Паутина грез

Глава 20 Моя любовь, моя опора

Так в прострации я и шла за Люком до самой машины. Он усадил меня, надежно захлопнул дверь, и мы снова тронулись в сторону цирка. Я плохо реагировала на происходящее, только прижимала к себе одной рукой чемодан и другой Ангела.

— Не расстраивайся, Ли, — бодро и уверенно говорил Люк. — Я непременно отвезу тебя на вокзал завтра утром. Поедешь другим поездом. А сейчас мы остановимся у ближайшего телефона, и ты позвонишь бабушке, чтобы она не волновалась.

Я не отвечала. Едва ли я вообще понимала его слова. У меня было ощущение, будто только что слезла с карусели — вокруг все плыло и покачивалось. Трудно было сосредоточиться на реальности.

— Ли! — окликнул он меня. — Я говорю, что надо связаться с твоей бабушкой, а то она поедет встречать тебя, не найдет в поезде и испугается.

— Ой, Люк… — выдохнула я, не в состоянии больше сдерживать слезы, которые давно грозили хлынуть потоком. — Моя бабушка и не подозревает, что я к ней еду. Я ведь сбежала из дома!

— Что? — Люк даже притормозил, потом свернул на обочину. — Сбежала? Вот, значит, почему у тебя так туго с деньгами. Но зачем, Ли? По твоим рассказам, в Новой Англии тебе куда как неплохо жилось.

Я заплакала еще горше. Люк сел поближе и участливо обнял меня.

— Ну будет, будет… Все хорошо, все в порядке… Да, но если из семьи убегает такой безобидный и славный человечек, на то должны быть веские причины.

Я уже ревела в три ручья. Меня знобило, ломало и трясло, ко Люк мужественно отнесся к такой детско-женской слабости. Он еще крепче сжал мои плечи и гладил по голове, приговаривая:

— Ничего… Ничего страшного. Я сам сто раз сбегал из дома. Да и сейчас в бегах, если честно. Потом все возвращалось на круги своя, я приходил домой и… — Он целовал меня в лоб, ладонью стирал слезы со щек.

— Я никогда не вернусь домой! — всхлипывая и содрогаясь, выдавила я.

Люк покачал головой:

— Похоже, дела наши неважнецкие.

— Да! Это ужас. Это… Это… — Я выпрямилась, судорожно вздохнула и рассказала ему все, начиная с развода моих родителей. Я поведала о том, что говорила бабушка Джана, о том, что представляет из себя Тони Таттертон, о Фартинггейле, о распроклятых сеансах в хижине… и о том, как отчим изнасиловал меня и как этому не поверила мать. — А когда поняла, что беременна, я бросилась к ней, надеясь, что теперь она все поймет, поверит, но вместо утешения и помощи мать швырнула мне в лицо страшные слова осуждения. Она взвалила всю вину на меня! На меня! — простонала я, заливаясь слезами.

Парень давно уже выключил двигатель и сидел тихо-тихо, слушая мой горький рассказ. Ночь сгустилась, и за окнами стало совсем темно. Мимо никто не проезжал, огни автострады были в стороне. Наши лица были почти неразличимы во мраке, но я знала наверняка, что у Люка сейчас нахмурен лоб, сжаты губы, а в глазах — печаль и негодование.

— Я всегда думал, что такое случается с горемыками из поселков типа нашего. Почему-то считал, что у богатых жизнь благополучна во всех отношениях, — молвил Люк, и вдруг в его голосе появились жесткие нотки. — Попадись мне этот Таттертон! Я бы ему оттянул башку, так что шея бы жгутом перекрутилась.

Я засмеялась сквозь слезы. Уж больно колоритно выражался мой новый друг.

— О! Так и знал, что смогу развеселить тебя. Но, выходит, я напрасно кормил тебя всякой острой жратвой. Тебе сейчас надо следить за диетой. Поэтому мы поедем в одну таверну, где готовят по-домашнему, совсем как у матери. Кстати, это заведение так и называется — «Матушкин обед».

— Ой, Люк, я вовсе не голодна. Просто устала.

