Плач волчицы

Глава ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Вызов в Бовуар пришел до того, как Лорел успела уехать в заведение Прежана. Вивиан была почти на грани одного из своих приступов, совершенно потеряв голову от новости о смерти Саванны. Уже послали за доктором Броссаром и преподобным Стипплом. Но единственное, что могло принести ей успокоение, — это иметь при себе младшую дочь.

Самым сильным желанием Лорел было сказать «нет». Вивиан не признавала живую Саванну, много лет назад она перестала любить ее. Лорел не могла удержаться от мысли, что это лишь уловка, чтобы привлечь к себе внимание, а не мольба о сочувствии или поддержке. С самого своего рождения Саванна стала соперницей Вивиан. И к чему было что-либо менять после ее смерти?

Однако, в конце концов, бремя вины и семейный долг победили. Когда Лорел села в принадлежащий Каролине темно-бордовый «БМВ», перед ее глазами возникла укоризненно смотрящая на нее Саванна.

— Все еще цепляешься за мамочкину любовь? Какая ты жалостливая.

Она заглушила мотор и на мгновение уткнулась лбом в руль от полного изнеможения и прикрыла глаза. Она чувствовала, что каждая часть ее тела повреждена. Каждая клеточка болела — вся ее кожа, волосы, зубы, мускулы, сердце. Сердце болело сильнее всего.

В ее воображении постоянно возникали образы Джека. Но все-таки ее осажденный мозг изо всех сил во имя самосохранения пытался рационализировать ситуацию. Он оттолкнул ее потому, что боялся навредить ей. Он оттолкнул ее потому, что боялся, что его обидят. Но никакие ее соображения не опровергнут той очевидной вещи, которая была у нее в руках.

Господи, ведь, общаясь с ней, он делал краткие аналитические заметки, как будто она была лишь вымышленным образом. Возникавшая от этого боль была невыносима.

И она все еще хотела его любви. Это был полный позор. Ей хотелось увидеть его, услышать, что это была ошибка и он ее любит. Он будет рядом с ней, пока она борется с болью потери. Какая же она была глупая. С самого начала она знала, что это человек совсем другого склада, на него нельзя положиться.

Пытаясь побороть слезы, она глубоко вздохнула. Она это переживет и забудет его. Она найдет способ быть сильной для Саванны.

Дверь открыла Олив. Она выглядела возвышенно-печальной, ее глаза были влажными, кожа лица серая, как и ее униформа. Служанка повела ее вверх по парадной лестнице, а потом через холл. Лорел следовала за ней автоматически, и голоса минувших лет вдруг зазвучали в ней, голоса ее детства. Она отчетливо слышала дикий смех Саванны, ее собственное стеснительное хихиканье, шуточные угрозы и обещания отца поймать и защекотать обеих. Воспоминания, плохие и хорошие, атаковали ее со всех сторон. Ей вспомнилось, как тем же путем она шла в комнату матери в день смерти отца и наблюдала за Вивиан, которая артистически накладывала макияж вокруг отекших красных глаз.

— Ты должна приложить все усилия, чтобы выглядеть маленькой леди, Лорел. Ты — Чандлер, и от тебя ожидают соответствия этому.

Потом Вивиан приняла валиум и, уставившись в одну точку, просидела все похороны, пока ее дочери изо всех сил старались плакать грациозно в свои платочки.

После смерти отца депрессия Вивиан длилась около двух месяцев. Потом в их жизнь начал вбуравливаться Росс Лайтон.

Несмотря на то что над комнатами Вивиан каждый год трудился декоратор из Лафейетта, они производили впечатление номера — «люкс». Последним воплощением очередной фантазии декоратора была выставка из вощеного ситчика с изображением чирков в персиковых ветках. Олив провела Лорел через общую комнату с нагромождением английской антикварной мебели, постучала в дверь спальни. Как только из-за двери последовало приглашение, она приоткрыла ее на пару сантиметров. Когда Лорел вошла в комнату, Вивиан резко повернулась. Черты лица, запавшие глаза выглядели драматично, благодаря искусно сделанному макияжу. — О, Лорел, спасибо тебе, Господи, что ты пришла, — сказала она, ее голос звучал протяжно и пронзительно. — Мне было необходимо увидеть тебя…

— Я здесь, мама.

Апатично и ни во что не веря Вивиан затрясла своей головой.

— Саванна. Я просто не могу принять то, что говорит шериф. Он говорит, что она была убита. Убита, как та, другая женщина. Задушена, — это слово она произнесла шепотом, как будто это было нечестивое слово. Правой рукой она обхватила себя за шею. — Фактически здесь, в нашем собственном заднем дворике., Мне кажется, я просто никогда не вынесу этой мысли. Когда он сообщил нам это, я почти была в обмороке. Из-за спазм в горле я едва могла дышать. Россу пришлось принести мои таблетки, и я еле-еле могла сглотнуть. Он положил меня на кровать, но я не могла умереть, пока не увижу тебя.

— Я собиралась в похоронное бюро, — произнесла Лорел, играя с расставленными в дрезденском кувшине тигровыми лилиями. — Может, ты тоже хочешь пойти?

