28

Последующие дни были просто восхитительными, какие не забываются до конца жизни. Хэзард не отходил от Венеции. Ему нравилось все время касаться ее, дотрагиваться до нее, словно ощущение желанного тела под пальцами стало своеобразным талисманом против будущего, о котором он предпочел не вспоминать в эти короткие сладостные недели лета.

Хэзард и Венеция ездили верхом, лакомились ягодами, собирали дикий ревень, смеялись, веселились, любили друг друга. Они проводили долгие ленивые часы на берегу реки в тени ив, забывая обо всем, кроме настоящего.

Иногда по вечерам они поднимались чуть выше в горы на маленькое пастбище и сидели там, наслаждаясь запахом свежей травы. Хэзард показывал Венеции созвездия на темном бархате ночного неба и называл их так, как это делали абсароки, или рассказывал старинные индейские легенды. Однажды он рассказал ей о первом своем видении, пережитом в горах.

— Тогда погиб мой дядя, его убили люди из племени лакота на Паудер-ривер. Моя семья была в трауре. Я сделал ритуальный надрез, и кровь текла из меня неделю.

— Это все следы траура? — Венеция осторожно коснулась шрама на его груди.

Хэзард кивнул, и ей показалось, что он снова вернулся в прошлое, заново переживая печаль утраты.

— Мой дядя был молод и отважен, — негромко продолжал Хэзард. — Я всегда восхищался им. Он был моим идеалом.

— Сколько тебе было лет, когда он погиб?

— Двенадцать, и я очень его любил. — Хэзард на мгновение замолчал и вздохнул, как будто только вчера в деревню явился гонец с плохими вестями.

— Мне показалось, что мое сердце разбилось, и я вдруг понял, что должен пережить видение, если надеюсь когда-нибудь отомстить за него. Это тоже произошло летом — дикие вишни почернели, а сливы покраснели на ветках. Я взял лишнюю пару мокасин, шкуру бизона и отправился в горы.

— А что сказали твои родители? Двенадцать лет… Ты был еще совсем маленьким, — Венеция прижалась теплой щекой к его плечу.

— Никто не видел, как я уходил из деревни. Я просто удрал. Поднявшись в горы, я соорудил шалаш и устроил себе постель из шалфея и можжевельника. Было очень жарко, и я целый день обнаженный ходил по вершине горы, призывая духов на помощь. Но никто мне не ответил. К заходу солнца я устал и лег на свою постель. Три дня я голодал, ходил и звал духов; только на третью ночь я проснулся оттого, что кто-то окликал меня по имени. Они пришли за мной.

— Ты их увидел? — удивленно спросила Венеция, и Хэзард улыбнулся.

— Нет, биа. Духов никто не видит, я только слышал их голоса. «Идем», — сказали они мне, и я встал. Моя голова была ясной и легкой. Я последовал за ними, холодный ветер обжигал мне кожу, а тропа под ногами казалась мягкой, словно я шел по траве, а не по каменистой тропе. Я подошел к горящему костру. Шесть маленьких человечков сидели вокруг него полукругом.

Венеция вдруг испугалась. Голос Хэзарда доносился до нее словно издалека.

— Джон! — прошептала она и коснулась ладонью его щеки. — Я не понимаю…

Ее прикосновение как будто вернуло Хэзарда к действительности. Он покачал головой и покрепче обнял Венецию.

— Ничего страшного, биа. Это как сон. Просто иногда наши сны бывают вещими, вот и все.

Он не стал говорить ей, что когда вернулся с гор, то рассказал шаманам о людях-карликах, пятнистом бизоне и четырех ветрах. И они сказали ему, что у него есть сила стать великим. «Тебе дали эту силу духи, — вспомнил Хэзард слова одного из шаманов. — Но разница между людьми в том и состоит, что одни используют этот дар, а другие нет. Учись пользоваться своим даром. И тогда ты станешь великим вождем». В тот день Хэзард познал самого себя.

— Это все так необычно, — пробормотала Венеция. — Я не узнаю тебя, когда ты так говоришь.

— Думай об этом как о религии, и тогда тебе все покажется менее странным. Ведь даже белые люди всегда найдут о чем поспорить, если речь заходит о религии. У кого-то много богов, у кого-то только один… А впрочем, я напрасно заговорил об этом с тобой. Мне совсем не хотелось тревожить тебя. — Хэзард легко погладил ее волосы.

— Но в этом большая часть твоей жизни, — мягко напомнила Венеция.

— Мы просто сами общаемся с нашими божествами — без помощи священников. И видения одного человека считаются благословением для всего племени. Мы видим мистическую силу в ветре и в небе, в дожде, в реках, птицах, горах и равнинах.

— Земля очень важна для вас, правда? — прошептала Венеция, не до конца понимая это слияние человека с природой.