— Понял. Еще бы! Знаешь что? — Он прищелкнул пальцами. — Мы возьмем комнату в мотеле, отдохнешь как следует. Девочке, которая ждет ребенка, не годится спать на соломенной постели, да еще в сарае! — твердо заявил он и включил зажигание.

— Нет, Люк, не вздумай тратить деньги! Я же видела, как тебе достается каждая монета.

— А вот это тебя не касается, — отрезал он. Я поняла, что спорить бесполезно. Когда Томас Люк Кастил принимал решение, то становился непоколебимым. — Ты должна нормально спать, тебе нужна теплая ванна и все такое прочее. Кстати, в некоторых номерах и телевизор бывает, — добавил он, выруливая на оживленное шоссе.

По пути Люк расспрашивал меня о Фартинггейле, и я подробно описала особняк, парк, лабиринт, бассейн, корты, конюшни, частный океанский пляж.

Люк присвистнул и покачал головой.

— Слыхал, что бывают богатые ребята, но чтобы такие… Этот Таттертон живет как король в своем королевстве.

— Вот-вот.

— Неужели он все свои деньжищи на игрушках нажил? — недоверчиво переспросил Люк.

— Да. Но это жутко дорогие игрушки. Коллекционные.

— Небось, все вроде твоей куклы. Кстати, почему ты всюду таскаешься с ней, если ее сделал этот негодяй?

— Как я могу бросить Ангела! Мы с ней вместе плачем, вместе радуемся. Она знает все мои сокровенные мысли, знает мои мечты и самые страшные беды. Пусть ее и сделал Таттертон, но Ангел больше принадлежит мне, чем ему.

— Ангел?

— Так я ее назвала. Мой ангел-хранитель, — тихо сказала я, ожидая, что он будет смеяться над моими девчачьими пристрастиями. Я думала, что любой парень его возраста высмеял бы мир грез, в котором я обитала. Любой, но не Люк. Он просто улыбнулся.

— Ясно. Красивая она, твоя кукла. Знаешь что? — повернулся он ко мне. — Пожалуй, я буду и тебя называть Ангел. Это имя подходит тебе больше, чем Ли.

Мое истерзанное сердце екнуло. В груди потеплело. Я даже покраснела, и вдруг вновь подступили слезы.

— Ну а о чем мы сейчас плачем?

— Я плачу от радости, что встретила добрую душу. Тебя. Большинство девушек боятся путешествовать в одиночку, потому что в дороге их подстерегают злодеи, которые их обманывают, заманивают в страшные ловушки… И со мной могла бы выйти такая же история, если бы… если бы я не встретила тебя.

— Да-а, — протянул Люк. — Но если бы ты не встретила меня, не опоздала бы на свой поезд. Я, дурак, так увлекся цирком, что…

— Я сама захотела пойти в цирк, Люк, и, между прочим, мне там очень понравилось, особенно в твоей компании. Я хотела отвлечься и хоть ненадолго забыть о своих несчастьях.

— Правда? Рад слышать. И я был в восторге. Будто впервые попал на этот праздник жизни, а все потому, что рядом была ты. У тебя особый взгляд на все, свежий, непосредственный. Ты внушаешь мне удивительное чувство… не знаю даже… рядом с тобой я будто становлюсь старше, лучше, сильнее… — неуверенно закончил он.

Я отвела взгляд. Не хотелось, чтобы он прочитал мои мысли по глазам. Я стеснялась признаться, что он мне ужасно нравится, что его простые слова чудесным образом утешают меня, лечат душевные раны. В сущности, он был совсем необразованный простолюдин, неимущий работяга, не имеющий ни изысканных манер, ни модной одежды, как, например, у знакомых мне аландейлских юношей, но у него был твердый характер, мужское обаяние и доброе сердце. И это восхищало меня. С ним я чувствовала себя в безопасности, потому что знала: он преодолеет все невзгоды и препятствия на своем пути. Люк Кастил прожил всего семнадцать лет, но успел стать настоящим мужчиной.

Машина свернула к мотелю, на дверях которого сияли голубые буквы «Имеются свободные места».

— Не надо бы тебе этого делать, Люк, — в последний раз попыталась удержать его я.

— Не надо. Но я сделаю. Потому что я так хочу. Сиди здесь и жди. Я заплачу и возьму ключи.