Вивиан начала судорожно хватать воздух ртом и опустилась на край кровати, стараясь соблюдать правильный угол наклона тела и держать колени вместе. Одной рукой она проверила, правильно ли расположились складки на ее халате.

— Господи, нет! Я не смогу этого вынести. Я к этому не готова. Я… я слишком слаба и потрясена всем происходящим, меня слишком переполнили эмоции.

Она замолчала, и ее красивые глаза наполнились слезами. Из нагрудного кармана она вытащила носовой платок, отделанный по краям кружевом, и промокнула слезы.

Наблюдая за этим спектаклем из-под опущенных ресниц, Лорел вдруг ощутила огромный прилив гнева. Ее сестра была мертва, а их мать сидела перед ней и разыгрывала шоу. Несчастная Вивиан потеряла дочь, которую никогда не любила. Бедная Вивиан, такая чувствительная, такая слабая, как героиня из книг Теннесси Уильямса.

— У меня уже давно не было приступа, — начала она, вертя в руках свой платок. — Но я чувствую, как он наступает да меня, подобно тени смерти. Ты даже не знаешь, как я боюсь этого. Ужасно.

— Ведь это убийство твоей дочери, — скупо напомнила Лорел.

Глаза матери стали расширяться, руки застыли на коленях.

— Да, конечно. Ведь это так ужасно!

Лорел повернулась и взглянула на нее тяжелым взглядом обвинителя.

— Но для тебя более важным является то, как это воздействует на тебя. Ведь правда?

— Лорел! Как ты можешь говорить мне подобное?

Раньше она была уверена, что «хорошие девочки не пререкаются со своими матерями. Леди держат свое мнение при себе». Но все эти нерушимые правила ее детства не могли уже сдерживать накопившийся за все эти годы гнев. В ее памяти постоянно возникал образ мертвой Саванны, и осознание тех страшных страданий, которые ей пришлось испытать перед смертью. А сейчас Вивиан играет роль трагической актрисы. Она всегда желала быть центром внимания. И совсем неважно, что кто-то другой тоже страдает.

— То же самое было, когда убили папу, — сказала она, и ее голос дрожал от силы возникших в ней эмоций. — Дело было не в том, что все мы потеряли его. Ты все перевернула таким образом, что стала центром внимания, люди приходили сюда, чтобы узнать, как ты, чтобы затем говорить направо и налево по всему городу: «Бедная Вивиан. В каком она состоянии».

— Я была в таком состоянии! — воскликнула Вивиан, вскочив с кровати. — Я потеряла мужа!

— Конечно, у тебя не заняло много времени найти другого, не так ли? — резко спросила Лорел, и вновь боли детства нахлынули на нее, подобно приливу свежей, горячей крови.

Глаза ее матери превратились в узкие щелочки.

— Ты все еще отрицаешь мое замужество с Россом. После всех моих жертв ради тебя и твоей сестры я получаю в ответ лишь колкости и критику. Папа мертв, — сурово произнесла она. — Он ушел и никогда не вернется. Мне нужно было что-то делать.

— Но тебе не нужно было приводить другого в этот дом, в папину комнату, в наши жизни.

«В постель Саванны. Боже, если бы не было Росса Лайтона, Саванна была бы жива. Она выросла бы и реализовала бы те возможности, которые он уничтожил в ней».

— Росс был чудной добычей, — обороняясь, произнесла Вивиан, нервно теребя ворот ночной рубашки. — Из хорошей семьи. Уважаемый. Красивый. Сам распоряжался своим состоянием. Согласился принять чужих детей. Ты знаешь, что не каждый мужчина согласится на это. Я могу сказать тебе, что я была очень благодарна ему. После смерти Джефферсона я была так слаба и даже не была уверена, что когда-нибудь снова смогу что-нибудь делать.

«Росс Лайтон. Он как хищник. Как волк, пасущий ягнят. Охотно желающий взять их невинность. Вивиан даже не предполагала, как этого хотел Росс».

«Не говори маме… Тебе никто никогда не поверит…»

Она подскочила к матери и пыталась выдать ей тот страшный, хранившийся много лет секрет. Но слова застыли в горле. Что хорошего это принесет сейчас? Вернет ли это Саванну? Вернет ли это их детство? Или же это усилит боль, или еще больше измажет их в грязи прошлого?

— Я сделала то, что для всех нас было самым лучшим, — властно произнесла Вивиан. — И ни ты, ни твоя сестра никогда не признавали этого и не одобряли. Отец слишком избаловал вас. И Саванна всегда слишком ревниво относилась ко всем знакам внимания, которые я получала от Джефферсона. При Россе она ничуть не изменилась. Я клянусь, что просто не представляю, откуда эта девочка набралась такой дикости, такого ослиного упрямства. Я бы сказала, что это от Джефферсона, ведь ты знаешь, Каролина такая же. Правда, Каролина никогда не интересовалась мужчинами…

— Оставь это! — заорала Лорел, и ее голос разорвался в этой тихой, элегантной комнате. Мать в изумлении посмотрела на нее, ее рот беззвучно открывался и закрывался, как у окуня, вытащенного из воды.