— Земля — это все, — с почтением произнес Хэзард. — Ничто не сравнится с землей абсароков, она самая красивая в мире. И я мечтаю о том, чтобы сохранить ее для моего народа.

И снова, как это бывало всегда, когда разговор касался будущего, Хэзард мрачно замолчал. Но он по-прежнему крепко обнимал Венецию и смотрел в звездное небо.

— Я верю, что ты можешь это сделать, Джон, — прошептала она. — И мне бы очень хотелось тебе помочь…

— Может быть, — также шепотом ответил он. — Только может быть.

— Я хочу помочь. Если, конечно, смогу, — ее теплое дыхание согрело ему щеку.

— Ты уже помогаешь мне, биа. Ты постоянно напоминаешь, что жизнь — это радость и счастье. Ты мой самый верный помощник. А теперь поцелуй меня.

Она поцеловала его и ощутила слезы на его щеках.

В эти тихие вечера Венеция поняла, почему Хэзард так гордится своими корнями и так привязан к земле. С ней были связаны воспоминания о счастливом детстве, эта земля вскормила его дух и его тело, и в ответ он испытывал к ней почти мистическую любовь.


На летней стоянке царила дружеская веселая атмосфера: встречались родственники, друзья, которые не виделись целый год и спешили обменяться новостями. Каждый вечер все собирались вокруг костров, ужинали, танцевали, разговаривали, играли, соревновались в ловкости и меткости.

Однажды Хэзард решил привести Венецию на совет. Узнав об этом, Неутомимый Волк в ужасе посмотрел на него, словно его друг сошел с ума.

— Ты не можешь этого сделать! — воскликнул он. — Раньше в советах принимали участие женщины-воины, но последние десять лет такого не случалось, и все об этом забыли.

— Но она пойдет туда как моя жена, а не как воин. Надеюсь, никто и слова не скажет о ее присутствии на совете — иначе им придется иметь дело со мной. Можешь передать это остальным.

Неутомимый Волк только молча покачал головой: эта женщина явно лишала Хэзарда рассудка.

— Ты уверен, что я могу туда пойти? — в последний раз спросила Венеция, когда они вышли из вигвама.

— Все в порядке, — ответил Хэзард с обезоруживающей улыбкой. — Видишь ли, дорогая, вождем становятся благодаря личным заслугам перед кланом, и поверь, у меня они есть. Кроме того, у вождя должны быть родственники. У нас нет хуже оскорбления для человека, чем сказать, что у него нет родственников. Хотя мои родители умерли в прошлом году, у меня очень много других родственников, и все они поддерживают меня. Не забывай еще и о золоте, при помощи которого я обеспечиваю выживание племени. Меня считают «человеком, который знает и может». Поэтому, биа-кара, я могу делать почти все, что захочу.

— По-моему, дорогой мой, ты слишком избалован, — Венеция насмешливо улыбнулась.

— То же самое я могу сказать о тебе, радость моя, — он легонько щелкнул ее по носу. — Твой папочка чересчур много тебе позволял. Кстати, я хотел бы тебя попросить кое о чем. Постарайся во время совета не отдавать мне никаких приказаний, чтобы я мог сохранить мое достоинство воина и вождя.

— То есть ты хотел сказать, чтобы я не вытаскивала тебя из вигвама за волосы, если мне вдруг захочется заняться с тобой любовью?

— Вот именно. Предполагается, что на совете воины не думают о таких глупостях.

— А вы думаете?

— Разумеется. Вот тебе еще одна теория, которая расходится с практикой.

— Я обещаю не позорить тебя на совете! — насмешливо-торжественно поклялась Венеция.

— Какое облегчение, — шутливо вздохнул Хэзард.

К его собственному удивлению, все прошло благополучно: ни один человек не высказал неудовольствия — по крайней мере открыто. Правда, Венеция ничего не поняла из того, о чем говорилось, а поскольку во время совета Хэзард вел себя более сурово, чем обычно, впредь она предпочла оставаться дома. Красное Перо, юный племянник Хэзарда, стал ее охранником. Хотя Хэзард не тревожился за безопасность Венеции, пока Синий Орел сидел вместе с другими на совете, он решил, что осторожность еще никогда никому не вредила. Красное Перо развлекал Венецию — он учил ее стрелять из лука.

На первом же совете, на котором не присутствовала Венеция, Хэзард спросил вождей, не встречал ли кто-нибудь из них полковника Брэддока. Оказалось, что полковника видели однажды в клане «Большая Губа» около Дог-Крик, но после этого о нем никто ничего не слышал.

— Где его проводник? — поинтересовался Хэзард, пытаясь выяснить как можно больше о судьбе отца Венеции.

— Отправился к шошонам повидать родственников жены, — ответил один из вождей.

— Когда он уехал?

— Точно не скажу. Дней десять назад.

Как раз в то время Хэзард и услышал о смерти полковника. Теперь он уже практически не сомневался, что Венеция потеряла отца.