Люк скрылся в дверях служебного помещения, а я откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Люк прав: я действительно устала, мне необходимо хорошо выспаться. Дорожные волнения, цирк, шок при опоздании на поезд — все это подкосило мою нервную систему, не говоря уж о самой фартинггейлской трагедии, которая до сих пор мучила меня. Я дремала, когда пришел с ключами Люк.

— Комната номер четыре. Горячая вода, две кровати, телевизор! — объявил он.

— Боюсь, я сейчас не в состоянии смотреть на экран. Мог бы и подешевле комнату взять.

— Здесь одна цена, — ответил он, подкатывая к дальнему крылу мотеля. Потом взял багаж и пошел открывать. Еле удерживая Ангела, я потащилась следом.

Комнатка была маленькая, с серыми оштукатуренными стенами и выцветшими светло-зелеными шторами. Вплотную друг к другу стояли две кровати, по обе стороны от них — тумбочки, в углу — обшарпанный столик. Лампы горели тусклым светом. В Фарти кладовки были раза в два больше этого номера, но такие мелочи сейчас меня не трогали. Мягкие матрацы казались очень притягательными. Люк поставил чемоданы, обошел все, изучил шкафы и ванную комнату.

— Сносно. Свет горит, вода течет. Ты уверена, что не хочешь есть? Может, чашку горячего чаю? В полумиле отсюда есть закусочная. Я бы за десять минут обернулся — чай и булочка, а? Тебе надо регулярно питаться, — озабоченно произнес он.

— Ладно, — согласилась я. — Пока пойду мыться.

— Вот и умница! А я — одна нога здесь, другая там.

И он выскочил за дверь.

Я невольно улыбнулась его энтузиазму. Он искренне и бескорыстно хотел мне добра. Я прошла через страшное испытание и вдруг встретила надежного и друга и защитника, ангела-хранителя во плоти… Может, в моей судьбе не обошлось без злых чар? Может, я была околдована, обречена на страдания, пока находилась во власти зловеще-роскошного Фартинггейла? Может, надо было давно вырваться оттуда? Я долго стояла под душем, затем натянула тонкую шелковую сорочку, вытащила из волос заколки и шпильки. Мыть голову не было сил. Красотой я займусь утром, решила я. Затем, не расставаясь с Ангелом, забралась на ближайшую кровать. Одеяло было старым, простыни жестковатыми, но мне сразу стало тепло и уютно. Не успела я закрыть глаза, как в дверь постучал Люк. Он привез для меня чай и булочки с джемом, а себе пиво. Поставив угощение передо мной на тумбочку, он взял стул, сел рядом и, попивая пиво, стал смотреть, как я ем. Взгляд его был полон такой тревоги и заботы, что можно было принять парня за будущего папашу, преисполненного любви и трепетного волнения.

— А ты не голоден, Люк? По-моему, пивом не наешься.

— Аппетита нет. Слишком много переживаний. Пиво меня успокоит. — Он с улыбкой указал на Ангела. — Вы как двойняшки. У вас даже волосы похожи, — заметил он, потрепав куклу за челочку.

— У нее на самом деле мои волосы.

— Что, без шуток? — Кивком головы я подтвердила свои слова, и глаза Люка расширились. Потом он склонился ко мне и тихо произнес: — В жизни не видел ничего более прекрасного — две такие красавицы собираются спать.

— Спасибо, Люк. Ты столько сделал для меня… спасибо.

Он еще мгновение смотрел на меня, а затем быстро встал.

— Ну что, дальше сама управишься?

— Я? А ты куда?

— Как куда? В свой брезентовый сарай.

— А почему ты не хочешь остаться? Та кровать свободна, за комнату ты сам заплатил. Зачем же на сеновал возвращаться? — В моем голосе сквозило отчаяние, мне вдруг стало страшно провести ночь в этом убогом мотеле, одной…

— А ты не будешь возражать?

— Что ты, нет!

— Тогда уговорила. Думаю, с утра пораньше я успею накормить свою великанскую скотину.

— Ты телевизор посмотри, если спать еще не хочешь, — закутываясь в одеяло, пробормотала я. Теперь можно было расслабиться: я знала, что Люк никуда не уйдет. — Мне звук не помешает.