— Тебя совсем не касается, с кем спит тетя Каролина. В конце концов, она счастлива. Ведь она не заблуждается, считая, что необходимо иметь отношения с мужчиной, какой бы дрянью он ни был.

— Нет, в этом отношении она не похожа на Саванну, правда ведь? — произнесла Вивиан. Она начала расхаживать вдоль кровати, еле сдерживая свой гнев. — Я даже не вспомню, сколько раз я говорила ей, что надо быть леди. Все эти часы занятий, примеры, которые я приводила, чтобы продемонстрировать, как леди должна себя вести, — ничего не принесло пользы. Она жила, как бродяга, одевалась, как неряха, и ложилась в кровать к первому, кто манил ее пальцем. Боже, этот позор уже слишком велик, чтобы его можно было вынести! —резко сказал она. — А сейчас из-за всего этого ее убили. — Она покачала головой, обхватив себя руками, как будто пытаясь удержать, а в глазах заблестела новая порция слез. — Я не представляю, как теперь я смогу выйти из дома и смотреть людям в глаза.

— Тебя больше всего это беспокоит? — потребовала ответа ошеломленная Лорел. — Ты думаешь, Саванна повредила твоей репутации, став жертвой психопата?

Вивиан повернулась к ней, ее глаза сверкали.

— Я этого не говорила!

— Нет, именно это! Именно это ты произнесла. Но ведь она была твоей дочерью!

— Да, она была моей дочерью, — огрызнулась Вивиан, — но я никогда не понимала, как случилось, что Господь подарил мне дитя — такое прекрасное снаружи и такое гнилое внутри. Я никогда не пойму…

— Потому что мы не посвящали тебя! — прокричала Лорел, схватившись руками за голову. Внутри ее началась борьба. Она снова попыталась удержать в себе вылезающую правду, навсегда похоронить ее, но она, подобно журчащему ручейку, прорывалась на свободу и текла по собственному руслу. «Саванна мертва, пусть косвенно, из-за того, что с ней сделал Росс Лайтон. И потому, что я молчала».

Вина была подобна разрывной пуле. Изменить прошлое она не могла, но кому-то придется платить. Вивиан не может продолжать свою жизнь среди акварельных фантазий, Росс должен расплатиться за содеянное.

— Что ты имеешь в виду под своим «не посвящали тебя». Во что не посвящали?

— Что Росс, удивительный, благовоспитанный, благородный рыцарь в блестящих доспехах, приставал к своей дочери. — Пораженный взгляд матери она встретила не мигая, спокойно. — Он пользовался ею, имел с ней половые сношения, ночь за ночью, неделя за неделей, год за годом.

— Ты лжешь! — задыхаясь, произнесла Вивиан. Она схватилась рукой за горло и два раза сглотнула, как будто слова, произнесенные Лорел, подобно кляпу, заткнули ей рот. — Какая отвратительная ложь! С чего бы тебе говорить такие гадости?

— Потому что это правда и потому что я до смерти устала держать это в секрете! — Лорел медленно стала подходить к матери. — Все, что случилось с Саванной, произошло из-за Росса Лайтона. И сейчас, когда она мертва, та, которой следовало быть безутешной, больше озабочена имиджем, чем убийством собственной дочери. Я не вынесу этого!

Вивиан ударила Лорел по щеке с такой силой, что голова той резко отклонилась в сторону. Лорел даже не попыталась защититься, и следующий удар Вивиан задел уже ее плечо. Она заслужила большего, и совсем не за то, что сейчас сказала матери, а за то, что молчала все эти годы, что не сказала ей об этом много лет назад. Вивиан толкнула ее, потом немного отступила назад, ее глаза стали дикими, губы тряслись…

— Ты неблагодарная маленькая сука! — прошипела она, ее шелковые волосы упали на лоб и закрыли глаза. — Ложь. Все в тебе ложь! Ты лгала всем этим людям в Джорджии. Теперь ты лжешь мне! С самого первого дня ты ненавидела Росса. Теперь ты делаешь все, чтобы навредить ему.

— Да! Я ненавижу его. Ненавижу за то, что он занял место моего отца, но я ненавижу его во много раз больше за то, что отнял у нас Саванну. — То, что она скрывала все эти годы яростным потоком вырывалось наружу. Как могла их мать ничего не понять? Как в ее доме могли происходить такие вещи, а она даже ничего не заподозрила? — Мама, ты когда-нибудь интересовалась, где он проводит большинство ночей? Или же просто ты была благодарна, что он не приходил к тебе в кровать?

Лицо Вивиан побледнело, и дрожащей рукой она прикрыла рот, как бы стараясь сдержать крик. Секс никогда не интересовал ее. Все это потение и кряхтение казалось ей отвратительным и бессмысленным. Ей не приходило в голову задуматься о спокойном согласии Росса с ее нежеланием делить постель. Ни разу она даже не предположила, где он может давать выход своему мужскому желанию, — ведь пока он был благоразумным, ее это не беспокоило. Но с ее собственной дочерью…

— Нет, — спокойно ответила она, всем своим воображением, всем своим существом отвергая эту возможность. От напряжения она даже взмахнула руками, как бы отгоняя эту идею.