— Если кто-то услышит о полковнике Брэддоке, пусть скажет мне, — попросил Хэзард и решил, что нужно поскорее найти шурина Одинокого Сердца. Описание мертвого белого сможет многое прояснить.

Разговор зашел о планируемом набеге. Разведчик рассказал о том, что «черноногие» движутся на север с табуном лошадей, который они увели у племени лакота к югу от Иеллоустоуна. Было решено отправиться в путь на заре следующего дня.

Когда все расходились, Отважный Томагавк, отец Черной Голубки и Голубого Цветка, коснулся руки Хэзарда.

— Давай пройдемся, — предложил он.

Мужчины направились к реке, разговаривая о предстоящем набеге и обмениваясь слухами об общих друзьях — у индейцев не было принято сразу начинать говорить о главном. Хэзарду очень хотелось избежать этого разговора, но он понимал, что это невозможно.

— Ты знаешь Голубой Цветок еще с тех пор, когда она была ребенком, — Отважный Томагавк наконец приступил к главной теме, ради чего он и вызвал Хэзарда на прогулку.

— Да, она была любимой сестрой моей жены.

— Вот уже год, как Голубой Цветок стала женщиной, но уже дважды она отказалась выйти замуж. Ты же знаешь, что наши обычаи позволяют мужчине жениться на сестре его жены.

— Голубой Цветок еще очень молода, — спокойно заметил Хэзард. — Возможно, на этой летней охоте она найдет себе подходящего мужчину.

— Моя дочь говорит только о тебе.

Хэзард остановился и, указывая на мягкую траву на берегу, пригласил своего собеседника:

— Посиди со мной.

Они довольно долго сидели молча, глядя на ровную гладь реки, которую закат окрасил в различные оттенки пурпура. Когда Хэзард наконец заговорил, его голос был так же спокоен, как и река перед ними.

— Внимание твоей дочери, Отважный Томагавк, оказывает мне честь. Ты знаешь, как я любил ее сестру. Черная Голубка принесла мне много счастья, и я всегда чувствовал себя своим в вашей семье. Но теперь я был бы не прав, приняв чувства Голубого Цветка. Бледнолицая женщина — моя жена, и я ее люблю. Прошу тебя, постарайся объяснить все это Голубому Цветку.

— Ты мог бы взять вторую жену…

— В моем сердце нет для нее места.

— Ты еще ребенком был совершенно неуправляемым, — нахмурился Отважный Томагавк. — Бледнолицая жена принесет тебе много проблем, а твое сердце может измениться. Я говорю это как отец.

— Все возможно, но моя душа говорит мне о другом. Поблагодари Голубой Цветок за ее доброе отношение ко мне.

— Она будет очень огорчена.

Хэзард улыбнулся.

— Твоя дочь еще так молода, что забудет обо всем через несколько дней.

Отважный Томагавк положил свою широкую ладонь на колено Хэзарда и тоже улыбнулся.

— Вероятно, ты прав. Я надеюсь, что и в сердце своем ты не ошибаешься. Удачи тебе в затрашнем набеге, — сказал он, вставая.

— «Черноногие» уже давно в пути и должны были устать. Я не ожидаю больших проблем.

После того как Отважный Томагавк ушел, Хэзард остался на берегу, не сводя глаз со спокойного течения реки. Он знал, что еще полгода назад принял бы предложение Отважного Томагавка и женился на его дочери. Он сидел и гадал, когда именно ошибся в выборе и пошел дорогой не просто опасной, а смертельно опасной.

«Каким же идиотом я был, если приобрел себе врага в лице „Буль Майнинг“, но еще и взял Венецию в жены! — думал Хэзард. — Законченным идиотом. Безрассудным, забывшим о логике дураком». И в то же время он чувствовал себя самым счастливым дураком на свете, а если быть честным до конца, то это счастье сводило на нет все остальные минусы этой сделки…


Вечером, прежде чем лечь спать, Хэзард рассказал Венеции о предстоящем набеге. Она очень долго не отвечала, и Хэзард уже решил, что женщина уснула и не слышала его слов, но Венеция вдруг резко села на кровати.

— Ты собираешься оставить меня вдовой? — спросила она, прямо глядя ему в глаза.

Свет луны, проникавший в отверстие над очагом, заливал ее серебристым сиянием, придавая бледной коже перламутровый блеск. Ей вдруг отчаянно захотелось попросить его: «Не уезжай, прошу тебя, ради меня», но она вовремя остановила себя.

Хэзард мягко улыбнулся:

— Ни в коем случае.

— Я не ребенок, Хэзард, и предпочла бы услышать правду.

— Мы просто собираемся угнать чужих лошадей, любовь моя, вот и все. Мы не намерены никому мстить. — Он ласково, успокаивающе погладил Венецию по голове. — Лошадей надо угнать так, чтобы нас никто не заметил, а это требует не столько отваги, сколько хитрости. Абсароки вообще очень гордятся тем, что предпочитают пользоваться хитростью, а не грубой силой.