Сон пришел в то же мгновение, как я закрыла глаза, но посреди ночи я пробудилась, забыв, где нахожусь. Сдавленный крик ужаса вырвался из горла. Но вдруг я ощутила рядом теплое тело и услышала шепот:

— Ты мой Ангел, моя красавица… Все хорошо… Я с тобой. Я тебя не оставлю. Ничего не бойся. Ты теперь будешь жить в покое и радости, я обещаю.

Чувство реальности вернулось ко мне, но от сна и усталости тело не слушалось. Будто сквозь мягкую пелену доносился шепот Люка, и через минуту я снова провалилась в дремоту, убаюканная ласковыми словами:

— Отныне и навсегда я буду беречь тебя, любить и защищать, никто и никогда — ни сильный, ни богатый — не тронет тебя, не обидит. Я не позволю. Я унесу тебя в край, где нет места злу, где тебя окружат добрые люди и добрые дела, где поют птицы, светят с неба звезды и где солнце золотит листву. Ты пойдешь со мной, ты будешь моей, мой Ангел? Да? Скажи!

— Да… О да… — пробормотала я, прежде чем снова отдаться во власть сна.

Утром я обнаружила подле себя Люка. Я так и проспала всю ночь в его объятиях, наверное, поэтому сон мой был так сладок и покоен. Люк почувствовал мой взгляд. Его ресницы дрогнули. Пробудившись, он сразу улыбнулся, а потом мягко поцеловал меня в губы.

— Доброе утро! Как самочувствие?

— Гораздо лучше. Но…

— Как я оказался в твоей постели? Тебе приснился дурной сон, ты вскрикнула, я стал тебя утешать, да так и свалился рядом. А что, ты все забыла? Забыла, что я говорил и что ответила ты? — Он заметно огорчился.

— Я думала, мне все это приснилось…

— Нет, не приснилось. Я говорил тебе что-то очень важное, и говорил совершенно серьезно. — Люк весь подобрался. — Я сказал, что хочу беречь тебя, заботиться о тебе и никогда не расставаться с тобой.

— О чем ты, Люк? — Я села, натягивая одеяло, чтобы прикрыть тонкую шелковую сорочку.

Сел на кровати и Люк.

— Я знаю, что ты носишь под сердцем ребенка своего отчима, но нет нужды сообщать об этом всему свету. Пусть все думают, что это мой ребенок, потому что я хочу, чтобы ты стала моей.

— То есть? — Я поняла его, но должна была услышать все.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, чтобы мы всегда были вместе. Ты мой ангел любви. Конечно, я понимаю, что молодой паре вроде нас не годится жить в бродячем цирке, особенно учитывая то, что мы ждем ребенка. Поэтому я уже все продумал, — горячо продолжал Люк. — Мы с тобой поедем к нам в горы и начнем все с начала. У меня есть кое-какие мыслишки, и деньжат немного… Хочу, чтобы у нас была ферма — своя, понимаешь? Вот увидишь, девочка моя, я смогу, я сделаю это для тебя, сделаю все! Ясно, что на первых порах будет трудновато, — торопился Люк, боясь, как бы я не перебила его отказом, — даже очень, очень трудно. Может, поначалу поживем у моих стариков, но, клянусь, я буду работать день и ночь, клянусь, что получу достаточно, чтобы к зиме сделать первый взнос. И тогда у нас будет свой дом. Тебе понравится там, обещаю. Пусть ты и не привыкла к такой жизни, — скороговоркой заметил он, — но она прекрасна, она проста и бескорыстна, как сама природа. Там не встретишь человека, для которого личная выгода важнее счастья близких.

— Люк, неужели ты хочешь быть отцом этого ребенка? Моего ребенка? Правда хочешь? — все еще не веря, спросила я.

— Да, ты будешь моей, моим будет и твое дитя, Ангел. Не езди к бабушке. Я не уверен, что там тебя ждет счастье. Ты никогда не жила с ней, вы не так уж близки, да она к тому же совсем старенькая. У нее свои привычки, свой жизненный уклад. А потом, вдруг она тоже не поверит тебе? — Мое сердце упало. — Вдруг она сочтет, что ты повторяешь ее собственную дочь? Она ведь может отослать тебя обратно к матери… А я никогда не брошу тебя, Ангел, никогда не предам.

