Пламя страсти

10

— Кто это был? — спросила Венеция, когда Хэзард вернулся в хижину.

— Мой брат, — он произнес это слово сначала на своем наречии, потом по-английски.

— У вас большая семья?

— Нет. Я был единственным ребенком и всегда жалел об этом.

Венеция удивленно подняла брови.

— Но если он ваш брат…

— В нашем племени такая традиция. Мы называем родственников жены братьями и относимся к ним так же.

— Вы женаты? — Венеции не удалось скрыть своего замешательства.

— Сейчас нет, — Хэзард произнес эти два слова очень медленно, словно сам не был уверен в их реальности.

— Что это значит?! — Венеция была так поражена этим неожиданным и так неуверенно произнесенным заявлением, что вскочила с кровати и теперь стояла перед Хэзардом, завернувшись в одеяло, словно в королевскую мантию. — Сейчас нет? Как удобно! Может быть, это было вчера, может быть, будет завтра, но не сейчас? — Ее взгляд стал презрительным. — Мне следовало догадаться. Просто еще один неверный муж! Я полагаю, все эти кумушки, которые рассказывали мне в Виргиния-сити о ваших похождениях, просто забыли упомянуть о том, что вы еще к тому же и женаты. Что ж, удивляться нечему. Очевидно, на Диком Западе люди точно так же живут двойной жизнью, как и на Восточном побережье. А мне почему-то казалось, что здесь, среди такой великолепной, не испорченной человеком природы, все должно быть иначе… Я просто глупа, вот и все, — закончила она с коротким, неприятным смешком.

— Моя жена умерла, — спокойно сказал Хэзард.

Эти слова сорвались с языка буквально против его воли. Традиция племени абсароков запрещала даже упоминать об умерших: они отправлялись к своему Отцу и становились, как и он, священными. Но Хэзард знал, что Венеция не успокоится до тех пор, пока не получит ответа, и поэтому все-таки решился произнести эти слова.

И Венеция тут же почувствовала себя неловко. Ей стало стыдно за свои обвинения.

— Мне жаль, — пробормотала она, и в ее голубых глазах появилось сочувствие. — Как это произошло?

— Я предпочел бы не говорить об этом, — ответил Хэзард.

— Разумеется. Простите меня.

Повисла неловкая пауза. Воспоминания о смерти Черной Голубки даже теперь, спустя многие годы, наполняли душу Хэзарда угрызениями совести. Он попытался восстановить душевное равновесие, прибегнув к испытанному средству — светской болтовне.

— Неутомимый Волк уехал, и я зашел узнать, не захотите ли вы сегодня принять ванну. Я помню, что вы не в восторге от горных ручьев, но вода в пруду совсем не такая холодная. Солнце нагревает ее.

— Вы купаетесь каждый день? — недоверчиво спросила Венеция. В Бостоне было очень легко соблюдать правила гигиены, но она сомневалась, что дикие индейцы могут проявлять подобную чистоплотность.

— Это обычай моего народа.

— И даже зимой?

— Да, и зимой тоже.

— По-моему, это просто абсурдно, — Венеция даже вздрогнула. — Представить страшно — купаться в ледяной воде!

— Этот обычай ничуть не абсурднее многих ваших традиций. Возьмем, к примеру, кринолин. Весьма соблазнительная штука, я согласен, но только когда дует сильный ветер или если вы поднимаетесь вслед за леди по лестнице. Но едва ли кринолин можно назвать самым практичным изобретением.

— Очко в вашу пользу, — вынуждена была признать Венеция. — Но, по-моему, не стоит вести бессмысленные споры.

— Согласен. Вы предпочитаете искупаться первой? — любезно поинтересовался Хэзард.

— Я вообще не хочу купаться, — так же вежливо, но твердо ответила Венеция.

Губы Хэзарда сжались в одну прямую линию.

— Вам все-таки придется это сделать.

— Не вижу для этого повода.

— Красавица моя, вы меня удивляете. Я всегда был уверен, что светские леди чистоплотны.

Венеция вспыхнула от ярости.

— Вы еще и издеваетесь надо мной?! Я привыкла мыться в ванне и не собираюсь лезть в ваш грязный пруд!

— А я не собираюсь стоять здесь и спорить с избалованной девчонкой. Мой пруд чист, как слеза, а если вы не будете мыться, от вас, простите, скоро начнет дурно пахнуть.