Это простое заявление многое объяснило Венеции в поведении Хэзарда.

— Ты уверен, что это не опасно?

— Абсолютно.

— А как далеко вам придется ехать?

— Не очень далеко. «Черноногие» двигаются по северному краю наших земель, направляясь домой. Это где-то миль двести отсюда.

— Так близко?

— Чертовски близко. Если мы срежем путь, то настигнем их меньше чем через день. Мы поедем по короткой стороне треугольника, а им приходится двигаться по длинной, так как это единственный путь через горы.

— А женщины участвуют в таких набегах?

Хэзард замялся, не зная, как лучше ответить. Хотя женщины иногда сопровождали мужчин в набегах, чтобы готовить еду и помогать с лошадьми, он сильно сомневался, что Венеция справится с такой задачей. Но если сказать ей об этом, она немедленно примет вызов и ее придется брать с собой. И вот тогда наверняка возникнут проблемы, так как Синий Орел тоже едет…

Хэзард выбрал ответ, наиболее близкий к правде:

— Мы берем с собой женщин только в том случае, если нет никакой опасности.

— Мне показалось, ты говорил, что этот набег не представляет никакой опасности, — язвительно напомнила ему Венеция.

Он накрыл ее тонкие пальцы своими.

— В принципе, никакой опасности нет, но «черноногие» очень любят снимать скальпы. В некоторых племенах количество снятых скальпов говорит о смелости и высоком положении воина. А мне бы очень не хотелось увидеть твой на вигваме какого-нибудь «черноногого».

— А как насчет твоего скальпа? — многозначительно поинтересовалась Венеция.

— О себе я смогу позаботиться, но если мне придется думать еще и о тебе, то вполне вероятно, что наши скальпы будут красоваться рядом.

— Неужели тебе обязательно ехать? — Теперь уже Венеция встревожилась не на шутку: она поняла, что все далеко не так невинно, как Хэзард описывал вначале.

Он ответил кратко, но определенно:

— Я хочу поехать.

Ясный свет луны озарил лицо Венеции — напряженное, серьезное. Хэзард крепко прижал ее к себе, зарылся лицом в шелковистые душистые волосы.

— Это всего на два дня, биа. Красное Перо не позволит тебе скучать. — Он ласково коснулся ее лица. — Я привезу тебе подарок.

— Не пытайся подкупать меня подарками! — возмутилась Венеция. — Ведь я теперь целых два дня буду думать только о том, увижу ли тебя живым.

— Я не пытаюсь подкупить тебя: это бессмысленно. Тебе сейчас, вероятно, принадлежит половина Монтаны, учитывая аппетиты и возможности «Буль Майнинг». Я просто хотел сказать, что буду думать о тебе, вот и все.

— Думай только о том, чтобы остаться в живых, Хэзард. Это единственный подарок, который мне нужен.

— Это я могу тебе гарантировать. Двадцать шесть лет я занимался только тем, что выживал. То, что нам предстоит, — сущая ерунда по сравнению с Виксбургом и войной против индейцев.

— Ты ведь радуешься поездке, правда?

Хэзард лежал в темноте, и Венеция смогла только догадаться, что он улыбается.

— Кража лошадей — это увлекательный спорт. А теперь скажи, что ты будешь без меня скучать.

— Ты же знаешь, что буду! Я только надеюсь, что это не продлится вечно, — прошептала она.

Хэзард рассмеялся и поцеловал ее в кончик носа.

— Как ты думаешь, стал бы я рисковать своей жизнью, когда у меня есть ты?

— Думаю, что нет, — улыбнулась Венеция. Хэзард снова рассмеялся, довольный тем, что ее мрачное настроение рассеялось.

— Если тебе что-то понадобится, пока меня не будет, попроси Красное Перо, и для тебя все сделают. Но помни, что у меня очень примитивные представления о собственности, — шутливо добавил он, хотя на самом деле был совершенно серьезен.

— А Маленькая Луна едет с вами?

— Не знаю.

— Если окажется, что она едет с вами, помни, что мои понятия о собственности ничем не отличаются от твоих! — пригрозила ему Венеция.

— Я даю тебе слово чести, — торжественно поклялся Хэзард. И когда его крепкие руки обняли ее, Венеция почувствовала, что ей принадлежит вся любовь в мире.


В момент прощания мужество все-таки изменило Венеции, и она с рыданием бросилась в объятия Хэзарда. Он нежно поцеловал ее и чуть не расплакался сам: ведь они впервые расставались.

— Ты будешь осторожным?

— Я всегда осторожен, — солгал Хэзард.

— И никаких героических поступков!

Он поцеловал ее розовую щеку и улыбнулся:

— Ни единого.

— И все-таки я не понимаю… Ты уверен, что тебе нужны еще лошади?