— Но как ты можешь ехать снова в горы, Люк! Ты же влюблен в цирк! — воскликнула я, прочитав это в его глазах.

— Я влюблен в тебя, Ангел. Никогда в моей душе не творилось ничего подобного. С тобой рядом я чувствую смысл жизни, обретаю надежды, силы… И ни секунды не сомневаюсь, что все задуманное сбудется. Я смогу все. С тобой рядом я настоящий мужчина и ради тебя готов работать до седьмого пота. Ну скажи «да», скажи. Пожалуйста…

На некоторое время я лишилась дара речи. Четырнадцать лет назад забеременела моя мать, обманом женила на себе другого мужчину, человека, которого я всю жизнь считала своим отцом. Он так и не узнал правды. Но, если бы он все знал с самого начала, захотел бы он жениться на моей хитрой матушке? Если бы знал, то, наверное, у меня было бы другое детство. А какое детство будет у моего ребенка, названый отец которого принимает на себя тяжкое бремя правды? Но я видела, что любовь Люка так велика и так сильна, что ее хватит не только на меня, но и на мое нежданное дитя. И надежда затмила все страхи и сомнения. Этот красивый, сильный, эмоциональный парень хочет добиться моей руки, моей любви во что бы то ни стало, зная при этом все печальные обстоятельства. Он так любил меня, что готов признать чужого ребенка своим, готов отказаться от привычной жизни, лишь бы услышать мое «да».

Я никогда не встречала человека такой щедрой души, человека, способного на подобную глубину чувств. Ну почему, почему мой отец и вполовину не любил меня так, как любит Люк, почему он не смог поступиться интересами своего бизнеса ради того, чтобы помочь мне, защитить меня от ударов судьбы? Почему мать думала только о себе и о своем суетном счастье, а не обо мне? Родители твердили, что любят меня, но они и близко не подошли к чувству, которым одарил меня Люк. Его любовь была искренней, глубокой, жертвенной — какой и должна быть истинная любовь. Хотя в любви главное не сама жертвенность, а готовность к ней, готовность идти на уступки ради дорогого человека… Господи, какое же счастье, что я встретила на своем пути любящее сердце.

Я посмотрела на Ангела, верную подругу. Мне показалось, она улыбается. Может, на самом деле это мой ангел-хранитель? Может, это она свела нас с Люком, который готов стать моим верным спутником и защитником. Люк заметил, что я гляжу на куклу.

— Что она говорит тебе? — с затаенной надеждой спросил он.

— Она говорит: скажи «да», — прошептала я, будто обращалась к самой себе.

Глаза его засияли. Какая же чудесная у него улыбка! Похоже, он из тех юношей, которые с каждым годом становятся все обаятельнее и привлекательнее. И этот мужчина будет моим мужем!

— Она говорит: скажи «да», — повторила я громче, окунаясь в ослепительные глубины его глаз. Люк обнял меня и с жаром поцеловал. Путешествие, которое начиналось со страха и отчаяния, внезапно обернулось дорогой к любви и счастью. Я плакала, но то были сладкие, теплые слезы. Я крепко прижималась к человеку по имени Томас Люк Кастил. Сердце радостно трепетало. И мир вокруг превратился в сказку.

Цирковое начальство ничего не имело против внезапного увольнения Люка, тем более он объяснил, что собирается жениться и возвращаться в родные места. Люк открыто сказал, что у него теперь обязательства перед потомством и отныне он глава молодой семьи. Новость эта мгновенно распространилась в стане ряженых, и когда мы зашли в его угол за вещами, то там нас уже ждала веселая толпа. Нечего и говорить, народ этот был своеобразный. Меня тут же познакомили с бородатой женщиной, с сиамскими близнецами, с карликами, толстяками и великанами, с силачами и жонглерами, с глотателями шпаг и пожирателями огня, с гимнастами и, наконец, с «кинжальной» супружеской парой. Затем вперед вышел маг и фокусник Чародей Манделло. Его сопровождала сногсшибательной красоты девушка-ассистентка. Иллюзионист попросил мою руку. Я робко глянула на Люка, он весело кивнул. Манделло взмахнул плащом, и неожиданно я увидела на ладони колечко. Очаровательное колечко с искусственным самоцветом.

