Плачь, детка, плачь (СИ)

10. Я не мог, Черри

Мейсон

Прикроватная лампа лежит разбитая на полу, Эмилия. Ты лежишь рядом со мной вымотанная и вспотевшая и дышишь так, будто только что пробежала тридцать километров в гору вверх. Твои волосы торчат в разные стороны, Эмилия. Здесь пахнет сексом и потом, и я думаю, что никогда — никогда — не трахал тебя так сильно. На всех поверхностях, до которых мог добраться. Ты вытираешь мокрое от пота лицо и смотришь на меня.

— Что это было, Мейсон? — спрашиваешь ты, тяжело дыша.

— Не знаю, должно быть, морской воздух, — монотонно отвечаю я и начинаю скручивать косяк. При этом прекрасно знаю, в чем была причина. Злюсь на себя за то, что все еще нахожу ее горячей, как и тогда. Проблема в том, что она горяча не только внешне. Я ненавижу это говорить, но у нее есть все — знаменитый общий пакет. Кроме того, я знаю ее уже долбаную вечность. С тех пор, как еще писался в штаны. И она точно так же знает меня. Единственная женщина, кроме мамы, которая знает, кто я на самом деле. Ты, наоборот, ничего не знаешь обо мне. Я подкуриваю косяк и выдыхаю дым в твое лицо.

Ты даже глазом не моргаешь, хоть я прекрасно знаю, что ненавидишь это. Ты позволишь мне сделать что угодно, правда?

Медленно вы выпрямляешься и достаешь бюстгальтер. Надеваешь его и поворачиваешься ко мне.

— Итак, вы с Черри давно знаете друг друга? — тихо спрашиваешь ты. Твои глаза блестят от неуверенности и боли. Мне нравится, когда ты так выглядишь, Эмилия.

— Да, достаточно долго.

— Как долго? — допытываешься ты.

— Она на четыре года моложе меня, а это значит с ее рождения. Ты же знаешь, как тесно дружат мои родители и Эмбер. — Я снова затягиваюсь, наслаждаясь невесомостью, распространяющейся в моей голове. Главное, не думать.

— Ага, — говоришь ты и киваешь. Я знаю, что ты хочешь задать гораздо больше вопросов и так ревнуешь, что хочешь накричать на меня, бить и рыдать, но ты этого не делаешь, Эмилия. Ты бы никогда этого не сделала. Одна вспышка из-за Клэр в гостевой комнате моих родителей — это все, что я получил от тебя за все время.

Вместо этого ты одеваешься и идешь к двери.

— Поищу твою маму, — говоришь мне. — Может, ей нужна помощь.

— Если ты хоть посмотришь на него, я затрахаю тебя до смерти, — лениво протягиваю я, прежде чем ты исчезаешь. Я не могу встать, Эмилия, кажется, у меня до сих пор стояк. Такое ощущение, что даже если бы я еще четыре часа тебя трахал, все равно не избавился бы от него.

Раньше я всегда толкал Черри в грязь. Она была тем маленьким сталкером, который есть у каждого парня, когда ему исполняется двенадцать. С ее щербинками между зубами и дурацкими рыжими волосами она появлялась везде, где был я, Эмилия. Черри всегда угрожала, что выйдет за меня замуж, и строила огромные планы, просто потому что у нее мания величия. Так же, как и у меня. Я всегда терпеть ее не мог, она так раздражала, Эмилия. Каждое лето.

Потом ей исполнилось четырнадцать, и у нее начали расти сиськи и эта бомбическая задница. Она становилась женственной.

Потом ей исполнилось пятнадцать, Эмилия, и она начала краситься и флиртовать.

Потом ей исполнилось шестнадцать, Эмилия, а мои брюки становились все теснее. Окружающие парни начали пялиться на ее задницу, Эмилия. Мне это не нравилось. Мне нравилось, когда она была со мной, а не с этими дебилами. Когда мы вместе пили и курили, а потом болтали — без секса. Она еще была девственницей. Я до сих пор помню наш первый поцелуй. Мы были под кайфом и до смерти хохотали. После этого мы ели чипсы с тостами и нутеллой, и уголок ее рта был запачкан шоколадом, как и у тебя всегда, Эмилия. Я вытер ее губы, и в тот момент знал, что хочу поцеловать ее, что должен поцеловать ее. Но она наклонилась и сделала первый шаг, Эмилия.

Но, в итоге, лето закончилось, и мы должны были снова расстаться.

Эмбер не позволяла, чтобы мы виделись в обычное время, кроме каникул. Она знает, кто я на самом деле.