Венеция сжала кулаки, глаза ее метали молнии. Она давно уже мечтала искупаться, но не в ее правилах было подчиняться чьим-то приказам. Высокомерно выпрямившись, она вызывающе уставилась на Хэзарда.

— Интересно, что вы сделаете, если я не стану мыться? Побьете меня?

— Очень соблазнительное предложение, — с ангельской улыбкой ответил Хэзард.

— Ну, еще бы! Можно узнать, сколько человек вы уже убили? Немало, я полагаю.

Хэзард стоял спокойно, гадая, что произойдет скорее: с нее сойдет дурь или у него лопнет терпение.

— Так сколько? — не отступала Венеция. — Скажите мне! Много?

— Достаточно, — лаконично ответил Хэзард.

— Назовите мне число! Я должна знать, насколько сильно мне следует вас бояться. Но даже если мне угрожает смерть, я не стану купаться, ублюдок!

Венеция покрепче вцепилась в свое одеяло и внезапно показалась Хэзарду испуганным котенком, который сражается с чем-то огромным и грозным.

— Ради этого не стоит умирать, моя радость, — он ласково улыбнулся и совершенно неожиданно подхватил Венецию на руки. Она стала падать навстречу ему с выражением глубокого изумления на лице, и тут же его сильные руки подхватили ее и прижали к груди.

— Отпустите меня! Поставьте меня на пол, — закричала она, отчаянно отбиваясь. — Немедленно поставьте меня на пол! Если вы сию же секунду меня не отпустите, я вас ударю, черт бы вас побрал!

Однако Хэзард уже вышел из хижины и широкими шагами шел по тропинке к пруду. Смеющиеся черные глаза лишь на мгновение встретились с испуганными голубыми.

— Учитывая мою отличную подготовку и то, что я совсем недавно вернулся с войны против южан, надеюсь, вы простите меня, если я не испугаюсь вашей угрозы. — Хэзард с трудом подавил улыбку. — И все-таки это очень смело с вашей стороны, — добавил он.

Это замечание лишь подогрело гнев Венеции. Хэзард Блэк был единственным мужчиной, который отказывался ей подчиняться. И не только отказывался — ее сопротивление явно его забавляло! Кошмарный человек! И как только она умудрилась попасть в такую невероятную ситуацию?!

Словно прочитав ее мысли, Хэзард сказал:

— Только представьте себе: вы могли бы сейчас еще крепко спать на атласных простынях. Шторы были бы задернуты, прислуга внизу начинала бы готовить для вас завтрак…

— Неужели в вас проснулись угрызения совести? — поддразнила его Венеция.

— Отнюдь. Просто жизнь переменчива. Помню, Старый Койот когда-то учил нас спокойно принимать бренность бытия, — ласково ответил Хэзард.

— Такого рода рассуждения весьма облегчают совесть.

— Я бы назвал их реалистичными. И вам бы посоветовал развивать в себе это качество. Вашего папочки здесь нет, его деньги сейчас ничего не значат. Вы больше не защищены от реального мира. И чем скорее вы это осознаете, тем легче будет нам обоим.

— Боже, боже! Как же интересны ваши лекции о жизни! — язвительно протянула Венеция, поглядывая на Хэзарда сквозь густые ресницы.

Хэзард почувствовал, что еще немного — и он не выдержит.

— Если бы я не был так хорошо воспитан и приучен не пользоваться женской слабостью, я с большим удовольствием поставил бы тебе мозги на место.

Ему страшно хотелось, чтобы Венеция отвесила ему пощечину: тогда он смог бы ответить ей тем же. Но Венеция этого не сделала. Вздернув подбородок, она заявила тем тоном, которым обычно говорят со слугами:

— Мне следовало ожидать от вас чего-то подобного. Как жаль, что я родилась женщиной. Если бы я была мужчиной, я бы вас убила!

— Нет, красавица, вы ошибаетесь, — бесстрастно заявил Хэзард. — Если бы вы были мужчиной, вы бы уже были мертвы.

— Какая самоуверенность! — раздраженно воскликнула Венеция, но ее голос предательски дрогнул.

Хэзарду сразу стало ясно, что она испугалась, и он усмехнулся про себя. Приходилось признать, что только железная воля удерживала Хэзарда от того, чтобы наклониться и впиться губами в ее пухлый рот. Никогда еще ни одна женщина не решалась бросить ему вызов. Неужели эта смелость, эта жажда жизни так очаровали его? Или просто воспоминания о той ночи, что они провели вместе, не давали ему покоя?