— Нужны? — он изумленно посмотрел на нее. — Это игра, биа. Нужда тут ни при чем.

— А как насчет моих нужд?

— Это другое дело, — его голос был теплым, как августовское солнце. — Красное Перо позаботится о тебе. Будь умницей.

— А если я не буду умницей? — лазурные глаза смотрели с вызовом.

— Ну, на этот случай… Зачем, как ты думаешь, я беру Синего Орла с собой?

— Ты мне не веришь?

— Конечно же, верю, — ласково ответил Хэзард.

— А если мне станет скучно?

— Я успею вернуться до того, как ты соскучишься смертельно. Даю тебе слово.

Хэзард вытащил из-за уха орлиное перо уха и воткнул его в волосы Венеции. Абсароки считали, что орлиные перья приносят удачу. Прежде чем уйти, он долго смотрел в лицо своей женщины, стараясь не думать о том, что может никогда больше ее не увидеть.


Двадцать отважных воинов при полном параде, с запасами провизии в седельных сумках выехали из деревни по направлению к Высоким Голубым горам. Сердце Хэзарда пело, когда он ехал по зеленой, пустынной равнине. На этой земле рождались, любили, сражались и умирали его предки, и он чувствовал, что его связывают с ней незримые нити. Целые мили бизоньей травы и полыни устилали холмы, трехгранные тополя, трепещущие на ветру осины, ивы и ели устремлялись к высокому синему небу, а вдали возвышались величественные горы. Сейчас Хэзард даже представить не мог, что он провел столько времени в Бостоне, вдали от родной земли.

Неутомимый Волк, скакавший рядом с ним, широко улыбнулся.

— Две Лошади говорит, что мы их нагоним еще до реки.

Так приятно было ехать верхом рядом с другом. Хэзард чувствовал, как все его существо наполняется радостью.

— Мы не должны их подпустить к северному склону.

— Вспомни, это я сегодня утром говорил с «волками», а не ты. Ты был слишком занят — прощался со своей женщиной. Ты к ней просто приклеился!

— Приклеился? — Хэзард удивленно поднял брови, но потом улыбнулся — так, как может улыбаться только влюбленный. — На твоем месте я бы не стал бросать в меня камни. Разве не ты вчера весь вечер провел у реки, уговаривая Южный Ветер?

— Может быть, я ее и уговаривал, но не думаю, чтобы кто-то услышал от меня слово «брак». Это только для таких мужчин, как ты, — поддразнил он.

— У меня были свои причины, чтобы взять Венецию в жены.

— Конечно! На нее достаточно только взглянуть, и любой тебя поймет, — сухо заметил Неутомимый Волк.

— Были и другие основания.

— Что ж, обманывай себя, если это поможет спасти твою грешную душу. Только всем остальным все понятно без слов.

— Ладно, сдаюсь. Должен признаться, что так близко к раю я еще никогда не бывал. Могу порекомендовать и тебе, распутнику, отведать такого же удовольствия. Это ни с чем не сравнимо!

— Если у нее есть сестра-близнец, то ты меня убедил, — расхохотался Неутомимый Волк. — Пока же ловушка семейной жизни не для меня. Мне нравится разнообразие.

— Когда-нибудь ты изменишь свое мнение.

— Но это произойдет еще очень не скоро, — с усмешкой ответил Неутомимый Волк.


Следующие два дня Венеция то свято верила в способность Хэзарда уцелеть в любой ситуации, то ее охватывал панический страх. Она не представляла, сможет ли дальше жить, если ей придется потерять его. Венеция всегда была уверена в себе и всегда считала себя человеком самодостаточным, но теперь ее собственная жизнь осознавалась ею только как половина целого. Второй половиной был Хэзард.

Впрочем, у нее были и другие основания для страха. И с каждым проходящим днем эти основания становились все более весомыми. Она подозревала, что ждет ребенка, и не была уверена, обрадуется ли Хэзард своему отцовству. Но главное — останется ли он в живых, чтобы она могла узнать об этом?.. Венеция вновь и вновь повторяла про себя молитву, умоляя господа оставить Хэзарду жизнь.

— Ведь он вернется, правда, Красное Перо? — спросила Венеция, когда после отъезда Хэзарда прошло всего лишь минут десять. — Ведь причин для тревоги нет?

Она хотела услышать один ответ, утвердительный, а если правда была другой, она не желала ее знать. Красное Перо понял это, услышав мольбу в ее голосе. Он видел любовь и страх в глазах этой женщины, когда она провожала Хэзарда.

— Черный Кугуар вернется, — уверенно сказал он. — Его могущество с ним.

Это было правдой: Хэзард всегда возвращался победителем из таких вылазок. Но Красное Перо знал, что врагов у них множество, а духи непредсказуемы. Он помнил, что случилось с великим вождем Большая Лошадь, когда они воевали с племенем лакота. В тот день дух Большой Лошади потерял свою силу и великий вождь погиб.