Ей исполнилось семнадцать, когда мы снова встретились, и была самым прекрасным, что я когда-либо видел. Я все лето преследовал ее, был одержим ею, Эмилия. И я знал, что с ее стороны было также. На ее восемнадцатый день рождения я подарил ей свой член — завернутый в подарочную упаковку и перевязанный красным бантом, лежа голым на ее кровати. Потом я лишил ее девственности. Я был осторожен и нежен. Во второй раз уже не сдерживал себя, и ей это понравилось. Она всегда бросала мне вызов, подстегивала меня, и в самых невозможных местах показывала, что на ней нет трусиков, например, когда мы сидели с родителями за обеденным столом. И она любила меня, Эмилия. Пока ее мама не сказала мне, чтобы я бросил нее, и я оттолкнул ее от себя. Потому что я недостаточно хорош для нее. Отравляю ее. И без меня Черри может иметь ту жизнь, которая ей уготована. Ту, что она заслужила.

Потом Эмбер отправила ее в какой-то интернат, и я не видел ее два года, а теперь она здесь, Эмилия. В самое неподходящее время, и я в заднице. Мы в заднице. Все в заднице.

— Твоя подруга хорошенькая, — чувственный голос вырывает меня из мыслей, и я смотрю вверх. Черри стоит в дверном проеме, скрестив руки на груди, что еще больше подталкивает ее сиськи вверх, и позволяет взгляду с наслаждением скользить по моему телу. Мой член накрыт тонкой простыней, но он предательски дергается.

Дерьмо!

— Знаю, — говорю. — Ты же знаешь, мне не нравятся некрасивые женщины. — Я ничего не делаю, чтобы сильнее прикрыть свой член. Она входит в комнату, покачивая бедрами, уверенная в себе, как будто мир принадлежит ей, и просто садится рядом со мной. Я без слов вручаю ей косяк. Она глубоко затягивается и откидывает голову назад. Я смотрю на ее изящную шею и на то, как дым ускользает от ее губ.

— Она стеснительная, — говорит Черри. — Твоих рук дело? Ты запугал ее, Мейсон Раш? Так нельзя делать. — Я улыбаюсь без малейшего сожаления.

— Ты ведь знаешь, что мне наплевать, что можно делать, а что нет, Черри-бэйби.

— О, да, я помню. Это было нечто. — Она отдает мне косяк, и я глупо улыбаюсь, как и всегда, когда она рядом. С ней так легко, как будто дышать, Эмилия, а с тобой так, будто нужно пробираться через снежный шторм.

Я доверяю ей, Эмилия. На сто процентов. Она может бегать вокруг и надевать, что ей хочется, но никогда не пустит в себя посторонний член, если мы вместе. Того, кто посмеет это сделать, она просто холодно высмеет. Вот такая она, Эмилия.

— Знаешь, Мейсон? Тогда ты меня очень сильно ранил, — говорит Черри, и я сразу же понимаю, что имеется в виду.

— Я должен был это сделать, Черри. Тебе без меня будет лучше. Я придурок, мудак, а ты… — замолкаю, потому что не могу найти подходящего слова, что она для меня значит. Или значила. Я не знаю, Эмилия.

— Я сама могу решить, что лучше или нет, ты не имел права лишать меня этого решения. Мне было так больно, Мейсон.

— Я знаю, — тихо говорю я, и чувствую ту же тошноту, как и тогда.

— Ты ее любишь? Твою девушку, Эмилию? — спрашивает она, опираясь на локоть возле меня. Ей без разницы, что я голый, Эмилия, и мой член под простыней постепенно начинает твердеть. То, что здесь происходит, становится действительно опасным. Но, чтобы ответить, мне не нужно долго думать.

— Да, — не задумываясь, говорю я, и Черри опускает взгляд.

— Ты любил меня?

— Да. — Снова не нуждаюсь в долгих раздумиях, и снова попадаю в плен карих глаз, когда она поднимает свой взгляд.

— Ты никогда мне не говорил, Мейсон.

— Я не мог, Черри. — Мой голос охрип.

Она сглатывает.

— А сейчас уже слишком поздно?

Я молчу, потому что не могу выдавить ни слова. Эмилия. Бл*дь!

Я не двигаюсь, когда Черри наклоняется и нежно касается губами моих губ. Так нежно, как будто этого никогда не было. Я не дышу. Совершенно ничего не делаю, пока она не отстраняется, знающая улыбка на ее губах.

— Это радует, — говорит она, встает и уходит.

— Бл*дь! — громко ругаюсь я и падаю на подушки.