— Да, — настаивала Лорел, — два или три раза в неделю он приходил к ней в комнату и в зависимости от своего настроения заставлял ее заниматься либо оральным, либо простым сексом…

— Замолчи! Замолчи! Я не желаю слышать это! — Вивиан как можно крепче прижала руки к ушам, стараясь изолировать себя от отвратительных обвинений. Лорел схватила ее за запястья и с силой рванула вниз, крича ей прямо в лицо.

— Ты выслушаешь это! Тебе следовало бы услышать об этом двадцать лет назад! Если бы ты интересовалась кем-нибудь, кроме себя самой, ты бы заметила происходящее, ты бы знала об этом, — произнесла она, и слезы горечи появились на ее глазах от осознания этого, полностью закрыв окружающий мир. — Мне не следовало бы так бояться рассказать тебе об этом, мне не следовало бы бояться потерять твою любовь. Но я была слишком мала и не знала, что ты просто не способна любить.

Мать отшатнулась, как будто получила сильный удар.

— Я всегда любила тебя.

— Просто тогда это было удобно. Когда мы были маленькими девчонками и когда забот с нами почти не было. Мама, это не любовь, — пробормотала Лорел, совершенно потрясенная отчаянием. — Если бы ты любила нас, наверняка заметила бы, что Саванна нуждается в помощи. Ты заметила бы, что в доме происходит что-то не так. Что твой Росс просто растлевает детей.

— Нет, это не так! Он не может быть таким. — Она не могла вынести и мысли об этом.

— Росс Лайтон обращался с твоей дочерью как с проституткой. Он и довел ее до того, что она, наконец, поверила в это.

Лицо Вивиан покраснело, а глаза вытаращились.

— Я не верю тебе! Ты просто порочная маленькая лгунья. Убирайся. Убирайся из моего дома! — закричала она. — Ты не моя дочь! У меня вообще нет дочерей!

Лорел окинула ее долгим, тяжелым взглядом. Удар был острым и глубоким и не оставлял уже больше никаких иллюзий.

— Теперь ты знаешь, — ярость исчезла, она говорила спокойно. — Господи, подтверди, что все это правда.

Она вышла из комнаты не оборачиваясь. Ей было наплевать на служанку, подслушивающую в холле. Чем больше народа узнает правду, тем лучше. И сейчас, когда все вышло наружу из маленькой черненькой коробочки со страшными секретами, хранившейся где-то внутри Лорел, ей страшно хотелось превратить извращенность Росса Лайтона в общеизвестный факт. Конечно, он никогда не предстанет перед судом. Ему никогда не придется проводить время в стенах каторжной тюрьмы, но с него вполне хватит публичного позора.

Едва Лорел успела подойти к парадной лестнице, входная дверь открылась, и она увидела отчима, приглашающего войти преподобного Стиппла.

— Лорел, — произнес Росс, одаривая ее одной из своих самых ласковых улыбок. — Я так рад, что ты смогла зайти ради своей матери.

— Не стоило бы тебе… — Лорел спустилась с лестницы вниз на полированный плиточный пол и резко посмотрела в сторону священника. Почуяв опасность, маленькие глазки Стиппла расширились, опасность он определял инстинктивно, подобно мыши, чувствовавшей приближение кота. Он инстинктивно попятился назад, его маленькие ручки пытались расправить мешковатое одеяние из льняной индийской ткани. Лорел стало интересно, что он подумает о Россе Лайтоне. Может, он осудит его или же, как всегда, найдет безболезненный способ оправдать и сделать вид, что все в порядке.

— Я рассказала ей, — произнесла она, поворачиваясь к отчиму.

Он понял, что произошло, и это, подобно вспышке, отразилось в его глазах. Однако он предпочел притвориться непонимающим. Ведь притворялся же он невиновным все эти годы.

— Рассказала ей о чем, дорогая?

— Правду о том, как ты обращался с моей сестрой, когда она была слишком мала, чтобы заставить тебя остановиться. Правду о том, как ты превратил ее в проститутку.

От таких слов и событий за этими словами у преподобного Стиппла перехватило дыхание. Бледность с тонкой шеи Росса потихоньку стала переползать на его лицо. Он попытался было открыть рот и возразить, но Лорел резким движением руки оборвала его.

— Ты, сукин сын, даже не трудись отрицать это, пока я здесь. Я знала, что происходило. Я знаю все. Знаю, во что ты втянул ее. Из-за этого она мертва. Все это время я молчала, я хранила этот страшный секрет все это время в себе, позволяя тебе оставаться безнаказанным. Но не теперь, — пообещала она, ее голос вибрировал, как и все внутри.

— Я рассказала Вивиан, — продолжала она, окинув его взглядом, — богатый и праздный мужчина, здоровый и гордый, загорелый, с зачесанными назад черными волосами, одетый в клубную куртку цвета травы и слаксы цвета хаки. Он был одним из тех, кого следовало бы прирезать и оставить умирать. — Я все рассказала Вивиан и теперь искренне надеюсь, что она все-таки убьет тебя.

Росс попытался поймать за руки направившуюся к выходу Лорел.