Красное Перо оставили рядом с Венецией с единственной целью — защищать жену Черного Кугуара, пусть даже ценой собственной жизни. Однако мальчик сумел стать ей настоящим другом. Он чутко реагировал на смену ее настроения, развлекал, придумывая каждый раз все новые забавы, подробно и неторопливо отвечал на все вопросы Венеции об их образе жизни. Кончилось тем, что Красное Перо и сам немного влюбился в красивую жену своего дяди.

По утрам они ездили верхом по спокойной долине. Красное Перо называл Венеции все дикие цветы и показывал ей прекрасных птиц с разноцветным оперением. После полудня, когда солнце грело слишком сильно, они отдыхали в тени вигвама и пытались совершенствовать познания Венеции в языке абсароков. Красное Перо оказался хорошим учителем — терпеливым и щедрым на похвалу. Наслаждаясь своей ролью наставника, он даже показал Венеции, как шить мокасины, и объяснил ей, что каждый воин всегда возит с собой для этого специальный набор. Венеции очень трудно было представить себе Хэзарда, шьющего мокасины.

— А что, Черный Кугуар тоже это делает? — смущенно спросила она.

— Конечно, — снисходительно ответил Красное Перо. Девушки приносили им еду. Хэзард попросил об этом юных племянниц Неутомимого Волка, чтобы избежать любых конфликтов между Венецией и его прошлыми возлюбленными.

Это было очень спокойное время, если не считать постоянного страха Венеции за жизнь Хэзарда. Вечерами Красное Перо усаживался напротив нее по другую сторону очага и, старательно выговаривая английские слова, рассказывал легенды своего народа. Это были легенды об отваге и надежде, любви и чести; в некоторых из них упоминались предки Хэзарда. Венеция поняла глубокое уважение индейцев к обычаям племени, их стремление осуществить мечту, столь непонятное белому человеку, преклонение перед храбростью. И это новое понимание культуры абсароков сделало Хэзарда ближе к ней.

Когда приходило время ложиться спать, Красное Перо всегда вежливо желал ей спокойной ночи и уходил. Венеция даже не подозревала, что он клубочком сворачивался на шкуре у входа и охранял ее. Сама же она перед тем, как лечь, вставала на колени у изголовья и обращалась к богу:

— Господи, прошу тебя, пусть он вернется ко мне живым!

Ранним утром третьего дня Венецию разбудило негромкое ржание. Полусонная, она повернулась на другой бок, поплотнее закуталась в шкуры от утреннего холода и задремала снова. Но спустя несколько мгновений звук повторился, Венеция проснулась окончательно и посмотрела в отверстие над очагом. Серое предрассветное небо только начинало розоветь. Когда ржание раздалось в третий раз, Венеция встала, натянула платье с бахромой, подошла к выходу и подняла полог.

Великолепный золотистый конь с белоснежной гривой был привязан к столбу вигвама. Венеция увидела, что к его уздечке привран букет цветов, и ее сердце запело от радости. Хэзард вернулся! Венеция огляделась по сторонам, и ее глаза раскрылись от изумления. Кроме золотистого красавца, вокруг вигвама стояло еще множество лошадей.

Они тебе нравятся? — раздался за спиной хорошо знакомый голос.

Венеция обернулась. Хэзард стоял в нескольких футах от нее и улыбался. В ее памяти он навсегда остался таким, каким предстал перед ней в то утро — высокий, мускулистый, обнаженный по пояс, с блестящими, мокрыми после утреннего купания волосами. Вокруг него горела огнями роса на траве, ветер с реки доносил пение птиц. Его шею украшало ожерелье из золотистых цветов с коричневой сердцевиной.

Венеция побежала к нему по мокрой от росы траве, сияя от счастья. Он прижал ее к своей обнаженной груди и почувствовал, как удовлетворение разливается по всему усталому телу.

— Я скучал по тебе, — прошептал Хэзард, и они прижались друг к другу. Их любовь стала чем-то ощутимым. Почувствовав, что Венеция молча плачет, он приподнял ее голову и смахнул слезы со щек.

Не надо плакать, биа. Это была потрясающая экспедиция.

— Прости. Я плачу от счастья, — Венеция по-детски всхлипнула и попыталась улыбнуться.

— По тебе этого не скажешь, — улыбнулся Хэзард и смахнул цветочную пыльцу с ее щек. — Тебе понравился подарок?

Венеция подняла на него глаза и подумала, что ни один мужчина не мог бы подарить ей такую радость.

— Я никогда в жизни не видела такого прекрасного коня.

— Теперь, по законам нашего клана, ты богатая женщина.

— Скажешь тоже, — Венеция блаженно улыбнулась.

— Такое количество лошадей считается весьма роскошным подарком — укоризненно произнес Хэзард — он не стал упоминать о том, что ради золотистого жеребца ему пришлось рисковать жизнью.

