечно, десерт.

Трой так утомил меня за день, что я с облегчением вздохнула, когда подошел вечер. Мальчика уложила миссис Хэстингс, пораньше отправилась в постель и я. С утра мне предстояло кататься на пони — так я обещала Трою. Судя по всему, скучать в Фарти не придется. В нашем распоряжении был закрытый бассейн, лыжное снаряжение, санки, океан, в конце концов.

Действительно, неделя пробежала незаметно. В Фартинггейле была замечательная библиотека, вечерами я обязательно читала, и больше всего мне нравилась книга Владимира Набокова «Лолита», история любви немолодого мужчины к двенадцатилетней девочке, моей ровеснице. В сладком ужасе, восторге и смущении я вновь и вновь перечитывала эту тонкую книжечку, всякий раз глубоко закапывая ее на день среди других томов, чтобы никто не догадался, какую книгу я так полюбила.

Новый год мы с Троем договорились встречать в его комнате. Он непременно хотел досидеть перед телевизором до полуночи и увидеть пышные новогодние торжества на нью-йоркской Таймс-сквер. Однако продержался малыш только до одиннадцати и сам не заметил, как заснул.

А около половины двенадцатого позвонил из Флориды папа. На линии шли помехи, его голос то удалялся, то приближался.

— Папа! Такой хороший подарок к Рождеству! Спасибо. И тебя ждет дома в кабинете сюрприз.

— Я буду в Бостоне на следующей неделе. Жду не дождусь, — сказал он. — Как поживаешь, рассказывай.

— Нормально, пап, только скучаю без тебя. — Мой голос предательски дрогнул.

— И я скучаю. Ничего, через недельку-другую мы с тобой выберемся куда-нибудь вместе.

— Тогда я уже буду в школе, папа. Тебе придется приезжать ко мне в Уинтерхевен. Отсюда это совсем недалеко.

Когда я рассказала ему о жизни в Фартинггейле, он заметил печально:

— Похоже, там как во дворце.

— Лучше бы я жила дома с тобой, папа.

— Знаю, девочка моя, знаю. Мы скоро увидимся. Обещаю. А теперь хочу пожелать тебе счастливого Нового года. Прошедший год был не очень радостным, зато следующий наверняка будет лучше.

— И тебе счастья в Новом году, папа. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, принцесса. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, папа.

Разговор закончился, а я все стояла, прижав до боли трубку к груди. Я отключилась от реальности, пока по телевизору не начался отсчет… «десять, девять…». Трой вздохнул во сне и устроился на диване поудобнее, «…пять, четыре…»

Я увидела, что за окном снова идет снег. Падали мягкие, большие, кружевные снежинки. Некоторые оставались на стекле, но быстро таяли и дорожками слез бежали вниз.

«…три, два…»

Я быстро открыла медальон и поцеловала папин портрет, представляя, что наяву целую его прохладную щеку.

«…один! С НОВЫМ ГОДОМ!» — раздались ликующие вопли в далеком Нью-Йорке. Камера оператора выхватывала десятки лиц в толпе — смеющиеся, кричащие, даже озорничающие люди. Как мне хотелось оказаться среди этих незнакомцев, чтобы незаметно растаять.

Половина страниц моего дневника уже исписана. Что же, в самый раз сейчас пожелать себе счастья в Новом году. Особенно если начинается не просто Новый год, а новая жизнь.

Поздравляю тебя, Ли ван Ворин!