— Прими дар от Чародея Манделло и его друзей! — звучно провозгласил фокусник. — Обручальное кольцо!

Все кругом завопили, заахали и заулюлюкали, будто он вручил мне бесценный перстень. Да, эти люди действительно жили в иллюзорном мире, но не тяготились этим, напротив, пребывали в покое и счастье.

Что же, шагну и я из своего мира грез в их царство, процветающее под розовым куполом цирка.

— О благодарю! Какая красота! — воскликнула я. А ведь в Фартинггейле у меня остались подлинные драгоценности — бриллианты, золотые украшения, часы, но сейчас, в пестром цирковом мире, когда рядом стоял Люк, дороже этого колечка ничего не было. Оно было преподнесено от души. Все искренне желали нам счастья.

— А теперь — к судье, оформим брак законным путем! — громогласно заявил Люк, и толпа артистов восторженно загудела. — Он живет в нескольких кварталах.

Все гурьбой высыпали на улицу. Прохожие оборачивались нам вслед с веселым изумлением в глазах. Скоро показался дом мирового судьи. Наверное, он никогда не забудет это бракосочетание.

В маленьком офисе вся труппа, конечно, не поместилась. Циркачи просочились в жилые комнаты, заполонили палисадник. У хозяйского пианино тут же оказались сиамские близнецы — два парня, сросшиеся боками, — и заиграли свадебный марш. Все запели. А я, глядя на веселые лица гостей, вспоминала другую свадьбу. Свадьбу матери. Казалось, это было сто лет назад, но все же я отчетливо помнила, как неловко и тягостно мне было стоять в свите разряженных дам. Я в мельчайших подробностях помнила, как смотрели на мать десятки глаз, как подобострастно и одновременно вызывающе держали себя все эти элегантные мужчины во фраках, изысканно-модно одетые женщины. Да, каждый хотел перещеголять другого, каждый завидовал жениху или невесте…

Мать обещала, что устроит мне незабываемую свадьбу — с оркестром, с океаном цветов и тучей гостей, а вышло, что я сочеталась браком в домике рядового мирового судьи, да еще с парнем, которого знала всего сутки. Вместо светской публики кругом стояли бродячие артисты… Нет, даже в самом страшном сне моей матушке не приснилось бы такое, подумалось мне. А я… я пребывала в ладу с собою. Мне не было дела до знатных гостей, я не нуждалась в дорогих подарках. Одета я была в простенькое летнее платьице, а вовсе не в подвенечное, сшитое на заказ у самого модного портного. И после бракосочетания нас ждал не роскошный прием, а шумный праздник с танцами, скромным угощением и обильными возлияниями.

Я сознавала, что никакие деньги, никакие почетные гости, ни горы еды, цветов, подарков не прибавят счастья жениху и невесте, если нет истинного чувства. Моя мать ничего не получила от своей пышной свадебной церемонии, кроме иллюзий. Гости смотрели на них с Таттертоном совсем не так, как смотрели на нас с Люком его цирковые друзья. Я слышала, как бьются от радости за нас их сердца, видела их сияющие глаза. Они от всей души поздравляли, целовали и обнимали нас. Эти люди, возможно, видели в жизни много худого и несправедливого, но сердца их не очерствели. Они выбрали волшебный мир площадного искусства, жили, чтобы радовать других, и они в полной мере владели наукой радости, главный постулат которой — улыбка. А музыка, яркие огни, пестрые наряды, ловкое тело — первые помощники. Неудивительно, что в этом обществе Люк чувствовал себя счастливым.

— Итак, — провозгласил судья, когда мы должным образом распределились перед ним, — начнем!

Это был высокий сухопарый человек с рыжими усами и светло-карими глазами. Никогда мне не забыть его, потому что именно он должен был произнести торжественные слова, которые навеки свяжут мою жизнь с Томасом Люком Кастилом. Отныне и навсегда будущее Люка — мое будущее, его боль — моя боль, его счастье — мое счастье. Наши жизни, как два поезда, ехавших в разных направлениях, теперь соединялись, чтобы начать общее движение. Наверное, неспроста мы встретились с ним на железнодорожной станции.