— Лорел, подожди.

Она с яростью дернулась от него в сторону, ее глаза были наполнены жгучей ненавистью.

— Нет. Я ждала слишком долго.

Ненависть, подобно яду, кипела в ней, она выскочила из дома и мгновенно уехала.

На крыльце дома стоял в панике Росс Лайтон.

— Господи, как я не люблю религиозных фанатиков. — Кеннер откинулся на спинку кресла, стараясь расправить возникшую между лопатками складку.

Взглядом он провожал последователей Дороги Истины, выходящих из его офиса и следующих в холл. Больше всего он ненавидел их за то, что они живут в окрестностях Байю Бро и уже достигли избирательного возраста. Ведь это означало, что, по крайней мере, ему следует создать хотя бы видимость доверия к их словам.

Он перевел прищуренные глаза в сторону их главаря, сидящего в кресле посетителей с противоположной стороны стола. Пройдоха. Так описал бы он Джимми Ли Болдвина. Он ненавидел пройдох. Всегда около неприятностей появлялись эти чертовы пройдохи.

— Итак, вы предполагаете, что Джек Бодро придушил обеих девиц и порезал их на куски?

Джимми Ли сцепил свои пальцы и изобразил озабоченность, его рыжевато-коричневые брови образовали над глазами некое подобие навеса, а языком он ощупывал поврежденные зубы.

— Я слышал свидетельства моих дьяконов, шериф. Я вовсе не одинок в своих подозрениях.

— Да, но у других людей есть и другие подозрения. — Кеннер вытряс сигарету из мятой пачки и безуспешно пытался найти спички. Стоящий около картотеки Данжермон подошел к нему и предложил закурить от тоненькой золотой зажигалки-палочки из двадцати четырех карат золота. Шериф глубоко затянулся, не сводя глаз с Болдвина, выпустил голубую струйку дыма в грязный потолок.

— А что скажете на то, что мне рассказали небольшую историю о вас и Саванне Чандлер?

Проповедник закрыл глаза и закачал головой, как будто его пронзила глубокая нравственная боль.

— Лорел, — пробормотал он, про себя посылая ее ко всем чертям. — Она приходила с той же историей и ко мне. Возможно, это плод воображения извращенного ума Саванны. Одному Богу известно, куда она может прийти с такими порочными историями. Я опасаюсь, что она идет по темному пути, — с драматическим пафосом произнес он.

Кеннер настойчиво хмыкнул и шумно прочистил горло.

— Мне глубоко плевать, каким путем она идет. Почему с этим она пришла к вам?

Джимми Ли умерил вполовину свой театральный пыл. Шериф был нетерпеливым.

— Она была завсегдатаем «Френчи». Как бы я хотел видеть это логово пороков закрытым.

— Вы всегда, занимаясь сексом с женщинами, привязываете их?

— Шериф! — Я ведь человек Бога!

— Большинство дерьмового потомства производят от имени Бога. Вы когда-нибудь пробовали?

Джимми Ли посмотрел прямо в его глаза. Взгляд его был невинным, как у мальчика при алтаре.

— Я бы даже и не мечтал об этом.

Но он начал мечтать об этом пятью минутами позже, покинув офис шерифа. А привязанная под ним женщина была не кем иным, как Лорел Чандлер.

Кеннер ткнул сигарету в переполненную пепельницу и повернул свой стул лицом к Данжермону. Его удивило, каким образом прокурору округа удается выглядеть как модель с обложки модного журнала, тогда как он сам выглядел и источал запах, ощущая себя единственным оставшимся в живых покорителем джунглей. С момента обнаружения тела Энн Жерар они переживали адское время. Но стресс и усталость от изнурительной работы отскакивали от него, как масло от тефлоновой сковородки.

— Стив, что ты об этом думаешь? — спросил Кеннер. — Проповедник половой извращенец или Джек Бодро?

Услышав такое фамильярное обращение, Данжермон дернул челюстью, но никак не отреагировал. Вертя на пальце свой перстень, он внимательно смотрел в окно, раздраженно отмечая про себя, что шторы повешены криво.

— Я не думаю, что у Эни Жерар могло бы быть что-нибудь с Болдвином, особенно если учитывать его попытки закрыть бар ее родителей. Связь с Саванной Чандлер он отрицает. В действительности вместе их никто не видел. Что касается обвинений Саванны, ну, мы знаем, она ведь была женщиной, которая могла и сделать, и сказать что угодно. В конце концов, она могла иметь зуб на него. Никто не знает.

— А Бодро?

— Конечно, у него есть необходимое для этого воображение. Если судить по его. книгам, у него есть склонность к насилию. Он знал обеих женщин. Кроме того, у него репутация бабника.

— Но вокруг него не витают истории о привязанных женщинах или о грубом обращении с ними.

Данжермон отвернулся от окна и удостоил шерифа пронзительным взглядом.

— Шериф Кеннер, возможно, что у себя в Хьюстоне он убил свою жену, — мрачно произнес он. — Это достаточно «грубое обращение» для вас?