— А табунщик прилагается к этому роскошному подарку? Я не думаю, что справлюсь с целым табуном.

— Разумеется, принцесса. Жены вождей не пасут лошадей.

— Я рада это слышать, — пробормотала Венеция. Они не шевелились, им приятно было стоять вот так, обнимая друг друга, прикасаться друг к другу и говорить под нежными лучами восходящего солнца.


В тот вечер все в деревне праздновали удачное окончание экспедиции: они захватили двести лошадей, и никто не погиб. Гости переходили из вигвама в вигвам, обсуждая победу, больше всего народу толпилось в доме Хэзарда. Всем хотелось рассмотреть поближе эту бледнолицую женщину, которой вождь подарил тридцать лошадей.

Они принимали гостей весь вечер. Хэзард сидел рядом с Венецией, держал ее за руку и переводил обращенные к ней приветствия. А когда Венеция попыталась произнести несколько фраз на языке абсароков, которым ее научил Красное Перо, он заулыбался, как гордый отец.

Отважный Томагавк и его семья пришли позже других.

— Спасибо за подарок, Хэзард, — сказал Отважный Томагавк и добавил вполголоса, указав на Голубой Цветок, свою самую младшую дочь: — Она считает, что лошадей ты прислал ей.

— Эти лошади — в знак нашей с тобой старой дружбы.

— Я знаю. — Отважный Томагавк пожал плечами. — Но попытайся сам сказать ей об этом.

Пока мужчины переговаривались, Голубой Цветок, не скрывая своего любопытства, рассматривала жену вождя. Венеция вежливо улыбнулась гостье: теперь она была уверена в любви Хэзарда и больше не считала каждую женщину своей соперницей.

— Говорят, она даже не готовит для него, — сказала Голубой Цветок своей матери, не понижая голоса.

Мать тут же бросила на нее предупреждающий взгляд, но девушка не хотела сказать ничего плохого, она просто констатировала факт, который ее несказанно удивлял. Голубой Цветок была бы счастлива готовить для Черного Кугуара, если бы он только согласился взять ее второй женой. А бледнолицая жена может лениться, сколько ей будет угодно. В ту ночь, когда Черный Кугуар поцеловал ее, с неба упали звезды, и Голубой Цветок увидела в этом счастливое предзнаменование для их совместного будущего.

— Кто же позаботится о нем, когда они вернутся на рудник, если она не умеет готовить и шить? — тихо спросила девушка у матери и бросила на Хэзарда полный ласковой тревоги взгляд.

Прежде чем ее мать успела ответить, раздался громкий голос Хэзарда:

— Я сам могу о себе побеспокоиться, Голубой Цветок. — Он улыбнулся. — Но все равно спасибо за заботу.

Голубой Цветок покраснела от смущения. Казалось, Хэзард не видел всей прелести этого бутона, который вот-вот превратится в пышный цветок, не замечал кротких карих глаз, смотревших на него с обожанием. Зато Венеция заметила все. Девушке все-таки удалось пробудить в ней ревность.

Хэзард дипломатично перевел разговор на другие, менее щекотливые темы, и спустя некоторое время семья Отважного Томогавка ушла. Но когда их вигвам покинул последний из гостей, Венеция не выдержала.

— Ты видел эти глаза? Она же тебя обожает!

— Обожание меня не интересует, биа-кара, — Хэзард не стал делать вид, что не понимает, о чем идет речь. — Надеюсь, что сегодня к нам больше никто не придет. — Он глубоко вздохнул. — Нам никак не удается остаться наедине. А знаешь, принцесса, твой индейский просто очарователен. Спасибо, что ты учишь мой язык. — Его улыбка лучилась теплом.

— Не нуждаюсь я в твоих комплиментах! И почему это ты говоришь, что тебя не интересует обожание? Разве я не обожаю тебя? — обиделась Венеция.

Хэзард рассмеялся.

— Разумеется, ты меня не обожаешь, крошка. Это я тебя обожаю. А мужчина и воин должен вызывать совсем другие чувства.

— Но разве ты не видел этих щенячьих глаз? Ты бы мог утонуть в них. Она же тебя боготворит!

— Я предпочитаю утонуть в твоих глазах, красавица, даже если в них бушует шторм. Расслабься, больше мы ее не увидим. Нам пора возвращаться домой, на шахту.

Разумеется, Венеция понимала, что летней идиллии когда-нибудь наступит конец. Но когда она услышала слова Хэзарда, ее охватило ощущение надвигающегося несчастья. Какое-то ужасное предчувстие, которое невозможно было бы объяснить словами, сжало ей сердце. Венеция знала, что Хэзард не может надолго оставить шахту, но ее душа противилась отъезду.

— А мы не могли бы побыть здесь еще немного?

— Мы и так провели здесь больше времени, чем я планировал.