— Где вы научились этому очаровательному приему превращать любой разговор в словесную битву? — примирительно спросил Хэзард. — Вам бы следовало заняться политикой, где взаимные оскорбления возведены в ранг высокого искусства. Держу пари на всех моих лошадей, что вы бы самого лучшего из них положили на лопатки.

— А, по-вашему, лучшие качества в женщине — это застенчивость, послушание и скромность? Не сомневаюсь, что вы привыкли иметь дело с очень послушными женщинами, которые согласны на все.

— Двоим незачем ссориться, — уклончиво ответил Хэзард, и Венеция поняла, что он, разумеется, предпочитает послушание.

— А я нахожу таких женщин пресными, как вчерашний чай!

— Вы, как всегда, деликатны в своих суждениях, — вежливо ответил Хэзард. Они уже подошли к пруду; серебристая гладь абсолютно прозрачной воды лежала у их ног. — Скажите мне, пожалуйста, вы предпочитаете купаться в одеяле или без него?

— Я предпочитаю не купаться совсем, — Венеция стояла на своем.

— К сожалению, это не включено в перечень ваших возможностей.

— Я надеюсь, Джон Хэзард Блэк, что вы будете гореть в аду!

— А я надеюсь, мисс Брэддок, что вы умеете плавать. — И с этими словами он бросил ее на самую середину спокойного пруда.

Истошный крик наверняка услышали даже в Даймонд-сити. Но спустя секунду Венеция ушла под воду, и Хэзард, не раздумывая, нырнул следом за ней. Он клял себя на чем свет стоит, что не выяснил, умеет ли она на самом деле плавать. Несколько взмахов рук — и он оказался на середине пруда, где было достаточно глубоко, чтобы утонуть. Хэзард нырнул и сразу же увидел Венецию в кристально-прозрачной воде. Схватив ее за плечи, он вытолкнул девушку на поверхность и медленно поплыл с ней к берегу.

— Простите, ради бога, что напугал вас, — его голос звучал с искренним сожалением. — Мне даже не пришло в голову, что вы не умеете плавать.

Хэзард дышал ровно и спокойно: это трехминутное приключение было пустяком для такого натренированного человека, как он. Зато Венеция, с прилипшими к лицу мокрыми волосами, едва смогла выдавить:

— Черт бы вас взял! Я умею плавать… Просто это проклятое одеяло… опутало руки и ноги.

Если бы взглядом можно было убить, Хэзард уже отправился бы к праотцам. Но тут его обтянутая кожаными штанами нога коснулась бедра Венеции, и он задохнулся. Желание пронзило его тело. Заглянув в ее глаза, Хэзард заметил, что пламя гнева, бушевавшее в них, вдруг сменилось чем-то совсем другим.

Венеция на мгновение закрыла глаза и задрожала в его руках.

— Ты замерзла, — прошептал Хэзард. Он чувствовал, что если и дальше будет сдерживать себя, то просто умрет. Ему не хватало воздуха. — Позволь мне согреть тебя…

Его рот оказался вдруг совсем рядом с ее губами. Захваченный желанием, Хэзард потерял способность думать, он мог только чувствовать и все крепче прижимал к себе холодное, податливое тело Венеции.

Она ощущала его тепло, его возбуждение и понимала, что, несмотря на холодные злые слова, которые он произнес этим утром, Хэзард хочет ее — хочет так отчаянно, что одно прикосновение разожгло в нем пожар страсти. Ее бледные пальцы впились в его широкие плечи, он вздрогнул всем телом, и Венеция вдруг почувствовала ни с чем не сравнимое наслаждение. Джона Хэзарда Блэка тоже можно было укротить! С этого момента она знала, что обладает мощным оружием против своего тюремщика, и ощущение собственной власти захватило все ее существо.

Затаив дыхание, Венеция чуть повернула голову, и ее губы слились с губами Хэзарда.

— Я хочу тебя! — прошептала она чуть слышно. Хэзард почувствовал, что вожделение затопило его мозг — чистое, неукротимое вожделение, — и его губы завладели ее ртом. Он отвечал на ее желание с такой страстью, что Венеция на мгновение забыла, кто над кем имеет власть. Но она была избалованной молодой женщиной и уже через минуту вспомнила, что одержала победу — неоспоримую, головокружительную победу! — и это было восхитительное ощущение.