Совсем запутавшись в своих мыслях, Кеннер дотянулся до лежащей на столе пачки «Кэмел» и вытряс последнюю сигарету. Мусоля ее губами, он произнес:

— Может, лучше для нас немножко поболтать с мистером Джеком Бодро?

Когда Лорел наконец-то добралась до Похоронного дома Прежана, был уже поздний вечер. Тетя Каролина изо всех сил пыталась отговорить ее от этого. День и без, того был слишком ужасным. Не будет ли разумнее подождать проведения аутопсии и зайти уже тогда, когда сделает свое дело мистер Прежан? Будет ли она вспоминать свою сестру другой, а не только жертвой чудовищного преступления?

Да, она была жертвой этого чудовищного преступления, преступления, через которое прошла в полном одиночестве. Лорел не могла вынести мысли об этом. Они всегда были вместе. Даже когда Росс тайком посещал комнату Саванны, боль после его ухода они делили вместе. Мысль о том, что ее сестра была лицом к лицу с убийцей в полном одиночестве, на болоте, где не было никого, кто мог услышать ее крики о помощи, где не было такой вещи, как прощение, никакой благодарности…

Пытаясь избавиться от слез морганием, она открыла входную дверь и вступила в холл. В нос ей тут же ударил тяжелый запах гвоздик и лимонного освежителя. В Зале безмятежности гудел пылесос. Из радиосистемы доносилась музыка Мантовани — слащавые скрипки и насмешливые флейты.

Из своего офиса, как будто почувствовав ее присутствие, вышел Лауренс Прежан и направился к ней. Это был небольшой человечек, почти такого же роста, как Лорел, худощавый и жилистый. В нем была элегантность, долгое время заставлявшая Лорел думать о нем как о местной кинозвезде. Его жидкие, тонкие волосы были аккуратно причесаны, а карие глаза вызывали симпатию.

— О, я так сочувствую твоей потере, — мягко сказал он, обнимая ее за плечи.

Лорел немного удивило, что после стольких потерь, после стольких трагедий, он все еще может выражать родственникам свои искренние чувства.

— Твоя тетущка Каролина звонила и сказала, что ты приедешь, — сказал он, беря ее за руку. — Ты уверена, что это необходимо делать сейчас? —Да.

— Ты знаешь, что этой ночью мы перевезем ее в Лафейетт?

— Да, знаю. Я лишь чуть-чуть хочу посидеть с ней. Мне необходимо видеть ее.

Лорел была потрясена спокойствием тона, которым она произнесла эту фразу. Рассердившись на себя, она потрясла головой.

У входа в зал бальзамирования Прежан остановился и утешающе пожал Лорел руку. Его темные глаза были такими же теплыми и глубокими, как души древних предков.

— Она была твоей сестрой, — тихо и проникновенно произнес он. — Конечно, тебе необходимо увидеть ее. Конечно, ты заплачешь. Тебе следует скорбеть. Скорби глубоко, милая. Нет стыда в том, что ты любила свою сестру.

Ее глаза наполнились слезами, и она начала рыться в сумочке, одолженной у Каролины, в поисках тонкого платка.

Нежно поддерживая ее за плечо, он помог войти. Ароматы цветов и освежителя воздуха были вытеснены сильными, специфическими медицинскими запахами антисептиков, напомнившими ей лабораторию биологии в высшей школе. Над все забивающими запахами формальдегида и аммония витал зловонный запах смерти. Зал был похож на аккуратную операционную, холодную и стерильную. В центре комнаты находился стол.

Лорел подошла к столу, на котором лежала Саванна, покрытая простыней. Лорел, старалась найти хоть каплю надежды., что это не ее сестра, что произошла чудовищная ошибка. Прежан вытащил стул из пластика с хромированными ножками и сам выбрал для него подходящее место.

— Ты готова, милая? — прошептал он.

Он занимался этим делом много лет и очень редко пытался противостоять желаниям родственников. Смерть перемежает множество потребностей, и светлых, и печальных. Только лично перенеся подобную потерю, можно узнать о чувствах и. желаниях других и научиться исполнять их.

Лорел кивнула, и он медленно начал снимать покрывало. Он очень внимательно следил за тем, чтобы было видно лишь лицо умершей.

Долгим, полным боли взглядом Лорел смотрела на вздутое и искаженное лицо сестры. И какая-то маленькая иррациональная часть ее мозга изо всех сил твердила, что самая несбыточная надежда оказалась реальностью. Это не Саванна. Этого никак не может быть. Саванна была красавицей. Саванна всегда была самой хорошенькой…

Этот тусклый перепутанный комок не может быть волосами Саванны, такими шелковыми и вьющимися. Эта серая маска с расплющенными чертами не может быть ее прекрасным, аристократическим лицом.

Но другая часть ее мозга, практическая и логическая, безапелляционно заявляла бесчувственным голосом: «Это твоя сестра. Твоя сестра мертва. Мертва. Мертва. Мертва…» Ее взгляд сконцентрировался на одинокой, висящей в правом ухе золотой сережке — петле из хорошо отполированного кованого золота, свешивающейся с маленькой петельки, сплетенной из золотой проволоки. Саванна заказала пару таких сережек в Новом Орлеане — подарок самой себе ко дню рождения. Этот уродливый труп — твоя сестра. Она мертва. Ужасная правда переполнила ее мозг, а отвратительный запах заполнил ее ноздри.