Рядом с судьей стояла его жена, невысокая упитанная женщина с веселыми глазами. И судья начал речь. Когда он добрался до главного вопроса, согласна ли я взять в мужья Томаса Люка Кастила и быть ему верной и в горести и в радости, я закрыла на мгновение глаза, и в памяти, как вспышка, возникла картина далекого детства: папа держит меня, восьмилетнюю, на руках и обещает построить к моему замужеству дом — «дворец для тебя и твоего принца». С ранних лет я слышала, как болтает о моей свадьбе мать — что надеть, кого пригласить, как держать букет… Замелькали сказанные когда-то слова, услышанный смех, тени улыбок, но все это затмевали слезы. Та жизнь кончилась. И с бешено колотящимся сердцем я подняла на Люка глаза, увидела в его взгляде любовь и смело произнесла:

— Да, я согласна. Обещаю.

— А вы, Томас Люк Кастил, обещаете ли беречь, любить, холить и лелеять названную Ли ван Ворин до последнего вздоха, в беде и благости?

— Да, обещаю, — по-мужски веско молвил Люк, и у меня перехватило дыхание. Неужели он действительно ради меня готов на все?

— Тогда облеченный своей властью я объявляю вас мужем и женой!

Мы поцеловались, как два любовника, пробежавшие пустыню, чтобы оказаться в объятиях друг друга. Ряженые завопили и захлопали. Я тянулась на цыпочках к великанам и наклонялась к лилипутам, чтобы они могли поздравить меня. На нас посыпался ритуальный дождь из зерен и семян. Мы покидали дом мирового судьи законными супругами. Нас сопровождала шумная и яркая свита.

Подали «карету» — старенький пикап Люка. Провожающие окружили нас, продолжая ликовать, лишь одна женщина в темно-красной косынке и длинном платье стояла в стороне. По ее плечам рассыпались длинные с проседью волосы, в ушах сверкали серебряные витые серьги. Глаза ее были глубоки и темны, даже темнее, чем у Люка, но взгляд их был печален.

— Кто это, Люк? — украдкой указывая на нее, спросила я.

— О, это Джиттл, цыганка, гадалка-прорицательница.

— Она выглядит такой серьезной и озабоченной, — не без тревоги заметила я.

— О, она всегда такая. Что поделаешь — роль. Иначе люди не воспримут всерьез ее предсказания. Да ты не пугайся. Это не имеет никакого значения.

— Надеюсь, Люк, надеюсь, — пробормотала я.

Мы отъезжали от цирка. Я оглянулась и стала махать провожатым. Впереди было скоростное шоссе, по которому мы помчимся в новую жизнь. Проклятый Фартинггейл навсегда останется в прошлом. На горизонте столпились серые облака, но мы ехали от них прочь, прочь от холодных бурь и невзгод-непогод. Перед нами расстилалось безмятежное синее небо, оно манило, оно вселяло надежду. И даже мрачное лицо старой гадалки не могло затмить ослепительный свет солнца.

Я прижала к себе Ангела.

— Счастлива? — спросил Люк.

— Да. Я счастлива.

— А я-то как счастлив! Как поросенок в…

— В чем же?

— Да ни в чем. Все, теперь буду следить за своим языком. И вообще надо становиться лучше. Потому что теперь у меня есть ты.

— Ой, Люк, только не надо со мной как с принцессой обращаться. Мне предстоит учиться жить по-другому, в ином мире, среди других людей.

— Вздор! Ты мой ангел, ты спустилась ко мне с небес, не надо тебе ничему учиться. — Он вдруг улыбнулся. — Как ты смотришь на то, что нашего ребенка, если это будет девочка, мы назовем Хевен[6]?

Как здорово он сказал — нашего ребенка, восхитилась я.

— Да, Люк, Хевен будет для нее прекрасным именем.

— Мы дадим ей двойное имя — Хевен Ли Кастил! — заявил Люк и засмеялся.

Впереди было солнце. И обещание счастья.