«Быстрее, быстрее!» — только об этом теперь мог думать Хэзард. Он крепко обнимал Венецию, словно в ее теле было спасение, и мощными гребками приближался к берегу. «Нормальный мужчина должен удовлетворять свои страсти», — всегда говорил Старый Койот. И теперь эти слова все время вертелись в голове Хэзарда, вторя бешеному биению крови в висках. Наконец его ноги нащупали дно, он подхватил Венецию на руки и понес на берег, сгорая от нетерпения.

Ее неуверенность исчезла, потому что взгляд Хэзарда был предельно откровенен. Она позволила одеялу упасть в воду.

— Обещай, что будешь любить меня! — прошептала Венеция, а ее руки ласкали грудь Хэзарда, его влажную, бархатистую на ощупь кожу.

Ей хотелось вновь пережить удивительное ощущение их близости, поиграть в только что открытом ею саду удовольствий, насладиться своей неожиданной властью.

— Я обещаю, — выдохнул Хэзард, еще крепче прижимая к себе Венецию. — Поцелуй меня! — хрипло попросил он; его мокрые ресницы легли на щеки. — Сейчас…

Руки Венеции тут же взметнулись, обхватили Хэзарда за шею, она подняла лицо и потянулась губами к его губам.

Спустя несколько мгновений, когда они уже лежали вместе на мягкой траве под зелеными ветвями, их влажные губы еще хранили тепло поцелуя, Венеция шепнула:

— Ты, наверное, считаешь меня… ужасной? Насмешливая улыбка изогнула красиво очерченные губы Хэзарда.

— Ты ужасно нетерпелива, — ласково произнес он. — Леди так себя не ведут. Кроме того, ты ужасно несдержанна и ужасно, ужасно… желанна!

Венеции казалось, что его низкий голос ласкает ее кожу. Она улыбнулась необыкновенно красивой улыбкой — такой же неотразимой, как ее взгляд.

— Люби меня! — приказала она капризным голосом избалованной девочки, но сейчас этот голос не вызывал у Хэзарда ни малейшего раздражения.

— С превеликим удовольствием, мэм, — пробормотал он и слегка отстранился, чтобы освободиться от узких кожаных штанов.

Внезапно взгляд Хэзарда упал на небольшой узелок, свисавший с дерева на берегу пруда, — он сам повесил его туда, когда прыгнул за Венецией. Это был священный амулет, который содержал все предметы, когда-либо являвшиеся ему во время чудесных видений: клочок черной шерсти кугуара, рыжее орлиное перо, камни, кости… Все они были наделены сверхъестественной силой, давали ему власть и благословляли его. Каждый из этих предметов, подобранных руками Хэзарда, был наделен особым значением. Амулет всегда направлял его на нужный путь, напоминал ему о долге… даже теперь.

Хэзард медленно поднялся на ноги, отошел от Венеции и остался стоять неподвижно, с трудом превозмогая желание. Он не мог снова прикоснуться к ней, он не доверял самому себе. Только когда Венеция изумленно открыла глаза, Хэзард смог заговорить:

— Прости меня. Не могла бы ты теперь вернуться в хижину?

Она лежала на мягкой траве абсолютно естественно, словно лесная нимфа, и ее поза была так же эротична, как дикая природа вокруг. Хэзард подумал, что перед ним самая красивая женщина, которую ему доводилось встречать. Венеция не спускала с него глаз, но он молчал. — Почему? — только и спросила она.

— Кто-то должен быть разумным, — твердо произнес Хэзард.

— Но почему? — повторила Венеция.

У Хэзарда не было ответа, который она смогла бы понять. Даже если бы он смог объяснить ей, что долг перед своим народом для него превыше всего, это все равно не было бы полной правдой. Но Хэзард не был готов объявить Венеции, что влюбился в нее, словно подросток, что мог бы провести с ней в постели целую вечность. Он не мог сказать, что ему необходимо прикасаться к ней, что невероятное чувство охватывает его в ее присутствии, и это больше похоже на колдовство. Он не хотел, чтобы женщина об этом знала. У него есть дело и нет времени на безрассудную страсть. Возможно, когда все будет закончено, когда его клан будет надежно обеспечен золотом, он устроит себе каникулы и снова поедет на восток… Ведь для них обоих место не имеет значения. Хэзард был уверен, что Венеция ответит на его чувства, и эта уверенность появилась в то самое жаркое утро, когда они встретились впервые. Он тогда открыл глаза и увидел ее стоящей над ним. Они идеально подходили друг другу, и благодаря его обширному опыту Хэзард понимал, что такое не повторяется. Теперь Венеция смотрела на него снизу вверх, словно та ситуация повторилась с точностью до наоборот. Она видела, насколько он напряжен, чувствовала, что воздух между ними буквально заряжен желанием. И ей не хотелось отступать, не хотелось быть разумной! В отличие от Хэзарда она была еще достаточно наивна в вопросах секса, но умела распознать желание в глазах мужчины. Венеция открыто признавала, что их тянет друг к другу, и не могла понять, что мешает им насладиться взаимным влечением.