Со слабым, жалостным звуком, застрявшим где-то в ее горле, она упала в пластиковое кресло и уткнулась в колени, разрываясь между желанием кричать и рвотными позывами. Предусмотревший такую возможность Прежан поставил за ее стулом тазик из нержавеющей стали. Он наклонился к ней и дотронулся до ее щеки своими прохладными, мягкими пальцами.

— С тобой все в порядке, милая? Может, попросить кого-нибудь подбросить тебя домой?

— Нет, — прошептала она, отчаянно глотая воздух в надежде успокоить свой желудок. — Нет, если можно, я просто хотела бы посидеть немножко здесь.

Он похлопал рукой по ручке кресла. Малышка была отважной.

— Оставайся столько, сколько нужно, милая. Шериф придет позднее. Если что-нибудь понадобится, то около двери есть звонок.

Лорел.кивнула. Процедура была ей знакома. Но она всегда находилась как бы по другую сторону от этого.

С той стороны это казалось необходимым и логически обоснованным. Сейчас же ей все казалось невероятно жестоким: ее сестру забрали от нее, убитую, и теперь власти подвергнут ее унижению, расчленят тело. Может быть, они найдут какие-нибудь весомые доказательства, которые впоследствии помогут в поиске убийцы, все это она знала, но в этот момент, когда все было так невыносимо горько, осознать процедурные необходимости было тяжело.

Из разных слоев памяти стали всплывать вопросы из детства. То, что она спрашивала Саванну о смерти: «Сестра, куда ушел папа? Как ты думаешь, он у ангелов?» Она спрашивала, веря и в черта, ив Бога. Однако у ребенка, да и у взрослого, время от времени возникали сомнения в том, во что они верили. А что, если это неправда? А что, если жизнь это только то, что у нас есть? Куда тогда попадет Саванна? Господи, пожалуйста, найди ей местечко.

В горе, воспоминаниях и страданиях время протекло быстро. Она дала волю всем накопившимся слезам, которые раньше старалась сдержать, отдалась боли, которую так боялась почувствовать. Все это вылилось стремительным потоком, потрясло и истощило ее. Она заметила, что один раз к ней заглянул Прежан, но он был достаточно мудрым, чтобы осознать, что ей следует в —одиночестве пережить натиск своего горя. В одиночестве, так же, как умерла ее сестра.

Но она подумала об этом, только когда полностью выплакалась. Она вспомнила и смерть Саванны и Эни, и то, что убийца выбрал именно ее для своих страшных игр.

«Он хочет, чтобы ты его поймала, Лорел? Или он хочет показать, что его нельзя поймать?»

— Я поймаю тебя, ублюдок, — шепотом произнесла она, не сводя глаз с покрытого тела, лежащего на столе. — Я поймаю тебя раньше, чем ты затащишь еще кого-нибудь в этот ад.

На мгновение она задумалась над вопросом «как», Кеннер не позволит ей вмешиваться. Но сейчас это «как» вовсе не важно. Важна клятва. Она приехала домой спрятаться от позора и провала в Скотт-Кенти, где правосудие было делом второстепенным.

В этот раз правосудие победит. Должно победить. Если правосудие не свершится, то все эти страдания ничего не значат. Бессмысленно. Бесчувственно. Правосудие должно свершиться. Даже сейчас, даже когда слишком поздно, ей хотелось свершить правосудие для Саванны.

«Л орел, что ты пытаешься искупить?» — спросил доктор Притчард, постукивая карандашом по своим губам».

Мое молчание. Мое малодушие. Прошлое.

Правосудие — вот выход.

Она не могла просто оставить прошлое позади себя. Это не может забыться. Но может свершиться правосудие. Она сделает для этого все, что в ее силах, она поклялась, как будто все старые страхи и грехи собрались внутри ее, расплавились, а затем затвердели и придали ей новую силу. Она будет сражаться за правосудие, и она победит… или умрет, сражаясь.

В половине восьмого Кеннер и офицер пришли за телом. Они будут сопровождать катафалк в Лафейетт и будут присутствовать при вскрытии, проводимом бригадой патологоанатомов.

Здесь не было ни средств, ни потребности в оборудовании, необходимом для подобных судебных исследований. Лорел вышла в холл и стояла там, не в силах смотреть, как они укладывают сестру в мешок для перевозки трупов. Она подождала, пока отъедет машина и Прежан вернется в зал.

— Я принесла кое-что из одежды для завтрашнего дня, — сказала она, чувствуя, что ее сердце стало тяжелым, как гиря, — И есть еще цепочка — вещица, подаренная ей отцом. Мне надо забрать ее у шерифа. Она никогда с ней не расставалась.

— Понимаю.

«А Кеннер поймет?» Она рассуждала об этом, выйдя прямо в вечерние запахи свежескошенной травы и приближающегося дождя. Цепочка была вещественным доказательством, уликой.