Хэзард сознавал, что тоже поддался своим эмоциям. Им следовало уехать еще неделю назад. Но последние дни были наполнены таким райским блаженством, что он просто не смог заставить себя покинуть летнее убежище.

— Когда ехать? — спокойно спросила Венеция. Она вспомнила, что пообещала себе рассказать Хэзарду о ребенке перед самым отъездом.

— Послезавтра.

Значит, у нее есть еще день в запасе.


Это была их последняя ночь в лагере. Полночь уже давно миновала, и Хэзард мирно спал, а Венеция не могла сомкнуть глаз. Она так ничего и не сказала Хэзарду — у нее просто не хватило мужества.

Их жизнь оказалась слишком непростой. И конфликт с могущественной корпорацией, и его долг перед своим кланом, и разница в их культуре — все было против них. У Венеции порой появлялось ощущение, что они стоят на крошечном островке, берега которого постепенно, но неуклонно подмывает вода. Однажды у них под ногами не останется больше земли, и что они тогда станут делать?

Венеция глубоко вздохнула. «Сейчас — или никогда», — сказала она себе и дотронулась до руки Хэзарда. Он немедленно проснулся и первым движением схватился за нож, но сразу же убрал его в ножны, как только увидел, что они одни.

— Что-нибудь случилось? Тебе приснился плохой сон, биа? — При свете луны Хэзард увидел ее нахмуренные брови, стиснутые руки, побелевшие костяшки пальцев.

— Нет, никаких плохих снов, — негромко ответила Венеция.

Хэзард сел и внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь прочесть ее мысли.

— Что бы ни тревожило тебя, биа, расскажи мне. Я обо всем позабочусь. — Хэзард говорил серьезно: ради этой женщины он был готов сдвинуть горы. — Это все из-за нашего возвращения?

Венеция покачала головой.

Он поднял руку и коснулся пальцами нежной щеки.

— Ты боишься?

— Не того, о чем ты думаешь, — прошептала Венеция.

— Тогда чего же ты боишься, принцесса? — мягко спросил Хэзард.

Все последние дни Венеция пыталась придумать, как лучше сказать ему, но так ни до чего и не додумалась, а сейчас было уже поздно размышлять.

— Я беременна! — выпалила она. Хэзард спокойно встретил ее взгляд.

— Я знаю.

Венеция изумленно посмотрела на него.

— Знаешь?! Почему же ты ничего не сказал мне?

— Я решил, что ты сама должна сказать.

— Но как ты мог узнать? — удивилась Венеция.

— Я был с тобой каждый день. Я бы знал, если бы у тебя начались месячные. Но их не было.

— Ты сердишься на меня? — спросила она, не скрывая своего страха.

— Нет.

— Тогда что же ты чувствуешь? — Венеция ждала ответа, глядя на него огромными, полными тревоги глазами.

Хэзарда напугало это известие, но он не мог сказать ей о том, как впервые в жизни он почувствовал себя уязвимым. Его безудержная храбрость не была основана на отсутствии страха, нет, — он просто не думал о собственной безопасности. А теперь его безопасность слишком много значила для Венеции, для их ребенка. Хэзард знал: если он погибнет, его остальных детей воспитает и вырастит клан. Но этот ребенок останется один с матерью во враждебном, жестоком мире.

Хэзард всегда сознавал, что его предназначение состоит в том, чтобы спасти свой клан или умереть, пытаясь сделать это. Он всегда свято исполнял свой долг. А теперь ему предстояло разрываться между долгом перед кланом и долгом перед этой женщиной…

Однако нужно было как-то успокоить Венецию. Хэзард усадил ее к себе на колени, зарылся лицом в кудрявые волосы.

— Я счастлив, биа-кара, что у нас будет ребенок, — прошептал он и с удивлением почувствовал, что говорит искренне. — Мы теперь едины. Когда ты дышишь, я это чувствую, когда ты улыбаешься, мне становится тепло, сердцебиение нашего ребенка отдается в моем сердце…

— Но мы все равно должны вернуться? — робко спросила Венеция — она чувствовала себя такой защищенной и спокойной здесь, в горах.

— Сейчас — да, но когда-нибудь… Я представляю себе вигвам в горах с тобой и нашим ребенком… — Его голос дрогнул и прервался: Хэзард не был уверен в будущем.

Глаза Венеции наполнились слезами.

— Как ты думаешь, я смогу родить ребенка здесь? Хэзард кивнул. Ему тоже хотелось, чтобы ребенок родился в покое и любви. Они с Венецией нашли самое лучшее, что может дать им мир, — именно здесь, на земле его народа.

— Пообещай мне! — попросила Венеция. Ей необходимо было услышать слова надежды в этой безумной круговерти жизни, полной опасностей.

— Я обещаю, — сказал Хэзард, потому что любил эту женщину. Ему очень хотелось надеяться, что он сможет сдержать свое обещание.

Загрузка...