— Ты что, не собираешься мне отвечать? — она приподнялась на локте, не отрываясь глядя на него.

— Нет! — голос Хэзарда прозвучал грубо: изгиб ее бедра, тонкая талия, высокая грудь сводили его с ума.

— Но я хочу тебя. И мне казалось, что ты тоже хочешь меня. Я не понимаю, что еще может иметь значение.

Венеция не ошибалась, и при других обстоятельствах ответ Хэзарда прозвучал бы иначе.

— К несчастью, — с сожалением произнес он, — почти все в этом мире имеет значение.

— А это не может подождать?

— Или совсем исчезнуть? — мягко усмехнулся он.

— Это было бы отлично. Хэзард покачал головой.

— Будет куда лучше, если ты встанешь и уйдешь в хижину.

Она лениво любовалась его потрясающей красотой.

— А, по-моему, гораздо лучше, если ты вернешься сюда, ко мне, — тонкие пальчики Венеции погладили мягкую траву у ее бедра.

— У меня есть десяток причин, чтобы этого не сделать! — с отчаянием воскликнул Хэзард. — Вероятно, я смог бы тебе все объяснить…

— Так попытайся.

Хэзард невесело рассмеялся.

— Что ж, во-первых, я работаю. И много.

— Мне показалось, что раньше тебе это не мешало, — Венеция напоминала ребенка, желающего во что бы то ни стало настоять на своем.

— Не считая этого, — продолжал Хэзард, — мы с тобой противники.

— Да неужели? — ее голос сочился деланным изумлением.

— У тебя быстро меняется настроение, когда тебе чего-нибудь хочется, верно? — негромко заметил Хэзард, вспомнив, как она угрожала ему накануне. Да что там накануне, всего десять минут назад, когда он нес ее к пруду. — Я полагаю, что нам лучше продолжить эту дискуссию после того, как ты оденешься.

Венеция чувствовала, что борется с собой, и предприняла еще одну попытку:

— Разве тебе не приятно смотреть на мое обнаженное тело? — ее соблазнительный голос составил бы честь даже Далиле.

— Меня волнует только то, что твой отец и его друзья собираются отобрать у меня мои участки. По сравнению с этим все остальное просто ерунда.

— Мне твой участок не нужен.

— А мне не нужна ты! Не забывай: я прекрасно знаю, зачем ты явилась сюда и кто тебя послал. — Хэзард подошел к ней и рывком поднял на ноги. — И не изображай, пожалуйста, оскорбленную невинность.

Венеция больше не пыталась соблазнять его — она была в ярости. И эта ярость показалась Хэзарду куда безопаснее.

— Ты просто неотесанный чурбан! — презрительно бросила она и вырвала руку.

— А вы для меня слишком горячи, мисс Брэддок, — язвительно произнес Хэзард. — Вам следует помнить, что не все готовы поддаться вашим… чарам. Так что давайте соблюдать дистанцию. Меня бы вполне устроили платонические отношения. Соседи по хижине, сестра и брат, друзья… Выбирайте что угодно, только бы это не причиняло вреда нам обоим.

— Платонические отношения? — Венеция произнесла это таким тоном, словно была недовольна слишком скудным выбором в магазине. — Отлично! — И, резко развернувшись, она пошла прочь.

Хэзард смотрел ей вслед — изящная походка, потрясающая фигура, высоко поднятая голова — и проклинал себя за то, что у него есть свои принципы. Настанет ли время, когда он сможет рассказать ей обо всем? Сможет ли она когда-нибудь понять его?..

Отвергнутая, оскорбленная, Венеция шла к хижине и думала о том, что ни за что не сдастся. Впервые в жизни ей бросили вызов, и она решила его принять. Венеция не сомневалась, что отец очень скоро спасет ее. А пока она займется Джоном Хэзардом Блэком и его моральными принципами!