И каким образом она могла попасть в ее сумочку? Когда? Целое утро они с шерифом бились над этими вопросами. Она снова и снова анализировала, облокотившись на свой «БМВ» и растерянно наблюдая тоненький: поток автомобилей, следующих по улице. Цепочку могли подбросить, когда Лорел и близко не было, либо это могло произойти в толпе. Некто мог прийти и к ней в дом, войти в ее комнату, но это было бы слишком неосторожно для такого ловкого убийцы, как этот.

Лорел уже раскладывала информацию в логические таблицы. И, благодарение Богу, ее теория начала обретать какую-то форму. Саванна — неуравновешенная, ревнивая, полная ненависти к себе за самой же придуманный имидж проститутки. Саванна — ее старшая сестра, ее защитница, единственная на всем свете, любимая.

— Прости меня, сестра, — прошептала Лорел, зажмуриваясь от новой волны чувства вины.

Думать. Она должна все тщательно проанализировать. Саванны уже нет. Теперь нет никакого смысла просить прощения. Думать и действовать.

Цепочку можно легко подложить, находясь в переполненном помещении. Можно просто подойти как можно ближе, опустить ее в сумку и отойти. Легче, чем залезать в карман.

Толпа. Похороны Эни. Вполне вероятно, что убийца мог и прийти на похороны своей жертвы. Отвратительное предположение. Но ведь он вполне мог находиться среди этой сотни стоящих здесь людей и быть свидетелем боли, причиненной им Ти-Грейс, Овиду и всей их семье. Как он себя чувствовал? Триумфатором? Или просто развлекался?

От таких мыслей она содрогнулась.

Добрая половина городка собралась в зале выразить соболезнование Делахаусам. Мысленно она как бы заново прошла между ними, вспоминая, с кем она говорила, около кого останавливалась. Формально это мог быть каждый.

На стоянку Прежана въехал блестящий «монте-карло» конца семидесятых годов черного цвета и остановился позади «БМВ». Со стороны водителя приоткрылось окно с затемненными стеклами, и показался Леон на фоне обивки из красной кожи. На магнитофоне звучала музыка, неистовую скрипку Мишеля Досе можно было узнать всегда. Леон уменьшил звук и высунулся из окна.

— Да, я слышал о Саванне, — произнес он и нахмурился, прикрытый краями своей панамы. — Я очень сочувствую.

— Спасибо тебе, Леон.

— Уж больно дикая она была, ну а я… мне всегда нравилась. — Пальцы, лежащие на обтянутом кожей руле, отбивали такт. — Она просто любила повеселиться.

Лорел не смогла найти подходящий ответ. Саванна была уж слишком сложна, чтобы ее можно было описать одним коротеньким предложением.

— Смотри-ка, — сказал он, — почему бы тебе не сходить со мной во «Френчи», милая? Бар-то еще закрыт, но некоторые из нас соберутся вместе и примут немножко за Саванну. Может, это тебе поможет. Можешь поехать со мной.

Она стояла около шикарной машины, вертя ключи в руках. С чего бы ей хотелось ехать с ним?

Ее мозг работал как мозг прокурора. Она начала было упрекать себя в этом, но быстро перестала. У нее есть масса причин быть подозрительной и осторожной. Были мертвы шесть женщин. Убийца выделил и ее. Леон знал обеих, и Эни, и Саванну…

Она взглянула на него, на этот шрам, рассекающий все его лицо, на изгиб его темных бровей и изо всех сил пыталась найти какие-нибудь слова, пока не повисла напряженная тишина.

— О, я не думала, Леон…

— Пошли, — начал он упрашивать ее, рукой пытаясь придвинуть ее к себе. — Такой печальной полезно поболтать с друзьями.

— Я очень благодарна, но я действительно не готова к этому. День был очень длинным и утомительным.

Это была правда. Она никогда не чувствовала себя настолько вымотанной.

Леон нахмурился и завел двигатель. — Утешайся сама.

— Мне нужно домой к тете Каролине. Большое тебе спасибо.

Без слов он закрыл окно и вырулил со стоянки Прежана. «Монтекарле» вылетел на улицу и впечатляюще рванул вперед, показав всю мощность двигателя, устроив Лорел небольшое шоу.

Ее мозг снова заработал. Леон. Он друг Джека. Овид и Ти-Грейс относились к нему, как к сыну. Во время их отсутствия он заменял их в баре, подавая пиво, готовя счета, пивные премудрости… и молоко. В ту ночь, когда обнаружили Эни, он догадался, что у нее болит живот, и принес ей стакан молока. Совсем не похоже на манию женоненавистничества.

Конечно, он знал обеих, и Саванну, и Эни, но есть ли у нее причины подозревать его в убийстве. Или видеть в нем чудовище заставляет лишь безобразная внешность? Этот шрам через все лицо и гипнотизировал, и отталкивал ее, но это не было доказательством его вины. И уж слишком хорошо она знала, что внешность обманчива.

Она была слишком измотана, чтобы продолжать думать четко. Ее утомленный мозг перебирал различные варианты, она глубоко вздохнула и попыталась думать только об одной вещи вместо десяти. Через час она будет уже в кровати. Если ей повезет, если ей очень повезет и она не увидит никаких снов.