Вернувшись в хижину, Хэзард не стал завтракать, он просто сделал себе пару сандвичей и ушел на шахту. Он не пытался разговаривать с Венецией, поскольку твердо решил держать дистанцию, чтобы вновь не поддаться искушению.

Полковник Брэддок смотрел, как индеец-проводник разжигает небольшой костер, но мысли его были далеко. Как там Венеция? Не ранена ли, хорошо ли с ней обращаются? Посмеет ли этот Хэзард причинить вред его дочери? Трудно сказать, как будет вести себя человек в стрессовой ситуации… Билли Брэддок волновался и из-за Янси. Непредсказуемого, вспыльчивого Янси Стрэхэна ему меньше всего хотелось оставлять в Даймонд-сити, но ничего другого не оставалось: кто-то должен был его заменить. Янси пришел к нему два года назад с хорошими рекомендациями от Альфонса Десмета, и полковник нанял его в качестве управляющего на свой завод. Янси оказался отличным организатором. На самом деле именно он устроил это путешествие в Монтану. Но Янси был слишком вспыльчивым и, подобно многим выходцам с Юга, испытывал предубеждение против любого, чья кожа была чуть темнее его собственной. Раньше это не имело значения, потому что Янси подчинялся самому полковнику, а тот не выносил дискриминации. Но теперь Янси ничто не мешало самому отправиться на охоту за Хэзардом, а это могло повредить Венеции.

Мысли Брэддока снова вернулись к дочери. Никто не знает даже, где находится Венеция в то время, когда индеец работает на шахте, — в доме она, или он ее где-то прячет. Одному только богу известно, что способен сотворить с ней Хэзард, если Янси со своими людьми отправятся к нему вооруженными. В мозгу полковника пронеслись все пытки, которые молва приписывала индейцам. Брэддок содрогнулся. Что бы ни понадобилось, чтобы договориться с этим индейцем, он пойдет на все. Венеция — это единственное, что у него есть в жизни.

Почувствовав аромат кофе, полковник словно очнулся и взглянул на проводника, который как раз убрал от огня крошечный горшочек.

— Это я виноват во всем, — вполголоса произнес он, продолжая думать о дочери.

Услышав бормотание полковника, индеец-проводник поднял голову и вопросительно посмотрел на него.

Брэддок вздохнул, огляделся по сторонам, словно не очень понимал, где находится, и добавил:

— Я сам отпустил ее. А мне не следовало этого делать. И вот теперь… — Он снова вздохнул, весь во власти печальных мыслей.

Полковник говорил сам с собой и удивился, когда индеец по имени Пятнистая Лошадь спокойно произнес:

— Заложники. Их брали во все времена. Надо поддерживать мир и не волноваться. Заложникам не причиняют вреда. — Он помешал кофе обструганной палочкой.

— Ты уверен? — глаза полковника засветились впервые после начала путешествия. — Ты уверен? — взволнованно повторил он.

Пятнистая Лошадь поднял на него глаза.

— Абсароки не снимают скальпы, — объявил он. Не убивают белых. Они знают: белые — как трава в прерии.

Билли Брэддок выпрямился, вдруг почувствовав прилив сил.

— Сколько еще ехать до Эш-ривер? Когда мы найдем клан Хэзарда?

— Может, к следующему закату. Река близко. — Индеец насыпал в кофе сахар из кожаного мешочка.

Отец Венеции расслабился. Уверенность проводника каким-то образом успокоила его. Если заложники нужны для поддержания мира, значит, Хэзард будет вести переговоры. И все-таки тревога не покинула его душу. Сколько уйдет времени, пока они найдут клан Хэзарда, пока вернутся назад? Как Венеция будет вести себя со своим тюремщиком? Если бы полковник не воспитывал ее как сына, которого у него никогда не было, он был бы более спокоен. Но Билли Брэддок отлично знал свою дочь и представлял, как Венеция отреагирует на принуждение. Он избаловал Венецию, слишком избаловал. Его вдруг испугала мысль о том, что может произойти, если Венеция откажется подчиняться приказам Хэзарда. Судя по всему, этот индеец не привык к непослушанию.

— Выпейте, — сказал проводник, протягивая полковнику чашку с дымящимся кофе. — Кофе поможет, — добавил он. — Усталость пройдет.

Пятнистая Лошадь оказался прав: выпив кофе, полковник уже не ощущал прежней усталости. И когда они встали, чтобы продолжать путь, он чувствовал себя в силах преодолеть еще один горный перевал.